Эпоха справедливости

— Красиво, правда?

Пассажир, стоящий у борта воздушного корабля, оглянулся на голос. Мог бы этого и не делать — человек, заговоривший с ним, сделал еще три шага и встал рядом, глядя вниз, где простиралась плодородная, богатая Долина Дождей. Было на что посмотреть: ровные квадратики полей, зеленых, золотистых, даже синих — там, где выращивали ума́йг, из которого и делали волшебное топливо для кораблей — аккуратные домики, а кое-где и дворцы, пояса храмовых комплексов…

— Красиво, — согласился пассажир, рассматривая подошедшего. Смуглая кожа, темные волосы, темные глаза. — Даже не верится, что когда-то было иначе.

— Да, в Эпоху Бед. А потом сразу пришла Эпоха Гения, и все стало хорошо, — пришелец как-то странно усмехнулся.

Наверное, надо было считать это иронией.

— Не совсем так, — поправил пассажир. — Или совсем не так. Да, было плохо, и даже люди, говорят, не были похожи на людей. Но именно когда совсем плохо, появляется Гений Желания, он словно… выковывается из тех бед, которые происходят в страшное время…

— Представляешь, каково ему было? — перебил черноволосый.

Пассажир пожал плечами:

— А что делать, если Гении и правда могут родиться только в кошмаре? Вот сейчас Эпоха Милосердия и у нас нет ни одного Гения, хотя есть много чего другого. Те же магия или умайг.

— Ты считаешь, что магия и умайг стоят того, чтобы хороший человек много страдал?

Пассажир нервно развел руками. Его отражение — металлический пол корабля был почти как зеркало — сделало то же самое. Слишком большая разница со внешностью пришельца — невысокий рост, легкая полнота, ставшая вдруг казаться нелепой попытка собрать светлые волосы в модный ныне «хвостик».

— Я просто ничего не могу с этим поделать сейчас, — сказал он смущенно. — Все это было и прошло. Но я бы много отдал за то, чтобы мое желание исполнилось.

— Как, — удивился черноволосый, — а пресловутый умайг и магия тебе помочь не могут? Ведь первый — это и топливо, и уникальное лекарство, и масло, которое делает вкус еды тоньше и лучше… А вторая, говорят, вообще может почти все.

— Иногда надо без «почти», — заметил пассажир, стараясь не смотреть на свое отражение. — Иначе ничего не выйдет. Моя сестра, Ана…

— Дай угадаю. Смертельно больна? — опять перебил черноволосый. Он взялся руками за тонкие — металл и резное дерево — перила, еще раз заглянул вниз, поморщился, словно увидел нечто неприглядное.

— Не смертельно, — пассажир, пока собеседник отвернулся, поправил воротник и завернувшуюся манжету тоже очень модного, почти щегольского костюма с разноцветным шитьем. — Она носитель «болезни чудаков», и ей никогда не выйти из Закрытого Дома. Нельзя смотреть на нее, нельзя разговаривать, чтобы не заразиться и не стать другим.

— Почему-то инакость пугает нас больше всего, — пожал плечами собеседник. — Если люди начинают хотеть странного и делают странное, значит, они растут.

— Но только не так, как это было во время эпидемии «чудаков»! — не выдержал пассажир, разом позабыв о смущении. — Люди хотели летать и кидались вниз с крыш и обрывов. Хотели дружить — и убивали того, кто косо смотрел на них, а другим служили, как богам. Хотели власти и проводили чудовищные ритуалы вызова существ с Той Стороны…

— А ты уверен, что желание власти и дружбы — странное для человека? — с иронией спросил черноглазый собеседник и тут же убрал усмешку с лица. — Извини. Я понимаю, это действительно страшно. А ты любишь свою сестру и летишь искать для нее исцеление?

Пассажир кивнул:

— Говорят, есть один способ. Соединение магии и умайга, особый эликсир. Надежды мало, я слышал про «надежное средство» уже не раз и каждый оказывалось, что все ерунда. Но чего бы я ни отдал, чтобы получить лекарство для Аны! Ей всего пять лет, а она за всю жизнь не увидит ни одного человека, кроме преступников. Милосердная казнь, заразить кого-то, чтобы он убил себя сам.

— Эпоха Милосердия, — кивнул черноволосый, — но люди не сильно изменились. Говоришь, чего бы ни отдал за лекарство? Жизнь?

— Конечно. Я согласился бы занять место Аны.

— Э, нет. Я говорил совсем не об этом. Ты согласился бы умереть?

