Эпизод 22.

Эпизод 22. 1715-й год с даты основания Рима, 3-й год правления базилевса Романа Второго Младшего (январь 962 года от Рождества Христова).

В покоях Его Святейшества полным ходом шли приготовления ко сну их единственного обитателя. Сам понтифик со скучающим видом расположился в кресле, откуда он уже более четверти часа наблюдал за тем, как его кубикуларии тщательнейшим образом исследуют постель на предмет возможного наличия заползших туда непочтительных насекомых, взбивают тюфяки и встряхивают покрывала, водят по постели грелку с углями, заправляют новые свечи и обновляют фрукты и вино на ночном столике. Перед лицом хозяина слуги старались выказать чудеса добросовестности, а сам господин, напротив, пытался поторопить челядь и нарочито громко позевывал, всем видом показывая, что он чертовски устал. Наконец этот своеобразный конфликт интересов разрешился в пользу папы, Иоанн позволил себя раздеть и накрыть одеялом, но едва только за слугами закрылась дверь, он проворно выскочил из постели и поспешил задвинуть крепкий дверной засов.

Вместе со слугами пропал и сон, одолевавший господина. Иоанн, мурлыча себе под нос веселенький мотивчик, надел рубаху, штаны и короткую куртку, которые он держал в одном гардеробе с одеждами первосвященника. Подойдя к тусклому оловянному зеркалу и придвинув к зеркалу пару свечей, верховный иерарх христианского мира оглядел себя и в целом остался доволен. В целом, потому что с некоторых пор Иоанн заметил, что лысеет, непозволительно рано лысеет, и это открытие, надо признать, серьезно огорчало его.

Накрывшись плащом и внешне окончательно превратившись тем самым в зажиточного гуляку-римлянина, Иоанн проследовал в дальний и неосвещаемый угол спальни, где обнаружилась еще одна дверь. Открыв ее ключом, Иоанн спустился в крипту папского дворца и пошел далее по узкому коридору, чьи потолки подпирались массивными деревянными балками.

Всякий раз, шествуя по этому подземному переходу, он добрым словом поминал бабку, ведь это Мароции пришла в голову идея прорыть туннель от папского дворца до Замка Святого Ангела. Иоанну было неизвестно, что этот туннель уже не единожды менял историю Рима, и пока он находил это сооружение византийских инженеров просто очень удобным и полезным. Сегодня оно вновь пригодилось ему, в который уже раз, ведь весь святой Ватиканский квартал этой ночью будет пребывать в уверенности, что папа спит и во сне общается с ангелами.

Право слово, потом даже будет смешно слышать, как щепетильные отцы Ватикана спустя день-два начнут возмущаться новой волне слухов об очередной вакханалии в Замке Святого Ангела, в которой якобы был замечен и Раб рабов Божьих. Узнать бы еще, кто сливает эти слухи Риму! Скорее всего, это делает кто-то из челяди, прислуживающей им за столом, и вряд ли распускает язык тот, кто вместе с папой сам предается соблазнам мира сего. Хотя… кто знает?

А сегодня Его Святейшество и его друзей ждет новая порция этих соблазнов. Отворив еще одну дверь, папа очутился в подвале замка, и первым же делом его приветствовал Деодат.

— Доброй ночи, друг!

— Доброй ночи, Ваше…

— Язык отрежу, — папа, смеясь, оборвал Деодата. — Здесь мое имя Октавиан.

Друзья начали медленно подниматься по пологому винтовому коридору вверх. Для такого посетителя, как папа, коридор был предусмотрительно освобожден от посторонних.

— Все ли готово, мой друг?

— Вино откупорено, сыры раскрыты, ягнята будут поданы к вашему приходу.

— А другие овечки… что на двух ножках?

— О-о-о, — рассмеялся Деодат, — сегодня мы вас удивим!

— Тебе удалось разыскать тех двух сестричек, что исповедовались мне накануне?

— Нет, мне кажется, удалось заполучить нечто лучшее. Намного лучшее. Представьте себе, я целый день потратил, чтобы отыскать этих двух плутовок, которых указали вы, но они словно провалились под землю. Никто ни у сторожевых башен, ни на рынках не видел их, и я уже было подумывал, что на сей раз придется пригласить тех, кого мы держим в замке…

— Признаться, они уже поднадоели.

