ЧАСТЬ 1 ГЛАВА 5

Они заправились и выехали из Лиды через Островлю. Дальше по Гродненской трассе до поворота с указателем на агрогородок с веселым названием Белочка. Свернули. Проехали Мыто и Красновцы…

Всю дорогу Алиса по большей части молчала. Думая о чем-то своем, она любовалась окружавшим их лесом, зелень которого сейчас, в середине лета, вошла в самую силу. В салоне крошки-Тойоты то и дело звучал голос только «Алеси» – озвучки маршрута на навигаторе.

Заговорила погруженная в мысли медсестра только в момент, когда машина подъехала к костелу:

— Костёл Преображения Господня, — глядя на шпили белого с ярко-красной отделкой храма, отрешенно произнесла она, — уже близко. Тут направо… Сейчас прямо… и выключи, пожалуйста, эту говорилку…

— А разве дом не здесь? — тыкая пальцем в монитор навигатора, оживился Паук.

— Нет, нам в Березовку. Сейчас прямо, а потом – второй поворот налево.

— Вы не говорили.

— Ты, а не вы, — поправила Артёма Алиса, — договорились же. Ну, не говорила, — продолжила она с женской непосредственностью, — а сейчас говорю… Еще с километр проедем, будет первый поворот, а потом – второй…

— Леса уже нет, поля, — окидывая придирчивым взглядом места своего будущего пребывания, заметил Артём. — А речка есть?

— Есть, — указывая водителю на нужный поворот, ответила девушка. — Называется Белючка. Но она маленькая, считай канава. И деревня маленькая, домов тридцать, не больше. Езжай пока прямо… Да! — вспомнила Лѝса и расстегнув рюкзачок, достала сверток. — Твои злосчастные деньги.

Паук коротко и безо всякого удовольствия посмотрел на то, что едва не отправило его к праотцам:

— А они… уже не того?

— Можешь не переживать, — скручивая в трубочку и вставляя сверток в подстаканник, заверила Лѝса, — в каком-то там фильме говорили: «я вырвала у змеи ее ядовитое жало». Уговор помнишь?

— О том, что надо будет заплатить? — отчего заерзал в кресле Артём. — Помню. Только ты не сказала сколько?

— Значит, так, — застегивая рюкзачок, стала говорить жестче Алиса, — я тебе уже объясняла: ни один знахарь, колдун, чародей, называй как хочешь, в общем никто не станет выкладываться за бесплатно. Не вертись, езжай прямо и не отвлекайся.

Я понимаю, — продолжила она, — трудно обычному человеку корректировать свое отношение к финансам, возвращаясь обратно в реальный мир неведомо откуда, но тебе придется. Любой уважающий себя колдун скажет так: «Дай, сколько считаешь нужным». Они редко снисходят до пояснения. Потому многие люди потом и попадаются на жадности.

— В смысле, — не понял Артём, — пытаются надуть? Колдуна?

— Да, — грустно улыбаясь ответила Алиса. — Это хорошо, что ты понимаешь, как это глупо. Очухался, все стало как прежде и к человеку моментально приходит самое сильно на земле животное – жаба! Сразу как-то не хочется ни за что платить. Поверь, очень многие из тех, кто еще недавно стоял одной ногой в могиле, быстро забывают ТУ цену, которую они готовы были вложить во свое спасение там, на границе жизни и смерти.

Не гони так по улице, Артём, — отвлеклась на секунду девушка, — видишь же дорога …не очень. Пока все еще едем прямо. Так вот, опустим разъяснения на счет того, через ЧТО именно проходит «Специалист», спасая человека. На все это нужно много времени, а его пока у нас нет. Да и не готов ты еще слушать и понимать подобное. Вот, — указывая на поворот влево, подняла руку Лѝса. — Сверни и остановись. Нам надо закончить – расставить все точки над «і».

Платить за спасение и реабилитацию будешь только по окончанию восстановления разом – и мне, и Олегу. А для того, чтобы тебе было проще определиться с суммой, я расскажу короткую легенду. Что называется, «сказка ложь, да в ней намек…».

