Глава 27

   Меж раздвинутых ставен синела полоска неба, в темную комнату струился холод. Сырой ночной холод конца лета. У меня замерз нос, от того я и проснулась.

   Тихо. Темно. Из-за гобеленов, отгораживающих принцессину спальню, не пробивалось ни лучика света. Мораг, наверное, тоже спит. Напилась своего гадкого хесера, и спит.

   Здесь еще хорошо, а каково у меня в гроте? Вот уж где дубняк… Впрочем, ставни надо прикрыть. Я вылезла из-под тяжелого одеяла — какие-то роскошные мягкие шкуры, подбитые скользким атласом — и, не обуваясь, направилась к окну. Вспомнилось вдруг — стеклянная искорка, сверкнувшая мне в глаза с замковых высоких галерей, когда сегодня утром мы с Пеплом топали через площадь… или это было уже вчера? Не Мораг ли выглядывала из этого окна? Интересно, видно отсюда площадь?

   Я отворила ставни пошире. Ночь была пасмурная, зябкая, на тяжелом небе — ни звездочки. Черный город растекся внизу, бесформенный и бессветный, как пепелище. Река сливалась с небом, противоположный берег терялся. Казалось, город застыл на краю земли. Я перегнулась через подоконник, глядя вниз, в сумрачную пропасть одного из внутренних дворов. Рыбьей чешуей поблескивала черепица крыш, в узком промежутке, меж сдвинутых фахверковых скворешен, виднелся гребень замковой стены, очерченный далеким отблеском факелов.

   — Укройся чем-нибудь, — голос Мораг раздался неожиданно, и как бы из пустоты. — Тебя продует.

   Я оглянулась, но темная комната была пуста. Откуда она говорит?

   — Прости, — сказала принцесса чуть тише. — Это для храбрости. Я, знаешь ли, робею. Сейчас выветрится.

   Она где-то снаружи?

   — Мораг? — позвала я шепотом.

   В ответ что-то скрипнуло.

   — Я же просила тебя укрыться. Ну что ты как маленький...

   Голос удалялся. Мораг еще что-то говорила, но я уже не могла разобрать. Странно. Причуды эха?

   Я легла на подоконник животом и высунулась как можно дальше. А-а! вот оно откуда! Звук доносился из-за угла, соседняя галерея оказалась далеко вынесена на консолях и почти утыкалась в стену принцессиных покоев. Забавно, а двор внизу такой широкий… Значит, Мораг вовсе не спит, а ушла к кому-то в гости. Интересно, который час? Город темен как бездна, похоже, сейчас глухая ночь. С кем она там? А что, если пройти через принцессину спальню к другому окну?

   Прикрыв рамы и ставни, я немного потопталась, пытаясь справиться с любопытством. Конечно, мне нет никакого дела, где шарахается наше бесценное высочество по ночам. Имеет право, тем более, она у себя дома. Но я замерзла, и сна уже ни в одном глазу. Да и что такого страшного, если я выгляну в окно? Только обуюсь, а то ноги совсем оледенели, даром тут ковры повсюду...

   В спальне принцессы оказалось светлее, чем в проходной комнате, где она меня оставила. На стенах тускло отсвечивает оружие, кровать с поднятым пологом не тронута, но завалена одеждой. Сильно пахнет вином и еще чем-то сладким… Духами, что ли? Небось, какой-то пузырек расколотила, под руку попавшийся. Ну правильно, на столе кувшин, перевернутый кубок, еще какой-то хлам. Сундук раскрыт, из него свешивается тряпье, еще тряпье по полу раскидано. Она куда-то собиралась? Пока я дрыхла, срубленная как деревце бокалом чудовищного хесера?

   Пара больших окон, ставни раздвинуты, сквозь частый переплет видна беленая плоскость соседней стены, в черных узорах фахверка. Окно напротив распахнуто, освещено мягким мерцающим светом. Темно-красные драпировки, золотая бахрома. Ишь ты, как близко! Щелкнув задвижкой, я тихонько приоткрыла раму. И сразу же отступила в сторону, потому что в окне напротив возникла тень.

   — Условия поменялись, не так ли? — голос принцессы. — И это, черт возьми, меня радует. Прямо таки несказанно радует. Да, я знаю, у меня нет ни стыда, ни совести. Зато у меня есть...

   Скрипнула рама, теплый отблеск свечи погас. Я высунулась наружу, глядя на глухой прямоугольник ставен. Прорезанные в створках ромбики насмешливо светились как два кошачьих глаза. Ну, на нет и суда нет. Но надо же, как покои расположены — окно в окно. И на такой высоте! Если на подоконники положить доску, то можно ходить в гости, не спускаясь вниз.

   — Нет? — вдруг взвизгнули из-за запертых ставен. Я аж подпрыгнула. — Нет? Нет?! Но почему?