— …Как вдруг ко мне привели слепого и дряхлого, как столетний пень, старика. Он прошамкал мне, что у него в подчинении находятся шесть девиц, прекрасных как сама жизнь, и он готов продать их. Я спустился вместе с ним к воротам Марка, возле которых стояло шесть белых носилок, а в них сидели такие прелестницы, что у меня перехватило дух.

— Да? Они так хороши?

— Все как вы любите.

— Под настроение я люблю разных.

Деодат понимающе кивнул. В самом деле, друзья папы уже давно подметили странные перемены вкусов, иногда находившие на понтифика, когда тот вместо юных свежих нимфеток порой заказывал себе на утеху вконец опустившуюся шлюху, от которой уже воротили нос даже ее собутыльники по таверне. Такое падшее существо Иоанн непременно отводил в купальню, где собственными руками отмывал ее, заботливо заглядывая ей в глаза, а потом спаивал до полусмерти. Любовное свидание в таких случаях обычно заканчивалось садистской оргией, после чего несчастная жертва возвращалась туда, откуда ее взяли, но с парой денариев в дрожащей ладони.

— Шесть! Как раз каждому из нас! Дорого ли запросил старик?

— В том-то и дело, что пока не запросил. Когда у меня уже ручьем потекли слюни и я спросил цену, эта старая ворона вдруг заявила, что будет говорить о цене только с хозяином замка. Прошу прощения, мне пришлось солгать, что я и есть хозяин, на что старик ухмыльнулся и повторил, что намерен говорить только с настоящим хозяином.

— Ты же говорил, что он слепой.

— Так и есть, но только он чудной какой-то.

— Ну так чем кончилось дело?

— Пока ничем. Старик и его овечки ждут у ворот Марка.

Папа недовольно фыркнул.

— Ты предлагаешь договариваться мне самому? Вот уж действительно приятно удивил! Нет уж, пусть проваливает!

— Ты не знаешь, от чего ты отказываешься, Октавиан, — перешел на шепот и на «ты» Деодат, — видел бы ты их личики. Кроме того, они… невинны.

— Ты их проверял, что ли? Или их проверял этот слепой? Вот что я тебе скажу, сходи к нему еще раз, предложи за каждую по десять солидов.

— Десять солидов! Да за такие деньги можно приобрести лошадь!

— Да, что это я? Пять солидов… Нет, раз уж они так хороши, путь все-таки будет десять солидов, на сегодняшних гостей нельзя скупиться, но если этот старик вновь откажется, гони все это поганое семейство немедля прочь! А я пока встречу наших гостей.

С этими словами Иоанн отворил дверь в небольшую пиршественную залу на верхнем этаже замка. За дощатым столом сидели четверо мужчин. Двое из них, римляне Роффред и Деметрий, сын бывшего сенатора Мелиоза, были завсегдатаями папских вечеринок и потому фамильярно приветствовали приход понтифика. Двое других почтительно опустились каждый на одно колено, но Иоанн незамедлительно поднял их на ноги.

— Сегодня для вас я Октавиан, граф Тускулумский и ваш друг, — заявил папа.

Двумя чужеземцами были родные братья, князь Беневента Ландульф Третий и князь Капуи Пандульф по прозвищу Железная Голова. Прошлым летом скончался их отец, Ландульф Второй, наказав сыновьям перед смертью сохранить Капую и Беневент как единый феод и править совместно, как в свое время он управлял им с братом Атенульфом. Однако, проводив папашу в могилу, сыновья решили, что проще, понятнее и безопаснее им будет все-таки разделить наследство родителя. Вместе со смертью старого Ландульфа ушло также препятствие для возобновления добрых отношений южных князей со Святым престолом, и, как мы видим, престол Петра поспешил ответить им взаимностью и первым предложил перевести эти отношения в неформальную плоскость.

«Милые мои, железноголовые, где же вы были раньше? Почему ваш отец не догадался умереть чуточку раньше, хотя бы прошлой весной? С вашей помощью мне не был бы уже так страшен Беренгарий, и уж точно я не позвал бы сюда саксонского короля», — думал Иоанн, поднимая с гостями первый кубок во славу Господа.