Пассажир слабо улыбнулся:

— Подумай, если я умру, кто передаст ей лекарство?

— А, ты предпочитаешь сначала дать ей лекарство, а потом умереть?

— Я предпочел бы жить… но если можно только так, то пусть. Главное, чтобы лекарство попало к Ане, а умру я или нет — не важно.

— Твое желание, — серьезно и сурово кивнул черноволосый. И слова прозвучали странно, слишком чужие, чуждые окружающему. Плыл едва, не касаясь облаков, воздушный корабль с плоской палубой, изогнутыми «мачтами», удерживающими радужный шар магического пузыря-подъемника, поскрипывали снасти. Все простое и обыденное, а эти два коротких слова такими не были.

— Ты показал мне пример истинного милосердия, заметил черноволосый раньше, чем его собеседник сумел найти ответ. — Давно такого не видел.

— Но ведь она моя сестра, — вздохнул пассажир. И если бы у этой эпохи был свой Гений!

— Если бы… А если он жалел, что жил и хотел умереть?

— Верю, так могло быть, — кивнул пассажир почти сразу. — И понимаю. В школе мы изучали ту Эпоху. Гений отдавал себя за исполнение чужих желаний, пока самому ничего не осталось. Говорят, Гений не старел, но в конце концов уже не мог ходить, а сидел в передвижном кресле, которое возил мальчишка-прислужник. Что и тогда Гений каким-то чудом мог исполнять желания, хотя каждое причиняло ему дикую боль. Что к нему стали пускать только ученых и самых умных людей. Кто-то из них привел в мир магию, а кто-то придумал умайг — Гений сделал так, чтобы он появился. Да, я верю, что он хотел умереть, но ведь Гений сделал много добра, прежде чем трагически погиб. Каким стал бы наш мир без магии и умайга?

— Так можно оправдать все, что угодно, — заметил черноглазый раздраженно. — Но «добро» для каждого свое, и любой сделает все ради своего добра. А Гений молил о смерти, но не получал ее. Тогда он попросил мальчика принести ему розу.

— Розу? — не понял пассажир. — Зачем?

— У Гения была особая болезнь — запах розы мог его убить. Так и случилось. Он понюхал цветок, лицо его раздулось, а горло сжалось… Гений задохнулся, хотя мальчик успел позвать на помощь. И мальчика потом судили, как убийцу.

— Но он и был убийцей, пусть и непреднамеренным, — сказал пассажир. — Странная история с розой. Не похожа на правду. В школе мы читали совсем другую.

— Можешь считать ее правдой, а мою — слухом, — черноволосый пожал плечами. — Но ты знаешь, что мальчишку обвинили в смерти Гения.

— Знаю. К нему применили Суровые Меры.

— Ты даже не представляешь, насколько суровые. Сначала просто… хотели отомстить за смерть Гения… За потерю возможности исполнения всех своих желаний чужими руками. А потом кому-то в голову пришла другая мысль, даже две. Что Гениальность сродни болезни и ею можно заразиться — а если так, то самые большие шансы именно у того мальчишки. И что можно воспитать второго Гения. А раз Гении родятся только когда все плохо, то сделали, чтобы мальчику было плохо. Хуже всех.

— Об этом не пишут в учебниках, — нахмурился пассажир.

— Сейчас уже не пишут. Та эпоха не была милосердной, но врали тогда меньше. И я не буду тебе рассказывать, что именно делали с мальчиком и с его семьей. В конце концов, умерли все его родные. И в мальчике все же начал просыпаться Гений.

Корабль чуть дрогнул, шар, висящий среди мачт, качнулся, но полет остался ровным и пассажир, хоть и обратил внимание на легкий толчок, но не встревожился. Разговор волновал его больше странного толчка.

— Если бы новый Гений появился, то все знали бы об этом, — сказал он, наконец.

— Чтобы знать, надо понимать, — не согласился черноволосый. — А те, кто мучил мальчика, не понимали, что разбудили в нем совсем иного Гения. Вытравили человека и заставили родиться… зверя, который мог исполнять чужие желания, ничем не платя.

— Ты называешь его зверем только за это? Но ведь получается, он вообще почти бог! — воскликнул пассажир.

— Не думаю, что ты обрадовался бы встретить такого бога. Люди вечно хотят, чтобы кто-то заплатил за них и не любят, когда платить заставляют их. Ладно, не о том речь, я же не дорассказал историю. Хочешь услышать дальше?

