Глава 23.

Есть такие дни, которые не стоит даже и начинать. Плохо сваренный кофе, мятый больничный халат, забытый на дне пакета. Прибавить к этому плохие сны ночью и ранний подъем, и вот стою я напротив зеркала и злюсь. На себя, за то, что столь впечатлительной стала и неуравновешенной, пожалуй, слишком, на мир, который непозволительно рано решил меня сделать взрослой. Я не подписывала соглашений, не продавала душу действительности, и меня никто не предупреждал, что рано или поздно, мне грозит отравление реальностью.

Я провожу расческой по волосам, снизу вверх, раз за разом, они у меня черные и длинные легко наматываются на короткие зубцы щетки для волос. Такие волосы были у моего отца. Да, почему были, они и есть, просто отца у меня больше нет. А вот глаза, глаза они мамины. Красивые, миндалевидной формы, с густыми ресницами, закручивающимися до самых бровей. Мама всегда говорила, что вот выросту я и научусь пользоваться этой самой красотой, а я, не оправдав ее надежд, так и не научилась.

— С добрым утром.

Издевательски прошептали мои полные губы в отражении.

Еще один день, как день сурка. Встать, умыться, почистить зубы, облачиться в белую униформу, уделить время Егору, заполнению отчетных бумаг, перекусить в перерывах и прийти под вечер без ног, упасть и заснуть бессильным сном.

— А доброе ли?

Переспрашиваю себя же.

У каждого бывает такое утро, раз, ну два в год? У кого — то каждый месяц. Плохо, если так начинается каждый ваш день.

Как у меня….

Улыбаюсь. Я так привыкла, всегда быть в приподнятом расположении духа, всегда сильной и уверенной.

Всегда первой во всем.

Меня так приучили. Грубо говоря, заставили поверить в то, что надень ты подобную маску и сама в то поверишь.

— Доброе утро, Виктория Юрьевна.

Оля лучезарно мне улыбалась из — за стойки поста. В руках девушки большой букет белых роз. Такие цветы мне всегда дарит лишь один человек, это во вкусе Александра Корсакова.

— Доброе, Оль. Какие красивые цветы.

Ложь. Я не любила срезанных цветов, а особенно то, как медленно они увядали в вазе. Я не могла простить жизни, даже такую маленькую сиюминутную смерть.

— Это от Саши.

Саши? Внутренне кривлюсь от ее слов. Алекс ненавидел это имя, и так я могла называть его лишь в пылу гнева. А эта девушка, вот так просто, обыденно. Или не просто?

— Ой, то есть от Александра.

Поняла свою оплошность, медсестричка.

Я смеюсь ей в ответ, девушка, что и не говори, мне нравится. Только вот у Алекса, это не всерьез. Много я знала таких, с которыми он поиграл и бросил. А жаль, многие из них на мой взгляд, ему подходили.

— Чуть не забыла, вас девушка дожидается с самого утра.

— Девушка?

Кто может ждать меня в восемь утра в больнице, подруг у меня нет, чтобы те приехали ко мне из дома.

— Что за девушка?

— А она не представилась. Просто спросила, где найти доктора Волкову, а я сказала, чтобы подождала вас у ординаторской.

Не придаю этому значения, хотя в душу закрадывается червь сомнения, после последней стычки с родственниками пациента, мое пребывание здесь не кажется таким уж беспечным.

И я была права, теперь стоя напротив ожидавшей меня девушки и глядя в ее голубовато — зеленые злые глаза, я вся внутренне даже подобралась.

Не гляди в глаза бешеной собаки, всегда учили меня глупую, а отец однажды сказал — смотри, только доказав ей свое превосходство сможешь победить.

— Здравствуйте.

Девушка делает шаг ко мне на встречу, и я хочу отступить, но сдерживаюсь.

— Здравствуйте.

Наши голоса так не похожи. Ее громкий и дерзкий, как металл по стеклу. Девушка не промах, пытается перехватить инициативу в свои руки с самых первых нот.

