Она

Она

(«Я расскажу вам страшную сказку»)

Обычно в этом кафе набиралось много народу часов после шести-семи. Ну, а сейчас, хоть уже вечерело, ещё было полно пустых столиков. Здесь всегда было уютно. И мои джинсы и толстовка с капюшоном смотрелись тут вполне органично.

Я села у окна, чтобы глядеть на октябрьский дождь, фонари и разливающиеся чернила ночи...

Я была здесь года полтора назад с одной моей подругой. Прежней подругой. Мы поссорились — как выяснилось, десяток резких слов перевесили девять лет дружбы. Так бывает… Просто всегда думаешь, что так бывает исключительно с кем-то другим.

В конце зимы я проходила мимо «нашего» кафе и увидела её в глубине зала — в розовой блузке, юбке, со знакомыми мне серёжками с аквамаринами и таким же кулоном. Перед ней стояла панна-котта и большая чашка латте.

У неё в жизни ничего не поменялось (я знала, так как время от времени заглядывала на её странички на разных литературных сайтах) — по-прежнему вереница скверных стихов и кое-что из довольно-таки приличной прозы, подпорченной, впрочем, штампами (общими и её собственными). Прочитаешь десяток рассказов (я прочла гораздо больше) и будешь знать все основные сюжеты: обиды детства, насилие, справедливая плата за добро и зло. Один из любимых — появление некоей мистической сущности, воздающей злом за зло. Разорванное горло, смерть в петле… Не скажу, что Стивен Кинг отдыхает, но некое впечатление оставалось.

Индивидуальности в её прозе хватало только на главную героиню. Все остальные укладывались в десяток типажей (десяток?… хм, возможно, я даже слишком щедра). Хотя… именно поэтому ей отлично удавались сказки. Там типажи и их мотивация определены заранее. Глубокая психология тоже не предполагается. Тасуй колоду и твори новые сюжеты, вот и всё.

Чувствую, что слишком зла, перехожу границы, ехидничая и насмешничая… Да, я зла на неё. Сколько раз я просила у неё прощения? Без толку. Впрочем, она в самом деле меня бесила… Потому, повинившись, я снова принималась иронизировать и насмешничать. И к чему бы это могло привести? Верно — ни к чему хорошему.

Почему мне вспомнились сказки? А, ну да…

Официант принёс чай с лимоном в прозрачном чайнике и пиццу. Я разрезала кусок с горячим тянущимся сыром и снова принялась вспоминать.

Как раз в ту нашу встречу, последнюю, мы обсуждали сказку, которую решили написать вместе. Точнее, она предложила, и я, не подумав, согласилась.

Она зачитала начало, написанное однообразно-распевным, псевдонародным стилем. (И говорит ему Марья: «Что ж ты, добрый молодец, невесел, али ты...»… и так далее).

— Я бы не стала брать готовые типы героев, да и стиль… И можно рассказать что-то из их прошлого — откуда страхи, комплексы, как они преодолевали это…

— Так это же сказка!

— Ну да… Но почему не добавить немного постмодернизма.

— Что такое постмодернизм?

Я подавила вздох и кратко рассказала, что это такое.

— Ну…

Я её не переубедила. Она промолчала, потом, встряхнув головой — мелкие кудряшки подпрыгнули на кружевном воротничке — оживлённо продолжила:

— А в конце там появится Королева ночи…

— Хм. Похоже на Царицу ночи.

— Это откуда? — она поглядела недоуменно.

— «Волшебная флейта». И слишком много красивости… И почему королева? Если наш исходник — русский фольклор…

— Так он же за границу уехал! Я придумала название: «Месть Королевы ночи», — увлечённо продолжала она. — Или «Страшная сказка»!

— Можно так: «Я расскажу вам страшную сказку»…

— Ага, давай, точно! А королева будет с крыльями. Немного похожа на насекомое и немного — на человека. Она будет очень красивая, такая… с длинными волосами, в плаще. Подкараулит злых братьев в тёмном переулке, разорвёт на части и выпьет кровь.

