ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 7

Паук спокойно и даже с улыбкой воспринял свое увольнение «по статье» с плохой характеристикой. Этот зафиксированный отделом кадров факт только подлил масла в огонь в клокотавшей яростью и бушующей голове Лобана. На фирме знали, что за всей своей показной легкостью и коммуникабельностью нелюбимый всеми директор скрывал злопамятную, амбициозную натуру, которая, к слову сказать, в ситуации с Артёмом стала проявлять себя во всей красе…

В понимании Евгения Викторовича подобные вещи нельзя было оставлять безнаказанными. Едва только ему сообщили, что Паук рассчитался, Лобан тут же набрал номер телефона своего институтского дружка – Сергея Яковлевича Вирсоцкого, ныне офицера известного на весь мир подразделения МВД Беларуси:

— Серега, привет! — все еще качаясь на бушующих волнах ярости, радостно поприветствовал директор того, кто ему был «по жизни должен». — Есть на меня минутка?

— Что ты, — сдержанно ответил его бывший сосед по комнате, — я всегда найду для тебя даже две.

— Две, ха-га! — нервно хохотнул Лобан. — Слушай, друже, — сразу перешел он к делу, — при нашей последней встрече ты шутил что-то про то, что если у меня будут еще …бел-чырвона-белые клиенты для «Володарки», то – только дай! Тебе же до пары больших звездочек как раз немного и не хватает?

— Ну шутил, — не без тени заинтересованности, ответил майор. — А что, есть какая-то информация?

— Есть, — уверенно ответил Евгений Викторович, — у меня тут один несогласный с политикой партии …скажем, под рубашкой пригрелся.

— Матёрый?

— Еще какой! — добавляя ярких красок в холодный, казенный тон, продолжал Лобан. — Думаю, лет на десять потянет…

— Ну, ну, ну, — остудил его пылкий порыв Вирсоцкий. — Это суд решит, а не ты и не я. …Давай-ка, братуха, вечерком съедемся. Ты обдумай хорошенько, что на него есть, что сто́ит брать в расчет, а что пустое. Это ж тебе не пьяницу сдать в ЛТП. Тут, брат, дела серьезные. Нужны факты.

— Будут тебе и факты, — с трудом сдерживая разгулявшийся гнев, заверил Евгений Викторович. — Приезжай после работы прямо ко мне. Галя на даче, у нее еще неделя отпуска. Посидим за коньячком, обсудим.

— Принято, часам к семи буду, — холодно ответил майор…

Душа Паука пела от счастья. Он вдруг ясно понял, что работа у «Евгена» было именно тем, что отравляло его существование. Как же сейчас стало хорошо! И плевать на то, что из-за его скоропостижного увольнения выдернут из еще не начавшегося отпуска халявщика «Беню», и что «ляжет в ноль» вся начатая недавно работа с новым программным обеспечением для фирмы… Пауку сейчас на все это было плевать.

Артём припарковал машину возле дома и, заметив на соседнем подъезде красочную вывеску, зашел в недавно открывшуюся парикмахерскую. Раньше он стригся в стиле «как постригут», поскольку уже не особенно обращал внимания на свою внешность, но теперь, когда ему подфартило в такой уникальной «лотерее», грех было не пользоваться тем, что он получил в качестве приза.

Вырвавшись из цепких лап «голодных» к хорошему материалу парикмахеров и попав, наконец, в квартиру, первым делом он отправился в душ, где просидел минут двадцать, бреясь и очищая помолодевшие телеса свои после двух богатых на события дней.

Вымывшись до скрипа, он накинул на плечи ненужный в такую жару халат, заварил кофе и, устроившись на кухне под тихое бормотание телевизора вдруг почувствовал, что хочет позвонить Ли́се. В другое время, под другое настроение он вряд ли стал бы это делать, но сейчас его просто несло…

Она ответила почти сразу:

— Алё… — Голос Черной Вдовы был усталым.

— Это я, — довольно выдыхая табачный дым, едва не ликуя произнес Паук. — Лис, а я уволился.