— Хочу, хоть и страшно, — признался пассажир, — она не может закончиться хорошо.

— Ну, это смотря для кого, — заметил собеседник. — Так вот, для мальчика придумали новую… новое испытание. Впрочем, он тогда уже был совсем не мальчик, а юноша. Привели к нему девушку и разрешили им общаться, пока эти двое не полюбили друг друга. На то и был расчет.

Пассажир стиснул поручни так, что пальцы побелели.

— Неужели они посмели использовать любовь? Это и правда была варварская эпоха…

— А того, что я рассказал раньше, недостаточно для такого вывода?.. Да, они использовали девочку, но ты слишком хорошо думаешь о ней, а она того не стоит. Потому что когда ей сказали, что их разлучат и велели парня помучить для его же и общего человеческого блага, то она согласилась. И знаешь, думаю, сначала ей было тяжело, а потом понравилось.

— Думаешь или знаешь? — уточнил пассажир.

— Первое думаю, второе знаю. О, ты уже задаешь правильные вопросы, — черноволосый усмехнулся, — даже жаль, что это будет длиться недолго.

Корабль снова дрогнул и, кажется, начал снижаться. Пассажир нахмурился, посмотрел вниз.

— Странно, мы же над горами, тут нет стоянки.

— Не обращай внимания, я еще не закончил историю, — отмахнулся черноволосый.

— Ты так говоришь, словно пока ты ее не закончишь, ничего плохого случиться не может.

— Примерно так и есть. Итак… Сначала девушка просто долго не возвращалась к своему парню — так было легче привыкнуть. Потом ей стала нравиться реакция юноши на ее возвращение. Он делался нежнее и горячее. Она стала проверять, как долго может без него обходиться… и как долго он обойдется без нее.

— Ничего себе, любовь…

— Ну ты немного не прав, — улыбнулся черноволосый. — Она в самом деле его любила. Просто ее любовь не выдержала такой проверки. Когда осознаешь, что можешь сделать с человеком все, то… или делаешь это все, или нет. Словом, чем дальше, тем делалось хуже. В конце концов, девушка стала просить у парня каких-то жертв. Требовала сделать невозможное или научиться невозможному. Ей тоже захотелось, чтобы он стал Гением — ведь тогда это был бы ее Гений. И она сделала одно доброе дело — рассказала парню об этом, и он, наконец, понял, чего от него добивались все эти годы всеми способами.

Черноволосый замолчал и молчал долго. Пассажир не прерывал паузу.

— Желание любимой — закон для влюбленного, — совсем другим голосом сказал, наконец, его собеседник. — А понять что-то, порой значит стать этим чем-то. Он и стал, потому что смог исполнить желание своей девушки.

— Чего же она пожелала?

Черноглазый улыбнулся:

— Чтобы он умер.

Пассажир опасливо покосился на горы внизу. Корабль и правда снижался и, кажется, все быстрее и быстрее.

— Не понимаю. Она же хотела, чтобы он стал ее Гением…

— Пожелала в сердцах, ну, знаешь, как это бывает, — черноволосый неопределенно махнул рукой в воздухе.

— Все равно странно, — не согласился пассажир. — Этим все и закончилось? Но тогда история не имеет смысла, из нее нельзя сделать никакого вывода, извлечь пользу. Хотя если это было на самом деле, тогда… Тогда это просто жизнь, а она вся такая. Какой смысл в том, что именно моя сестра больна? Или в том, что мы спускаемся… Наверное, надо найти кого-то из персонала корабля и спросить. Или тут должны объявить, если что-то случилось?

— Думаю, объявят, — сказал черноволосый, — не беспокойся. История еще не закончилась. Потому что все верно и мальчик умер, и его даже похоронили по обычаям тех времен — оставили в пещере. Оттуда он и вышел потом, когда ожил. Кстати сказать, его внешность сильно изменилась. Она меняется с тех пор каждый раз, когда Гений умирает и возвращается. Может, поэтому его до сих пор не поймали. Или вообще не ищут. Он заново познакомился с той девушкой… Только это была уже не та девушка. Ей понравилось мучить других, чем она и занималась, и по правде сказать, другие лучшего отношения и не стоили. Потеряв любовь родных и себя, все, что мог видеть новый Гений — это плохое. И было его многовато для одного человека. Он не сумел просто выносить этого… И однажды поймал девушку на слове о том, что она лучше покроется коростой и высохнет, чем станет чьей-то там женой. Это желание исполнилось, и исполнение его принесло Гению облегчение. Месть все же сладка на вкус, для таких, как он, по крайней мере.