   Я навострила уши.

   — Сколько можно? Ты нарочно меня мучаешь?!

   Она что-то быстро говорила там, в другой комнате, в другом доме, отделенная от меня тремя ярдами темноты. Неодолимой темноты. Опять приступ?

   Она вдруг застонала в голос, словно у нее зуб заболел. Что там, пропасть, происходит? Она не стонала и не жаловалась, когда мантикор ей лицо распахал. Что же ее так скосило? Ей кто-то чего-то не дает? Неужели наркотики? Кто-то держит за глотку нашу принцессу?

   Я высунулась еще дальше — и чуть не кувырнулась вниз. Шаркнула рукой по краю проема, схватилась за какую-то веревку, еле удержала равновесие. Веревка? Откуда здесь веревка?

   И правда, веревка. Корабельный канат, с узлами, с петлей на конце, в которую вставлена дощечка. Я задрала голову. Веревка, кажется, крепилась к одной из балок, поддерживающих кровлю. Я подергала ее — крепко. Ни шиша себе! Это вам не доска, чтобы ходить в гости. Это кое-что получше. Ай да принцесса! Значит, она похаживает ночами к соседу. Да так, что никто не знает. Хотя на этот раз она, похоже, пришла не через окно. Иначе веревка была бы закреплена на той стороне. Сейчас глянем, кто ее там за глотку держит!

   Я влезла на подоконник, покрепче ухватилась за канат, сунула сапог в петлю и оттолкнулась. Темная пропасть мелькнула под ногами, прямоугольник ставен прыгнул вперед. За долю мгновения я успела выставить носок, чтобы смягчить удар о карниз и не грянуться в ставни со всей дури. Пальцы левой руки сами собой впились в прорезь створки. Я прилипла к окну и перевела дыхание.

   Подо мной зияла пропасть. Веревочная петля показалась очень и очень ненадежной. Но в запертой комнате всхлипнула принцесса — и я забыла о страхе. Прижалась глазом к свободной прорези.

   Ничего не понимаю.

   В комнате находились двое, мужчина и женщина. Женщина стояла на коленях, обнимая сидящего на краю постели мужчину, ее широкая юбка совсем скрывала его ноги. Голова мужчины была опущена, они то ли целовались, то ли шептались. Тонкие белые пальцы поглаживали затянутую в алый шелк женскую спину. Черные волосы женщины были высоко подняты на затылке и убраны под драгоценный гребень. Гребень я узнала. Андаланский гребень. Каландин.

   — Зачем ты тогда… позвал меня, Герт?.. — еле выговорила женщина хрипловатым, сдавленым голосом. Голосом принцессы Мораг.

   Мораг в платье?!

   Белая рука скользнула по смуглой шее у края волос и легла женщине на плечо, отстраняя.

   — Не надо, Мореле, — шепнул мужчина. — Не заходи далеко.

   Блеснула серебряная прядь, личико Нарваро Найгерта, бледное, с лихорадочными пятнами на скулах, взошло как луна над склонившейся фигурой. Огромные глаза Найгерта совсем провалились, он был похож на хрупкую фарфоровую куклу.

   Мораг… Мораг, в платье, с прической, на коленях перед братом… "У меня нет мужа. И не будет". Вот оно что… Попалась ты, принцесса. И, видать, давно.

   — Что же ты за ледышка, Герт!

   Холера, а платье ей идет. Черт, да она красавица в этом платье, какая у нее шея, очуметь можно! Герт, дурак, ты куда смотришь? Точно, ледышка. Ледышка натуральная.

   — Сейчас-то почему? — Мораг продолжала сжимать его локти. — Ну почему? Я же не сестра тебе, слава идолам. Почему — нет? Я на все согласна, Герт, малыш, бесценный мой...

   Он покачал головой. Узкие плечики, ключицы торчат… на свои восемнадцать он никак не тянул. Шестнадцать, от силы. Дунь — рассыплется.

   — Не сейчас. Не время, Мореле. Нельзя расслабляться.

   — Да какая разница! Я тебе не сестра! Это ты у нас правильный, мне всегда плевать было. Но сейчас...

   "Хочу луну с неба" — вспомнила я. "Хочу. Луну". Ой, Мораг...

   Найгерт протянул прозрачную лапку и вытер пальцами принцессины щеки.

   — Сейчас надо быть особенно осторожными, дорогая. Ты забыла, что мне… нам грозит опасность?

   — Да. Я помню...

   Руки ее упали, она откачнулась назад и села на пятки. Прекрасная женщина в алом, у ног коронованного задохлика. Тема для баллады. Подкинуть Пеплу идею, что ли?

   — Это война, Мореле. Есть мы. Есть противник. Мы в осаде, сестра.

   — Я не сестра!

