Эпизод 27.

Эпизод 27. 1717-й год с даты основания Рима, 2-й год правления императора Запада Оттона Первого, 1-й год правления базилевса Василия Второго (июнь 962 — июнь 963 года от Рождества Христова).

Через несколько дней тайное стало явным уже для всех — из всей королевской семьи в замке Сан-Леон остался один Беренгарий. Следы его жены Виллы вели на север, к сыну Конраду в Иврею, наследственное владение этой семьи. Второй сын Беренгария, Гвидо, обнаружился в замке Гарда, том самом, где двенадцать лет назад томилась Аделаида. А вот старший сын Адальберт, коронованный вместе с отцом Железной короной, пропал без вести, поступавшие к Оттону слухи о его местонахождении долгое время оставались лишь сплетнями желавших перед ним выслужиться. Пробыв подле Сан-Леона две недели, Оттон решил идти к Павии, поручив стеречь Беренгария Тразимунду Сполетскому. Новоиспеченный император за все это время даже не предпринял попытки штурма, он вполне резонно посчитал, что штурм такой укрепленной крепости ничего, кроме лишних потерь и позора на всю Италию, ему не принесет. В то же время Тразимунду он наказал не обходиться одной лишь блокадой, а таки предпринять способы взять крепость до конца лета.

— Это в ваших же интересах покончить с Беренгаром как можно быстрее, — заявил он на прощание Тразимунду, из-за чего последний удрученно уяснил для себя, что его хлопоты германской стороной оплачены не будут и что он будет нести все тяготы осады лишь затем, чтобы сохранить за собой корону сполетского герцога.

В Павии Оттон также пробыл недолго. Он отдал распоряжения начать реконструкцию королевского дворца, этой зимой и незадолго до его прихода мстительно разрушенного Беренгарием. С основной дружиной император продолжил путь на север, дабы захватить Виллу и Конрада. Вилла, не ожидавшая от встречи с Оттоном ничего хорошего, спряталась в местечке Сан-Джулия, живописном острове посреди озера Орта, в тридцати пяти милях к северо-западу от Ивреи. Конрад же нашел в себе мужество остаться в Иврее, но не нашел сил организовать оборону. В итоге в первый день июня младший сын Беренгария сидел в полном одиночестве на троне маркизов Ивреи и с позорной икотой, вызванной страхом, смотрел, как к нему приближается повелитель саксов, тевтонов, лангобардов и римлян.

Однако Оттон в этот день был настроен милостиво. Он верно рассчитал, что лишняя жестокость может только испугать и отвратить от него сердца местного населения, что будет глупо из трусливого юноши делать мученика. Напротив, он постарался задобрить Конрада, дабы сей случай заронил сомнения в души остальных отпрысков Беренгария в необходимости сопротивляться. А потому не только оставил Конрада управителем в Иврее, но и подарил лично ему из королевской казны, то есть, по сути, из казны отца Конрада, земли неподалеку от Милана.

Воодушевленный легкой и бескровной победой, Оттон с тем же самым настроением подступил к замку на озере Гарда. Однако в ответ на предложение сдаться миром и получить в награду какие-нибудь бенефиции Гвидо ответил дождем стрел. Оттон немедленно рассвирепел, причем на пару с Аделаидой, у которой очаровательный ландшафт озера всколыхнул ностальгические воспоминания и вместе с тем пробудил мстительные настроения. С огромным трудом епископы Бруно и Вильгельм уговорили императора отложить штурм замка и посоветовали дождаться осадных орудий из Германии.

— В начале этого года, могущественный август, у вас было шесть тысяч копий, — увещевал Оттона Бруно, — в Рим вместе с вами пришло две тысячи, а сейчас подле вас осталось лишь семь сотен. Между тем враги ваши никуда не делись и в какой-то момент могут посчитать, что ваша дружина ослабла настолько, что ее можно атаковать.

Его преподобие был, как обычно, прав. В течение полугода императорская дружина сильно поредела, но не из-за военных потерь, которых едва набралось на двести человек, а по причине распыления сил. Во многих захваченных замках и городах приходилось оставлять гарнизоны, один только Рим забрал из войска Оттона пятьсот копий. Плюс теперь добавились осады Беренгария и его родни. В первый момент весть, что семья итальянского короля разбежалась в разные стороны, вызвала у Оттона приступ презрительного хохота, но сейчас ему уже было не до смеха: случайно или сознательно, но Беренгарий сделал сильный ход, истощающий его врагу и без того ограниченные силы.

Заблокировав замок Гарда, Оттон вернулся в Павию. Здесь он услышал первую достоверную весть об Адальберте: беглого короля видели в Лукке на приеме у маркграфа Умберто. Результаты их встречи остались неизвестны, и Оттон обратился за помощью к советникам.

— Стоит ли сейчас идти в Тоскану, чтобы местного правителя лишить желания интриговать против меня?

— Нам неизвестно, договорились ли они о чем. Пассивность Умберто пока говорит только в его пользу, — ответил Бруно.

— Тоскана среди итальянских государств является самым сильным. Поход на Лукку может ослабить нас даже более, чем три осады, ведущиеся одновременно, — добавил Вильгельм.

