Глава 19.

По истечению положенного срока груз с ноги Егора Щукина был снят. И в гипсовой лангете, нам с парнем разрешалось прогуливаться, по территории соснового бора. Так же за последнее время парень вполне примирился с мыслью, о том, что я для него являюсь исключительно врачом и присутствием в нашей жизни Александра Корсакова. Казалось, мужчины даже смогли подружиться. Никогда не знала, но Алекс тоже увлекался хоккеем и многое в нем понимал в отличие от меня, об этом они и разговаривали на совместных тренировках.

Сегодня был один из таких прогулочных дней. И усадив мне Щукина в инвалидное кресло, Алекс чмокнул меня в щеку, и убежал в отделение, Соколов заваливал его работой, видимо вымещая на нем свое недовольство по поводу моего отказа.

— На улице прохладно.

Ворчу я как старая бабушка, укутывая ноги парня шерстяным пледом. И заставляя надеть теплый свитер.

— А мне нравится воздух после дождя, пахнет, так как будто мы на льду.

Мы улыбаемся друг другу, дружить со Щукиным дорогого стоит, он безумно верный и веселый, когда не так остро чувствует боль.

— А я люблю дождь. И с удовольствием прогулялась бы с тобой вчера под ним, но пока нельзя, так что не бурчи.

Раздался щелчок открывающихся дверей лифта, и мы выехали на дорожки тянущиеся сетью переплетений в зоне отдыха. Здесь было спокойно и красиво. Деревянные скамейки, клумбы с цветами, высокие ели, такие, что даже макушек в облаках не было видно. Народу в парках совсем мало, не каждый в состоянии оплатить столь дорогое лечение.

— Никогда в жизни так долго не отдыхал.

Ухмыльнулась, да это звучит жалко, что вообще можно было успеть за неполные восемнадцать лет?

— А тебе здесь нравится?

Егор вывернулся в кресле, так что чуть не выпал из него.

— Да, — без доли лукавства, я искренне так считала. Воздух здесь был чудесным, а атмосфера сказочной. Если не думать о том, что мы здесь, потому что парень болен, то можно быть счастливыми.

Да, и вообще, счастливыми можно быть и без повода.

— Когда я встану на ноги, и у меня вдруг появится свободное время, обязательно съезжу на каникулы в подобное место.

Каникулы. Как давно это все было!

— А ты отпуск, где проводишь?

С семьей на море, на солнце, и желательно без интернета. Только песок, тепло и я.

Но сформулировать мысль я не успела, у дальней скамейки пронзительно закричали. Егор вцепился в мою руку, естественная реакция любого мужчины, защитить девушку рядом. Но я слишком хорошо знала, от чего здесь могут так кричать и резко, выдернув ладонь, со всех ног понеслась по направлению звука. Белые балетки хлюпали по грязным лужам, разбрызгивая грязь на чистую форму. Я успела промокнуть и перепачкаться, добежав, наконец, до кричащих людей. Кричала Яна наша медсестра, пытаясь уложить на скамейку пациента — мужчину лет пятидесяти. Тот же туго хрипел и, приобретя синюшный оттенок кожи, пытался расстегнуть рубашку на шее. Вены вздулись, выступил пот. Глаза мужчины закатывались, виднелись одни лишь белки и полопавшиеся капилляры. Оттолкнув Яну, я прижала пальцы к его пульсу.

— Это тромб?

— Эмболия.

Мы ничем не могли уже помочь. Смерть под такой маской, съедает почти мгновенно.

— Вика, ну сделайте же что-нибудь.

Девушка была на грани истерики, а подъехавший на ручном приводе Егор, смотрел на нас во все глаза.

Мужчина умирал. Дело минут, а может и нескольких секунд. Оглядела его тело, повязка на бедре, костыль. Должно быть перелом бедренной кости, и как отсроченное осложнение операции, оторвавшийся тромб. Эмбол попадает в сердце, или легкие, это уже установит вскрытие и идет мгновенная закупорка кровотока.

И все. Смерть.

— Тише.

Я рывком обнимаю медсестру, пытаясь от нее скрыть своим телом еще не остывший труп на лавке. В этом нет ни чьей вины, так видно на роду ему написано.

— Вика.

Егор пытается встать, но я отталкиваю его назад. Поспевают вызванные Яной по срочной связи врачи. Им объяснять ничего не стоит, картина, как говориться, на лицо. Мне что — то говорят, я отвечаю, хлопают по плечу. Вот так всегда, более старшие коллеги, думают, что мне нужна поддержка.

Отнюдь.

