ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 2

Артём вдруг почувствовал, как перед его глазами поплыло густое молочное марево. Клетчатый вытянул перед собой сухую руку и схватил воздух. Паук тут же почувствовал жгучую боль в груди и задержал дыхание. Он понял – чужак каким-то образом сейчас контролирует его сердце. Чувствуя скорый конец, душа молодого человека затрепетала. Из неё, словно из дырявого ведра стремительно вытекала жизненная сила. Руки налились тяжестью, откуда-то появился цепенящий страх, ноги стали ватными и будто вросли в землю. Клетчатый поднес сжатый кулак к своим губам и на его гладко выбритом лице появилось некое подобие улыбки:

— Пожелай дяде приятного аппетита, — довольно прохрипел он и, приложившись к отверстию, образовавшемуся от сгиба указательного и большого пальца, шумно и с удовольствием потянул в себя воздух.

Артём, не в силах больше стоять на ногах, рухнул на колени. Он едва мог поднять голову.

— Плыть тебе в мареве, жить тебе в мареве, — хитро щурясь на умирающую жертву произнес нараспев Клетчатый, после чего повторно «затянувшись» из кулака и, словно выдыхая сигаретный дым, продолжил: — суть твоя в мареве, в солнечном зареве, с этого дня – не будет тебя. Тела горшок – дырявый мешок, сыплются зерна для мыши проворной. Их сытое племя – сожрет твое время…

В какой-то момент Артём понял, что перестал понимать смысл летящих в его адрес слов – в его ушах стремительно нарастал шум. Еще несколько секунд и ему стало не хватать воздуха. Открыть рот для того, чтобы обуздать агоническое, жадное дыхание было уже трудно. Паука словно на самом деле все глубже запихивали в какой-то душный, пыльный мех: его жизненные силы были на исходе, несносное молочное марево уже практически выключило зрение, а все нарастающий шум в голове окончательно притупил слух. В более-менее рабочем состоянии оставалось лишь никому не нужное сейчас обоняние, но и оно, вместо ароматов окружающего его летнего леса, выхватило откуда-то из душащего Артёма безумства резкий и очень знакомый запах. Так воняет раскаленное железо или разрезающий металл отрезной круг.

Паук, готовясь к самому худшему, свалился на бок и, странное дело, тут, у земли, наконец-то, смог более-менее нормально дышать. Вдруг слетело куда-то с глаз долой докучавшее ему молочное марево и стали слышны звуки...

В метре от него, закрыв глаза, стоял на коленях Клетчатый гражданин. В это невозможно было поверить: одежда, волосы и шляпа чужака натурально дымились!

Чувствующему заметное ослабление хватки на своем сердце Пауку отчего-то сразу подумалось, что это обезумевший в своей ярости колдун сам довел себя до такого экстремального состояния. «На кой черт ему это? — сокрушался молодой человек. — Нафиг ему нужны такие крутые спецэффекты и энергозатраты. Пистолет или бейсбольная бита решили бы все проблемы со мной намного эффективнее».

Меж тем время шло, и дымящаяся одежда Клетчатого стала заниматься слабыми, едва заметными сполохами огня. Складывалось впечатление, что кто-то соорудил вокруг этого негодяя невидимую камеру крематория. Позади колдуна, словно льющиеся на стол от большого увеличительного стекла в жаркий, солнечный день поплыли огромные радужные круги. Клетчатый скрестил на груди руки, закатил глаза и, перестав дышать, высунул наружу дымящийся, черно-синий язык.

И вдруг этот источающий вокруг себя поистине печной жар человек вспыхнул! Вспыхнул ярко и опасно. Будто кто-то окатил его ведром бензина. Пламя нарастало так быстро и так нестерпимо, что Паук, несколько минут назад прощавшийся с жизнью, не в силах терпеть это, стал прикрываться и отползать подальше. Жар продолжал стремительно набирать силу и вскоре начал превращаться в плазму…

Клетчатый выгорел начисто! Высоко, в горячее, летнее небо взлетали только редкие хлопья черной копоти. Еще минута и на выжженной земле от неприятного гражданина в шляпе осталось не больше ведра белесого, теплого пепла, рядом с которым, остывала лужица расплавленного, бесформенного металла. Из нее, словно изюм из булочки то тут, то там торчали драгоценные камни погибших в плазме перстней.

Артём попытался подняться. Ни с первой, ни со второй попытки этого сделать не удалось. Нужно признать, Клетчатый нанес ему очень серьезный урон.

