Глава 22.

Вы знаете, что такое Сизифов труд? Сизиф — в древнегреческой мифологии строитель и царь Коринфа, после смерти приговорённый богами вкатывать на гору, расположенную в Тартаре, тяжёлый камень, который, едва достигнув вершины, раз за разом скатывался вниз. Вот так и лечение Егора, медленно, но все же шло в гору, оставалось лишь тешить надежду на то, что потом мы не скатимся под гору.

Середина октября, парню уже дали разрешение вставать с опорой на костыли, и наши тренировки стали еще жестче и продолжительнее. Егору так же разрешено посещение родственниками, и я была рада видеть его мать и младшего брата. Дима показался мне очень приятным и скромным парнем. По выходным, когда у меня было свободное время, Щукина навещали и друзья по команде, но я не вмешивалась в эти его личные дела. Даже приезд Марины не выбил меня из колеи, после того скандального случая, я установила дистанцию в нашем общении и не собиралась ее нарушать.

Корсаков с головой ушел в работу, здесь для талантливого врача открывались отличные перспективы, и я жутко радовалась за него. Не было человека в мире, более достойного, чем мой сердечный друг Саша.

А я…. А что я?

Я монотонно переворачивала листы календаря и вела подробные записи дневников своих тренировок. Мне предстояло решить, что именно для меня важно, и я сошлась на мысли, что мне стоит закончить этот «проект», а уже потом, думать о своей личной жизни.

Ухаживания Соколова, сошли, на нет, здесь клин клином вышибло. Корсаков подсиживал того, на месте заведующего отделением и Игорь Дмитриевич трусливо поджал хвост. Сам Алекс, давал мне время на раздумья, столько, сколько мне его было нужно. Мне было стыдно, за свою позицию страуса, но на другую у меня сейчас попросту не было сил.

— Вика.

Бумаги веером разлетаясь, выпадают из моих рук.

— Напугал?

Александр поднимает белые листы и придирчиво оглядывает мои босые ступни.

— О чем задумалась, маленькая?

Он так и остался сидеть на корточках у моей кровати в комнате.

— Да ни о чем, и обо всем, одновременно.

Попыталась исказить его театральный тон.

— А ты все бьешься в закрытые двери?

Мужчины не должны так витиевато выражаться, даже моего пятибалльного мозга, иногда мало на то, чтобы понять его.

— О чем ты?

— Да, я вот все думаю, — театральным жестом приваливается к моим коленям, сев по-турецки, — долго ты хоронить себя будешь?

Пинаю его в спину и откатываюсь на дальний угол кровати. Каждое его слово, могло вывести меня из себя мгновенно. Ну как можно быть таким идиотом?

— Я не хороню себя! Я работаю!

— Вижу, — откладывает в сторону листы моих дневников, — я, кстати, в отличие от тебя познакомился с Мариной Касаткиной.

Едкая горечь скапливается у меня во рту, но я отлично умею себя контролировать, поэтому лишь вежливо спрашиваю, и как ему представительница прекрасного пола?

— Довольно привлекательна.

— Значит, красивая?

— Я этого не сказал, — погрозил он мне пальцем, — она стерва, это видно невооруженным глазом, а еще Егор Щукин для нее принципиальная цель, и она от своего не отступиться.

— Зачем ты мне об этом рассказываешь?

— А тебе не интересно?

— Алекс!

Вздыхает, возводя глаза к потолку.

— Я не хочу, чтобы ты страдала, маленькая. А этот парень, заставит тебя страдать, так или иначе. Останься он хромым, в чем лично я уверен, ты будешь корить себя за профессиональную несостоятельность, а встань он на лед, ты станешь частью его воспоминаний, причем не самых приятных.

Не в бровь, а в глаз.

— Алекс, вот я все диву дивлюсь, как с таким языком, ты дожил до стольких лет?

— Волкова, ты ведь дожила до двадцати шести?!

— Пяти!

Машинально поправила я.

— Вик, не решение проблемы сидеть в четырех стенах и избегать его и его родственников.

Может это и есть высший коэффициент любви, когда вот так, как Корсаков, налаживаешь жизнь женщины, в которую влюблен, пусть даже с другим парнем? Либо я слепа и он корыстен, либо мне стоит протирать иногда его нимб.

— Алекс, не трави душу.