   — Сестра, Мореле. Ты принцесса Амалеры, ты моя сестра. Никому никакого повода. Ни единого. Нам надо выжить. Не только выжить — выстоять. Понимаешь?

   Привычным жестом Мораг схватилась за горло. Кивнула обреченно.

   — Слушай, — он наклонился, и принцесса потянулась к нему, с такой несвойственной ей доверчивостью, что мне аж не по себе стало. — Я думал целый день. Нам очень мало известно, точно простроить ситуацию невозможно. Но сидеть и ждать у моря погоды я не имею права. Слушай. Вполне вероятно, что враг задействовал кого-то из нейтрального лагеря. Таэ, например. Но, скорее всего, спектакль будет разыгран так: колдун уйдет со сцены, чтобы из-за угла дергать за ниточки. Каланда и ее чадо явятся с притензиями, и расскажут что да, колдун был. Но весь вышел.

   — Как вышел? — Мораг тряхнула головой. Ей было трудно вернуться с облаков на землю.

   — Умер. Убит. Уехал далеко и надолго. Это неважно. Главное — он был, а сейчас его не стало. Пленники перестали быть пленниками и вернулись домой. И хотят получить обратно то, чего их так подло и коварно лишили. Поэтому они припадают к стопам их верховного величества и молят о высшей королевской справедливости. Это сработает, Мореле. Иленгар сам оказался на троне только благодаря Реестру.

   — Змеиный Князь...

   — Не очень надежный ход. Колдун, скорее всего, это понимает. Таэ не союзник ни нам, не им. Таэ всю жизнь служил какой-то идеальной истине. И до сих пор служит. Потому, подозреваю, отец и не захотел отдавать ему Амалеру. В смысле, Леогерт Морао. — Найгерт усмехнулся. — Политика ниже его змеинокняжеского достоинства. Грязь и мерзость. И хорошо бы он позволял другим в ней ковыряться — нет, Таэ надо болото засыпать, да не песком, а известью негашеной. Что б уж наверняка никто не шевелился...

   Найгерт зло фыркнул. Мораг смотрела ему в рот.

   — Королеву Каланду он терпеть не мог, Кадор рассказывал. В конце концов они с отцом… с Леогертом вдрызг из-за нее рассорились, и Таэ убрался в Багряный Бор. А Касаль весь в отца, тоже воин истины. И тот, и другой — хорошие рыцари, но королю таким быть нельзя. Им самое место на границе. Ладно. — Найгерт потер лицо и сжал ладонями виски. — Вернемся к нашим баранам. К колдунам, то есть.

   — А что колдун? — спросила принцесса.

   — Колдун будет дергать за ниточки из-за угла. И нам неизвестно, на скольких людей он может подействовать. И сможет ли заморочить голову Иленгару. Однако здесь на сцену выходишь ты.

   Мораг недоуменно нахмурилась:

   — А до этого я где была?

   — Пустим слух, что я отправил тебя в Викот. Пусть все думают, что я хочу убрать сестру со свадебных торжеств, чтобы не случилось безобразных попоек, драк, и подобных скандалов.

   — Ты хочешь от меня избавиться!

   — Мореле, дай договорить. Я сказал "пустим слух". Ни в какой Викот ты не поедешь, хотя придется выехать из города и перебраться на ту сторону Нержеля. Ты заедешь в Нагору, переоденешься, возьмешь другую лошадь и...

   — Вернусь?

   — Да, чтобы направиться на восток. В сторону Галабры. Ты поедешь встречать свадебный поезд.

   — Как? — Она вскинулась, сжимая кулаки. — Я? Встречать эту лахудру? Да как ты...

   Найгерт сморщился, вдавил пальцы в виски:

   — Не кричи. О, Господи… Не надо орать.

   — Малыш? — Мораг тут же сбавила громкость. — Прости дуру… Сильно прихватило? Сейчас я капелек накапаю...

   Вскочила в вихре юбок, побежала к столу. Зазвенело стекло.

   — Только не вина, — слабым голосом попросил Найгерт. — Просто воды.

   Он продолжал держаться за голову. Глядя принцессе в спину, скорчил гримасу мученика и закатил глаза. Маленький стервец.

   Я здорово замерзла, болтаясь в петле. Занозила палец, между прочим. Поменяла ногу — правая стояла на дощечке, левая на узком карнизе. Поменяла руку — и прилипла к глазом к соседней прорези. Долго я, конечно, не выдержу, но то, что говорил Найгерт, было интересно. Оказывается, он усиленно соображал своей болезной головой, покуда я мирно почивала. И надо же, как сестренку к рукам прибрал! Бери и мажь на хлеб вместо масла. Это Мораг-то, самое знаменитое амалерское страшидло!