— …Этого следовало ожидать, — холодно ответила девушка. — Увидел что-то? — догадалась она.

— Много-о-ого чего, — охотливо начал было Артём, но она не дала ему договорить…

— О-о, теперь ты понимаешь, каково работается мне? Я-то вижу и то, что на людях, и то, что на мертвых, и то, что на тех, кто еще стоит на границе.

Но ты там особо не расслабляйся. Вольным живется тяжко. Пару дней отлежись и снова ищи работу. Так уж сложилось, что в правилах этой проявленной не нами игры деньги – очень важная фишка. Мы докатились до того, что сейчас во многом только они дают человеку нужную свободу. Без деньжат и легализации в социуме никак. Хоть сторожем, а работать надо.

…Уф, устала я. — Девушка вздохнула, давая понять, что не особенно расположена долго говорить. — Вот и мне сегодня в ночь на работу… Кстати, — вдруг вспомнила она, — Ворон привет тебе передавал. — Там еще ребята подъехали. Мы немного задержались, а когда стали разъезжаться, Олег отозвал меня и тихонечко так сказал, что без внимания тебя не оставит, слышишь? Как-то он …так сформулировал, типа: «Без меня Паук этот гнилой пень пока не перескочит». Так что …ничего не бойся и не переживай. Он тебя не раз еще прикроет, пока сам на научишься рулить.

— От чего прикроет? — насторожился Паук.

— Не важно, — тускло ответила Ли́са, — ты вообще пока можешь ничего об этом не знать. Это случается и вне поля нашего зрения. Пройдет время, и только как-нибудь потом ты увидишь, как это было. Но не бери в голову, отдыхай, Артём. Выспись, наконец. Ты теперь, как и я – под крылом Вышнего.

— Хм, — поднял брови Паук, — а это хорошо или плохо?

— Не знаю, — откровенно призналась Ли́са. — Никто не знает, даже сам Ворон. Там, за порогом, нет того, что в понимании людей называется «хорошо» или «плохо». Мы с тобой только фигуры на шахматной доске. Да, мы все тут, по сути, – фигуры; клетки, часть доски, гвозди или клей в ней, часы или, реже, сами игроки… Все это вокруг – только игра, Тёма. И выбора нет. Надо учиться играть, учиться быть фигурой важной, весомой, чтобы не дай бог не пришлось тобой пожертвовать ради победы в какой-нибудь партии. М-да, — задумчиво выдохнула девушка, — играть надо каждому, даже если не хочется…

Ну, ладно, безработный. Это уже философия… Прости, Артём, мне надо отдохнуть перед работой. Ты запомнил? Олег и сейчас за тебя впишется…

— Во что впишется? — потянул голову в плечи Паук. — Всё же вокруг ровно.

— И хорошо, что ровно, — снова вздохнула Ли́са. — Пусть так и будет. Отдыхай, Тёма. Всё. Пока.

Связь дала отбой, а Паук, откинувшись назад, снова пожал плечами и, закрывая глаза, выпустил в потолок тонкую струю табачного дыма…

Евгений Викторович ждал прихода дорогого гостя. Зная, что майор любит мясо и, как все силовики, просто обожает дурную халяву, по пути домой взбешенный выходкой уволенного сотрудника директор заехал в гипермаркет и накупил три больших пакета всяческих вкусностей. Готовить что-то горячее, кроме кофе у хозяина квартиры не было никакого желания, поэтому стол, в основном, сервировался нарезкой и овощами. В холодильнике доходили до нужной температуры виски и коньяк, а хлеб и лимон были уже нарезаны.

Лобан, отойдя от стола на пару шагов примерился к сварганенной наспех «прикормке» офицера и остался доволен. Оставалось дождаться дорогого во всех смыслах гостя и ублажить его вечно голодное, прожорливое тщеславие, а заодно и такое же ненасытное брюхо.