Я стою с холодным сердцем и ледяными руками. Яна рыдает, Егор в шоке, а в моем теле абсолютная, звенящая пустота. Увы, смерть больше не производит на меня сильного впечатления.

Ее шанс упущен, слишком часто она являла мне свой лик.

Яна уходит вслед за санитарами, кому — то нужно оформлять труп. А я, молча, сняв инвалидную коляску Егора с тормоза, качу подальше отсюда. Возвращаться не хочется, но и касаться парня руками, которыми только что трогала труп, казалось кощунственным.

— Вик, остановись.

Не задумываюсь, выполняю его желание, крутя каталку так, чтобы он мог видеть меня, сидящей на скамейке.

— Я даже спрашивать не хочу.

Парень отгораживается от мира. Такого привычного, обыденного для меня мира.

Киваю. Мол, не спрашивай, правильное решение.

— Что такое эмболия?

— Присутствие в крови частиц, не встречающихся там, в нормальных условиях, вызывает окклюзию, то есть закупорку сосуда с последующим нарушением местного кровоснабжения. Может происходить в результате травм, переломов, у мужчины было сломано бедро.

— И часто так?

Егор неопределенно взмахнул руками и уставился на свою поврежденную ногу.

По телу прошло дрожь. А что если бы этот парень, лежал там, на лавочке, а я бы стояла рядом как статуя, памятник самой себе.

— Не часто, но случается. В твоем возрасте реже.

Трет виски, да так что кожа под его пальцами начинает краснеть.

— Егор, — отнимаю его руки, зажимая в свои ладони.

Жаль что я настолько ледяная, и не в силах согреть его.

— Не думай об этом. Пожалуйста, это не твоя головная боль.

Закусывает губы и вдруг рывком притягивает меня к себе, обнимая. Он теплый и вкусно пахнет. А еще он большой, много выше и крупнее меня. В его руках удается расслабиться и, закопавшись озябшим носом в ворс его свитера, становится возможным дышать. Руки сами собой, обвились вокруг его талии и я тихо вздохнула.

Ладони парня, спустили резинку с моих волос и начали медленными массирующими движениями растирать голову.

— Как ты живешь в этом?

Скорее почувствовала, чем услышала я его шепот в свои волосы.

— Уже, довольно просто.

— Вик, но зачем? Ты дьявольски красивая, высокая, умная. Ты могла стать кем угодно, а вместо этого ты здесь, вечно борешься с вещами и явлениями, которым просто невозможно сопротивляться.

Я отрываюсь от его тела и поднимаю на взгляд. Наши лица совсем близко и так хочется поцеловать его. Мы так многое теряем. Завтрашний день, может попросту не наступить. Каждый из нас может, умереть во сне, так и не проснувшись.

Он ждет моей реакции, каких — то действий, а я просто немею всем телом. Я не могу целовать, но и не могу отстраняться. Я хочу жить, хочу вновь научиться чувствовать, хочу быть как все. Егор прав, я давно продала душу, взамен на малые умения, выживать.

— Ты достойна большего.

На секунду прикрываю глаза. А что если жизнь дает мне это — большее, а я противлюсь?

— Я не хочу большего, Егор! Это мой путь, это моя жизнь. И ради того, чтобы идти по своему пути, нужно всегда чем — то жертвовать.

Я в последний раз провожу ладонью по его колючей щеке. Такое приятное прикосновение, колкое до самого сердца.

Нас может не быть.

Мы можем видеться в последний раз.

Я вновь вступила в спор со смертью, а она не терпит неповиновения. Что если костлявая старуха, захочет наказать меня, отняв Егора?

Смотрю в его голубые глаза. Густые черные ресницы. Растрепанные пшеничные волосы. Серо — зеленый свитер крупной вязки. Достаточно пухлые, потрескавшиеся губы.

От него пахнет медом и лимоном, такой шампунь я собственноручно купила ему в гипермаркете. А еще от него пахнет больницей, этот запах куда привычнее, и роднее для меня. Он мой, от кончиков волос до больничных тапочек. Парень как моя большая кукла на ниточках, что хочешь, то и делай. Ощущение опьяняющей власти, над его телом и душой, и в то же время, он достаточно умен и горд, чтобы иметь возможность сопротивляться.

Меня начинает знобить, то ли я прихожу в себя, то ли от холода. Зов плоти становится непереносимым, каких усилий стоит оторвать от него руки. Пальчик за пальчиком, складывается ощущение, что мы друг с другу сцеплены клеем.

Голубые, какие же они чертовски голубые, у него глаза!