   Принцесса вернулась со стаканом воды, помогла брату напиться. Укутала его меховым одеялом.

   — Не замерз? Закрыть окно?

   — Не надо. Сядь. Я хочу сказать… Мореле, мне не на кого опереться, только на тебя.

   — Да, малыш.

   — Помоги мне и на этот раз. Оставь ревность и обиду на потом. Девчонка Клеста не виновата, что ее продают Морану. Такова судьба всех женщин, — он устало улыбнулся. — Кроме одной. Но такой, как она на свете больше нет.

   — Малыш...

   — Слушай. Мне нужна кукла, которая будет сидеть рядом со мной на троне. Клестиха мне подходит, почему бы не посадить именно ее?

   — Она красивая...

   — На портретиках все красивые. — Мои слова! Найгерт снова улыбнулся сестре, сидящей у его ног. — Даже если и в самом деле красивая. Она курица, как они все. Она не стоит твоей злости. Ни одна из них не стоит. Пусть со своими дамами занимается вышиванием и гуляет в саду. Пригласим ей менестреля, а если заведет интрижку, будем смотреть сквозь пальцы.

   Мораг опустила голову.

   — Дерьмо. Какое… ну ладно. Что я должна делать?

   — Ты должна встретить мою невесту и вместе с ней вернуться в Амалеру. Твое возвращение будет неожиданностью для нашего "друга"

   — Хочешь поймать его на живца? А если он...

   — На меня покушений не было, дорогая. Пусть почувствует себя свободным.

   — Клестиха, может, сама в сговоре с колдуном!

   Найгерт пожал плечами:

   — Этого уже не отследишь. Если колдун в свадебном поезде, значит, ты нейтрализуешь его раньше. Другое дело, что мы не сможем его вычислить… Нет! — Юноша мотнул головой и сразу же схватился за висок. — Ох, проклятье… Нет. Колдун не отпустит Каланду с сыном отдельно. Он будет рядом, покуда они не заявятся в Амалеру. Они, скорее всего, приедут сами по себе, не с какими-то гостями.

   — Угу. — Тяжелый вздох. — Значит, я встречаю Клестиху. Сколько сопровождения ты мне повесишь на шею?

   — С тобой я отправлю четверых гвардейцев. Но только до Нагоры. Там они останутся, и дальше ты поедешь одна. Мы же все делаем тайно.

   — То есть, я еду не как Мораг Моран? — Принцесса прищурилась. — Понимаю. Я еду в мужском, под видом молодого рыцаря, и присоединяюсь к свадебному поезду как какой-нибудь полублагородный любитель дармовщинки.

   — Каких, я уверен, к поезду и так прицепится немеряно. Ты будешь просто один из. Тебе даже не придется представляться нашей леди Клест. Зато несложно будет посматривать по сторонам и слушать что болтают.

   — Ага. — Принцесса, похоже, воодушевилась. — Заодно посмотрю, какова эта курвища без фаты.

   — Ты только не пугай ее, слышишь? Когда вы приедете, большинство гостей уже соберется. Не знаю, когда прибудет Иленгар...

   — Погоди. Герт, но если каландин отпрыск таки объявит о своем праве и Каланда его подтвердит… Прошло не так уж много лет, здесь полно народу, который помнит королеву. Ее свидетельство будет очень весомо.

   — Да. — Бледные губы презрительно изогнулись. — Мы встретим их заявление со слезами радости на глазах. Раскроем им объятия и воссоединим семью.

   — Не поняла… Как? Если она скажет, что ее и наследника украл колдун, оставив взамен заколдованных кукол, то сразу возникнет вопрос — а кто есть ты, Найгерт? Откуда ты взялся?

   — А мы ответим, что детей было двое. Я и мой младший брат. Так сказал мне, тебе и своему внебрачному сыну Вигену король Леогерт Морао, находясь на смертном ложе. И пусть докажут, что это неправда.

   — Лжесвидетельство? Виген пойдет на лжесвидетельство?

   — А куда он денется? Меня больше интересуешь ты, Мореле. Ты — пойдешь?

   Мораг помолчала, глядя брату в глаза.

   — Пойду, — сказала она глухо. — Ради тебя — на все, ты знаешь.

   — И против матери пойдешь?

   Опять пауза. Принцесса сжала кулаки.

   — И против матери.

   Найгерт потянулся вперед, коснулся стиснутого кулака — и тот раскрылся под прозрачными пальчиками. Поднял сестрину руку, поднес ее к губам. Мораг не выдержала, сгребла мальчишку в объятия, в которых он прямо-таки утонул. Принялась его облизывать. Смотреть на это было тошно.

   Но я почему-то смотрела.