— То есть… он сделался злым Гением и стал исполнять такие вот желания?

— А разве Гений бывает злым? Злы желания, которые он исполнял не по своей воле. Впрочем, по своей. Но не за счет себя. Согласись, так справедливо.

— Довольно странная справедливость, — пассажир снова глянул вниз. Острия гор приближались.

— Она должна была дать название этой эпохе, — жестко сказал черноглазый. — Пусть и без Гения, но все же люди получают теперь по заслугам — именно то, чего хотят. И чья вина, что желания часто оказываются такими, как у той девушки или твое?

Корабль снова дрогнул, в лицо пассажиру повеял сильный ветер — теперь они снижались очень быстро. На палубе уже появились другие пассажиры, они явно волновались и тоже ничего не понимали.

— Извини. Я… мне все же надо узнать что происходит…

— Думаю, ты уже догадался. Мы падаем, и, конечно, упадем. А потом ты умрешь.

— Ты так говоришь, словно сам не собираешься умирать! — в голосе пассажира была паника.

— Я? Нет. Это же было твое желание, а не мое. Так что, ты уже передумал? Я расскажу тебе, как будет. Мы упадем на Хрустальные горы, врежемся в скалу… Скала треснет, и из нее польется вода странного, сиреневатого оттенка. Она станет основным ингредиентом эликсира от «болезни чудаков» и твою сестру вылечат. Ты не рад?

Пассажир уже не мог отвечать. Он вцепился в поручни и смотрел на стремительно приближающуюся землю, затылком ощущая судорожные подергивания повисшего на мачтах шара подъемника. Корабль кренился все больше. Именно в этот миг прозвучало предупреждение о катастрофе; слова взлетали над палубой, но ветер относил их прочь, и поймать можно было немного: «Срочно… спасательные коконы… всем…»

— Не ходи! — прокричал черноволосый пассажиру, который, не отпуская поручень, пытался шаг за шагом добраться по наклонной палубе до стоявших у бортов мерцающих спасательных коконов. Часть уже была занята, часть висела в воздухе над кораблем. Подъем в воздух каждого нового заставлял корабль снова вздрагивать. — Если ты не умрешь, то лекарство не найдется!

— Но корабль же все равно ударится в скалу!

— Не в ту! Твой кокон, отрываясь от палубы, подтолкнет падение в другую строну!

— Я не верю тебе! — прокричал пассажир останавливаясь.

Черноволосый не ответил. Он тоже вцепился в поручень, но с кренящейся палубы не уходил и к коконам не рвался.

— Кто ты? — спросил тот слабым голосом. Или он не был слабым, просто шум ветра заглушал уже все. Коконы, висящие в воздухе, начали улетать прочь — к ближайшему городу.

— Называй меня Крист, — черноволосый услышал и ответил так же тихо, но, кажется, это уже было не важно. — Человек с похожим именем умел правильно мстить. Но в конце концов он вернулся к прощению, решив, что в нем — справедливость. А еще был другой, который отдал себя за всех. Мне нравятся обе истории, хотя ни одна из них не кончается правильно.

Что-то затрещало и взорвалось. Корабль стал падать еще быстрее.

— Но ты обещаешь?..

Черноволосый снова посмотрел на собеседника и кивнул. Пассажир размышлял, словно решая или решаясь, а потом, отчаянно перебирая руками поручень, все же стал подбираться к коконам.

Назвавший себя Кристом едва заметно улыбнулся. В этой улыбке было сожаление, а не разочарование. Он знал, что человек не успеет и все равно получит то, чего то ли хотел, то ли нет. Настоящие желания почти всегда состоят из двух половин — чего хочется и чего нет. Прежний Гений исполнял первое, а второе забирал себе и, сжигая в себе, страдал за других. Он был слишком добр, чтобы отказывать просящему.

Неизбежно приближались скала и земля. Что-то из них или обе должны были поймать корабль в смертельные объятья, смять хрупкую игрушку и оставшиеся на ней жизни… Может и правильно. Люди не стоят иного. Только мести и смерти. Они хотят того же самого и кто он такой, чтобы отказывать им в исполнении этого желания?

Жаль только, что собственного исполнить не может. Но это ничего. Он обуздал силу чужих желаний, обуздает и свою. Может быть, после очередной смерти — ведь каждый раз что-то в нем меняется —

он поймет, кем станет в конце концов и что ему с этим делать.

4.03.15 г.