Глава 25.

Я всегда считала, что самообман, самое худшее и коварное из зол. И всегда ограждала себя от этого. Как бы немощна я не была, а всегда старалась вести самой с собой честный диалог. Да, я не идеальна, порой слишком мятежна, а иногда и труслива, не мало. Спасало меня лишь одно, мне довольно просто удавалось находить баланс гармонии внутри себя.

Всегда….

Но не сейчас.

В дверь постучали, и я, каким — то внутренним чутьем, поняла, что это Саша. Я чувствовала мужчину спинным мозгом, ощущала кожей.

— Да.

Корсаков открыл дверь и теперь в недоумении смотрел на хаос, царящий вокруг. Мои вещи валялись повсюду на полу, мебели, кровати. Не хотелось забирать из поездки с собой что — то лишнее.

— Какого числа уезжаете?

— Двадцать второго.

Это ровно через три дня, и я искренне надеялась на то, что за это время не успею натворить больше ничего сверх того, что уже имею.

— А ты?

Не знаю, зачем это спросила, просто сложно было представить, что я вернусь на работу, а его там не будет.

— А я остаюсь.

Должно быть, так себя чувствуют рыбы, выброшенные на берег. Мои легкие словно опалило огнем, и я действительно испугалась, что больше не смогу ими дышать.

— Навсегда?

Какой детский вопрос, похоже на то, что я в конец отупела.

— Пока не знаю, маленькая. Смотря как, здесь все будет складываться.

Он подхватывает с пола мой розовый топ и аккуратно сложив, кладет на дно распахнутого чемодана.

— Он тебе очень идет, возьми с собой.

Наши взгляды встретились и он, улыбаясь, подарил мне еще один вдох.

— Ты можешь остаться работать здесь, Волкова.

Было видно, что сказано это для галочки. Мы оба знали, что я никогда не брошу родную больницу и не переметнусь работать сюда. Престиж меня интересовал мало, там был мой дом, и перейти работать в другое место сродни предательству.

— Нет, прости.

— Николай Константинович, будет рад твоему возвращению.

Перед глазами даже звездочки заплясали, должно быть, давление упало, и сейчас я чуть стояла на ногах.

— Алекс, я….

— Я пойду, маленькая.

Но почему — то он все еще стоял, опустив руки в карманы и глядя куда — то в сторону. Словно взвешивал все за и против и к чему — то все же пришел в своей голове, раз сказал следующее.

— Вик, кажется, нам все же нужно поговорить.

Смотрю на него во все глаза и не понимаю, как такой красивый мужчина, может так долго тратить свою жизнь на обычную девочку. Таких как я у него может быть много, а жизнь всего одна. От скольких шансов в ней, он отказывался ради меня.

— Нужно, — пересохшими губами отвечаю я. Хотя, лично мне бы хотелось никогда не затевать этого разговора.

Алекс вновь делает шаг от двери и, разгребая мою одежду, садится в кресло. Поза мужчины напряжена, скулы сжаты, руки стискивают подлокотники.

Я сажусь напротив, поджав под себя ноги и сильно сгорбившись. Под его взглядом, мне хотелось раствориться напрочь.

— Алекс?

— Да, хорошо, я начну. Я решил остаться здесь из — за тебя. Тебе нужно время все хорошенько обдумать, да и мне тоже, маленькая.

— Алекс, не получится остаться просто друзьями?

Я знала, что корежу его душу этим вопросом, но была обязана попытаться все свести именно к этому.

— Нет. Не получится, но я всегда буду в твоей жизни.

Не могу сказать, что его слова меня не порадовали, но что — то с ним в последнее время было не так, и мне искренне хотелось понять, что именно.

— Алекс, не знаю каков твой план, — мужчина пытается возразить, но я его резко перебиваю, — черт, Алекс! Ты учил меня выкручиваться из любой ситуации, я слишком хорошо тебя знаю. Ты думаешь, что время набьет мне шишки, и я приползу к тебе за помощью? Нет. Я люблю тебя, и я могу быть с тобой прямо сейчас, — я указываю на кровать, — я могу остаться с тобой, могу даже выйти за тебя замуж и нарожать поразительно красивых голубоглазых детишек с твоим характером. Но я не буду любить тебя на столько, насколько ты заслуживаешь!

Впервые я замечаю на вечно моложавом лице Алекса морщины, прорезывающие его лоб.

— А что если мне этого будет достаточно?

Я действительно начинала задыхаться в этих стенах, в этом городе, в этом невероятно давящем мире.

— Сейчас, да. А что будет потом Алекс? Медленно, но верно мы станем ненавидеть друг друга. Ты станешь уставать, вечно выжимать из меня чувства, а я устану от твоего недовольства?!