Да, Иоанн уже временами жалел о приглашении Оттона. Кто знает, как поведет себя этот чужеземец с ним? Правда ли, что он так набожен, как это описывают? Не станет ли он вести себя в Риме как захватчик, опираясь на копья германских дорифоров? Да, власти Беренгария на Апеннинах придет конец, уже пришел, если верить последним донесениям, что итальянский король заперт в Сан-Леоне. Да, Оттон всюду провозглашает возвращение земель Равенны и Пентаполиса под власть папы. Но куда деть интуицию, те смутные нехорошие предчувствия, что с некоторых пор одолевают душу Иоанна? Вот почему папа спешно пригласил в Рим южнолангобардских князей, видя в них дополнительный козырь и вероятное убежище, и сегодня готов был ублажать их, невзирая на собственную репутацию в их глазах, поить, кормить и дарить им золотые кубки и ласки римских дев.

Кстати, как там с последним? Едва осушив вторые кубки, на сей раз за процветание Священного Рима, в дверях залы показался Деодат. Вид у главы милиции был несколько смущенным и даже испуганным. Пробормотав извинения гостям, Деодат отвел папу в сторону.

— Я так понимаю, в цене вы не сошлись, — заметил Иоанн.

— Да, но…

— Ну и гнал бы его прочь, а сюда пригласил бы Джемму, Ричильду и прочих. Время-то идет!

— Да, но…

— Говори толком! Прекрати мычать.

— Этот старик вновь сказал, что хочет говорить с настоящим хозяином замка. Я уже было хотел выгнать его, как вдруг он спросил, желаю ли я узнать, как появился на свет? И он рассказал мне такое, отчего у меня волосы на голове встали дыбом. По его словам, моей матерью является великая сенатриса Мароция и я появился на свет в результате насилия, совершенного над ней в годы ее заключения, тогда как я всегда считал себя…

— Зови этого старика! Зови немедленно. Мне нужно увидеть его. — Деодат удивился тому, насколько изменилось лицо Иоанна.

Вернувшись к гостям, Иоанн погрузился в размышления и потому перестал обращать внимание на присутствующих, разговоры среди которых также неловко смолкли. Иоанн до сего дня считал себя единственным, кого Альберих посвятил в подробности рождения Деодата, и потому выглядело удивительным, что в мире есть кто-то еще, кто также знает эту тайну. Кресченции? Да, они тоже могли знать, и, наверное, это их отец или мать плохо держали секреты.

Спустя четверть часа перед ликом Его Святейшества возник старик в белых одеждах с пурпурной каймой. Несмотря на почтенный возраст, а с виду ему было глубоко за семьдесят, старик гордо опирался на посох и беспрестанно шарил по зале выцветшими зрачками глаз. Иоанн не стал разговаривать с ним при всех и вывел старика в коридор, оставив Деодата развлекать гостей. Держа старика за сухой локоть, он подвел его к покоям Мароции, единственным покоям, от которых у папы были собственные ключи. Отворив дверь, он впустил старика вперед себя.

— Благодарю, что вы привели меня именно сюда, — первым делом сказал старик.

— Так вы не слепой? — спросил папа.

— Увы, я почти ничего не вижу, различаю только тени при хорошем свете. Но у человека помимо глаз есть другие органы, которыми он воспринимает действительность.

— Вы бывали здесь? — у папы родилась другая догадка.

— Нет, мы встречались с Ней только у меня. Но я чувствую здесь Ее присутствие.

— Кто вы?

— У меня нет имени.

— Что вы хотите? Откуда у вас эти женщины?

— Какая вам разница, откуда они? Они прекрасны и чисты, но ради вас они готовы прекратить свою миссию, которой они посвятили годы. Прекратить навсегда… И вместе с ними я.

— Помилуйте, какие жертвы! — усмехнулся папа. — И что же вы хотите взамен?

— Вы должны запретить Оттону войти в Рим.

Громкий взрыв хохота был ответом старику.

— Боже правый! Да вы сумасшедший! Как я сразу не понял!

— Октавиан, вы должны закрыть перед Оттоном ворота Рима.

Смех папы тут же прекратился.

— Вы знаете, с кем говорите?

— Ваш отец, ваш великий отец дал вам это имя по моему совету.

Иоанн замер и более не перебивал старика.

— Очень хорошо, что вы замолчали. Я стар, мне осталось жить считаные дни. И я молю богов ускорить мою смерть, лишь бы не стать свидетелем предначертанного. Я решил предпринять последнюю попытку, и мне нечего предложить вам, кроме шести служанок Весты. Они все здесь, подле ворот замка, и священный очаг сейчас никто не охраняет. Все готовы пожертвовать собой, но остановить грядущую и окончательную погибель нашей веры.