Я поняла, что тут она будет стоять насмерть.

— Ладно, пусть выпьет… Но что они делали в тёмном переулке?

— Грабили прохожих, которые в одиночку шли поздним вечером после церковной службы.

— Хм. Грабили? Не бедные ведь люди.

— А они были очень жадные… Им всего было мало.

И вот это я тоже должна как-то написать? Oh my God…

— И не лучше ли сделать неопределённый финал. Дать намёк на то, что они задумались… что встреча с этой сущностью их могла изменить…

— Ну…

Она не желала никакой неопределённости. Разорвать на части — так им и надо, злодеям.

Я не стала настаивать. Это её сказка, в конце концов.

Впрочем, мне всегда было её жаль. И я написала положенный мне отрывок. Дальше должно было пойти её продолжение, потом снова вступила бы я… Но — мы поругались...

Неспешно допивая чай, я размышляла.

Она изживала свои обиды, выплескивая их в слова, квитаясь и наказывая. Но для этого ли стихи и вообще творчество? Нет, ну можно использовать томик самых лучших стихов, чтобы подпереть ножку стола — тоже вариант...

А впрочем… Я снова ехидничаю, но, в конце-то концов, разве у меня нет обид, которые я не могу ни забыть, ни перешагнуть? Хм… А может и мне написать такой вот рассказец, где я поубиваю злодеев, перережу шайку обидчиков и дураков (впрочем, последние, как гидра, неистребимы), победно подниму к небу блистающий меч? Напишу — и полегчает?

В душе людской столько всего намешано, неужели из своей я не вытяну на свет Божий несколько тёмных созданий, достаточно мерзких и пугающих?

Кстати, я тщательно искала в её последних творениях историю нашей ссоры. Небось всё перескажет по-своему, перепутает… да ещё и нашлёт очередную злую сущность… Так я думала — и было какое-то горько-сладкое чувство, что вот я жалею о нашей ссоре, а она...

Я брела по улице, освещённой яркими витринами и фонарями. Домой не хотелось — хотелось к этого нарядного света, музыки, доносившейся из перехода...

Зашла в церковь, где уже заканчивалась вечерня.

Поставила свечи, слушая тихое пение немногочисленного в будний день хора. Служили в одном приделе, большая часть храма оставалась в полутьме.

На душу сошло умиротворение и покой. Я много раз молилась, чтобы мы помирились. Что ж… всё когда-нибудь случается? И чудеса тоже

Ближайший вход в метро отчего-то был закрыт. Придётся идти к другому, и это куда быстрее вон тем переулком.

Он опустелый, с закрытыми уже офисами и филиалом института, тоже с тёмными окнами и запертыми дверями… но здесь, в центре, слишком уютно и людно, чтобы бояться чего-то. Я была одна, как мне казалось… пока не услышала странное потрескивание… шорох… Мои шаги словно обрели двойника, отголосок. Тень…

Показать страх было неловко, и я глянула мельком, вполоборота.

Она двигалась ко мне. Сложенные крылья, в самом деле, напоминали плащ, готовый разойтись надвое в полёте. Потрескивал при каждом шаге хитин. Что-то шевелилось на голове, похожее на волосы, но, конечно, это были не волосы. И эта мерзкая насекомья морда…

Чувства вопили: «Беги и кричи! Как можно громче!»

Разум же требовал: «Пойми! Это не реальное живое существо! Это плод ночи, той темноты, которая клубится около стен, под деревьями, от которой эта сущность почти отделилась. Что может помочь, подумай? Против тьмы? Свет! Свет, который в тебе».

И я не стала кричать и бежать.

Пусть ей противостоит то, что разгонит чернильную темноту, выплюнувшую это существо.

Свет, который во мне…

Свет, который…

Свет.