К середине июля альпийский хребет перевалили осадные орудия, изготовленные для Оттона в Ульме. Император приказал, ради экономии времени и средств, первым делом везти их к озеру Орта. Две недели дождей, то из подожженного хвороста, то из камней, сломили сопротивление защитников острова Сан-Джулия. После очередного камнепада от острова отплыла большая ладья, на которой уцелевшие защитники привезли связанной и абсолютно голой королеву Виллу, а также двух ее дочерей.

Видно, на роду было написано потомкам первого короля Верхней Бургундии по женской линии, носящим имя Виллы, время от времени представать перед широкой общественностью в чем мать родила. Этой участи не избежала ни бабка нынешней королевы, умершая во время любовного экстаза под Гуго Арльским, ни мать, представшая перед тем же Гуго голой из-за подозрения в воровстве. Однако Оттон не оценил рвения вероломных слуг королевы, то ли по причине присутствия рядом возмущенной Аделаиды, то ли по причине того, что королеве уже было под пятьдесят. Ретивые слуги в качестве награды получили плетьми, Вилле немедленно вернули одежду, и этим же вечером в Иврее за пиршественным столом она вместе с дочерьми и Конрадом сидела по левую руку от императора.

— Я намерен удовлетворить любое ваше желание, королева, относительно вашего пребывания, — сказал за ужином Оттон.

Алчная, похотливая самка, которую ненавидела вся Северная Италия, в этот момент показала себя истинной королевой и преданной супругой.

— Я прошу вас, могущественный повелитель, доставить меня и моих дочек в замок Сан-Леон.

Восхищенная таким благородством Аделаида предложила Вилле свою опеку над дочерьми.

— Осада — дело мужчин. Защитники замка претерпевают серьезные лишения, и ежедневно им грозит смерть. Оставьте их при моем дворе, благородная Вилла, я клянусь на Священном Писании, что буду защищать их, как родных детей.

— Благодарю вас, великая августа, но прошу всех нас доставить к моему супругу и королю.

Оттон исполнил просьбу. Спустя пару недель граф Готфрид Эно доставил в замок Сан-Леон лучшую половину семьи Беренгария. Вместе с женщинами великодушный император передал осажденным щедрый запас вина, рассчитывая на ответную благодарность короля. Однако ворота замка вновь наглухо закрылись, сторонники короля утолили жажду и вновь отклонили требование Оттона сдаться.

— Нельзя рассчитывать на доброту змеи, сыта или голодна она, — горестно заключил он.

— Мой повелитель, есть идея, — внезапно предложил граф Готфрид.

Во время разгрузки обоза он узнал в одном из обороняющихся швабского комита Роберта, родом из Брейзаха. Это был опытный воин, с некоторых пор находящийся на службе короля и одаренный последним землями графства Асти. Граф Эно вызвался установить контакт с мессером Робертом и предложить ему сдать крепость. Особый упор был сделан на происхождение комита, который волею судеб оказался по другую сторону баррикад относительно земляков. Оттон, как водится, не поскупился на вознаграждение, однако Роберт отказался от заманчивого предложения предать. Можно, конечно, списать этот поступок на только-только начинающийся процесс национальной самоидентификации и все еще зачаточное состояние национального самосознания, помешавшее найти общий язык двум представителям германских народов, но можно и восхититься благородством очередной «белой вороны», для которой присяга не была пустым звуком. Оттон, к слову, выбрал второе.

Император вновь не стал задерживаться возле Сан-Леона, тем более что пришли ободряющие новости с озера Гарда. Перед отъездом у Оттона случился первый скандал с Тразимундом. Сполетский герцог не выдержал и открыто возмутился тем, что воюет за спасибо.

— Я могу вас избавить от хлопот только вместе с вашей короной герцога, мессер Тразимунд, — император решил не тратить силы на дипломатические выверты.

Вечером того же дня Бруно решил напомнить Оттону об этом конфликте.

— Не опасно ли делать такие заявления, август? Вы прямо толкаете Тразимунда в объятия Беренгария.

— Я бы очень хотел посмотреть, как эти два шакала будут восстанавливать между собой отношения. Каждый из них уже по разу предавал другого. А мне же нужен только повод, чтобы в Сполето посадить человека, который будет мне верен и честен.

— В какой-то момент я уже полагал, что вы намерены отдать Сполето Святому престолу. Как компенсацию за принуждение согласиться с посвящением Кресченция-младшего в епископы Нарни.

— Его Святейшество явно не подходит под критерии герцога Сполетского, которые я только что озвучил. И компенсация, которую ты видишь в моем предложении, брат мой, явно несоразмерна. Иоанн Кресченций получил то малое, что безусловно заслужил, хочет того его тезка в тиаре или нет. Но ты подсказал мне, что представляется удобный случай поиграть с Его Святейшеством в кошки-мышки, пусть смену герцога Сполето в будущем он воспримет как мою услугу ему, как ту же компенсацию за наше давление с назначениями нужных нам людей, а мы не будем торопиться с утверждением нового герцога.