Паук сменил тактику. Он стал на четвереньки и, подтянув под себя ногу, снова предпринял попытку принять вертикальное положение. Балансируя на шатающейся под ним земле словно канатоходец, он услышал откуда-то издалека: «Живой, бродяга?» Мозг рефлекторно отдал команду посмотреть в направлении звука, но поскольку организм Артёма был серьезно разбалансирован, Паук тут же потерял ориентацию в пространстве и завалился на бок.

Тяжко вздохнув, он повернулся на спину и глядя в высокое, синее небо окончательно понял, что как это ни прискорбно, но без посторонней помощи ему не подняться. Оставалось надеяться только на то, что слышимый голос ему не пригрезился, и человек, окликнувший Артёма, поможет ему, если, конечно, он не входит в круг знакомых «ITdrystchа» и Клетчатого.

Через несколько секунд щурящееся на солнце лицо Паука заслонила чья-то тень:

— Живой спрашиваю?

Корча страшные гримасы в попытке навести резкость своего не до конца восстановившегося зрения, Артём приподнял голову:

— Олег? — не веря своим глазам, хриплым, слабым голосом спросил он. — Ты здесь?

Ворон бросив на ходу опасливый взгляд по сторонам, принялся осматривать пострадавшего:

— А ты что, думал я и правда кину тебя на растерзание этим? — Тихо произнес он. — Или что, ты уже считаешь себя Царем горы? Типа: «У меня Камасит, я все могу, я всех одолею! Так что ли? А, Тёма? На, — Ворон сунул что-то тяжелое в карман пострадавшего, — не отпускай его больше. Прости, тебе не сказали. Камасит, пока не привыкнет к тебе, к практикам с ним, на первых пора́х может признавать руку сильнейшего. Всегда, Тёма, есть кто-то сильнее…

— Этот Клетчатый, — тихо прогудел Паук, снова пытающийся приподняться и сесть. — Он…, он…, брал в руки Камасита!

— Бл…ь, — услышав это, тихо выругался Ворон, — …Клетчатый. Придумает же… Этот Клетчатый, Тёма, тоже видно считал себя Царем горы. Вначале дракончик даже признал его верховенство. А когда почувствовал кого-то сильнее, сразу стал на мою сторону и сработал как диверсант. Камасит здорово прибавил своего жа́ру к моему.

М-да, жадность, — неведомо к чему заметил Ворон и тут же пояснил: — Мало было отобрать твои деньги, здоровье, жизнь. Понадобился еще и Камасит! Жадность фраера и сгубила. Зарвался Царь горы и не просчитал, что за тебя могут вступиться со стороны. Вот и осталась от Царя горы кучка пепла».

— Выходит, — озадачился внезапной догадкой Паук, — я что …был просто подсадная утка?

— Я тебя только что осмотрел, — вместо ответа произнес Ворон, — поверь, ты не утка. Ва-а-алик! — тут же выкрикнул Олег куда-то в сторону, — где он, чёрт! Иди сюда!.. Да иди, говорю. Тут… все нормально уже, можно.    

         Вскоре к месту недавних фантастических событий подошел высокого роста, хорошо сложенный молодой мужчина. Было заметно, что он все еще находился в плену пережитых эмоций.

         — Ну что тут? — деловито поинтересовался он, стараясь скрыть это и не зная с какой стороны подступиться к Артёму, которого именно в этот момент Ворон, судя по всему, рассчитывая на помощь подошедшего, поднимал на ноги.

         — Подхвати, — подныривая под руку Паука, спешно бросил Олег и тот, кого, судя по всему, звали Валентин, понимая, наконец, что от него требуется, тут же оказался с другой стороны Артёма.  

         — Давай, — кивая куда-то в лес, скомандовал колдун, — к моей машине. Живенько. Если отключится – придется нести. Ну, Тёма, перебирай ножками, тут не далеко…

         Паук не очень хорошо видел куда его вели. Голова его болталась, а от мелькающего перед глазами изображения вскоре его начало подташнивать. Меж тем вопреки заверению Ворона прошли они много. К тому времени окончательно севшие «батарейки» Артёма начали отключать ему ноги. Последние метры до машины колдуна обвисший между своими спасителями Тёма, будучи не в силах двигаться, скользил по иглице, едва не потеряв одну из кроссовок.

         Его как-то впихали на заднее сидение и даже пристегнули ремнем безопасности. Ворон тут же безцеремонно стал шарить по карманам спасенного и, найдя ключи от Тойоты, передал их Валентину:

         — Бери, — вытирая пот со лба и восстанавливая дыхание, выдохнул колдун. — Видел, красненькая букашка там, на опушке, стояла? Заводи и выезжай через лес с той стороны. Подождешь на асфальте, пока я по этим колдобинам вокруг доеду. К машинам тех двоих даже не подходи. Следы останутся. А так…, к ночи, думаю, того, что не в себе найдут.

