Эпизод 6.

Эпизод 6. 1709-й год с даты основания Рима, 43-й (а фактически 12-й) год правления базилевса Константина Седьмого Порфирогенета (январь — апрель 956 года от Рождества Христова).

Еще какое-то время Кресченций надеялся, что юный папа Иоанн стал жертвой молодецкого, но недолговечного задора, очень часто встречающегося в подобном возрасте и весьма заразительного в кругу сверстников. Однако шло время, а папа все с тем же энтузиазмом готовился по весне принудить Ландульфа Капуанского расстаться с частью земель, незаконно, по мнению многих соседей капуанца, приобретенных им в последние годы. Прямые обязанности иерарха Вселенской церкви по-прежнему исполнялись Иоанном крайне неохотно, чуть ли не из-под палки, с той только разницей, что некому было этой палкой ему грозить. На службах Иоанн хочешь — не хочешь еще появлялся, но всю остальную функциональную рутину, включая в первую очередь работу папской канцелярии, он перепоручил дяде Сергию, епископу Непи, отрядив тому в помощь епископа Бениньо Остийского и почти совсем ослепшего отставного клюнийского аббата Аймара. Надо сказать, что последний после этого преисполнился почти отцовской любовью к новому папе из-за одного только чувства признательности, только из-за того, что о нем наконец-то вспомнили.

Зато в папском дворце в Леонине теперь дневали и ночевали молодые сеньоры окрестных земель. Более прочих Иоанн сблизился с Теобальдом, герцогом Сполетским, юношей отчаянно смелым, глядя на которого Кресченций порой предавался философским размышлениям на тему проклятия, нависшего в последнее время над некогда мощнейшим феодом Италии. Новый герцог органично дополнял собой цепочку последних правителей Сполето, начиная от Альбериха Старшего и заканчивая Сарлионом, людей сколь неустрашимых на поле брани, столь и безалаберных в делах хозяйственных. Теобальду также недосуг было заниматься делами хиреющего Сполето, мысли о предстоящем триумфальном походе его донимали еще больше, чем папу Иоанна. Под стать герцогу и папе вели себя и прочие участники антикапуанской коалиции.

Поскольку военный пыл Иоанна ничуть не унимался, Кресченций попробовал сменить тактику и начал досаждать папе и его окружению моросью мелочно-бытовых проблем, сопутствующих организации военного похода. Для многих сеньоров откровением стали вопросы финансового обеспечения предстоящей кампании, а также необходимость, прежде чем делить земли Ландульфа, позаботиться о запасах продовольствия для воинов и фуража для лошадей, о полной комплектации оружием и одеждой. Молодые люди не смогли скрыть сначала растерянность, а потом зевоту, когда Кресченций завел об этом речь. Изящный и практичный вывод нашел сам папа: на одном из военных совещаний он поручил Кресченцию самостоятельно и в комплексе решать подобного рода вопросы, объявив того стратигом будущего войска. Сеньоры Сполето и Греческой Лангобардии быстренько согласились с решением папы и вернулись к обсуждению дележа будущих трофеев.

Кресченций проигрывал папе одну битву за другой, но все еще надеялся выиграть войну. На сей раз он решил попугать коалицию возможной реакцией ближайших и влиятельных италийских соседей, тем более что до Ландульфа, разумеется, дошли слухи о приготовлениях кампании против него. Кем-кем, а дураком капуанский князь никогда не был и покорно ждать прихода незваных гостей не собирался. Очень скоро Кресченций получил информацию, что Ландульф обратился к князю Салерно с просьбой забыть все прошлые обиды и выступить единым фронтом против союза Рима и Сполето. Конечно, сенатор незамедлительно поставил папу в известность об этом и был немало обескуражен полученной от Иоанна флегматичной отповедью, что Святой престол уже давно в курсе этого и что Гизульф, князь Салерно, намеренно темнит в переговорах с Ландульфом и водит последнего за нос, лишь бы тот, наступив на горло собственной гордости, не позвал бы на помощь Византию, чей сюзеренитет Капуя не так давно с вызовом отвергла. Кресченций был в очередной раз шокирован.