— Прости.

Быстро шепчут губы парня, и все же накрывают мои.

Чей — то стон, думаю что его, а потом дерзко понимаю, что хрипит моя душа. Еще теснее казалось было прижать меня невозможно, но кости все же выдерживали его натиск. Губы начинали болеть, во рту помещался уже не только один мой язык.

— Егор, — я выдыхаю его имя.

Открыв глаза, понимаю, что парень и не думал закрывать свои, тщательно наблюдая за моей реакцией. Что — то вдруг изменилось на дне голубых водопадов, и он резко ссадил меня с себя на скамейку.

— Алекс.

Его губы были в моем малиновом блеске, мои по ощущениям, распухли. Нельзя было оборачиваться, но пришлось.

Александр стоял метрах в двух от нас, опустив руки в карманы халата и молча, созерцая представшую перед ним картину.

— Мне рассказали о случившемся.

Киваю.

Егор молчит, но руки моей не отпускает.

— Вика, я вызвал Олю, за парнем приедут. У нас внеочередная планерка, пойдем.

Руке вдруг становится холодно и, чувствуя спиной голубой взгляд, я переступаю грязными балетками по тротуару, в нескольких сантиметрах от начищенных туфель Корсакова.

— Несоблюдение условий договора малыш, — шепчет мне Александр.

Не поворачивая головы в его сторону, так и иду по намеченной траектории.

— Давай, не сейчас, Саш!

— Вы целовались, Вика.

Стыдно не было, но было жутко неловко. Я не имела права, так равнодушно вести себя с этим человеком. Равнодушие ранит, хуже любой другой боли. Корсаков достоин большего. Насколько я знала, Алекс не был женат, постоянные романы на работе, да. Благодарные пациентки, толпами ходили за красавцем врачом. Но все эти романы были столь мимолетными, что я его ближайший друг не запоминала имен, ни даже лиц. Только наши с ним отношения, длились больше года. Они начались ровно на мое двадцать четвертое день рождение, когда мы оба выпили шампанского и мне начало казаться, что лучше его мужчины и нет. А расстались мы в новогоднюю ночь, я увидела, как он флиртует с пациенткой, и просто нашла повод порвать с ним.

— Целовались.

Подтверждаю я очевидное для нас обоих. Интересно, а что чувствует Алекс? Внешне я его точная копия — осторожная, всегда собранная, подчеркнуто вежливая. Но все это лишь внешний лоск, а что плещется у мужчины внутри? Ведь он любил меня по своему, это я точно знала. Но насколько сильно, одному ему, да Богу известно.

— Алекс, ведь тебе должно быть все равно.

Я останавливаюсь в безлюдном белом коридоре и беру его за руку. Такой привычный жест. Я знала, что всегда могу на него положиться. Звонком в три утра, попросить приехать, подсказать. Да, просто выговориться. Это было наглое использование, другого человека в своих целях, но я была слишком эгоистична, чтобы отказаться от такого.

— Саш?

Руки он не отнимает, но я почти физически ощущаю стену, возводимую между нами. Мы отдалялись, все дальше друг от друга.

— Что я чувствую?

Сжимает мою ладонь почти на грани боли. Хватка у Корсакова, профессиональная, наработанная годами. Он точно знал, как тело можно парализовать, а как оживить.

— Что чувствую? Это детские игры, Вика. Я давно вышел из этого возраста, Волкова. Если хочешь заниматься этим, то давай без меня, — вздыхает, — Вика, ты не замечаешь очевидного. Я терплю Соколова, лишь бы быть здесь с тобой, и защищать от его нападок. Хотя ты знаешь, что Николай Константинович предлагал мне у нас заведование отдельным корпусом. Мы с тобой шли к этому долгие годы, помнишь еще? Я принимаю участие в реабилитации твоего парня, хотя сам считаю его случай безнадежным. А что делаешь ты? Непрофессионально, при этом еще и унизительно для меня.

Пытаюсь отвести взгляд. Это слабость, но я и не претендовала на то, чтобы быть с этим мужчиной наравне.

— Алекс, я и не говорю о том, что поступила верно.

— Слушай, — столько сожаления, я давно не слышала в его голосе, — почему он?

— Не начинай.

— Нет, Вик! Почему он?

— Да, не знаю, Я!

Делаю резкое движение, и наши руки разъединяются. Взгляд его голубых глаз медленно холодеет, и я понимаю, что благодаря своим глупостям могу потерять близкого человека. Или же я начала терять его тогда, когда мы от глупости попробовали начать отношения большие дружеским. Меня тянуло к нему, но и это все. Я всегда осознавала, что он мне близок, но не станет родным.