Увидишь нас, пропусти вперед и давай следом…

— Ну нормально, — вдруг стал в «позу» Валентин, — я что тебе из службы «Трезвый водитель» или таксист?

Колдун потемнел лицом и блеснул исподлобья тяжелым взглядом:

— Сядешь и поедешь, — с угрозой сказал он. — Сам напросился со мной. Я тебе, Валик, не МКС, а ты мне не космический турист. Да, ехали просто подстраховать, посмотреть, но… видишь? Так сложилось. Дела серьезные, так что участвуй.

Да, и не вздумай пока будем ехать хоть кому-то об этом написать или рассказать. Мозги включи! Сам понимаешь, что «доброжелателей» море! Тут же ментам донесут. Я-то вывернусь, а вот ты потом, братка, не отмоешься. Понимаешь, о чем и как я тебе говорю? Если даже только подумаешь о том, чтоб открыть рот про сегодняшние дела – пожалеешь! Это я тебе обещаю, Валик, слышишь меня?..

Знай я, что придется …вот так …реагировать, — остывая, добавил колдун, — хрен бы я тебя брал. Ну, уяснил ты мои слова, «Паладин света», «Инквизитор» или, как ты там сам себя величаешь – «Светлый патриарх»!

Валентин слыша это вдруг побледнел, а колдун, глядя ему в лицо, шагнул к нему ближе и, положа руку на плечо, добавил:

— Думаешь, друже, я твоих публикаций не читаю? Интернет – место общедоступное, а я у тебя в друзьях.

Ну так вот, Валико, добавлю еще к сказанному: мне, честно говоря, «вдоль болта» кем ты там себя для этих больных на голову выставляешь. Это, что называется, ваши сексуальные игры, но! Еще раз сошлешься в этой херне на «меня», хоть намекнешь, а мне, поверь, очень скоро про это расскажут, доиграешься до того, что будешь, как тот, на поляне, пузыри носом пускать. Веришь?

Валентин угрюмо кивнул, повернулся и молча отправился через лес к машине Паука. Олег, сопровождая его взглядом, недовольно качал головой, будто был уверен в том, что сказанное им все же не дошло должным образом до ума его друга. Когда же Валик окончательно исчез в лесной чаще, Ворон сел в машину и, запустив двигатель, стал выруливать на лесную дорогу.

Артём явно чувствовал неловкость от того, что стал свидетелем некой неприятной сцены, а потому молчал, но Олег, судя по всему, не особенно-то придавал значение тому, что у жесткого разговора друзей был свидетель. Беглым взглядом оценив состояние пострадавшего, он, едва только авто уверенно стало в колею, вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер.

— Алё, Лѝса. Привет. Ты на работе? …Отсыпно-о-ой? Отлично. То, что надо. Есть проблемка. Ты нужна. Напиши на послезавтра за свой счет. Что? …Случилось, Лѝса, случилось. Не по телефону. Не болтай, говорю! …Так что, на тебя рассчитывать?.. Хорошо.

Тогда срочно звони Николаевичу, Коловану. Скажи, мне часа три-четыре, наверное, ехать. Нежданчик у нас случился. И ты лети туда. Будешь нужна, потом скажу зачем. Попроси своего Игорька, пусть отвезет… Что? Связь плохая, повтори… Да, — Ворон покосился на Артёма, — нежданчик один. Нет, не Валик. Твой крестник – Артём… Ну, Лѝса, …раз везу к Коловану, дело плохо, чего ты еще спрашиваешь? Всё, время дорого, звони Николаевичу…

Они немного покружили по объездным путям, выводящим на гродненское шоссе и вскоре уже неслись в сторону Второй минской кольцевой дороги. Где-то позади, словно привязанная, за ними мчалась Тойота Артёма, но Паука на данный момент это мало беспокоило. Его неудержимо клонило ко сну и вскоре он на самом деле провалился в глубокое забытье…

Сколько он спал трудно было сказать. В момент, когда Паук открыл глаза, за окном было клонился к закату жаркий летний день. Нужно сказать, что сон немного прибавил ему сил. Болезненно морщась от неприятных ощущений во всем теле, а особенно в затекшей во время сна шее, Артём осторожно потянулся:

— Где это мы? — пытаясь поймать лицо колдуна в зеркале салона машины, спросил Паук.