Вирсоцкий был не просто другом Евгения Викторовича. Для Лобана это был так называемый «решала», его главная «крыша». Никто и ничто не могло навести тень на его бойко торгующую компьютерными «железом» и технологиями фирму, пока ее директор бесплатно снабжал всем этим добром служебные и домашние системные блоки всего ГУВД, а в особенности ГУБОП. Именно благодаря одному из отделов конторы Лобана силовые структуры сейчас могли …по сути всё! Влезть в любой компьютер, телефон, считать информацию из личной переписки граждан, с закрытых паролем страниц в социальных сетях. Конечно, у всех этих государевых служб были и свои IT-отделы, но там, как правило, сидели чьи-то сынки или дочки, мозги которых, размякшие от отсутствия желаний, просто не могли генерировать и воплощать в жизнь качественный IT-продукт.

Лобан взял пульт и включил подвешенный в «красном» углу кухни телевизор. На одном из каналов как раз начинался старый, советский фильм 1971-го года «Тени исчезают в полдень».

«Удачное название, — вчитываясь в фамилии создателей фильма и актерский состав, заключил Евгений Викторович. — В союзе не было никаких тебе маркетологов или специалистов, а название интригует. Тени, конечно же, в полдень не исчезают, но название интересное…»

В прихожей запищал звонок. Лобан еще раз глянул на стол, и произнеся: «Годится!», пошел открывать. Включив свет, он отметил некую странность: все лампы в светильнике горели, но в углу каким-то образом затаилась тень. «Наверное, вчера, — вращая замок двери, подумал директор. — Я же лазил в шкаф? Возможно, задел светильник и сдвинул плафон. Теперь там эта тень, …которая не исчезнет даже в полдень…»

Лобан и Вирсоцкий тепло поприветствовали друг друга. Майор тут же передал хозяину купленную где-то по пути бутылку и многозначительно прибавив: «Виски!» отправился в ванную комнату – мыть руки. Евгений Викторович прекрасно знал незначительную стоимость и качество переданного ему напитка, но, из уважения к гостю, стоя с ним рядом делал вид, что читал что-то на ярлыке, тянул вниз уголки своих тонких губ и важно причмокивал языком.

— Ну что? — Наигранно улыбнулся хозяин, едва только майор принялся вытирать руки. — Прошу к столу. Есть у меня подозрение, что ты голоден.

— Да, — Вирсоцкий попытался скорчить жалостливую мину, — целый день, как белка в колесе. Столько работы, ты не представляешь…

— Конечно не представляю, — указывая гостю направление на кухню, пропел ему в спину Лобан. — Откуда мне знать про ваши заботы по сохранению нашей целостности и суверенитета? Мы, бизнесмены, — народ темный. Ну, прошу…

Едва только изображавший на своем широком лице дикую усталость офицер сфотографировал поистине царское изобилие, внимательный до того глаз майора стал масляным и подобрел.

— Умеешь ты …снять с человека усталость, — кряхтя, словно измотанный тяжкой работой, перевернувший сотню тонн угля шахтер, стал зашиваться майор в свой любимый угол у окна.

— Чем богаты – тем и рады, — ставя на стол бутылку гостя, но после этого открывая холодильник и доставая холодную, свою, фальшиво пропел хозяин. — Сейчас согреемся, а там и о деле поговорим.

— Насыпай, насыпай, — довольно передвигая к краю стола пустую тару, криво улыбнулся офицер. — Слышал?

— Что? — откручивал «шляпу» с горлышка и прицелившись наливал в рюмки Евгений Викторович, догадываясь, что гость скормит сейчас ему какую-нибудь маленькую государственную тайну.

— В дверь звонят.

— Мне?

— Мг, — двигая поближе к себе выпивку, прогудел в нос гость. — Ты ждешь кого?

— Я? — удивился хозяин. — Тот, кого я жду уже здесь и другого мне не надо. Погоди немного, я сейчас…

Лобан вернулся в прихожую и включил свет. Странно, но обосновавшаяся было в углу тень куда-то исчезла. «Чудеса!» — заключил Евгений Викторович, открывая замок двери и выходя в тамбур. В его голове, словно эхо тут же прозвучало: «То ли еще будет, милый мой».