Нет, Иоанн не глуп, совсем не глуп, сенатор в этом убеждался раз за разом. Позволяя своим друзьям и компаньонам типа Деодата и Тео Сполетского упражняться в благоглупости и бахвальстве, папа на самом деле весьма трезво оценивал ситуацию в Италии и возможные последствия предстоящих событий. Не раз во время военных совещаний, посреди хора полупьяных голосов благородных сеньоров, он задавал Кресченцию вопросы, за которыми сенатор видел и острый ум понтифика, и лисьи повадки. Так, возможные проблемы с Умберто Тосканским Иоанн сковал полученным от Лукки займом, причем заемщиком стал не Святой престол, а наивное герцогство Сполето. Сенатор увидел в этой операции сразу несколько зарытых Римом капканов.

Лишь однажды Кресченцию удалось увидеть на лице папы определенное замешательство, когда сенатор, во время приватного разговора, поинтересовался:

— Ваше Святейшество, вы не боитесь, что в ваше отсутствие в Рим попытается войти король Беренгарий?

Готовившийся уже в начале марта выступить в поход папа тут же перенес кампанию на неопределенный срок к вящему неудовольствию соратников по коалиции. А вскоре в Рим прибыл королевский посол Амедей, лицо в некотором смысле уже ставшее легендарным. Почти пятнадцать лет назад, во время противостояния Беренгария и Гуго Арльского, когда первому пришлось прятаться за пазухой у короля Оттона и обещать тому трудновыполнимые на тот момент италийские дары, Амедей долгое время провел подле двора Гуго. Приняв облик чумазого монаха, этот средневековый Абель^[1] успешно выведал многие планы бургундца, благодаря чему его патрон, Беренгарий Иврейский, выбрал исключительно удачное время для вторжения на Апеннины.

Увидев Амедея в триклинии папского дворца, Кресченций не на шутку встревожился, появление этого человека свидетельствовало, что Беренгарий живо интересуется грядущим походом и строит собственные планы. Король Италии устами слуги спустя некоторое время действительно озвучил свою позицию. Выдвинув всеми ожидаемое требование императорской коронации и получив не менее ожидаемый отказ, Беренгарий затем потребовал нечто более практичное, а именно вернуть ему любым способом Веронскую марку, отобранную Оттоном. Иначе король грозился выступить в поддержку Ландульфа.

Мысленно Кресченций даже поблагодарил Беренгария, очевидно сорвавшего планы папы. Ситуация для Иоанна представлялась абсолютно безвыходной, поход необходимо было отменять. В Вероне уже три десятка лет правил граф Мило, телохранитель последнего императора, человек, сумевший выжить в смертоносном рафтинге последних лет, умело пролавировав между Гуго, Оттоном и Беренгарием и в разное время предавший по очереди всех. В укрепление своей власти Мило сделал епископом Вероны своего тезку и родственника, выгнав еще менее крепкого на слово, чем он сам, епископа Манассию и даже весьма популярного в городе остряка Ратхерия, некогда также примерявшего на свое чело епископскую митру. Все обиженные активно атаковали жалобами Святой престол, но Иоанн, будучи увлечен походом, на их мольбы не обращал никакого внимания. Тем удивительнее для Кресченция стала весть о готовящемся в Верону папском посольстве, которое, по слухам, должен был возглавить дядя Сергий. Преодолев первое удивление, Кресченций только снисходительно усмехнулся: на что рассчитывает мальчик Иоанн?

Спустя три недели епископ Сергий очутился на берегах ворчливой Адидже и предстал перед выцветшими, но еще зоркими глазами седого веронского графа. Мило Веронскому было уже под шестьдесят лет, и ничто в нем более не напоминало о миловидном и смелом оруженосце императора Беренгария Фриульского, до последнего вздоха сюзерена преданном ему и жестоко отомстившем его убийцам. Не напоминало ни внешне, что само по себе неудивительно, ни внутренне, — настолько итальянские интриги обезобразили душу Мило, сделав его предельно недоверчивым, желчным и вероломным. Разместившись подле веронского властелина, папского посла приветствовали также епископ Мило, немного уступавший родственнику в прожитых годах и нажитых талантах, а также тридцатилетний, бодрый и румяный, внимательный к нуждам хозяина и расторопный Ланфранк Бергамский, чьей судьбой было всю жизнь служить убийцам и совратителям его родителей. Впрочем, он этого не знал, и это его полностью извиняет.