— Алекс, прости.

Пытаюсь, сделать голос примирительным, но получается даже так холодно. И это понимаю, не только я.

— Забыли.

Мы продолжаем свой путь и, свернув за угол, видим, как у постовой стойки разворачивается конфликт. Яна, сидящая на посту, пытается в слезах отбить нападки мужчины примерно моих лет и пожилой женщины.

Напряжение буквально звенит в воздухе.

— Убийцы!

Кричит пара, размахивая руками в считанных сантиметрах от лица медсестры. Яна рыдает так громко, что я пугаюсь, не слишком ли это для ее нервов, на сегодняшний день. Кричащий мужчина хватает Яну за руку, и силой выдергивает из — за стойки. Яна кричит так громко, что лежачие пациенты, должно быть уже вызывают ноль два. Мы с Сашей, за секунды оказываемся в центре разворачивающихся событий.

— Что происходит?

Корсаков держит себя в руках, и даже не повышает голос. Но я лучше его знаю, чтобы понять каких усилий ему стоит сдержать свой буйный нрав.

Саша сильный мужчина, и ему с легкостью удается высвободить Яну. Девушка почти виснет на его руках начиная икать от рыданий.

— Она тоже была там! Подтверди Вика, что мы ничего не могли сделать!

Сбивчиво кричит Яна, указывая на меня пальцем.

Я не успеваю среагировать, рука пожилой женщины обжигает мою щеку пощечиной. Из груди у меня вырывается тихий крик, скорее от неожиданности происходящего, чем от боли. Такое уже встречалось ранее, пару раз. Пациенты и их родственники не всегда вменяемы. Однажды мне разбили губу за то, что я якобы наложила не слишком косметический шов пациентке из модельного бизнеса. Тогда я еще училась в институте, и подрабатывала у травматологов. Позже на первом году моей самостоятельной карьеры, пьяный родственник пациента зажал меня в углу и приставил нож к горлу. Спас меня Корсаков, так мы и начали дружить. После двух кружек валерьянки и моего истерического смеха.

И вот теперь.

Алекс делает шаг мне на встречу, но между ним и тем агрессивным мужчиной завязывается драка. Мужчины не уступают друг другу не в силе не в размерах, и я вижу, как на скуле Алекса уже проступила кровь.

Яна забившись в угол, тихо всхлипывает, закрыв голову руками. Пожилая женщина отошла в сторону и у нее такое выражение лица, будто сейчас потеряет сознание. Я не кричу, не вызываю охрану. Я просто стою в эпицентре драки и пытаюсь своими действиями никак не отвлечь Сашу. Дерущийся с ним человек в состоянии аффекта*, может сделать все что угодно.

Боковым зрением я вижу, как Ольга привозит каталку с Егором. Черт побери, очень вовремя!

Парень что — то кричит мне, и пытается встать.

— Оля увози его, живо!

Командую я, понимая, что голос надломился, и испуг в глазах парня от этого усиливается. Он пытается встать вновь и Оля слишком хрупкая девушка, чтобы смочь удержать почти девяносто килограммового хоккеиста.

— Ольга!

Егор дергается в ее руках, отбиваясь, и я вижу, как на пошатывающихся ногах Щукин встает. Это может стоить нам многого!

— Егор!

Мой голос уже хрипит, ведь параллельно я начинаю разнимать дерущихся мужчин. Ногти ломаются об их сцепленные тела. Я шиплю от боли, но пытаюсь растащить клубок из тел и привести их в чувство. Мне всегда говорили так не делать, не лезть к зверям, выясняющим отношения. Но когда один из них, твой близкий человек, волей не волей, просунешь руку в окровавленную пасть.

Меня толкает один из мужчин нечаянно, и я лечу в сторону. Моя обувь все еще мокрая от дождя и луж, поскользнувшись, я заваливаюсь на бок.

Удар головой приходится ровно об угол мебели, и ощутив болезненную вспышку в висках я проваливаюсь в черноту.

*Аффе́кт (от лат. Affectus — страсть, душевное волнение); состоя́ние аффе́кта; физиологи́ческий аффе́кт — в уголовном праве обозначает особое эмоциональное состояние человека, представляющее собой чрезвычайно сильное кратковременное эмоциональное возбуждение, вспышку таких эмоций, как страх, гнев, ярость, отчаяние, бурно протекающая и характеризующееся внезапностью возникновения, кратковременностью протекания, значительным характером изменений сознания, нарушением волевого контроля за действиями.