Поэт с большой буквы

— Держись, Стёпка! Ты герой! — крикнула я, прежде чем покинуть зал суда, помахав ему на прощание рукой.

— Спасибо, Мила! — крикнул Степан.

Однако помахать мне не смог, ибо обе его руки были в наручниках. Зато улыбнулся мне своей очаровательной улыбкой. Что за дурацкая привычка у моего фейсбучного дружка — улыбаться, когда ситуация к этому не располагает от слова совсем! Когда его на митинге на моих глазах заталкивали в автозак, он улыбался. Когда его в наручниках привели в этом зал, и судья Минаев (чтоб его черти побрали!) бубнил о его «грехах смертных» — улыбался и посмеивался. И теперь, когда его приговорили к четырём годам лишения свободы — опять улыбается. Вот и пойми этих диссидентов и гражданских активистов!

В коридоре вовсю кричали: «Свободу Степану Кошкину!». Те же самые слова я услышала во дворе перед зданием суда. В другое время я бы, пожалуй, задержалась, чтобы покричать вместе с ними, но сегодня я торопилась. Шутка ли — сам Кубряков-Победоносцев придёт в библиотеку презентовать свой новый сборник! Прости, Степан, ты мне друг, но не каждый день я имею возможность наслаждаться обществом такого поэта, как он.

Юрий Кубряков-Победоносцев стал моим кумиром почти сразу, как вышел его первый сборник. Собственно, по-настоящему он Кубряков, Победоносцев — это его литературный псевдоним. Но, согласитесь, так звучит гораздо красивее, чем просто Кубряков. Лишь только я прочла первый строки его стихотворений, как влюбилась в них без памяти. В эти возвышенные стихи о Любви, Доброте, Справедливости. В каждом слове, в каждой букве мне открывалось всё самое прекрасное, что только может быть в мире. А с каким нетерпением я всегда ждала новых его творений, каждое из которых было совершеннее предыдущего! Пожалуй, если бы меня приговаривали к смертной казни, я бы в качестве последнего желания попросила дать мне почитать стихи Кубрякова-Победоносцева. И на плахе или на гильотине умерла бы декламируя эти чудесные строки.

Наслаждаясь этими великолепными в высшей степени стихами, я не могла не полюбить и самого автора. Нет, не той романтической любовью, которой грешат многие барышни. Это гораздо больше, чем любовь к мужчине. Это любовь к Творцу, к самому Искусству, когда высшее счастье видишь не в том, чтобы предмет любви был рядом и держал тебя за руку, а в том, что каждое слово, сказанное, а вернее написанное этим благороднейшим человеком воспринимается как божественное откровение, и ты, становясь читателем, соприкасаешься с ним. А в том, что Юрий Петрович человек благородный, я не сомневалась ни минуты. Ну, не может злой человек так замечательно писать о природе и о людях. Чтобы так тонко это прочувствовать, нужно иметь поистине возвышенную душу. И эта возвышенная душа каждое утро смотрела на меня из его глаз — с распечатанного постера, что я повесила дома в своей комнате. Надо ли говорить, что всю его биографию я заучила назубок?

Пройдя несколько кварталов, я спустилась в метро. Пара станций — и вот я уже в библиотеке. Народу собрался полный зал. В центре стоял стол с бутылкой воды и стаканом. И с новой книгой, манящей читателя своей солнечной обложкой. Такие же книги лежали на столиках, расставленных вдоль левой стены зала. Народ толпился около них, брал книги, открывал, рассматривал, чтобы потом отдать двести рублей сидящим за столиками женщинам и забрать книгу с собой. Я тоже выложила двухсотку. И вот новая книга Кубрякова-Победоносцева у меня в руках. Да, именно что «солнышко в руках».

Заняв место на одном из расставленных в зале стульев, поближе к столу, я принялась взахлёб читать новоприобретённую книгу. Но только и успела что прочесть парочку стихотворений (оба из которых тут же были оценены мной как бессмертные шедевры), как вошёл сам виновник торжества. Улыбаясь пришедшим и пожимая руки тем, с кем был знаком, поэт прошёл к столу.

— Добрый вечер! — заговорил он своим прекрасным певучим голосом. — Благодарю всех, кто пришёл сюда. Хочу представить вам свою новую книгу…

Какое же он чудо! И я, простая девчонка, Людмила Иванова, сижу в каком-то метре от Совершенства! Даже не верится, что судьба удостоила меня такой чести — присутствовать при таком великом событии! Мне казалось, я сплю и вижу сон. Словами невозможно было описать то счастье, которое я чувствовала в тот момент.