Я попыталась всмотреться в его голубые глаза. Глаза Егора были темнее, у Александра же они были почти прозрачными, с чуть заметным ободком вокруг радужки.

— Как знаешь.

Мужчина, поднявшись с пола, собрался уходить. Остановить его, просило сердце. С Корсаковым было легко, он заполнял собой холодную пустоту комнаты. И складывалось ощущение, что разожгли камин. Но у него что — то намечалось с Ольгой, и мешать ни ему не девушке не хотелось. Слишком хорошо, я относилась к ней, и слишком любила его. И слишком была запутана в себе самой.

— Алекс?

— Что?

Пробурчал он у самой двери.

— Тебе нравится Ольга?

Вопрос остановил его и, привалившись к дверному косяку, он смотрел на меня долгие секунды, прежде чем ответить.

— Не так, как ты.

От его слов я скривилась, выдав свое малодушие.

— Не бери в голову, мои чувства к тебе, сугубо моя проблема.

И он закрыл дверь с другой стороны.

В комнате осталась лишь глупая, глупая дурочка, которая губила жизнь собственными руками и заходила в этих пытках все дальше. Человек и без того живет, ничтожно мало. Рак может развиться из одной единственной клетки, доза заражения СПИДом, капля крови на кончике иглы. Все мы ходит под прицелом винтовки, под названием — жизнь. И никто не знает, когда ей взбрендит в голову, нажать на курок, рассмеявшись.

Я смотрюсь в зеркало — вот она я, красивая, успешная, молодая. Но что делает меня лучше всех остальных людей на этой планете? Кто знает, какая комбинация необходимых навыков и внешнего лоска выигрышна? Может, меня за красоту убьют, а кого — то за уродство навеки полюбят. Может в голове Егора уже зреет раковая опухоль, а Корсакова через пару лет схватит сердечный приступ.

Что если я опоздаю?

А хуже?

Что если уже опоздала?!

Смахиваю подступившие к глазам слезы. Я уже не маленькая, пугаться жизни, но я слишком мятежна, мириться с ней. Я спорю с ходом вещей, заложенным столетиями. Я пытаюсь урвать у времени слишком многое, и слишком многих. Порой, я прошу невозможное, и получаю нереальное.

А порой, я остаюсь с носом!

Я стояла у дверей палаты Егора и не отважилась сделать шаг ему навстречу. Это всего лишь очередная тренировка, убеждала я себя. Всего лишь моя работа, мой долг, то за что мне платят деньги.

— Доброе утро.

Я тихо прикрыла за собой дверь, пытаясь вести себя как можно более непринужденно.

— Привет.

Настроение Егора в отличие от моего, было на высоте.

— Наши снова выиграли, — без умолку болтал он, передавая мне ход матча. А я только и успевала качать головой, в как мне казалось, нужные моменты, потому что не понимала ничего.

— Тебе не интересно? У тебя выражение вселенской скуки на лице, Вик!

Разминаю его ноги, наши мышцы болят одинаково, это нелегко для хрупкой девушки, обращаться с мужчиной вдвое тяжелее тебя.

— Я просто не понимаю в этом ничего.

Признаться было легко, я не искала его одобрения. И не стремилась понравиться, это вполне в моем тоне, отпугивать от себя людей.

— Я же столько раз объяснял!

Укоризненно машет Егор пальцем у моего лица. Сегодня я более рассеянная, чем обычно, бессонная ночь в раздумьях не прошла даром. Оставалось надеяться, я не выгляжу ходячим мертвецом зомби.

— Егор, я держу в голове кучу твоих анализов, данных медицинской карты, и не только твоей. Мне просто некогда думать ни о чем другом, у меня докторская на носу, наука никому не дается легко.

— Ну, конечно же, хоккей это такая чушь!

Ухмыляюсь. Чисто мальчишеский порыв, строит из себя стратега и спортсмена мирового масштаба, а на деле, всего лишь подросток.

— Чушь!

Я взрываюсь.

— Да, для меня спорт — чушь! Ты стал едва калекой, потому, что стоял на коньках на льду! Кому от этого была польза? Этим ты помог бездомным детям? Накормил семью? Защитил кого — то? Нет! Это были твои детские амбиции!

— Я гублю свою жизнь, не меньше твоего Вика! И ты тоже в угоду своих амбиций убиваешься на работе!

Давлюсь словами, да как он посмел! А в прочем, какая разница, что он обо мне думает!?