Мой же напротив, всегда был грудным и спокойным. Им, как и многим в себе, я лечила. Вводила в транс. Слова моей речи перетекали тягуче, без зияющих ран в предложениях. Голос я не повышала никогда, это было ниже моего достоинства. Крик — это бессильная ярость, вырывающаяся из твоей души, а я умела управлять гневом.

— Марина.

Девушка протягивает мне руку.

Я пожимаю ладонь, каждую секунду опасаясь того, что меня ждет подвох с ее стороны. Та самая Марина Касаткина, значит. Алекс охарактеризовал ее очень правильно — симпатичная стерва. Я хорошо знала такой тип людей, они ни перед чем не остановятся, для достижения своих целей. У меня была подруга в жизни, всего одна. Так похожая на эту Марину и она не пережила того, что доктор Корсаков обратил внимание не на нее красавицу, а на меня зубрилу. Она страшно подставила меня, написав донос о том, что я сплю с преподавателем, и мне за это завышают оценки. В те времена я ощущала себя, как грязью облитой, сгорая от унижения и стыда. А Алекс просто и без возражений добился ее перевода в другой институт и ни словом, ни делом не дал понять окружающим, что относится ко мне больше, чем как своему удачному проекту. За что я благодарна ему и по сей день.

— Волкова Виктория Юрьевна

Она прыснула в сжатый кулак. Попыталась меня принизить, а зря. Такие выпады, я уже умела блокировать очень много лет.

— Ты что — то хотела?

Я демонстративно взглянула на часы, маленькие золотые стрелочки неуклонно спешили вперед, мне действительно было пора уходить.

— Да, хотела.

И замолкает, она ждет, когда же иссякнет мое терпение, но к горю этой девушки, оно безгранично. Мы смотрим друг другу в глаза. Она ниже ростом, но по позе более раскрепощена. Красивое платье, длинные ноги. На мой взгляд, чересчур много косметики на лице. Самую малость, но все же становится неловко в своем обыденном белом костюме и резинкой в собранных волосах.

Не выделяться, одно из правил врачебной этики. Когда умираешь, не совсем хочется видеть разукрашенных девиц с алыми ногтями, касающимися ваших болезненных и таких уязвимых мест.

Но в этом и было мое главное превосходство, я всегда точно знала, что цепляю собеседника не голыми икрами и низким вырезом, а тем, что натренировано годами в моей черепной коробке.

— Вы врач Егора Щукина?

Она как боксер кружит по рингу и ищет, куда нанести удар.

— Да.

Мне вдруг становится все равно. На нее, на Егора, на их детские разборки, как в игровой песочнице. Я давно вышла из возраста этих интриг, да признаться, никогда в него и не вступала по жизни.

— Вы в курсе, что он бросил меня из — за вас?

Фу! Какой же это дурной тон, вот так приходить с разборками к якобы новой девушке своего благоверного.

Молчу. На это мне нечего сказать, сложно представить Егора и эту Марину вместе. Я была о нем лучшего мнения, или же девушка, как и я, всегда носила при нем маску. Ох, и не везет тебе хоккеист в любви!

— Так как? Не находите, что вы староваты для него?

Ее раздражает то, как спокойно я реагирую на ее слова. А я все же медленно закипаю, уже двадцать минут, я трачу на бестолковую девицу, которой больше нечем занять себя.

— Марина, проще, сказать, что ты хочешь и не тратить, ни свое, ни мое время.

— А вы значит такая занятая?

То как она — выкает мне, выглядит презрительно, но я сглатываю и это. Не хватало еще ругаться с малолетками в пределах больницы.

— Да, я занята.

— Послушай!

Она хватает меня за руку, и это последняя разрешенная на сегодня ошибка для Марины Касаткиной. Реакция у меня хорошая, жизнь может быть хорошим инструктором. Я выворачиваюсь из-под ее руки и с легкостью отталкиваю девушку от себя.

— Хватит!

Наконец и мой тон ее пугает.