Сергий зачитал довольно пространное послание папы Иоанна. Сам понтифик участвовал в составлении лишь десятой части письма, не более, но от своего дяди потребовал сочинить текст подлиннее, начав с водопада упреков и закончив неожиданным финалом. Сергий был самым исполнительным дядей на свете, и к концу его речи граф Мило уже нетерпеливо ерзал в кресле и досадливо подергивал плечами, выслушивая как Святой престол обвиняет его в проблемах Веронской епархии, в симонии и непотизме. Насчет последнего Мило, впервые услышав этот термин, потребовал дополнительных пояснений, после чего весь вид его приобрел облик грозной, лохматой и вот-вот готовой разразиться молниями тучи.

Когда граф Мило уже посчитал, что папский апокрисиарий не заслуживает даже чести быть приглашенным на ужин, внезапно последовала смена тональности письма. Сергий, умело управляя интонациями, донес до сознания графа следующее:

— Святой Рим глубоко скорбит о событиях, случившихся в Вероне, но по-прежнему видит в вас, благородный граф, главного защитника христианской веры в благословенных землях Вероны, Бергамо и Аквилеи. Его Святейшество полагает также безупречным христианином его высокопреподобие Милона, епископа Веронского, шлет ему привет во Христе и раскрывает ему объятия свои как брату родному и верному. Его Святейшество благословляет выбор христиан города Вероны, посчитавших пастором церкви своей его высокопреподобие отца Милона. Его Святейшество присоединяет голос свой к гласу народа Вероны и будет просить Господина всего сущего о заступничестве и поддержке всех грядущих деяний отца Милона. А во искупление деяний, уже совершенных, Его Святейшество полагает достаточным жертвования от вашего лица местным базиликам одной тысячи солидов и присутствия вашей особы на всех службах церквей Вероны до дня Воскресения Господа нашего. На службах же этих и в промежутке между ними носить не снимая Святое Распятие, подаренное троном Апостола Петра, которое будет вручено вам по окончании прочтения письма нашего. Уповаю на то, что этот наказ Рима благородным графом Милоном и его высокопреподобием отцом Милоном будет воспринят не как наказание, а как знак доброй расположенности и заботы о вас, как о смиренных и верных христианах, однажды оступившихся, но все так же несущих в душах слово Божье, следующих ему и распространяющих его среди подданных своих.

Отложив пергамент в сторону, Сергий протянул графу и епископу две шкатулки, в которых лежали подаренные Римом распятия. Произнеся слова благодарности и не забыв позвать Сергия на ужин, граф Мило уже собирался передать шкатулки слугам, но встретился с вопросительно-упрекающим взглядом Сергия.

— Ах да! Благодарю вас, святой отец, и благоговейно принимаю дар Рима и епископа его, — с этими словами граф Мило надел распятие, и епископ Вероны последовал его примеру.

На следующий день поезд епископа Сергия направился в сторону Рима. Епископу не в чем было упрекнуть себя, его миссия оказалась совсем не сложной. В первую очередь благодаря тому, что его тиароносный племянник, по мнению Сергия, предпочел мир и доброе слово скандалу и упрекам, пусть веронские правители их в полной мере заслуживали. Святой престол же им, да и не только им, а всем этим высокомерным и тщеславным владыкам света, преподал наглядный пример христианского братства, сочувствия и доверия. Рассуждая об этом, впечатлительный епископ даже прослезился от мысли, какой добродетельный и мудрый папа восседает ныне на троне Апостола Петра.

* * * * *

Сразу после пасхальной недели, 14 апреля 956 года, из отворившихся городских ворот Святого Себастьяна, самых больших ворот Рима, по старинной дороге, выстроенной двенадцать веков назад по приказу цензора Аппия, выступила тысячная дружина местной милиции, возглавляемая Его Святейшеством Иоанном Двенадцатым и сенатором Кресченцием по прозвищу Мраморная Лошадь. В Ариции^[2] их встретила такая же по численности дружина Теобальда Сполетского. Первым делом молодой герцог взволнованно сообщил папе новость, которая для понтифика уже таковой не являлась: неделей ранее от неизвестной болезни, за месяц высосавшей все жизненные силы, скончался доблестный граф Мило Веронский, и в направлении Вероны незамедлительно стервятником полетел Беренгарий Иврейский, потерявший, по крайней мере на ближайшие месяцы, всякий интерес к тому, что будет происходить к югу от По.

^[1] Абель Рудольф (1913-1971) — знаменитый агент советской разведки.

^[2] Аричча, город в римской провинции.