Верить в это или нет – дело твое, но, думаю, к чему вся эта история ты поймешь. Итак, …в Европе есть четыре особых иконы. Это лик Марии Остробрамской, написанный великим художником, имя которого сейчас, к сожалению, утеряно. Уточню, копий икон Марии Остробрамской ходит по миру очень много, но таких — особых картин только четыре. Три – не могу сказать где сейчас находятся, но одна, это я знаю точно, сама видела, хранится в доме …знакомой мне семьи.

Попала она к ним во время революции. Обычная история. 17-й год, панов скинули. Помещик Гершенсон – последний хозяин имения, не сбегал, все пытался сторговаться с Советами, но его забрали в ВЧК, а люди, пользуясь свалившейся на них свободой, начали делать то, что делают свободные пролетарии везде, то есть грабить. Хватали в панском доме кто и что мог, а одна из набожных бабушек по фамилии Белипольская, зная историю этой непростой иконы, не стала зариться на богатства пана, а вынесла из имения только это чудотворное произведение искусства.

Своих детей у нее не было и она, уже позже, в советские времена, когда стала понимать, что скоро умрет, отдала икону семье подруги, с которой они когда-то служили у пана, и в доме которой она и жила все время, как родная.

Об этой иконе ходит много легенд, но я расскажу тебе только одну, она касается нашего с тобой вопроса об оплате. Так вот: жил как-то в Польше один старый и богатый пан, который вдруг стал слабеть глазами. Дошло до того, что он ослеп.

Кто-то сказал ему, что в Слуцком повете у пана Доминика Радзивила, в то время эти земли были под ним, есть чудотворная икона Марии Остробрамской и, если останешься с ней наедине и произнесешь определенные слова – здоровье к тебе вернется.

Слепой пан долго не думал, собрался и поехал. Встретившись с хозяином имения, он рассказал ему о своей беде и попросил остаться наедине с чудотворной иконой. Хозяин, зная только легенды о своей иконе и не видя воочию никаких чудес, просто пожалел старика и не стал брать с него больших денег. Сговорились на десяти королевских злотых.

Старика отвели в дом и оставили с иконой. Через какое-то время пожилой пан вышел из дома весь в слезах от счастья. Его старые глаза стали видеть. Глядя на такое чудо стали плакать вместе с ним и все, кто присутствовал при этом, а когда пришло время уезжать, этот дед обнял хозяина имения и сказал:

«Вот видишь? В добрый час я к тебе приехал. За десять злотых себе зрение купил…»

Говорят, что как обычно прогремел гром, блеснула молния и пан опять ослеп, …уже навсегда. Ни в тот же день, ни потом, когда он еще несколько раз приезжал и оставался один на один с иконой, чуда больше не случилось. Он так и умер слепым.

Ну что, дошла суть? — Выжидающе глядя в лицо Артёма, спросила Алиса. — Скажу, как есть: в расчете за оздоровление, как и везде, должна быть золотая середина. С одной стороны, ни в коем случае нельзя отдавать всего – до последней копейки, а с другой – это должна быть весомая сумма, но только такая, с которой ты вполне свободно можешь расстаться, не вваливаясь в бедность и долги. Оценишь свою жизнь в десять злотых, как тот старик, а еще станешь выхваляться на людях, …думаю, ты догадываешься, что с тобой случится.

Я уже говорила, люди слепы. Мало того, они еще и глухи. Им же всегда говорят, что за ночь все не пройдет. Часто плоды лечения становятся заметны только через месяц, а если работа шла с вправлением позвонков или костей, – то и полгода. Причем полгода постоянных, хотя бы раз в неделю, посещений костоправа, плюс собственные занятия, через боль и через слезы. Но это почему-то всегда пролетает мимо ушей больного и его родственников. Всем хочется – раз! И назавтра ты здоров. Ура! Можно снова, как и раньше, наслаждаться жизнью, которая, между прочим, и привела тебя в ту точку, из которой ты еще несколько дней назад готов был стоя на коленях просить тебя вывести. Но… люди. Думают, раз моментального результата как от обезболивающей таблетки нет, тут же, как только снова затеплилась в них жизнь, им становится жалко денег. Бегут в милицию, в суд, куда угодно, лишь бы не платить. Но… Это, я думаю, уже лишние разговоры.