— Еще шаг и я вызову охрану. Это элитное лечебное заведение, девочка, ты же не хочешь быть выкинута как кошка на улицу?

— Ты еще пожалеешь!

Она действительно по-кошачьи шипит и, толкая меня плечом, уходит.

Я так и знала, день не задался с раннего утра, с плохо сваренного кофе, с плохого сна, с синяков под глазами и отравлением реальностью.

— Эй!?

Меня окликнули со спины, и я нервно дернулась в сторону. Что — то в последнее время, нервы совсем ни к черту!

Резко отшатнувшись, я больно ударяюсь плечом о стену. Похоже, не только нервы, но и координация у меня хромает.

— Вик, ты что?

Корсаков, попытался взять меня за руку, но я отдергиваю и ее. Это лишнее.

— Нервы.

— Кто это был?

Он указывает рукой в сторону удалившейся девицы. Дурная манера, у Саши, лезть во все мои дела. Кто он мне, чтобы вот так просто в больничном коридоре устраивать допрос. Не брат, не отец и никак не любовник.

— Марина.

— Какая Марина? — не понял мужчина.

— Девушка Егора, — с вызовом бросаю я.

Алекс стоял в нескольких сантиметрах от меня, так что ощущалось его дыхание с запахом ментола, терпкий дезодорант, и даже кожей чувствовалось, как от его вдохов и выдохов поднимаются волосы на моей челке.

— Что она хотела?

— Вероятно, пробить мне голову.

Корсаков хмурится еще больше, и вновь пытается взять меня за руку. Какие же они эти мужчины, удивительно непонятливые. Неужели так сложно уловить фибрами своей души тот момент, когда женщина вопит оставить ее в покое?

— Вик, да в чем дело?

Отталкиваюсь от стены и делаю несколько шагов в сторону. Старательно воздвигая между нами рамки, да поздно.

— Я уже не восемнадцатилетняя студентка, Алекс. Меня не нужно воспитывать и наставлять. Мне двадцать пять и я не глупа, согласись. Я могу справиться с проблемами и без твоего личного вмешательства.

В его взгляде проскальзывает что — то неуловимо напоминающее агрессию. Хочется верить, что мне показалось, но все же.

— Что?

Ему удается схватить меня за руку и потянуть на себя. Он сильнее, и от этого становится страшно. Наверняка останутся синяки на бледной коже. Как это потом объяснять окружающим, не понятно.

— Что с тобой происходит?

Он никогда не повышал на меня голос прежде, и сейчас я пугаюсь от перемены его тона.

— Алекс, — предостерегающе шепчу ему.

Я повожу плечом, но он отталкивает меня к стенке и припечатывает своим телом.

— В какие игры ты играешь, маленькая?

От неожиданно резкой близости его губ, перехватывает дыхание.

— Ни в какие, — а сама пытаюсь раствориться в бетонной стене, ставшей для меня и опорой и ловушкой, потому что каждое мое слово и шевеление губ, приближает меня к его губам. А вместе с этим к краху.

— Ой, ли?

Я не выношу давления, а сейчас позиции жертвы, тем более.

— Иди к черту, Алекс!

Толкаю его, но перехватив одной рукой оба мои запястья, другой он с ревом ударяет о стену, в считанных миллиметрах от моего лица. Я жмурюсь и позорно вскрикиваю от неожиданности.

— Еще раз повтори, куда мне идти?

Молчу. Впервые я начинаю понимать, что этот мужчина действительно опасен и все что мне говорили о нем, чистейшая, правда. Он может быть агрессивным, бабником и он склонен растаптывать неугодных ему людей.

— А, Волкова?

Я просто не хотела его терять, поэтому и закрывала глаза, на все неуважение проявляемое Александром Корсаковым по отношению к другим людям. А зря. Если он был на такое способен с другими, на что же он способен по отношению ко мне?

Его сжатый кулак так и припечатан к стене, в области моего лица, под ним зажата прядь черных волос, я как бабочка припечатанная булавкой коллекционера.

