Глава 2.

— Операция прошла успешно, насколько это вообще возможно в данной ситуации.

Молодой, но талантливый хирург — травматолог, выдавал мне отчет о проделанной работе, при этом старательно флиртуя со мной.

— И все же не понимаю твоего стремления помочь этому парню. Ладно, Николай Константинович, друг семьи. Но ты, то куда, посмотри правде в глаза, он безнадежен.

Вот такой, я и боялась стать — черствой, равнодушной к чужому горю.

— Ему восемнадцать, Степ. Всего восемнадцать. Как можно сказать молодому парню, что он инвалид, и с этим ничего поделать нельзя?

— Но не ехать же с ним в Москву, теперь.

Николай Константинович выбил квоту в городском бюджете, помог еще и тренер Егора, и теперь мы едем в частный подмосковный центр реабилитации. Там я на современных тренажерах и свежем лесном воздухе, буду заниматься Щукиным.

— Степ, делай выписку и не суй свой нос в это дело, — с минуту смотрела за его реакцией, — и еще, не дай Бог, я узнаю, что ты настраивал парня на плохие прогнозы! Понял?

Из — за юного возраста, и женского пола, давно пришлось воспитать в себе менторский тон. И надо заметить, люди слушали меня.

У палаты парня толпилась целая хоккейная команда, и с разрешения Николая Константиновича, они могли проститься с Егором. Я наблюдала за ними из окна ординаторской и была несказанно поражена, как столько разных парней, могли так сдружиться.

— Они еще такие дети.

Елена Константиновна, мама Егора, пила со мной чай.

— Да, вы и сама еще девочка. Простите, конечно.

Эта женщина мне нравилась, своей безграничной любовью к сыну, заботой, терпением. Она не могла с нами поехать из-за младшего Щукина, и очень переживала по этому поводу.

— Не извиняйтесь, я завидую им. Они выглядят такими счастливыми и влюбленными в свое дело. В их возрасте, меня ломали как личность. Показывали только темные стороны жизни. То как люди страдают, болеют, умирают. А эти парни живут, как в сказке.

— Хороша сказка, в которой калечат детей.

Разумеется, женщина с недавних пор не поощряла занятия своих сыновей. Хоккей сделал одного из них инвалидом.

— Поверьте, сломать руки и ноги можно в самых неожиданных местах, не только на хоккее.

Женщина в задумчивости пила уже давно остывший чай. Я делала то же, при этом все еще смотря в окно. Удивительные мальчики, устроили крик на всю больницу, но при этом вызывают у людей улыбки.

— Сын не выживет без клюшки. Он внушил себе, что больше ни на что не способен. Хотя как мать скажу вам, что это не так. Егор умный мальчик, но весь свой потенциал и все время тратит на тренировки.

— Все спортсмены такие, Елена Константиновна. Не ваш сын первый, и конечно не последний. Кому то из них, мне удавалось помочь, другим нет. И те, кто остался инвалидами спились или стали уходить в депрессию. Потому я этим и занимаюсь, им нужно возвращать жизнь.

— Вика?

Я разрешила так себя называть. Женщине так удобнее, а мне не значимо. Уважение заслуживают не фамильярностью, а делом.

— Да?

— Скажите честно, у него есть шансы?

Она задавала этот вопрос, раз за разом и каждый из них я старательно и в подробностях ей отвечала. Для нее это было важным.

— Есть. Конечно же, есть. Егор здоровый и сильный мальчик.

— Мальчик.

Она улыбнулась и лукаво подмигнула мне.

— Вика, он такой же мальчик, как и вы девочка. Мой сын вырос без отца, он заботился о младшем брате, когда у меня на то не было времени. Он зарабатывал для семьи средства к существованию. И поверьте, он куда взрослее нас всех.

Я вздохнула. Судя по тому, как парня любили окружающие, в моих руках было золото. Да, вот только что с ним делать я не знала.

— Верю. Но это не делает его психику более защищенной. Он юн и горяч, а это всегда плохой советчик.

— Вы звоните в любое время, и я приеду! Сын мне дороже всего, я в лепешку расшибусь. Пришлю деньги, приеду сама, привезу Диму!

— Послушайте, — я беру женщину за руку, — не приезжайте, не привозите его друзей, тренера, и уж тем более брата. Не звоните сами и попросите не звонить других и не рассказывать про хоккей. Он должен абстрагироваться от всего.

— Но….

Я покачала головой. Профессия привила мне строгость ко всем, прежде всего к родителям, которые могли лишь навредить своей опекой.

— Вы должны сотрудничать со мной. А теперь пойду, разгоню нашу хоккейную команду. Егору пора засыпать, завтра тяжелый день.

Стоя под пристальными взглядами парней, я чувствовала себя неуверенно. Наглости у них было не занимать и меня рассматривали от носков белых больничных туфель, до края ворота хирургического костюма.

— Твоя докторша?

Видимо самый наглый из них. В чем то похожий на Егора. Тоже русоволосый и голубоглазый, но явно более уверенный в себе.

— Кислый!

Одернул его Щукин.

Ясно, это их командные клички, не говорящие мне ровным счетом не о чем.

— Парни, вам пора, — я отошла от двери и указала рукой на выход, — Егору пора отдыхать.

— А как вас зовут, прекрасная леди?

Этот же наглый парень, попытался взять меня за руку. Ее я излишне нервно отдернула и, сделав шаг, назад уперлась телом в стену. Ох, уж мне эти гормональные подростковые бомбы. Похоже, мне повезло, что Егор куда более толковый парень.

— Андрей, отстань от нее!

Так значит Андрей, мило.

— Я жду!

Разозлить меня сложно, но мальчик явно был на пути к этому. Неохотно парни ретировались, и только теперь я заметила, как был напряжен Щукин. После операции, с металлоконструкцией в ноге и подвешенным к ней грузом в семь килограмм, трудно было сохранять достойный вид.

— Сильно болит?

Знала что сильно, парень напичкан обезболивающим до предела, но и того было мало.

— Нормально все!

А сам откидывается на подушки, и я вижу испарину на его лбу. За две недели, что он здесь, Егор осунулся и стал похожим на тень. Не проявлял интерес ни к чему, не ругался, не противился всем врачебным назначениям, но и не принимал ровным счетом никакого участия.

Волосы парня отросли еще сильнее, появилась какая — то странно мужская щетина. Выглядел он действительно, не важно.

— Послушай, — я сажусь на край его койки и склоняюсь к нему, — ты должен говорить мне правду. Если болит сильно — значит, говоришь, болит сильно. Иначе наше лечение не сдвинется с мертвой точки. Хорошо?

Кивает.

— Итак. Из десяти баллов, насколько болит?

Изумительные глаза, такими можно передать что угодно.

— Шесть — семь. Иногда восемь.

Хорошо, что не десятка. Всегда следует оставлять, что — то на потом.

— Когда сильнее, на ночь?

— Нет, вот парни пришли, разболелась, — помолчал, — еле выдержал. Извини, за Кислого, он не со зла.

— Извините, — поправила я.

— Что?

— Обращайся ко мне на вы, Егор. Я старше тебя и я твой врач.

Мне нужно было возвращаться в квартиру и собирать сумку. Завтра вылет.

— Извините, — передразнивает меня парень и отворачивает голову к стенке.

Похоже, его разговор окончен и парень обижен. На себя? На меня? На жизнь? Ничего, Щукин, еще научишься слушать меня и уважать.