За входной дверью, в коридоре, стоял какой-то удивительный тип! Седовласый гражданин, в темном норковом манто, наброшенном поверх черного плаща. И это летом! Черные брюки, черные же туфли и перчатки, а еще лаково-черная трость с позолоченными вставками!

Шикарный, наверное, еще пушкинских времен галстук-бант, дорогая, с камнями, булавка и идеальной белизны сорочка. Его неестественно бледное лицо в плохо освещенном коридоре оттеняло глубокой, трупной синевой.

С приветственным поклоном непрошенный гость снял черный, парадный цилиндр (!), вытер ноги о входной коврик и, не говоря ни слова, проследовал мимо хозяина прямо в квартиру. Как ни мала была щель между Лобаном и дверным косяком, но этот «черный» изловчился просочиться внутрь приватизированного помещения так ловко, что даже не прикоснулся к оттопыренной руке опешившего от происходящего «Евгена».

Хозяин квартиры лишь таращил глаза и растерянно улыбался. Чего ему было бояться? У него в гостях сидел офицер ГУБОП!..

— Здесь, стало быть, и обжились, — деловито осматривая прихожую, осведомился непрошенный гость. — Тесновато. — Добавил он прицениваясь. — И скромно. Вроде не бедный человек…

Мельком глянув на дверь ванной и туалета, этот «черный» прошел на кухню и, бегло скользнув взглядом по сидящему в углу, застывшему с рюмкой в руке гостю, заметил:

— Тут, значит, и сидите, горемыки. Решаете дела свои, скорбные.               

— Ты кто, дядя? — с нескрываемым удивлением следя за «черным», запоздало поинтересовался хозяин квартиры.

— Я? — лениво окидывая взглядом дорогую кухонную мебель, как показалось, призадумался «черный». — Даже не знаю, как себя охарактеризовать, — грустно ответил он. — Мое «Я» сложно объяснить. Оно, скорее, «Мы». Все наши «Я» как одно целое. Мы …некий рой.

— Хорошо хоть не как «Мы – Николай Второй», — попытался подтрунить Лобан, но поймав на себе колючий взгляд незнакомца, тут же умолк.

— Изволите шутить, — недовольно произнес «черный». — Однако, — добавил он, как показалось с угрозой, есть вещи, с которыми я не советовал бы людям этого делать.

Евгений Викторович, ища защиты от такого наглого вероломства, перевел полный надежды взгляд на Вирсоцкого, но тот, вжавшись в угол, лишь хлопал ресницами. И без того красная физиономия майора стала свекольно-синей. Он медленно поставил на стол рюмку и ни к месту хрипло произнес: «Всего два кадра».

— О! — Проявил к этому интерес «черный». — Да ваш дружок узнал меня?

И Вирсоцкий, и Лобан одновременно почувствовали, как по каменному полу кухни пополз какой-то поистине заполярный мороз. Сейчас, в самый разгар лета у обоих мужчин стали неимоверно мерзнуть пальцы ног…

— Два кадра? — осведомился «черный» и косо глянул своими звериными глазами на майора.

Вирсоцкого затрясло:

— Мы…, я видел материалы, — охотливо признался он. — Там, где …пострадали бойцы ОМОНа. Они стали, как мумии. Всё видео было плохим, и мы смогли вырезать только два стоп-кадра. У меня в кабинете, — выстреливая фразами, как пулями, без какого-либо видимого внешнего давления, продолжал охотно «колоться на признание» офицер. — Цилиндр. Манто. Там были …Вы?

— Мы, — снова углубляясь в изучение меблировки кухни, утвердительно ответил «черный».

— Нам сказали, — продолжал майор, хотя его никто об этом не просил, — Вы, …похожи на Советника из Снежной королевы. Кино. Советское.