— Вы язычники?

— По вашим понятиям, да. Мы же считаем себя последними представителями той веры, что принесла славу Рима в глазах всех народов мира. Мы возлагали большие надежды на вашу бабку, на вашего отца. И на вас. Но, кажется, мы ошиблись.

— Я разочаровал вас тем, что принял тиару?

— О, нисколько. Мы не обращаем внимание на ритуалы и обряды христиан. Но мы не оценили верно всю угрозу от той силы, что идет сейчас на Рим. Мы ошиблись в своих предсказаниях, и измена Тразимунда Сполетского королю Беренгару стала для нас тяжким ударом. Сила, которая сейчас подступает к Риму, ввергнет земли италиков в войны, которые продлятся тысячу лет, а сам Рим очень скоро истечет собственной кровью, и улица будет воевать с улицей, а квартал с кварталом. Даже в вашем главном храме прольется кровь, а чужеземцы лошадьми будут топтать кости ваших святых.

— Вы переживаете за веру христиан?

— Напротив, от всей души желаю ее падения и возрождения той веры, с которой Рим знал победы, богатство, могущество и вселял липкий страх соседним народам. Приход чужеземцев окончательно добьет наши надежды, и, к великому горю, только их. Идущие сюда не несут вреда самой вере христиан, хотя очень скоро они накинут крепкую узду на ваш так называемый Святой престол и очень скоро на трон этого вашего Рыбака посадят уроженца их земель. И вера во Христа даже обретет дополнительный импульс, настолько сильный, что таким, как мы, в городе не будет места, зато самим последователям этой веры понадобится плыть за море и тысячами умирать за чей-то гроб. Меж тем Рим, сам Рим, изойдя кровью жителей, начнет хиреть и пустеть, и настанет день, когда ваш преемник захочет покинуть его и перенести трон Рыбака в новый Вавилон, где ежедневно люди в рясах и сутанах будут предаваться тому же, чему вы желаете посвятить сегодняшнюю ночь. Но мне нет до них никакого дела, мое сердце ноет от одной мысли, что случится с моим Римом.

— Вы из волхвов?

— Пусть так, мне нет времени рассказывать вам историю великого Рима, и можно только пожалеть, что вы сами не нашли в себе желания и времени изучить ее самостоятельно.

Дерзкие речи старика не понравились Иоанну, но папу, человека не лишенного ни любопытства, ни суеверий, охватила страсть узнать будущее.

— На меня произвели впечатления ваши слова, сказанные моему слуге.

— Вашему дяде. Вы почти ровесники, но он вам дядя.

— Пусть так, — усмехнулся Иоанн, — полагаю, что вам это известно благодаря вашим гаданиям, а не потому, что вам кто-то это рассказал.

— Мне точно никто не рассказывал.

— Верю, верю. А что вам известно обо мне? Нет, лучше скажите, что ждет меня.

— Гибель. Вас ждет гибель, если пустите сюда Оттона.

Иоанн надолго замолчал, но и старик не стал развивать сказанное.

— А если я приму ваш дар и отзову приглашение Оттона, я спасусь?

— Нет, вы уже обречены на гибель. Тем, что совершили и совершаете, тем образом жизни, какой вы предпочли вести. Мы надеялись на вас и поначалу даже радовались, что ваша плоть не угнетаема духом так, как это часто случается со многими жрецами вашей веры. Но мы не ожидали, что ваша плоть станет для вас всем, что ублажение ее станет единственным смыслом вашей жизни. Но за все в этом мире приходится платить. Месяцем раньше, месяцем позже, но смерть уже идет по вашему следу. Вы знаете это, дыхание смерти уже сказалось на ваших волосах, на вашем лице и голосе.

Иоанн невольно содрогнулся.

— Какой смысл тогда в вашем подарке?

— Разве он не отвечает вашим представлениям о приятном времяпрепровождении? Мои сестры развеют печаль ваших последних дней, а каждый день пребывания Оттона вне стен Рима немного, но увеличивает шансы на то, что гроза в очередной раз обойдет великий город стороной. Оттон ни за что не найдет себе друзей здесь, а потомки его никогда не будут чувствовать себя в Риме спокойно и все как один будут ненавидеть мой любимый город и топить его в крови.