К чему я тебе все это рассказываю? Твоя жизнь, Артём, теперь уже не будет прежней. Я уже говорила…

— Нет-нет, — поднял руки Паук, — я молчу не потому, что…. Просто эти чертовы деньги… Я, честно говоря, готов отдать их все! Нет правда. Мне их не то что брать, мне на них смотреть тошно.

— Все это только в твоей голове, — заверила Алиса, — на них уже ничего колдовского нет.

— И все равно…

— Стоп! — теперь уже пришла очередь поднять руку Змеевец. — Будет так: ты их заберешь, а дальше…, думай сам. Мое дело было донести до тебя информацию. Думаю, ты понял. А раз мы все это обсудили, – вперед. Во-о-он там сворачивай и рули прямо.

Они подъехали к дому в самый разгар солнечного дня. Жаркое, сухое лето все еще пахло липовым цветом, но то тут, то там уже заставляло деревья сбрасывать высохшую от недостатка влаги листву. Дом стоял за массивным забором, слева, над которым, высился небольшой сад.

Алиса вышла и начала открывать ворота. Двор тут же наполнился недружелюбным лаем сразу двух собак. Видно было только одну из них – неопределенной породы. Она так рванула к неизвестной машине, что едва не оторвала от забора массивную, под стать этому огромному животному, будку. Благо длина цепи серьезно ограничивала желание этого лохматого людоеда показать, кто тут во дворе заправляет порядком. Артём даже сидя за дверцами машины съежился и задержал дыхание. «Да уж, — напрягшись, подумал он, — сразу видать, этот барбос тут не голодает».

Алиса, тем временем, дала Пауку возможность въехать во двор, безстрашно шагнув на встречу вставшему на задние лапы псу. В глазах Артёма отобразился ужас! В таком положении он был едва ли не выше ее! Лишь неплохая физическая форма девушки позволяла ей хоть и с заметным усилием, но все же обниматься с продолжавшим лаять через ее плечо чудовищем. Пес будто говорил: «Я, конечно, рад тебя видеть, хозяйка, но только отвернись, и я съем эту игрушечную машинку вместе с сидящим в ней мужиком! Что это за наглость – заехать сюда на этой пукалке?!»

Сколько бы Алиса не трепала за ушами продолжавшего коситься и рычать в сторону Тойоты пса, сколько не приговаривала: «Джерик, Джерик – охламон, хватит гавкать, это свои…», душегуб Джерик, отдавая дань хозяйке, все равно ревностно следил за машиной, и своим лаем отбивал у Паука всякое желание покидать салон.

— Проезжай дальше, к углу дома! — С трудом продолжая держать лютого охранника в вертикальном положении, махнула Алиса.

Паук с облегчением повиновался, осторожно направляя свое авто с травы на залитую бетонную площадку. Девушка отпустила не ослабляющего внимания Джерика и отправилась закрывать ворота, а пес в это время, грозно наморщив лобные складки, продолжал поливать чужака глухим собачьим матом.

Казалось бы, опасность удалилась и чем не случай Артёму выйти, да где там. С другой стороны дома, мелькая белой, телячьей фигурой между жилым зданием и сараем, перехватывая эстафету у кровопийцы Джерика, зашлась баритональным лаем огромная сучка алабая. Алиса, минуя тарахтящую на холостых оборотах машину, прошла теперь уже к этой собаке, и снова повторилась история с уговорами грозного (но, к счастью, не настолько как Джерик), существа – не съедать вусмерть перепуганного столичного гостя.

Из-за дальнего угла дома вышел большой, бритоголовый детина лет пятидесяти от роду. Паук сразу отметил, что кулак этого дяди по размеру был вполне сравним с аккумулятором его малютки-Тойоты.

Видя приближение этого человека, алабаиха сразу сникла, опустила голову и, виновато кивая головой, засеменила вокруг того, из чьих рук она, судя по всему, привыкла получать пищу. Великан о чем-то коротко переговорил с Алисой, после чего, оставляя девушку позади себя, сразу же направился к машине Артёма. Тому ничего не оставалось, как открыть дверь и, преодолевая страх, выбраться из салона. Джерик, глядя на эти потенциальные восемьдесят килограмм свежего мяса, тут же попытался поднять шум, но бритый грозно окликнул его, после чего обескураженный пес еще пару раз расстроенно гавкнул и, потеряв интерес к чужаку, поплелся в свою безразмерную конуру.