Генерал распорядился сделать всем копии этих …двух кадров. Если кто встретит – приказано не трогать и не вступать в конфликт. Я же …не конфликтую? — С надеждой сглатывая сухой глоткой, спросил ставший с какого-то перепугу очень мягким и разговорчивым офицер.    

— Сергей, кто это? — Совершенно растерявшись от происходящего, снова проявил себя неугомонный хозяин квартиры.        

— Откуда же ему знать? — Ответил вместо Вирсоцкого сам «черный». — Он понятия не имеет кто я, …что я и что есть наше «Мы».

— Жэ-эня, лу-учше молчи, — едва не икнув от перевозбуждения, протянул майор.

— Но я же хозяин! — вдруг возмутился Лобан, глядя на то, как угнетающе действует на офицера ГУБОП этот рафинированный старичок.

— Вздор! — снова заговорил вместо Вирсоцкого «черный». — Какой ты хозяин? Ты даже своему языку не хозяин. Сказано тебе – «молчи»!

Лобан дернулся. Заметно было, как напряглись мышцы его лица, но сцепившиеся, словно в мертвой хватке челюсти и словно примерзшие голосовые связки не издали ни звука.

— Страшно? — скривил худое, синюшно-желтое лицо чужак. — Чую, как страшно. Ах, вкуснятина. С вашего богатого стола мне никогда не отведать ни крошки… Не на миг мне не почувствовать то, что чувствуете вы, вкушая свои яства, но и голодным я не останусь. Вдоволь насытится сегодня и мое нутро. Я напьюсь вашим страхом.

Ты, жабаголовый, хотел знать, кто «мы»? — Спросил «черный», повернувшись к Лобану. Так вот тебе ответ: Я, мы – есть Тень!

Видел? У тебя в прихожей, в углу? Это был я, …это были мы. Ну что? Твое любопытство удовлетворено? Надеюсь, перед смертью тебя действительно успокоит мысль о том, что твое «я» было сожрано Тенью? В противном случае все это вздор! К чему тогда были все эти вопросы?..

Теперь ты, — указывая на Вирсоцкого тонкой, затянутой в элегантную замшевую перчатку рукой, с угрозой произнес «черный». — Скажи мне, …это так – деловой интерес: там была женщина…

— Т-там? — Угодливо кивая стал вспоминать майор.

— Там, где остались мумии, — напомнила Тень.

— Д-да, была женщина. Но она не наша, из…

— Неужели она не передала вам то, что ей сказали Тени?

Вирсоцкий трясущейся рукой вытер выступивший на лбу обильный пот и стал вспоминать:

— Говорила, — напрягая всю свою память, выдохнул он и заметил, что в жарком, летнем воздухе из него вылетело крохотное облачко пара.

— Что именно? — Настаивала Тень.

— Что-то о том, что нельзя трогать проводники, …или полупроводники. Я плохо помню.

— Дурачье-о-о, — теряя интерес к разговору, криво ухмыльнулся «черный» гражданин. — Проводники! Одним из нас ей было сказано: «Не смейте трогать Проводников!» Это то, что еще хоть как-то содержит ваш дурацкий мир в балансе. Да, именно так: «Не трогайте Проводников!» Но! Что той курице, что тебе, ничтожество, никому из вас это уже не поможет.

— Т-ты …убьешь нас? — совсем затрясся Вирсоцкий, а Лобан в это время, не в силах стоять, просто рухнул пухлым задом на кухонный стул.

— Обязательно, — холодно ответила Тень. — Вы перешли дорогу Высшему, а это наказуемо. Я, мы, — уточнила она, — состоим при нем на службе. Высший, в отличие от вас, безмозглых, знает, что в проявленном мире обязательно нужно блюсти баланс. Проводники, это те существа, которые проводят сюда и отсюда мощные энергии творчества, мощные энергии мысли. Дают приток свежего воздуха вашему затхлому болоту. Без них вы так и бегали бы до сих пор с камнями в руках по лесам, пытаясь раздобыть себе хоть что-то пожрать…

— Но ведь я же все рассказываю, — затряс потной головой майор, — все, что знаю. Не чего от вас не таю.