   Она согласна на все… Даже встать против матери. И против своего настоящего брата. Ради этой маленькой ехидны… что она вообще в нем нашла? Он умница, не спорю, и, может, хороший король. Но стервец, каких мало. Он ведь не любит тебя, принцесса. Он, наверное, вообще любить не умеет. И черепушка у него не так уж болит. По-моему, он притворяется. А может, не притворяется, вид у него и правда выжатый...

   Найгерт пискнул, и Мораг его отпустила.

   — Голова кругом… — Он тяжело дышал. — Не надо больше, Мореле. Я же не каменный.

   Ты не каменный, ты ледяной. Зачем пылинки с него сдуваешь, принцесса? Завалила бы паршивца и показала бы ему, где раки зимуют. Ыыыы! Давай, давай, отпаивай водой свой подснежник ненаглядный...

   Я закусила губу, стараясь унять злость.

   Все, хватит беситься, Леста Омела. Они опять что-то говорят.

   — … если колдун окажется сильнее меня? У него же еще Каланда есть, а она тоже колдунья, малявка клялась. И неизвестно что за птица, этот претендент. Вдруг он тоже колдовать умеет?

   — Мореле, а что другое ты предлагаешь? Мы должны защищаться, и будем защищаться, любыми доступными способами. Кстати, здесь от Таэ может случится польза. У него нюх на колдовство, и сам он непрост. Недаром про него всякие байки ходят.

   — Я попрошу малявку, если она со зверьем своим договорится...

   Найгерт покачал головой:

   — Мореле, ты разве не слышала, что сказала твоя малявка у Кадора в застенке? "Я пришла помогать Каланде и ее детям", вот что она сказала. Ляпнула, не подумав, наверное. Ты уверена, что она не переметнется?

   Мораг угрюмо смотрела на брата. А я почувствовала, как у меня все волоски на теле становятся дыбом. Маленькая ехидна… ты ведь меня закопаешь… на всякий случай. А Мораг только кивнет.

   — Что молчишь? — подтолкнул сестру Найгерт. — Ты, вроде, ручалась за ведьмочку.

   — Если взять с нее честное слово...

   — Какое честное слово? Очнись! Она уже врала мне. Не моргнув глазом. Она врет так же легко, как блефует. Будь она поумнее, ей бы цены не было.

   Дальше я не слушала. Оттолкнулась ногой от карниза, развернулась в воздухе, влетела в распахнутое окно. Не удержалась на подоконнике и с изрядным грохотом рухнула на ковер. Хол-л-лера черная!

   Полежала, прислушиваясь. Вроде никто не всполошился. Руки-ноги у меня одеревенели, некоторое время я растирала их, лежа на полу. Потом все-таки поднялась, аккуратно убрала веревку за кромку окна, прикрыла раму, защелкнула задвижку.

   Бежать. Сейчас же. Я, правда, обещала обойтись без побегов, но Найгерт не лучшего мнения о моем честном слове, не буду его разочаровывать. У меня совсем немного форы… может быть, до утра, может быть, меньше. Может быть, Найгерт приказал схватить меня, пока он любезничает с Мораг. Надо драпать. Но как, Высокое Небо?

   Если я достаточно сильно испугаюсь, я чего-нибудь сделаю. Что-нибудь волшебное. Понятия не имею, что. Пропасть! Из окна, что ли, выпрыгнуть?

   Спрятаться?

   У старухи! У Райнары! Она знает замок, покажет какую-нибудь нору. Хуже все равно не будет.

   Я несколько раз глубоко вздохнула. Если за мной еще не пришли, значит время есть. Внутри замка мне передвигаться разрешено. Поэтому — спокойствие, уверенность, и, главное, не суетиться.

   Со свечой в руке, я отворила дверь из принцессиных покоев. Охранники в коридоре повернули головы, я вежливо поздоровалась. Стражники не торчали у порога, а сидели чуть поодаль, в нише, где предавались порочному азарту — резались в "андрахитос", излюбленную игру южанских наемников и моряков, весьма порицаемую церковью. У одного из вояк имелось на руках всего лишь три или четыре жалких "лоскутка", зато его сосед томно обмахивался огромным засаленным веером. Между игроками, на кучке кожаных обрывков, блестели монеты. Третий герой из игры, видимо, уже выбыл. Он просто сидел, прислонясь к стене, и грыз ногти. Вынув палец изо рта, он строго спросил:

   — Куда?

   — Приказ принцессы.

   — Какой приказ? Ее высочество у короля.

   — Миледи приказала, как только я вспомню одну важную вещь, сей же момент оповестить ее. Мне требуется кое-что сказать миледи по поводу покушений.

   — Ну раз так, то иди, — разрешил поедатель ногтей. — Критель, подымай зад, проводи даму.

   — Не стоит утруждаться, господа. — Я улыбнулась, хотя внутри все похолодело: сейчас приведут меня за ручку прямиком к Найгерту. — Я прекрасно знаю, где находятся королевские покои. Его величество позволил мне обращаться к нему в любой час дня и ночи.