— Значит, ты и есть Артём, — вместо приветствия, подсевшим голосом произнес великан и протянул Пауку свою огромную пятерню.

Гость мелко закивал, стараясь придать своему рукопожатию хоть какую-либо допустимую мощь. Бритый же, напротив, жал приезжему руку аккуратно и бережно. В общем, максимум со стороны Артёма и минимум от хозяина организовался в некое нормальное, среднее приветствие.

— Хороший друг, говоришь? — с двусмысленной улыбкой бросая Алисе через плечо, заметил великан. — Матери-то будем что-нибудь говорить, или …пока не надо?

— Я тебе сразу сказала – не надо, — заметила Лѝса, занимая позицию между мужчинами. — Артём, — тише произнесла она и указала на бритого, — это Игорь Антонович – мой отец. А это Артём – мой хороший друг.

— Змеевец, — снова пожимая протянутую ему пятерню, улыбнулся хозяин.

— Паук, — потупив взгляд, представился и гость.

— Паук? — оживился Игорь Антонович. — Погремуха такая или что?

— Фамилия, — кисло улыбаясь, ответил Артём.

— Ну что? — показал на крыльцо дома Змеевец. — Милости просим. Еды море, хорошо Алиса заранее предупредила. Кухня здесь в порядке, водопровод есть, ду́ша, правда, пока нет и туалет у нас на улице. Слева, за сарайчиком.

Артём с ужасом посмотрел на угол сарая, представляя, что ему придется каждый раз по пути в туалет проходить пусть и на почтительном расстоянии, но все же между двух собак Баскирвилей.

— Не бойся ты их, — перехватив его взгляд, заверил Игорь Антонович, — Алиса говорила, что ты мотоциклист, восстанавливаешься после травмы. Собаки чувствуют твою слабость, им надо показать, что они сильнее. Ты побыл со мной, пройдешь с Алисой, привыкнут. Завтра уже не будешь обращать на них внимания. Ну, идем в дом…

Артёма, который фактически не имел никакого багажа, провели в старый, деревянный, типичный сельский дом, который, судя по всему, и с фасада, и внутри недавно обновлялся. Бревна и фронтоны крашены, отмостка и кровля свежая, внутри все обито панелями OSB и оклеено приличными, дорогими обоями. Мебель простая, но новая. Две комнаты с кладовой: гостиная переделана в кухню и рядом спальня с большим диваном и телевизором.

— Тут моя ферма, — не без удовольствия сказал Игорь Антонович, — за сараем овчарня. Овец, Тёма, баранов развожу, породистых. Алисе на приданое. Здесь – рабочее место, поэтому в доме только самое необходимое. Мы-то сами с матерью живем в Белочке, там и работаем. Я – главный зоотехник, а мать...

— Хватит, Антонович, — остановила Алиса набирающего обороты отца. — Не грузи человека, …приданое, блин. Он сюда не женихаться приехал. Говорю же – хороший друг. Он – житель городской, а после того, как помялся на мотоцикле, бедняге и поехать некуда отлежаться в тишине. Деревни у них нет.

— И дачи, видно, тоже нет? — захлопал светлыми ресницами Змеевец.

Артём, подыгрывая Алисе, отрицательно замотал головой, хотя дача у его родителей была.

— И машинка у тебя… Салон размером в две выварки бульбы, — с сочувствием причмокнул хозяин фермы.

— Игорёк! — вспылила Алиса, которой явно не нравились, все возрастающие намеки отца. — Не зли меня! Сказано же…

Великан, защищаясь выставил перед собой огромные ладони:

— Сдаёмсу, Лѝса, сдаёмсу-у-у! — он потешно вжал бритую голову в могучие плечи. — Я ж ничего. Просто провожу оперативную разведку. Вдруг Тёма оказался бы выгодный жених, с хатой, дачей и так далее. А так, …я с тобой согласен.… Хороший друг – это самое для него то. Ну ладно, — засуетился Змеевец, перехватив колючий взгляд Алисы, — дела, ребята, меня ждут дела. Разбирайтесь тут. Игоревна, ты отсюда к нам или… останешься на ночь тут?