— Один — один!

Он смотрит на меня зло и осуждающе. Парень научился мне противостоять, не хуже чем многие из моего тщательно подобранного окружения. Только вот слова других, меня давно не цепляли, а вскользь проброшенные фразы этого парня делали зацепки на сердечной мышце.

— Я с тобой не соревнуюсь!

Неужели это я делаю парня таким агрессивным? Нарочно поворачиваю ногу парня чуть большим углом, и он морщится. Пусть понимает, кто тут главный.

— И как полегчало?

Я вижу, как укоризненно он следит за моими манипуляциями. Щукин не глуп и понимает, что его слова выбивают меня из колеи.

— А тебе?

Выворачиваю сустав, еще сильнее.

— А мне вполне себе комфортно, — превозмогая боль, бодрым тоном отвечает парень.

Глупые игры я затеяла, не стоит издеваться над беззащитными. Тем более теми, кто мне доверяет не ожидая подвоха.

— Троечка, — машет парень растопыренными пальцами, — еще немного повернешь в сторону, и будет четверка.

Выпускаю из рук его ступню, не понимая, что нашло на меня.

— Я слышал, как Алекс говорил, что трость для меня пожизненный атрибут. Это и твое мнение, Вик?

Это в духе Алекса.

— Нет, и сам он так не считает. Алекс из тех людей, которые думают, что если разозлить, ты добьешься больших результатов.

— То есть я могу, начать жить как раньше?

— Нет, — мотаю головой, — но ты сможешь через боль пытаться жить как раньше.

— А физически?

— Егор, я не Бог. Никто из нас не знает, как будет.

И я говорю чистейшую правду, никто не знает, что будет через месяц, год или два. Но зато я точно уверена, что если прилагать усилия, все может измениться к лучшему.

— Ты очень понравилась моему брату, хоть и побыла при них не долго. Обычно мелкий не очень хорошо разбирается в людях, но тут он прямо сиял.

— Он мне показался тоже милым парнем.

— А моя мать?

Я не понимала к чему эти допросы, но на первый взгляд не видела в них ничего предосудительного. Если Егору интересно мое мнение о близких ему людях, почему бы не отвечать честно.

— Я знакома с ней еще с первого дня, как ты к нам попал. Она любит тебя, а я ценю людей способных на это чувство.

— Я рассказал им.

Поморщился, я затягивала эластичный корсет на его ноге.

— О чем именно?

— О нас.

Край ткани выпадает из моих рук, и я судорожно сжимаю пальцы.

— Не поняла?

Отрываюсь, наконец, от занятия и перевожу взгляд на парня.

— Я рассказал матери и брату, о том, что ты мне нравишься. Погоди…. Точнее даже не так! Дословно я сказал, — я влюбился в своего врача и возражений по этому поводу не принимается. И знаешь, они, кажется, не удивились. А брат и вовсе сказал, что посчитал бы меня полным дураком, если бы это было не так. А еще я сказал Марине, что влюбился в другую и что бы она больше не приезжала ко мне. Я не указывал имени, но она не глупая, поверь прекрасно поняла, что я о тебе. Потому что только глупцы не замечают, как я смотрю на тебя.

Понимаю, что на время его пламенной речи перестала дышать. Вознесенский должно быть уже знает, значит, знают и мои родители и еще неизвестно какое огромное количество людей. Но зачем?

— Егор, зачем?

— Я не привык врать и скрываться. Это лишь мои чувства. Я так им и сказал, что они не взаимны.

Выдыхаю.

— Не мучь себя.

— Знаешь, почему я терплю всю эту боль?

В какой момент, парень своими вопросами начал загонять меня в тупик?

— Из — за хоккея.

— Нет, из — за тебя!

Звучит нелепо, парень на коньках с малых лет, а меня знает всего четыре месяца.

— Не веришь?

Я не обязана отвечать на его вопросы, и вообще делаю для него и так слишком многое, чтобы еще, и чувствовать себя неловко в его присутствии.

— Нет, не верю.

— Почему?

— Ты встанешь на коньки, Егор. Это я тебе обещаю. Но при этом ты будешь стараться выкинуть из головы этот год. И меня!

— То есть ты хочешь сказать, что я выкину из головы единственного человека, кто провозился со мной долгие месяцы, возвращая мечту?

— Да, ты меня правильно услышал.