— Девушка, у вас все в порядке?

Раздается за спиной Саши мужской голос, и тот напоследок сверкнув на меня глазами, разжимает хватку.

За нами наблюдает мужчина на вид лет тридцати пяти, не высокий брюнет с тонкими усиками. Невероятно добрые и понимающие карие глаза смотрели на меня выжидательно, спускаясь с взволнованного лица на бейджик.

— Виктория Юрьевна? Как раз вы мне и нужны. Макеев Сергей Петрович.

Я искренне улыбаюсь в ответ.

— Тренер?

Егор мне про него все уши прожужжал и именно таким я, и представляла мужчину, мягким, но волевым.

— Корсаков Александр Сергеевич.

Оживает Саша, подле меня и вновь устанавливает для окружающих свои правила. Тренер пожимает руку врача, с меньшим удовольствием, чем мою ладонь и смотрит на него осуждающе с ноткой пренебрежения во взгляде.

— Да, тренер. Мне можно навестить Егора Щукина?

— Разумеется, пойдемте, я провожу вас.

На автомате я делаю шаг в холл, но Саша меня все еще держит.

— Учти, мы не закончили, — шепчет мне он в самое ухо и идет в другом направлении. Этот человек никогда не потерпит неповиновения.

До палаты Егора мы доходим в молчании. Признаться, мне стыдно, за сцену, что я и Саша устроили в коридоре и я благодарна мужчине за то, что он проявляет понимание и оценивает всю деликатность ситуации.

— Сергей Петрович?

Я останавливаю его у самой палаты.

— Можно просто Сергей?

Невольно подмечаю золотой ободок кольца на его правой руке.

— Сергей. Егор подросток и вы лучше меня знаете, что из колеи их может вывести все что угодно. Я верю, что вам удастся подобрать слова, которые подбодрят Егора, а не наоборот.

— Вы умная девушка, Виктория Юрьевна.

— Просто, Вика. Пойдемте.

Егор спит и, глядя на его умиротворенное сном лицо, мне жалко его будить. Макеев смотрит на меня вопросительно и с такой отцовской заботой за этого парня, что я понимаю, он сможет помочь мне с Егором. Тихо подойдя, кладу ладонь на плечо парня, и слегка тормошу его, пытаясь разбудить.

— Егор.

Парень сонно, перехватывает мою ладонь и подносит к губам.

— Вика.

Слишком нежно сказано, и присутствующий здесь мужчина, не глуп, чтобы этого не заметить.

— Егор.

По позе человека, можно многое понять. И вот так сильно расставив ноги и скрестив руки на груди, Макеев выдает себя уверенным и твердо знающим жизнь, настоящим мужчиной.

Секунда и Егор весь подбирается, пытаясь встать навстречу тренеру.

— Сергей Петрович? А на кого вы оставили ребят?

— Я ненадолго, Егор. Как ты?

Пытаюсь встать, чтобы оставить их наедине друг с другом. Мужчины продолжают разговаривать, но Щукин так и не отпускает моей руки. Его прикосновение, не меньшей силы, чем хватка Корсакова, но при этом ни сколько не причиняет боли.

— Егор, поговорите, а я пойду.

— Вы нам не мешаете, — перебивает меня парень.

А вот Макеев проходится по нашим сомкнутым рукам как сканер, и легкая ухмылка передергивает его тонкие губы. Все понял! Проносится у меня в голове, но при этом я перестаю видеть в этой ситуации что — то ужасное. Может и потому, что его взгляд скорее понимающий, чем осуждающий.

Руку я все же убираю и, попрощавшись, ухожу. Сергей Петрович задержится здесь не больше получаса, и пусть потратит это время с пользой.

Возвращение в ординаторскую грозит новой встречей с Корсаковым, а к этому я пока не готова. Повести плечом, так рука до сих пор отзывается болью. Такое поведение для Алекса не характерно, я думала он мой личный ангел хранитель а, оказалось, он может стать моим личным бесом.