— Игорёк! — снова сдвинула брови Лѝса. — …Езжай уже. Я немного побуду и в Лиду. Завтра на работу. Послезавтра приеду сюда. Матери ни слова, ни полслова, понял? Если сдашь меня, расскажу ей в каком виде ты День ВДВ тут праздновал и как я таскала вас, реанимировала и прибиралась потом…

— Ты, …это, — вдруг побледнев, поднял руку Змеевец, — шутки шутками… Договорились же. Сказал, что буду молчать – могила!

— Что ты знаешь про то, как молчат могилы. — Едва слышно произнесла Алиса и, легко повернув массивную фигуру отца к двери, добавила громче. — Топай, Антонович. И никого сюда месяц, а то и два не привози. Только сам. Маме скажешь, что хозяйство требует твоего непосредственного присутствия – сложный период. Всё, вперед, и помни про День ВДВ!..

После того, как Игорь Антонович покинул свою ферму, и Алиса не долго разбавляла компанию прибывшего на восстановление Артёма. Вкратце она обрисовала ему то, что следует сейчас делать, а именно – первые дни просто отдыхать, восстановить свои физические силы. Много спать, есть и пить, чтобы вымыть всю ту химию, что влили в Паука в больнице. Телевизор если и смотреть, то только хорошие фильмы. Выходить гулять в поле, смотреть, как пасутся овцы.

«За́ру не бояться, она до калитки все равно не достанет, — наущала девушка. — Да и не станет она бросаться на того, кто часто появляется на глаза. У нее больше мозгов, чем у Джерика. В общем, нужно делать то, что приносит удовольствие, а когда я сменюсь и приеду, начнем с тобой интеллектуальную подготовку процесса реабилитации».

В чем она будет заключаться Алиса особенно не углублялась, но Артём догадался, что все это первичное восстановление утерянной им жизненной энергии необходимо ему для новой, приобретенной после приключений в реанимации, базы.

Паук озвучил девушке свои догадки, и она частично согласилась с его определением, уточнив только, что все предстоящие практики без хотя бы приблизительных знаний самого процесса, учитывая неопытность Артёма и его уровень развития, будет сильно увеличивать расход его сил и страшно истощать его. Грубо говоря, для того, чтобы хорошо раскачать человека, ему необходима хорошая «масса», энергетический и психоэмоциональный вес.

«Главное, — уточнила Алиса, — ты должен понимать, если не раскачать тебя, все вложенное Олегом и мной просто разорвет твою суть изнутри. Тысячи людей страдают от того, что живут жизнью, которая им не нравится и ничего не делают для того, чтобы соответствовать своему космическому «паспорту», разумеется, — отвлекшись, заметила девушка, — если таковой «паспорт» у человека есть. Начнем, конечно, с малого, а потом потихоньку будем прибавлять. Понадобятся усилия воли, терпение и старание. Если справишься – не пожалеешь. А нет…?

Будет жаль, если мы вкладывались в тебя напрасно. Мне-то, в принципе, все равно. Это твоя жизнь, но я тебе не раз уже говорила – прежней она уже не будет. Для того, чтобы со временем не шагнуть в пропасть вслед за большинством людей с их слепыми поводырями, надо поднапрячься и выйти из толпы «никаких». Единственное, что человек может взять с собой после смерти, это только опыт и знания. Вот проработкой всего этого мы с тобой и займемся. Гарантирую, ты будешь поражен, когда увидишь – многое из того, что я тебе буду озвучивать впервые, окажется тебе известно. «Библиотеки» Вселенной вложены практически во всех нас, но! На то, чтобы заморочиться и разархивировать их, нужна просто нечеловеческая смелость и решительность. Так что готовься, тебя ждет много сюрпризов и большинство из них ты будешь получать от самого себя…»

Алиса уезжала маршруткой в районе трех часов по полудню. Артём проводил ее. Веяние времени – на удивление живучий и мобильный бизнес маршрутного такси в сельской местности. Один звонок, говоришь где тебя забрать и тебе тут же сообщают в какое время в нужной пассажиру точке на трассе будет проезжать микроавтобус. Оказывается, (об этом Пауку рассказала по пути Алиса), даже если тебя нет в условленном месте, водитель тебе перезвонит и уточнит – ждать или нет.