— Хочешь спастись? — Лукаво спросила Тень.

— Хочу, — в запале выдохнул офицер. — Что нужно сделать?

— А ничего, — сощурил звериные глаза «черный». — От меня не спастись. Сейчас я досыта напьюсь вашим страхом и…, — «черный» приценился к стоящей на столе бутылке, принесенной Вирсоцким. — Думаю, — оглаживая тонкой рукой в перчатке свой идеально выбритый подбородок, озадачилась Тень, — надо оставить твоим коллегам загадку. Пусть поломают головы.

В качестве прикорма в этот раз я, от щедрот своих, дам им… Как ты там говорил? Стоп-кадры? Они получат целых три! Думаешь, я не чувствую, что какая-то техника, глядя из-под потолка фиксирует все движения там, в прихожей? Следует признать, вы хорошо научились пить и красть у других энергию внимания. Сосёте сами, и приучили делать для вас это свою технику.

Что ж, — окидывая на прощание печальным взглядом кухню Лобана, заключила Тень. — Мне пора. Не стоит злоупотреблять данной Вышним редкой возможностью побывать тут.

Итак, считающие себя господами, — «черный» поднял свою трость и со стуком опустил ее на горлышко бутылки виски, принесенной Вирсоцким, — время вам отравиться. Вы же хотели выпить это? Берем вашу тонкостенную посуду, берем-берем!..

Майор и Лобан, всеми силами сопротивляясь движущему ими порыву, с нескрываемым ужасом в глазах взяли налитые еще в самом начале этих черных посиделок Евгением Викторовичем рюмки с виски, и подняли их.

— Тост, — вскрикнула Тень, поднимая вверх свою трость с красивым набалдашником. — Кажется так это у вас называется? Во всяком случае те образы, что я считываю из ваших голов, выдают мне именно это слово. Итак: «За Проводников! И пусть тот, кто посмеет лезть в их дела своими грязными лапами, все поголовно травятся и дохнут от алкоголя! Аминь! На том замок амбарный и ключ потерян в океане!»

Лобан и Вирсоцкий, со слезами на глазах, подняли последний в своей жизни тост и, против своего желания, так залихвацки тяпнули по рюмочке первосортного яду, что, если бы кто-то видел это со стороны, у него сложилось бы твердое впечатление – с жизнью они хотели расстаться давно.

Не было ни пены, ни ужасных гримас на перепуганных лицах людей, только запечатленное навечно, словно фотография, проглядывающее сквозь ужас сожаление…

Тень предусмотрительно отошла в коридор и стала возле двери туалета. Первым упал директор. За ним, словно скала, потянув за собой скатерть и круша все на пол, так и не отведав халявной еды, грохнулся Сергей Яковлевич. Кто знает, возможно, маска сожаления на его лице была связана именно с этим?..

Тень повернулась, поправила цилиндр и демонстративно, словно солдат на параде, вышагивая по ламинированным полам, проследовала по одному коридору в другой, а после, дойдя до темной комнаты, просто растворилась в вечернем мраке…

Что и говорить, неприятный сюрприз ожидал Галину Михайловну – жену Лобана.

Вечером Евгений Викторович не отвечал на телефонные звонки. Но это случалось и раньше – он мог загулять.

Назавтра ей просто оборвали телефон его подчиненные, а потом вынудили взведенную до отказа женщину бросить все и вернуться в город. Когда же она, в поисках пропавшего мужа и директора фирмы, открыла дверь квартиры, представшая ее глазам картина повергла ее в шок.

Первое, что она заметила – сильный запах алкоголя и следы! Да, следы! на дорогом, финском ламинате. Вдавленные, словно впечатанные многотонным прессом отпечатки обуви человека, причем даже непомерно длинный носок этих, чертовых туфель просматривался на полу просто идеально! Эти следы шли с кухни, а вот на кухне… На кухне, с рюмками в руках, заваленные закусками, облитые алкоголем лежали два уже совершенно холодных тела…