Слова старика о Риме мало трогали понтифика. Но Иоанн погрузился в понятную каждому печаль, услышав пророчества о собственной скорой смерти.

— А есть ли у меня возможность продлить дни свои?

— Только если вы преобразитесь подобно вашему Савлу^[1]. Но я боюсь, что даже в этом случае будет поздно, ибо вы уже открыли ящик Пандоры и призвали к воротам Рима их древнего врага. Потому я молю богов лишь о чуде, ибо только чудо теперь остановит тевтонского короля. Или хотя бы о минимальной задержке. Чтобы я успел умереть.

— Для этого есть другие способы.

— Да, Октавиан, вы в этом стали большим мастером. Ваша двоюродная бабка, веронский граф и герцог Сполетский не дадут соврать.

Старик произнес эти слова совершенно невозмутимым голосом, тогда как Иоанн весь вспыхнул, прыгнул к двери, отворил ее и проверил, не подслушивают ли их. Немного успокоившись, он вернулся к старику, недобро улыбаясь.

— Пожалуй, я приму ваш подарок и остановлю Оттона.

Случилось неожиданное — старик мигом упал Иоанну в ноги и стал целовать его башмаки.

— Благодарю вас! — прошептал он. — Мне более ничего не надо в этой жизни.

Засим Иоанн отвел старика в пиршественную залу, где их встретила компания гостей. Судя по их лицам, все разговоры за столом касались вновь пришедших.

— Деодат, я принял предложение этого старика. Дай ему слугу, чтобы он вернулся и привел сюда своих пташек. Отведи гостей наверх, на смотровую площадку, пусть подышат свежим воздухом, и ты вместе с ними. Я же встречу старика здесь, — и в довершение сказанного папа шепнул Деодату еще несколько слов, которые услышал только глава римской милиции.

На четверть часа Иоанн остался в зале в одиночестве. Он еще раз прокрутил в памяти слова старика, вспомнил его дерзости, опасные намеки всезнайки — и окончательно утвердился в решении.

Раздался стук в дверь. Иоанн разрешил войти, и в залу впорхнули шесть восхитительных созданий, шесть пятнадцатилетних девочек в белых одеждах. За ними шествовал, ковыляя, их странный хозяин, а местному слуге, сопровождавшему его, было немедленно приказано закрыть с другой стороны дверь. Девицы выстроились в круг, потупив глазки, а Иоанн стал расхаживать вокруг них, чувствуя, как все сильнее бьется сердце и пересыхают губы.

— Боже правый! Какая красота! Какая восхитительная, нетронутая, нежная красота! — приговаривал он.

— Ваше Святейшество, прикажите написать письмо королю, — напомнил ему старик.

— Ах да! — спохватился Иоанн и чуть ли не бегом поднялся к смотровой площадке. — Деодат, сюда! Они все здесь!

В залу вошел Деодат, а за ним еще семь стражников. Услышав звон кольчуг, старик понял все, он охнул и затрепетал. Иоанн подошел к нему.

— Если бы ты был действительно хорошим прорицателем, старик, то ты никогда не пришел бы туда, где тебя ждет скорая и бесславная смерть. Если бы твои пташки были настоящими весталками, они не покинули бы священный огонь Весты и не обменяли бы девственность на посулы христианского пастора. Вы все жалкие жонглеры, комедианты, и с вами поступят так, как во все времена поступали с вашим братом. Но ты, старик, взялся еще дерзить и угрожать мне, за что твой язык сегодня же ночью будет выброшен собакам. Деодат, взять эту старую плесень, хорошенько выпороть, лишить языка и вышвырнуть вон!

Никто не оказал сопротивления. Семь стражников повели прочь старика, который отправился на экзекуцию все с той же высоко поднятой головой. Весталки за все это время не проронили ни слова, не допустили ни жеста, лишь их прелестные лица стали бледнее, чем были.

— Ай, умницы! Ай, прелестницы! — вновь замяукал и заходил вокруг них котом Иоанн, срывая с них белоснежные покрывала. Ни одна из весталок даже не пошевелилась.

— Наши гости будут довольны, — сказал, широко улыбаясь от пробудившегося аппетита, Деодат.

— Я тебе скажу, что не только гости. Проводи этих пташек небесных в смежную комнату и запри, а я приведу сюда наших лангобардских друзей. То-то они восхитятся!