Корсаков пытается выдать что — то наподобие улыбки, но у него это плохо получается.

— Когда ты успела стать такой умной, маленькая?

Я решила промолчать. Мой ум здесь не причем, скорее инстинкты самосохранения включились.

— Вик, не беспокойся, я остаюсь здесь. И обид между нами не будет. Мне просто нужно было узнать, что ты чувствуешь по этому поводу.

Врет. На дне его глаз затаился упрек. Эту преграду нам уже не преодолеть. Я давно начала терять его, а сейчас только добавила катализатора в химический процесс наших чувств.

— Маленькая?

— Что?

— Ты просто знай, я горжусь тобой.

Он ушел, а я так и осталась сидеть маленьким пятнышком в огромной комнате. Мне не хотелось ничего на свете, не хотелось даже дышать. Голова болела жутко, в висках стучало, от пережитых эмоций начало подташнивать, в глазах двоилось. По щекам потекли не прошеные слезы. За всю свою жизнь я плакала меньше раз, чем за последние пару месяцев.

Корсаков вернулся в комнату, без стука открыв дверь, и за пару шагов преодолев расстояние до меня, протянул пухлый белый конверт. На котором не было не адресата не марок.

— Вот, прочти.

А потом, поцеловав меня, куда — то в висок, так же быстро вышел.

В конверте лежали мои документы — аттестат, дипломная работа, характеристика подписанная Вознесенским Николаем Константиновичем — главным врачом государственной больницы номер восемь, выписка из карт Егора Щукина и характеристика Соколова Игоря Дмитриевича. А главное, в конверте лежала подписанная путевка моего направления на курсы повышения квалификации в Германию. Полугодовая мечта, любого врача реабилитолога.

Не веря своим глазам, я еще раз просмотрела бумаги. Вне всякого сомнения, Корсаков проворачивал все это за моей спиной, даже с Соколовым договорился, что в принципе было невозможным, но Алекс умел убеждать.

— Боже!

Вырвался из моей груди стон. Отправление через две недели. Корсаков точно знал, что здесь с ним я не останусь, но и видимо мое возвращение, он считал шагом назад. И раз, Вознесенский подписал, то он был того же мнения.

Быстро разблокировав телефон, я поднесла его к уху.

— Да, Вика?

Раздался на том конце связи голос учителя.

— Николай Константинович, пришли бумаги из Германии, меня берут!

Завизжала я.

— Я в тебе и не сомневался, девочка моя, поздравляю!

Я подскочила на месте и волчком закружилась по комнате. О таких перспективах, я даже не мечтала.

А потом я запуталась ногой в ворохе своих же не собранных вещей, и это вернуло меня в действительность.

— Я не могу поехать.

— Лечение Егора Щукина может продлить любой врач нашей клиники, Вика. Могу даже я, не беспокойся об этом.

Все сразу и без слов понял, Николай Константинович.

— Мне нужно подумать, спасибо вам.

Отключившись, я уже знала, какой стороной упадет подброшенная монета в мою раскрытую мной ладонь.

Передо мной на столе лежало три симметрично разложенные папки. В одной из них, документы по Егору Щукину, в другой — направление на повышение квалификации и билет до Берлина, в третьей договор по оформлению на работу в эту клинику.

Несколько часов назад, я звонила матери и наслушалась от нее очень много не лестных слов о том, что я глупая влюбленная девочка и ничего не смыслю в жизни. Ее можно было понять, ведь нелегко ей пришлось растить меня без отца, и мужчинам она потому и не доверяла. Мнение матери, что мне не раздумываю нужно ехать в Германию, и не сметь думать о мальчике хоккеисте!

Перелистываю то одни то другие бумаги, понимая, что никто не поможет вам сделать правильный выбор, кроме вас самих же.

Удивительно устроен мир, вам открывается парадная дверь, а приходится выходить в окно.

В дверь моей комнаты постучались, и вошел Егор, это я его пригласила.

— Твоя комната?

В недоумении обводит парень взглядом мою спальню. По понятным причинам он здесь не частый гость.

— Да, проходи.

Щукин все еще плохо держался на костылях, но уже то, что он мог ходить хотя бы так, вселяло в нас надежду.

— Что — то случилось?

Мне бы и самой хотелось знать, что вдруг случилось с моей жизнью, за все последнее время. Но ответа на этот вопрос у меня не было, потому я лишь нервно затеребила подол фиалкового платья.

— Смотри, — я указала рукой на три коричневые папки на столе, — когда — то ты просил меня рассказать, что меня волнует. Ответ вот здесь.