Ворон ответил не сразу. Похоже, что в этот момент мысли его были очень далеко:

— В Могилёвской области, — не распыляясь на детали, коротко ответил он.

— А куда едем?

— Опомнился, — со смешком заметил Олег. — Две с лишним сотни отмотали…

— Мне надо было поспать, — так, словно рассказывает какую-то простую бытовую историю, произнес Паук. — Я там, в лесу, рот не мог открыть. Сил не было…

— Их у тебя и сейчас нет, — не дал ему договорить Ворон, — поэтому, Тёма, ты сейчас только слушай, хорошо. Как прибудем на место, ты должен понимать где ты и что с тобой будет происходить. Едем мы в Радомлю[1]. Там есть пара …необычных мест. Сохранились еще.

— Я в курсе, — оживился Паук, — собирался съездить, сделать материал. Там на Радучи[2] был Радомльский замок. Вся земля в костях, столько битв!..

— Молчи, Тёма, молчи, — мягко остановил его Ворон. — То, что ты слышал об этом месте – хорошо. Но все истории о нем, как говорят – только вершина айсберга. Да, правильно, костей там под землей просто …пласты. И за́мок был, и это правда. И то, что пишут в книжках по истории про сети подземелий, ходов и колодцы, к которым шли путники со всего света – тоже имело место.

Книжки…, — тяжко вздохнул колдун, — в книжках ученые-исследователи пишут «было». А я тебе …вынужден буду показать, что все это не «было», а осталось и до сих пор прекрасно функционирует. — Олег, коротко бросив взгляд через плечо, подмигнул Пауку. — Только, Тёма, сейчас серьезно. Это место даже для меня… Понимаешь, …не то чтобы запретное. Я, чтоб не крайняя необходимость, к Коловану …даже в мыслях не обращался бы.

— Он тоже колдун? Проводник?

— Колдун, — в растерянности повторил Ворон. — Для таких персонажей, Артём, нет рамок, понимаешь?

Паук отрицательно замотал головой.

— Любые названия «чародей», «колдун», «волхв», «ведьмак» это, как ни крути – рамки. Каждый из них действует или, как сейчас говорят – практикует и по плодам его работы люди говорят: «это колдун», «а это ведьмак». Людям так проще. Они думают, если назвать ведро ведром, оно так всегда и будет емкостью для переноса жидкостей. Они всегда вгоняют образ предмета в понятные им рамки…

— А разве не так? — удивился Артём. — Ведро и на самом деле есть емкость для переноса жидкостей.

— А ты возьми и врежь этим ведром кому-нибудь по башке! — неожиданно предложил Ворон. — Со всего маху. Так, чтоб из того и дух вон! Насмерть! Что это тогда? М? Это уже орудие убийства, а не сосуд для переноса жидкостей. Так что забудь о рамках образов, Артём. Колован он и есть колован! Знаешь, какие места называли Коловань или Колывань?

Паук снова замотал головой.

— Это…, — задумался на миг Ворон, — такое навье место. Святилище. Оно всегда было связано с войной. Ставили их в …очень особых местах. В мирное время там сушили провиант для походов. Он мог очень долго храниться потом и не портился. А во время битв… Там складывали раненных, для восстановления. В каких местах полагалось ставить Колованы, знали только особые люди. Ну, — Ворон на короткое время отпустил руль, и сотворил в воздухе какие-то неопределенные фигуры, — какие они нафиг …люди? Говорю же – у них нет рамок, есть только это …название. Эти же «люди», — на этот раз он показал пальцами воображаемые кавычки, — такие места и издревле охраняли.

Простой человек, даже приблизившись к такому месту не с той стороны мог мигом состариться на много лет или даже умереть, но мог и помолодеть. Прикольно, правда? Но, — Олег тут же стал серьезным, — прикольного там ничего и близко нет. Страшное место, эта Коловань, — признался он, — очень серьезное.

В летописях я видел в давние времена люди знали их и боялись даже подходить близко. Говорили, что иногда там оживали и бродили кругами покойники. В общем…

— Сочиняли, — догадался Артём.

— Не-а, — бросая взгляд в зеркало, хитро улыбнулся Ворон, — что видели люди то и говорили. Всё так и было…

Перед постройкой Колована в тех местах рылись колодцы, погреба, подземные ходы… Хрен его знает, — задумавшись, предположил Олег, — я вот сейчас подумал, а может, так и появилось слово котлован? После рытья Колована? Ладно, — тут же отмахнулся Олег от ненужной мысли, — не о том мы… Короче после постройки Колована вода в колодцах становилась мёртвой или живой.