Иоанн вскоре вернулся в залу с гостями, по пути намекнув им о сюрпризе, на что успевшие захмелеть гости ответили гоготом, способным вновь спасти Рим от Бренна^[2]. Присутствие в зале одного лишь Деодата поначалу разочаровало гостей, но тот сперва разлил вино по кубкам, а затем игриво предложил гостям освободиться от одежд, подмигивая глазом в сторону двери в смежную комнату.

— Давайте удивим их тоже! — хохотнул он.

Друзья с пьяным энтузиазмом поддержали идею, и через пару минут зала замка, которая знавала приемы важных гостей со всех концов света, стала напоминать мужской предбанник. Деодат предусмотрительно раздобыл еще шесть кубков к уже имеющимся и вновь исполнил роль виночерпия. В центр залы выступил Иоанн и воздел к небу руки:

— Сегодня с нами Юпитер, сотрясающий небо копьем! И Венера, которой мы песню споем!

Славные братья-лангобарды только изумленно и весело перемигнулись, все прочие присоединились к Иоанну, обняли друг друга за плечи и, синхронно подпрыгивая вверх, начали петь:

Aveformosissima Славься, славься, впредь и ныне,

Gemmapretiosa, Лучезарная богиня,

Avedecusvirginum, Уз любовных королева,

Virgogloriosa. О прекраснейшая дева!

Avemundiluminar, Роза мира, свет Вселенной,

Avemundirosa, Ирменгарда и Елена,

ErmengardaetHelena, Пусть к тебе не сникнет вера,

Venusgenerosa. О прекрасная Венера!^[3]

Ближе к окончанию песни к пляшущим римлянам присоединились и два гостя. Повторив эту песенку еще пару раз, раскрасневшийся Иоанн подскочил к двери, распахнул ее и провозгласил:

— Венера, яви нам прекраснейших дочерей своих!

Вопль пьяной компании был на удивление скоротечен, недружен и оборвался на полпути. Бражники вдруг замерли, глаза их испуганно расширились, и Иоанн обернулся к комнате. Внутри нее, почти полностью лишенной мебели, на каменном полу вповалку лежали шесть неподвижных тел.

— Боже правый! — ошеломленно зашептали и закрестились мужчины. Словно повинуясь чьей-то негласной команде, они кинулись к своим одеждам и начали неуклюже натягивать их на себя, косясь на страшную комнату. Один лишь Иоанн нашел в себе смелость переступить порог и рассмотреть искаженные предсмертными судорогами, но все еще прекрасные лица юных весталок.

Он вернулся в залу не поднимая глаз. Кто-то, скорее всего Деодат, протянул ему штаны и рубаху. Иоанн начал послушно одеваться.

— Вечер окончен, друзья мои, — едва различимо проговорил он, — Роффред, проводи мессеров Пандульфа и Ландульфа в мой дом на виа Лата. Увидимся завтра, мессеры, я полагаю, что в наших общих интересах молчать о том, что здесь произошло.

— Конечно, конечно, — забормотали мигом протрезвевшие бражники и поспешили к выходу.

— Не вздумайте звать сюда слуг! — крикнул им вдогонку Иоанн.

Они остались вдвоем с Деодатом.

— Позови сюда Цахея и Салеха, — сказал Иоанн, — они единственные, на кого мы точно можем положиться. Они здесь или остались в Городе Льва?

— Они всегда подле вас, Ваше…

— Тсс! Я все еще Октавиан.

Вскоре в зале появились двое самых преданных слуг понтифика и исполнители его самых щекотливых поручений.

— Салех, друг мой, — сказал Иоанн, — нам необходимо избавиться от этого, — он указал перстом на трупы в смежной комнате, — и так, чтобы никто в замке не уличил вас. Как это можно сделать?

Высокий и крепко сбитый мадьяр Салех вместо ответа подкинул в воздух свой увесистый топор и ловко поймал его. Затем он указал на окно, за которым сердито шумел Тибр.

— Да, но здесь тогда будет море крови, — возразил Деодат, — а утром в зале будут убираться слуги. Нужна комната, от которой у слуг нет ключей.

— Точно! — догадался папа. — И такая комната есть!