   — Это верно, — закивал владелец лоскутного веера, явно не желавший прерывать игру. — Такой приказ был.

   — Ладно, иди, — лениво отмахнулся ногтеед. — Вот же, приспичило под утро...

   — Миледи велела, как только — так сразу.

   — Иди, иди.

   У входа на лестницу меня еще разок окликнули, но подозрений я не вызвала. На верхних этажах, где обитали слуги, стражи не ставили. Правда, надеяться замести следы не приходилось. Я немного заплутала, то и дело наталкиваясь на каких-то полуночников. Бронзовый Замок не засыпал никогда. Один раз меня даже прижали в углу и попытались полапать — я без зазрения совести ткнула свечкой в морду любителю ночных приключений, и быстренько смоталась, пока он ругался и махал руками в темноте. Другой раз меня в моем белом платье приняли за привидение. Визгу было!

   На черный, как кротовья нора, закоулок, ведущий к райнариной коморе, я наткнулась почти случайно. Дверцу пришлось искать наощупь. Она подалась под руками с пронзительным скрипом.

   Я ожидала увидеть Райнару в постели, но та сидела, согнувшись в три погибели, на полу перед сальной плошкой, и возилась со своими нитками. Я замерла на пороге — грязную солому сплошь покрывала лохматая нитяная паутина. Старуха сидела в центре ее, как настоящая паучиха, вязала узлы, бормотала и раскачивалась. Я вдруг сообразила, что глаза у нее закрыты. В прорехи расползающейся ночной сорочки высовывались измятые соломой покрасневшие колени. Она, похоже, всю ночь тут ползала на карачках.

   — Ама Райна!

   — Штой там, араньика. Шкоро щеть готова будет, ошталось щемижды девять ушлов, щемижды щемь перекрещтьев, щемижды три перемышки, ньидо де ило, веррохо де шеда, шеррохо ланеро, трех шьете щавес...

   В голове у меня что-то щелкнуло.

   — Ама Райна! — заорала я. — Беда, беда! Каланду похитили!

   Старуха вздрогнула. Голые веки распахнулись, в птичьих круглых глазах огненным бликом отразилось безумие.

   — Нет! — Она вскинула костлявые руки. Рукава скатились до локтей, я увидела исчерна-синие вены, обвившие дряблую плоть.

   — Вместо нее оставили соломенную куклу, Ама Райна. Кукла под заклятием. Но кукла — не Каланда. Каланду украли!

   Безумица вцепилась себе в волосы.

   — Ооооо… упуштила… опождала… я же жнала, нельжя было шпать! Вороненок шон нашлал, прилетел и унес… где ж ты теперь, шлааадкая моя, крашавица, шердше мое… Оооо, горе глупой Райнаре!

   — Ама Райна, не плачь. Думай, что делать. Скорее. Можешь вывести меня из замка? Я пойду искать Каланду.

   Старуха уронила руки. Посмотрела на меня, хмуря ведьмовские брови.

   — Иди шюда.

   Приказной тон, пронзительный жесткий взгляд. Душевная слабость слетела с нее как шелуха.

   — Ошторожней. Перешагивай щерес нити.

   Я подобрала подол. Подобно цапле высоко поднимая ноги, прошагала в центр комнаты.

   Райнара кое-как поднялась с моей помощью. От нее кисло, душно пахло прелой шерстью и застарелым потом. Дикие, мутные, в кровавых прожилках глаза захватили мой взгляд. В глазах ее была какая-то странная алчная сила, но поверх подернутая то ли старческой слезой, то ли радужной пленкой. Так черная бездна глядит из ржавой болотной лужи, неопасной и мелкой на вид. Райнара схватила меня за плечи, крепко встряхнула:

   — Любишь ее, араньика? Пойдешь жа ней?

   — Пойду, пойду. Скорее, Ама Райна.

   — Вороненок хитер. Тебе не поймать. Он щильнее тебя, нена тонта.

   — Научи меня, Ама Райна.

   Старуха вдруг раскаркалась хрипло, не хуже этого ее неизвестного вороненка. Я не сразу поняла, что она смеется.

   — На хитрошть найдетщя большая хитрошть! — Она так тискала платье у меня на плечах, что шелк визжал у нее под пальцами. — На щилу найдетщя большая щила! Не ищи вороненка, ищи ворона. Ворон вороненку глаз выклюет! Глаз выклюет! Каррр-каррр-каррр!

   — Какой еще ворон? — Я морщилась от боли — она мне все плечи искогтила.

   Райнара захихикала ни с того ни с сего, но глаза ее со страшной внимательностью смотрели сквозь прищур.

   — Аманте. Ее аманте. Ее аманте — большой черный ворон. Ищи его!