По растерянному выражению лица парня, было предельно понятно, что он ничего не понимает во всей прочитанной им информации.

— Но все эти билеты на твое имя и на них одна и та же дата. Мне что необходимо лететь в Германию?

Святая простота, я с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться.

— Тебе нет.

— Не понял?

Черт, ну почему я не была столь наивна в его возрасте. Парень, почти ангел.

— Билет только у меня. Я могу улететь на учебу в Берлин.

— То есть без меня?

На долю секунды мне показалось, что билет я целым вижу в последний раз, и Егор его порвет. Но взяв себя в руки, парень лишь слегка смяв его, положил назад в папку и с хлопком закрыл ее обратно.

— Да.

— И ты, разумеется, полетишь?

Глаза вместо привычно голубых, от злобы стали почти синими. Сейчас парень выглядел старше, а быть может, я просто не замечала перемен, которые в его жизнь внесла вся эта боль и испытания.

— А ты бы полетел, если бы тебе предложили играть в высшей хоккейной лиге?

— Причем здесь, ВХЛ?

— Это равнозначные понятия, так ответь.

— Смотря, что бы это значило для меня и тех, кто мне дорог.

— То есть были бы вещи, что могли помешать этому? Ведь это вся суть твоей мечты.

— Да.

Легко так говорить, когда это лишь возможная вариация твоего будущего, а не жизненно важное решение — здесь и сейчас.

— Это действительно равнозначно ВХЛ?

Киваю, в подтверждение его слов.

— Тогда, я сейчас типа должен сказать тебе, что рад за тебя, и ты должна поехать?

Никак не реагирую, просто потому, что не знаю ни того, зачем показала ему эти бумаги, ни тем более как он должен на это реагировать.

— Или ты хочешь остаться работать здесь?

Похоже, вариант с тем, что я уеду с ним в родной город, не рассматривается им, как возможный.

Подхожу к папкам, и резко открыв две из них, в клочья рву билет в Германию и контракт на работу в этой клинике.

Егор следит взглядом за тем, как белая шелуха порванных листьев сыплется к нашим ногам. Вмиг мне все кажется таким простым и понятным. К чему мне повышать квалификацию, если я и душевной теплотой, могу поставить людей на ноги и тому есть множество примеров. К чему работать в месте, которое хоть и прибыльно, но противоречит всем моим нормам морали?

А еще….

Пожалуй, самое главное, нельзя врать себе самой, в том кого именно любишь. Видимо, это страшный грех и за это Бог наказывает нещадно.

— Я скучаю по дому. И потом! Помнишь пари? Я ставлю тебя на ноги, ты меня на коньки.

Парень улыбается так, что у меня дух захватывает.

— Ты сумасшедшая!

Улыбаюсь ему в ответ. Именно так я и добивалась всего того чего хотела, я не шла в разрез сама с собой.

Я пытаюсь хоть на секунду, взять над собой контроль и не тянуться к парню на столько, чтобы между нами сохранялось хотя бы подобие приличного расстояния.

— Вик, не надо.

Почему — то, он сам отстраняется, подхватив костыли, отшатываясь от меня и моих губ.

— Что?

Я даже не успеваю обидеться, просто не понимаю, почему он ведет себя так.

— Потом ты пожалеешь, вновь убежишь. Да, кто знает, возможно, и уедешь в другую страну. Давай, пока не будем предпринимать никаких решений, для нас хватит и тех, что ты уже геройски совершила.

Тон его голоса показался мне издевательским, но я стерпела и смолчала. Парень был прав, я могла действовать импульсивно, а потом спасаться бегством.

— Ты прав.

И сама делаю шаг в сторону. Под ногами грязь, папки тоже летят со стола. Там на полу им и место. Поразительно, но в этом мире и вправду, не все можно купить. И даже самые серьезные предложения меркнут, если в ход вступают чувства.

— Корсаков едет с нами?

— Нет, он остается здесь.

— Это он все устроил для тебя?

Пора переставать относиться к парню, как к ребенку, он удивительно чуток в своих суждениях.

— Он.

— Он любит тебя.

Развитие этой темы вновь звенит болью по телу. Неужели поступив так, стоит задать себе вопрос — а готова ли я окончательно расстаться с Алексом?

— Любит.

— Ты все еще переживаешь из — за, этого?

— Егор, не усложняй. Если даже мне придется идти пешком в сторону дома, то я это сделаю. Но не стоит делать мне больно и говорить об Алексе Корсакове, Хорошо?

— Ладно, я пойду собираться.

А в самых дверях.

— Я не ожидал, Виктория Юрьевна. Вы действительно, не предсказуемы.