Стояла жаркая погода. Их путь лежал через те места, в которых Артёму настоятельно советовали гулять. Они прошли через широкое поле выпаса овец и выбрались на шоссе. По ту сторону дороги высился лес.

— Хочется простора, — улыбаясь заметила Алиса и махнула рукой, — вот тебе поле. Захотел прохлады – лес. Только к отаре не ходи. У Игорька работают местные. Наше стадо огорожено электропастухом. За день только с собаками можно потрепаться да друг с другом. Пастухам всегда поболтать охота, а если повезет, то и нового знакомого раскрутить и послать в бибик за бутылочкой хорошего, но недорогого. Любят ребята халяву, хоть Игорёк и платит им неплохо. Тебе не надо с ними контачить, это только повредит всем. Будь уверен, пока мы шли полем, нас уже рассмотрели. Ну и хорошо. Пусть думают, что ты Игорьку родственник, будут побаиваться…

— А можно вопрос? — лениво шагая вдоль пустынного, неширокого шоссе местного сообщения, оживился Паук.   

— Про отца? — догадалась девушка.

— Ага. Почему ты …с ним так, запросто? – Игорёк.

Алиса смерила Артёма взглядом и ответила не сразу:

— Понятно, …есть причины.

— А подробнее?

— Знаешь, я ведь вообще могу не отвечать, верно? Это же наши, семейные дела… Но, — прикинула что-то в уме Алиса, — думаю, полезнее все же будет вкратце разъяснить наши с ним отношения.

Девушка немного замедлила шаг.

— В отличие от тебя, только сейчас пытающегося включиться, — начала она, — я с самого рождения была непростым ребенком. Настолько непростым, что будь у меня чуть попроще родня, к настоящему времени меня бы уже затравили лекарствами в какой-нибудь дурке. Чё так смотришь? История у меня непростая, но ты же спросил?

Артём, опустил взгляд:

— На самом деле, ты не обязана мне ничего рассказывать, если это что-то …такое. — Сдержанно процедил он.

— Да, — со вздохом продолжила Алиса, — оно именно такое. Представь, твоя малолетняя дочь чуть ли не с пеленок помимо того, что доступно созерцать всем, вполне реально ощущает, слышит, а порой и видит то, что под силу, скажем, кошкам или киношным медиумам. Ну, как пример, есть же дети, которые с рождения не различают цвета? Для них самих это абсолютно нормально. Бьют тревогу только родители, педагоги и врачи. Для самого же ребенка, если бы ему никто указывал на его, (как они считают), ненормальность, это не было бы проблемой. Если у кого-то нет руки – он приспособится с этим жить, привыкнет. Со временем для него это станет нормально. Так и не различающий цветов ребенок. То, что он растет, чувствуя себя НЕнормальным, заслуга лишь его окружения…

— Ты не различаешь цвета? — осторожно предположил Паук.

— Нет, — чуть ли не впервые за время их знакомства в голос рассмеялась Алиса, — я их различаю. Во всяком случае не хуже любого среднестатистического человека. У меня, Артём, другое. Я с детства сначала просто замечала краем глаза непонятное, невидимое больше никому движение, а потом, когда прошел страх, стала различать вокруг себя некие странные силуэты, тени, а со временем и существа, которые в большом количестве снуют вокруг нас…

Ну? — она жестко посмотрела в глаза Паука. — Как тебе поворот? Представляешь, в один прекрасный день твоя дочь сообщает тебе о том, что ты не так просто сегодня напился, а к этому тебя подталкивает некое сутулое, покрытое редкими волосами существо, которое посредством твоей слабости утоляет свою неудержимую «жажду» – хоть частично вдохнуть яви и понаслаждаться чувственным миром? Пока ты молчишь об этом – дома все нормально, но, когда ты, наивная и полная доверия к своим родным, открываешься им и сообщаешь вещи, о которых в силу своего возраста просто не можешь знать, тогда из милого, светлого детёныша даже для своих родителей ты в один вечер можешь стать записным врагом. Понимаешь почему? Для такого ребенка в явном мире просто не остается тайн!