   И она с размаху ткнула меня в грудь колючим кулаком. Уй, холллера!

   — Ворон и вороненок… они что, родственники?

   — Нееет! — Корявый указательный закачался у меня перед носом. — Нееет! Нет! Нет! Нет! Ищи ворона!

   — Ну хорошо, хорошо. Только выведи меня.

   — Шама выйдешь. А штоб не увидели — вот тебе щеть. Ни одетая, ни ражьдетая, ни верхом, ни пешком, ни в полдень, ни в полночь… — Старуха надавила мне на плечо, заставив опуститься на колени в центре паутины. — Дехадме, нудохаш рейех. — Темные скрюченные пальцы засновали вокруг, собирая лохматые нити, выплетая все новые и новые узлы. — Пуех ке веишь ке-ех коша клара. — Она вплетала в паутину и меня и себя. — Ке мах ке вошотрох нудох. — Она подтолкнула меня вверх, я встала — глаза в глаза с Райнарой. Паутина приподнялась вместе со мной и теперь лежала у нас с Райнарой на плечах. — Тенхо пара енкаварше каушах.

   Старуха достала из-за пазухи крученый из той же шерсти шнурок и собрала на него последние петельки.

   — Дехадме эхкондерше а макула щьега!

   И совершенно неожиданно повалилась на колени, одновременно дергая за шнур. Голова ее исчезла под сетью, а сама сеть, шурша и волоча мусор, поползла по соломе, собираясь в большой рыхлый ячеистый плащ. Я сунула ладонь под нитки; задушить они меня не могли, однако горло перехватили очень неприятно. Оттянула шнурок, но гадкое ощущение осталось. Какая-то блуждающая невнятная тошнота. Даже перед глазами как-то все… я подняла взгляд к потолку — там, в маслянистой темноте, плавали белесые пленки. Приживалы. Гадость.

   Райнара вывалилась из-под плаща, отползла на пару шагов. Ткнула в меня изрезанным в кровь пальцем:

   — Иди, араньика. Ищи ворона.

   — Что это, Ама Райна? — Я приподняла сетчатую полу.

   — Шеть колдовшкая. Макула щьега. Иди, тебя не увидят.

   Макула сьега? Слепое пятно!

   Интересно, оно действует или нет? Так или иначе, но ничего другого я здесь не получу. Придется проверить.

   — Ни ш кем не ражговаривай. Никого не кашайся. Иди тихо-тихо, как паущок. Ищи ворона. Ее аманте. Умоляй его, в ношеньки пади, прощи за нее, за крашавишу нашу… прощи за нее. Ох, горе Райнаре! Оооо...

   Старуха скорчилась на полу, обняла себя высохшими руками и заплакала, раскачиваясь, подметая седыми космами грязь. Обогнув ее, я вышла прочь и осторожно прикрыла за собой дверь.

   Странное ощущение меня не оставляло. Мрак узкого коридора уже не был таким непроглядным, я видела кладку стен и пятна плесени на ней, и зыбкие полотнища пленок в углах под потолком… вот пропасть, их тут бессчетно! Слышала шорохи и пощелкивания в толще камней, и осторожные вздохи пыли, и странный жужжащий отзвук, прилетевший из-за угла вместе со сквозняком.

   За углом открылся большой коридор, освещенный единственным факелом. Огонь казался каким-то тусклым, и он жужжал, совсем как рассерженная оса, увязшая в меду. Пока я смотрела на огонь, мимо прошел отчаянно зевающий человек с каким-то коробом в руках. Тень игривым псом путалась у него под ногами и мешала идти. Меня он то ли не заметил, то ли не обратил внимания.

   На лестнице дуло, как в трубе, приживалы гроздьями болтались под потолком. Два витка вниз. По площадке туда-сюда бродил стражник, беззвучно насвистывая себе под нос, а тень его, ломая руки, истерично шарахалась из угла в угол. Я остановилась на виду; тень меня заметила, а ее хозяин — нет. Он пару раз скользнул по мне безразличным взглядом, как по пустому месту. Я и была для него пустым местом.

   Ай да Ама Райна! Безумие безумием, а колдовать может! Значит, у меня теперь есть плащ-неведимка? Здорово!

   Я потихоньку спускалась вниз. Хорошо бы выйти из замка сейчас, ночью, покуда в коридорах мало людей, и никто ненароком на меня не наткнется. Амаргин как-то, в минуту хорошего настроения, рассказывал о свойствах слепого пятна, и даже обещал научить меня входить в него, но так и не собрался. Когда ты под пятном, говорил он, главное — не привлекать к себе внимания. Ты не исчезаешь, тебя просто не видят. Но если ты будешь громко топать, сопеть и ронять предметы, то никакое пятно тебя не прикроет. Так же нельзя у всех на глазах открывать двери, двигать вещи, на которые смотрят, и брать к себе в пятно другое одушевленное существо. Вернее, брать можно, но это особая хитрая наука, которой тоже надо учиться. Кстати, Амаргин ничего не говорил о том, что слепое пятно можно наложить как заклятие на какой-нибудь предмет.