А как он рассказывал о своей новой книге! Сколько любви и вдохновения было в его словах! Если бы я не купила книгу до презентации, клянусь, я бы тотчас же вскочила с места и кинулась бы покупать её сейчас!

Но вот презентация закончилась, и поклонники стали подходить к Поэту (именно к Поэту, с большой буквы «п»), чтобы тот подписал им книги. Автограф от Кубрякова-Победоносцева! Это был предел моих мечтаний! Естественно, я тут же встала в очередь.

Но что это — впереди себя я увидела… Судья Минаев! Не может быть! Неужели тоже поклонник поэзии Юрия Петровича? Вот это да! Жаль только, что не всякого искусство облагораживает. Есть ведь такие грязные души, для которых возвышенные стихи — что пустые слова. Такие люди могут сколько угодно читать стихи о Справедливости, однако лишь только справедливые поступки становятся невыгодными, отбрасывать это понятие, как ящерица — свой хвост. Знал ведь, шельма, что приговаривает человека к четырём годам колонии ни за что. А вернее, за то, что тот осмелился публично высказывать своё мнение и помогать политзаключённым. И такой человек ещё смеет пачкать своим присутствием такого великого Поэта как Кубряков-Победоносцев! Эх, как мне хотелось, чтобы последний отказал ему в автографе!

Но Юрий Петрович не отказал — взял и расписался в протянутой ему книге. Впрочем, откуда он может знать, какой нехороший человек перед ним? Наверняка у него, как и у многих творческих личностей бытует заблуждение, будто все люди хорошие, а если кто и поступает дурно, так это от скудоумия, которое лечится высоким искусством.

— Спасибо тебе, Юра! — поблагодарил Поэта судья.

— Не за что.

— Прости, что припозднился. Я тут одного придурка судил. Кошкина этого.

— Того самого, что ли, что по митингам шастал?

— Его самого.

— И поделом ему! — ответил Кубряков-Победоносцев. — Это как нужно не уважать свою страну, чтобы не думать про настоящую суть этих митингов. Ничего, посидит на нарах, ума наберётся и осмыслит понятие — Родина. Будь моя воля, я бы таких сразу к стенке. Как при Сталине.

Вот это да! Я подумала, что мои уши меня обманывают. Неужели такое сказал Кубряков-Победоносцев? Нет, этого не может быть, потому что не может быть никогда! Тем более про Сталина. У него ведь у самого в сороковых двух дедушек расстреляли. Так как он может злорадствовать и желать смерти человеку, который никому не причинил зла? Он же такой добрый, такой справедливый! Так я и стояла с раскрытой книгой, не зная, что и думать.

— Девушка, давайте, распишусь, — голос того, кто ещё минуту назад был в моём сознании верхом совершенств, вывел меня из ступора.

Прежде я готова была полжизни отдать за один его ласковый взгляд, за одно лишь слово, обращённое ко мне. Но теперь…

— Не надо, спасибо! — ответила я торопливо, пряча книгу в пакет и спеша отойти подальше от этой парочки.

«Как же так? — думала я, шагая улицами мимо начинающих зажигаться фонарей и проносящихся туда-сюда машин. — Как же Поэт с большой буквы дошёл до такой жизни, что оправдывает беззаконие и несправедливость?».

Или, может, он всегда был таким. Что я, по сути, знала о нём как о человеке до сегодняшнего вечера? Разве я тесно с ним общалась? Разве жила с ним бок о бок? Нет — просто начиталась его стихов — и вот «образ милый незабвенный повсюду странствует со мной». Именно что образ. Всего лишь образ. Иллюзия, развеявшаяся как дым, стоило лишь увидеть реального человека. Дура! Какая же я дура! Вроде ж не школьница уже, а так по-дурацки купилась! С досады и разочарования хотелось выть и рыдать в голос.

Первое, что я сделала, оказавшись дома — это сняла со стены постер и закинула за шкаф. А вместе с ним — новую книгу, которую я так и не прочитала. Да и как я теперь буду читать стихи Кубрякова, если в каждом слове мне отныне будет видеться грубая фальшь? Поэт с большой буквы безвозвратно умирал в моём сознании.