Там, где были колодцы с мертвой, погибших в бою или раненных укладывали в ряды. У раненных быстро затягивались самые страшные раны и их переносили в живые места, чтобы они набрались сил и встали на ноги. Кстати, в живых местах даже зазубренные в бою мечи «молодели»…

— А мертвые? — спросил вдруг Артём.

— Что мертвые? — не понял увлекшийся рассказом Ворон.

— Ну, ты сказал, что в мертвые места приносили тяжело раненных и мертвых. У раненных быстро заживали самые страшные раны, а с мертвыми что было?

— Мёртвого, Тёма, могли поднять, если пролежал меньше суток. Колывани часто ставили рядом с побоищами. Если, конечно, было кому их ставить, понимаешь, да? Если были специалисты. Там же ставили и Черные кузни. Другие специалисты, — колдуны-кузнецы в них ковали самые совершенные доспехи и оружие. Кстати, ты знаешь, древнее название Таллинна?

— Нет, — признался Паук, — помню, что-то славянское.

— Ревель, — со знанием дела заявил Олег, — но это позже, а в начале – Колывань.

— Мы сейчас едем в такое место? — догадался Артём. — Со мной все …так плохо?

— Плохо, — не стал юлить Ворон, — я бы сказал – хуже некуда. Тебя выпили, Тёма.

— Так уже было, — с горечью вспоминая свои приключения в Лиде, тяжко вздохнул Артём.

— Нет, друже, так — выделяя это слово, ответил Олег, — еще не было. Раньше тебя хотели просто выдоить и убить, а здесь …Здесь от тебя даже в энергетическом плане ничего не осталось бы, понимаешь? Этот дядя в шляпе просто заметал следы. Стер бы тебя полностью и искать было бы нечего.

Я знал, что он тебя найдет, — признался Ворон. — Н-ну и наглец, ох наглец!..

— Ты его тоже стер? — вспоминая неприятные минуты в лесу, поинтересовался Паук.

— Неа, — легко перепрыгивая с серьезных тем на шутливый, непринужденный тон, улыбнулся Олег. — Пока еще рано. Надо посмотреть куда идут его ниточки. Походить по ним на досуге. Это бывает полезно. Часто объясняет самые непонятные и запутанные штуки, что творятся вокруг…

— А что этот Колован будет со мной делать? — резко возвращая Ворона к предмету разговора, спросил Артём.

Олег замолчал, сосредоточенно глядя на петляющую среди полей и лесопосадок дорогу.

— Не знаю, — честно признался он через несколько секунд. — Я… Пытался тебе рассказать, …не очень пугая, чтоб …подсластить пилюлю. Что-то вроде сказочки.

Это …безграничные сущности, Тёма – Колованы. В миру простые дедули. Паспорта имеют. Даже на работу могут ходить, от скуки. Кто про них сейчас знает? Я, теперь ты, да еще пара человек. А рабочие колодцы и ходы в междумирье охранять надо.

— А археологи? Государство? — вяло поинтересовался Артём, думая о чем-то своем. — Раскопают же, и что тогда?

— Раскопают? — внезапно рассмеялся Ворон. — Ну да. Раскопают. Скорее их всех закопают. Нет, брат. Никакие археологи и государства никогда не найдут то, что им найти не дано. И колодцы, и ходы, и Памятный камень[3] будут ждать своего срока, даже если все Человечество вымрет.

— Ты что? — не понял Паук. — Нафига оно всё это будет надо, без Человечества?

— А это уже проблемы Человечества, — спокойно заметил Ворон. — То, что мы сами себе под задницу складываем ящики с тротилом на работе Колованов и других «специалистов» никак не сказывается. Если что, с таких как они новое Человечество и начнется.

Паук, продолжая обдумывать что-то свое, снова заметил:

— Тогда непонятно, почему этот Колован тебе или мне станет помогать.

— Тебе это не понятно, а мне всё-о-о понятно.

Артём впился в затылок Ворона испытующим взглядом:

— Тебе …придется что-то отдать или сделать за мое спасение? — догадался он.

— А это уже, Тёма, «проблемы Человечества», — нахмурившись, ответил Олег. — Ты об этом не думай.

[1] Агрогородок в Могилёвской области. В древние времена Радомля была одним из центров поселения племени радимичей.

[2] Радучь – река в Радомле.

[3] Сказано было: ««Памятный» камень, когда будет освобожден из темницы своей и попадут на него прямые лучи солнца – заговорит на разных языках и откроет большие тайны. Кто попало не найдёт, а мимо пройдет. В «темнице» он лежит, немой и тусклый, как бутылочное стекло...»