Этот диалог достаточно красноречиво описал всю динамику отношений между императором и папой на протяжении года после коронации. Не раз и не два к ногам Оттона за это время бросались с жалобами на понтифика. Как правило, за челобитьем прослеживался вполне меркантильный интерес или меркантильные же обиды на Иоанна, но почти все как один жалобы предварялись красочным описанием пороков молодого папы, среди которых на первом месте с большим отрывом от прочих помещалось сладострастие. По ходу этих жалоб у человека с менее критическим типом мышления могло сложиться впечатление, что в папской постели побывало никак не менее половины римлянок, Оттону уже приходилось с трудом сдерживать улыбку при повествовании об очередных «подвигах» Иоанна, и он уже давно заучил наизусть ту единственную фразу, которую он снисходительно отпускал после окончания подобной повести:

— Он еще мальчик и легко исправится, беря пример с добрых мужей. Надеюсь, что он легко вынырнет из этой бездны зла посредством благонамеренного порицания и искреннего убеждения, и мы скажем вместе с пророком: «Это изменение десницы Всевышнего».^[1]

Все же Оттон не мог совсем уж без внимания оставить весь этот поток жалоб на Иоанна. В какой-то момент он попросил Его Святейшество пояснить, с чем связаны все обвинения в его адрес. Иоанн же, мимоходом признав, что натура его далека от образцов христианской смиренности, использовал переписку как повод упрекнуть Оттона в медлительности в части выполнения взятых на себя обязательств, а именно возвращения Риму земель Равенны и Пентаполиса. Император на этот упрек ответил следующим:

— За исправление и улучшение нравов, которое обещает Его Святейшество, благодарю. Что же касается нарушения мною обещаний, в чем он меня обвиняет, судите сами, так ли это. Всю землю святого Петра, какая только окажется в нашей власти, мы обещали вернуть. Именно по этой причине стараемся мы изгнать Беренгара со всей его челядью из этого укрепления. Каким образом мы могли бы вернуть ему эту землю, если бы прежде не подчинили ее нашей власти, вырвав из рук разбойников?^[2]

Между тем процесс изгнания «Беренгара с его челядью» определенно затягивался. Тразимунд, не чуя опасности, стал явно саботировать распоряжения Оттона, и защитники Сан-Леона все чаще беспрепятственно пополняли запасы воды и продовольствия. В итоге блокада замка к весне 963 года стала уже чистой фикцией. А вот замок Гарда действительно сдался, еще осенью Оттон ласково принял пришедшего с повинной Гвидо и отпустил того в Иврею. Но дурное семя никогда не даст хорошие плоды. Встреча в Иврее братьев Гвидо и Конрада вскоре привела к тому, что, утерев юношеские слезы, оба брата спрятались на острове Комачина, полностью проигнорировав как приказы Оттона, так и печальный опыт собственной матери. Слугам императора пришлось перетаскивать тяжелые баллисты к озеру Комо и снова выкуривать родственников Беренгария из облюбованного гнезда. Император на сей раз не стал скрывать обиду, не стал миндальничать и заточил обоих братьев в замок на острове Гарда, раз одному из них он так понравился.

Весной 963 года вместе с осадными орудиями дружина императора получила небольшое, но долгожданное подкрепление из родных мест. Наместник Оттона в его отсутствие, Герман Биллунг, с горделивой радостью докладывал, что графы Саксонии успешно отразили набег лехитского князя Мешко^[3], который в итоге признал себя вассалом Оттона и готов был принять над землями его племен руку Святой католической церкви. В Западном королевстве франков подросли и оперились бывшие воспитанники Бруно Кельнского, король Лотарь и Гуго Капет. Как водится, созревание молодых людей, облеченных властью, ознаменовалось войной, которую те решили развязать против нормандского герцога Ричарда Бесстрашного, из прозвища которого можно догадаться, чем эта война для юных монархов закончилась. Наконец, важные и, без сомнения, самые будоражащие новости пришли из Константинополя. Там скончался базилевс Роман, первой женой которого недолго была Берта Римская, дочь Гуго и Мароции. Вся власть в Восточной империи перешла к вдове базилевса, замечательной стерве Феофано, бывшей придорожной проститутке и дочери шинкаря. Она стала регентшей при ее с Романом двоих малолетних сыновьях, Василии^[4] и Константине^[5], и как это часто бывало в подобных случаях в Византии, вокруг порфирного трона, занимаемого детьми, тут же начали кружить грозного вида стервятники из числа полководцев умершего царя.

Однако лично для Оттона главной за эти дни стала весть о беглеце Адальберте, следы которого неожиданно отыскались в Капуе, где он был принят местным князем Пандульфом по прозвищу Железная Голова. По свидетельству очевидцев той встречи, следующим пунктом назначения у неосторожно, а может быть, намеренно болтливого Адальберта значился Рим.

^[1] Лиутпранд Кремонский «Книга об Оттоне».

^[2] Лиутпранд Кремонский «Книга об Оттоне».

^[3] Мешко I (ок. 935-992) — основатель древнепольского королевства (960-992).

^[4] Василий II Болгаробойца (958-1025), византийский император (963, 976-1025).

^[5] Константин VIII (960-1028) — византийский император (1025-1028).