Сейчас я хоть и через усилие, но уже могу понять своих родителей. Кое-кто из них тоже в детстве чувствовал подобное, но, как они стали считать уже будучи взрослыми, их, к счастью, вовремя сломали, вогнали в рамки «нормальных» детей.

Ты знаешь, — отвлеклась Алиса, — наверное, сейчас вся проблема нас, как вида, это то, что вначале кто-то из вне приложил неимоверные усилия для того, чтобы всех людей, как стадо отца загнать на отведенное для пастбища поле и огородить «электропастухом», а сейчас… Обжившись там, за «изгородью», поколение за поколением мы уже и сами стали стремиться за это ограждение. А что, разве там плохо? Полно еды, хватает воды, даже когда вокруг сушь. Не высовывайся и тебя не тронут не «пастухи», не «собаки».

Родится в какой-нибудь деревне одаренный ребенок, которому страшно нравится музыка или поэзия, что скажут ему в классе или дома? «Ты што дурны? Сярожа, сынок, ты павінен быць як ўсе. Трэба хацець быць механізатарам, альбо інжынерам, трохі хужэй – аграномам. Можэш дажа мячтаць быць касманаўтам. Начорта табе тая музыка?!»

День за днем будут дразнить, будут давить, травить, возможно даже бить этого ребенка и в результате этот Сярожа лет до сорока будет в колхозе полупьяный ездить на тракторе и возить сенаж, пока в один прекрасный день, заливая свою нереализованность самогонкой, не напьется вусмерть и не замерзнет где-то под забором. Что, скажешь, разве не так обстоит дело с одаренными детьми?

— Еще как ТАК, — тяжко выдохнув, и видя приближающуюся остановку автобуса, согласился Артём.

— Ну вот, — не стала далее углубляться в свои детские проблемы Алиса. — Мама не бросит своего ребенка. Каким бы он не был его надо терпеть. …А Игорька это сильно напрягало.

Со временем я стала хитрей, научилась молчать. Сейчас о своих необычных способностях вообще не распространяюсь. Но их-то, этих способностей, от этого не стало меньше. Наоборот! И вот, когда Игорь Антонович иногда позволял себе некие вольности я, ничего не говоря маме, (к тому времени девочка была уже поумней, чем раньше), оставшись с ним наедине, как-то высказала ему все, что знаю о его похождениях.

О! После этого у нас с ним наступил период жесткого кризиса. Думаю, он даже готовился уйти от матери, но я ничего ей не рассказала. Вообще, — заметила Алиса, — я давно себе уяснила, что маме всегда лучше рассказывать поменьше. А потом как-то вышел случай – я здорово выручила Игорька, подсказав ему где и какие его могут ждать неприятности с одним человеком – теперь его бывшим другом. Антонович тогда послушал меня и не вложил свои деньги в аферу, а второй их друг вложил. Сейчас тот сидит. Потом я отцу еще кое-чего посоветовала – раз, два, три… Сняла с него всё, что его левые ба́бы навешали, разогнала все привороты и отправила посыл назад. Видишь, как он без этого черного балласта сейчас поднялся? Да после всего этого я могу называть своего отца хоть Иосифом Сталиным, и Игорёк будет только посмеиваться. А почему Игорёк? Таким именем его бывшие «любящие» дамы называли. Это ему постоянное напоминание о былом.

Отец, между прочим, не против того, что я его так иногда зову. Он даже маме не дает себя защищать, когда я с ним так фамильярничаю. Правда ей это преподносится, так: «Мы с дочкой кореша – не разлей вода, и называем друг друга как хотим». Ну какая мама не захочет, чтобы между отцом и дочкой царил мир и понимание? Вот этот мир и царит, хотя, — махнула рукой Лѝса, — какой там мир? Он меня попросту боится, а я его травлю «Игорьком» и использую.

Вот и вся история, Артём. Теперь тебе не будет резать ухо, если я иногда буду звать отца Игорёк?

Паук замотал головой.

— Поверь, — улыбнувшись, заметила Алиса, — он ничего не скажет, даже если и ты станешь его так звать. Ты – мой хороший друг и под моим крылом, поэтому он и тебя будет бояться. Ну все, вон маршрутка. Не скучайте, больной. Я послезавтра приеду.