И он дал Салеху ключи от спальни Мароции. Затем они все, вчетвером, перетащили трупы весталок в спальню и оставили папских слуг заметать следы сегодняшней страшной кутежки. Первым из спальни бабки выскочил Иоанн, все это время испытывавший странные чувства от мысли, что эта вселявшая в него безотчетный ужас комната теперь станет свидетелем еще одного чудовищного преступления. После этого Иоанн с Деодатом начали спускаться к двери, ведущей в папские покои.

— Как ты думаешь, они знали, на что шли? — спросил Иоанн.

— Судя по тому, что у каждой был припасен яд, — видимо, да.

— Боже правый! Как тяжело на душе! Еще один смертный грех, который повис на мне. Как и тогда, когда смерть забрала ту аббатису из Тосканы. Помнишь? Ведь тогда, как и сейчас, все произошло по воле Провидения, я их и пальцем не трогал. Ведь так?

— Да, конечно, — охотно поддакнул Деодат.

— А муки совести такие, как будто лично я им всем шестерым свернул шеи.

— Мы все свидетели, что вы здесь ни при чем. К тому же вы забыли, что вы сейчас спите, спите сном праведника в ваших покоях Ватиканского дворца.

— Но Он-то не спит! — сердито произнес Иоанн, тыча пальцем в ночное небо Рима.

Уже прощаясь в дверях, Иоанн дал последнее напутствие Деодату:

— Проследи за Салехом, чтобы он все убрал за собой. Затем собери пару сотен лучших и верных воинов, возьми казну муниципалитета и направляйся в Тускулум. Оставайся там до моего распоряжения, но не теряй даром время и подготовь Тускулум к возможной осаде. Я буду встречать наших северных друзей без тебя.

— Это опасно, Ваше Святейшество. Вы окажетесь целиком в их власти. Кто защитит вас?

— Не кто, а что. Меня лучше прочего и даже лучше тебя защищает древняя тиара и кольцо Рыбака. Нестрашно наполовину уменьшить наш римский гарнизон и ослабить контроль в городе, пусть теперь порядком на улицах занимаются слуги Оттона, пусть саксонец распылит свои силы. Мне же будет больше простора для действий, когда я буду знать, что неподалеку находится место, способное надежно защитить меня. Оттон, конечно, будет этим недоволен, потому что не сможет нас взять полностью под контроль, ну да переживет. Начинается опасная игра, и я не уверен, что в этой партии я самая сильная фигура.

— Которая сознательно оставляет себя без свиты.

— Не оставляет, а хочет сохранить ее, сохранить верной себе и в качестве засадной дружины. Но на всякий случай — ты в чем-то прав — найди еще полсотню верных слуг и размести их в Замке Ангела под началом Роффреда. Да! Чуть не забыл! Не забудь перед дорогой в Тускулум взять с собой всех наложниц, что живут в замке. Выдай их за служанок, это нетрудно.

— Зачем?

— Затем, мой дорогой Деодат, что, как только Оттон войдет в Рим, мои недруги тут же обнаружат себя и попытаются очернить меня в глазах короля. Они уже сейчас вьются вокруг саксонца. Если мне не врут, подле него с некоторых пор находятся наши старые друзья Кресченции, так что будь уверен, уши короля уже пылают от их нашептываний. Но что в действительности, помимо пустых слов, они могут предъявить мне? Только мою якобы распущенность, и эти наложницы, оставаясь здесь, послужат им красноречивым подтверждением.

— Не проще ли было бы их тогда…

— Побойся Бога, Деодат! Хватит с меня грехов на сегодня. К тому же разве они не помогут тебе прогонять скуку, когда ты будешь торчать в Тускулуме? Один Бог знает, сколь долго ты там пробудешь. Разрешаю тебе пользоваться ими, как своими собственными. Мне же на ближайшие седмицы полезны будут смиренность и воздержание.

^[1] Первое имя апостола Павла, данное ему при рождении. До принятия христианской веры Савл (Саул) был активным преследователем христиан. Став христианином, Савл сменил имя на Павел.

^[2] Бренн — вождь племени сенонов, в 390 г. до н. э. разоривших Рим. Уцелевших жителей, укрывшихся на Капитолийском холме, по легенде, спасли от резни гуси, своим гоготом предупредившие их ночью о приближении неприятеля.

^[3] Т. н. «Молитва Венере от неунывающих вагантов». Скорее всего, написана много позже Х века. В исходном тексте вместо Ирменгарды фигурирует Бланшефлора, героиня французского рыцарского романа ХII века.