   Внизу, у кухонь, удача улыбнулась мне еще раз. Двери во двор были раскрыты, кухонные работники перетаскивали в кладовые только что привезенные продукты. Печи уже растопили; сонные повара, покрикивая на поварят, сыпали муку, разбивали яйца, лили масло и патоку в выстоявшуюся опару.

   Я дождалась, пока фургон опустеет, и осторожненько, чтобы никто не заметил, залезла внутрь, на прикрытую рогожей солому. Волшебный плащ неплохо грел. Я свернулась калачиком и закрыла глаза. Меня вывезут из замка, а если совсем повезет — то и из города.

   Неужели светает? Меж стволов разгоралось пепельно-розовое сияние и слышался гул — наверно, там, под скалами, гудело море. Еще шаг — изменился воздух, сделался парным как кровь, и подвижным как дыхание, такой бывает только летом, когда ветер приносит дневное тепло с разогретых скал. Зашумела листва -посыпалась вниз, закружилась, запутала зрение — золотая, бронзовая и лиловая в сумеречном свете. Я слышала звон, когда листья сталкивались в полете, и свистящий шелест, когда теплый воздух поднимал их вверх, от земли. Откуда тут еще яблоневый цвет? Будто стая белых бабочек дохнула в лицо — я зажмурилась. Воздух пел, пиликал и смеялся, разом грянуло — шепот, разговоры, шуршание одежд, шорох быстрых ног, переборы струн, догоняющих смешливую мелодию.

   Мы входили в огромный, заросший колоннами зал. Наверху сплетались ветви, в них что-то шмыгало, а выше крон куполом сходился туман. Деревья и колонны стояли вперемешку, мрамор пускал корни, живая кора сверкала драгоценной мозаикой.Повсюду созвездиями горели лампы. Серые плиты пола замело розовыми лепестками, лепестки летели впереди нас, подол моего платья гнал по камням легкую пургу. Впереди, в светлых проемах что-то двигалось. Я оглянулась на Ириса — он невидяще смотрел перед собой, и вздрогнул, почуяв мой взгляд. После того, как мы сошли с моста, он не сказал ни слова.

   — Эй, Босоножка, не кувырнись! Че не здоровкаешься?

   На полу, в корнях колонны, в бело-розовом сугробе, сидела девочка. Самый настоящий человеческий детеныш лет семи, не старше. В многослойных, подвязанных веревкой лохмотьях. Обвешенная какими-то сумками, торбами и торбочками. С кое-как заплетенными косицами, с чумазой конопатой мордашкой, с огромным яблоком в руке. На острой коленке, обтянутой ветхим рядном, устроилась серая мышь. Обычная подпольная мышь, только мелкая слишком. Мышонок, наверное.

   — Ах, Муханя, - Ирис встряхнул головой, и словно проснулся. — Рад тебя видеть, Муханечка. Господину Пушку мои лучшие пожелания.

   Ирис наклонился и осторожно погладил мышонка пальцем по шелковой спинке.

   — А тебя как звать? — девчонка оценивающе прищурилась на меня.

   Я назвалась. Девчонка с важным видом кивнула, разинула рот пошире и с хрустом впилась в яблоко. Брызнул сок, запенился, потек по подбородку. Муханя вынула кусок изо рта, критически его осмотрела и положила себе на колено, перед мышонком.

   — А сама-то откуда? — она утерлась рукавом.

   — Из Амалеры.

   — С северов, значит. А мы с Пушком юттские будем. Ты глянь, как лопает, а? Как некормленный. — Она подобрала мизинцем яблочную крошку и отправила ее в рот. — Шли бы вы к гостям, господа хорошие, а то как бы Королева не прогневалась. Тебя, Босоножка, там ждут давно. Дуделки твоей не хватает, песни-пляски начинать.

   — А ты, Муханя, плясать не пойдешь?

   - Пустым брюхом трясти? Еще чего! Мыс Пушком тут с подождем, когда столы накроют. Уж там и отпляшем. Ложкой в миске.

   Она подмигнула и занялась яблоком.

   — А Муханя чья? — спросила я. Мельтешение впереди приближалось, шум усилился. Я заговорила громче: — Вроде здесь каждый человек кем-то приведен или принадлежит кому-то. Так ведь?

   — Так. — Ирис достал из-за пазухи тростниковую свирельку, положил ее на ладонь и пощекотал пальцем -осторожно и ласково, как муханиного мышонка. Мне даже показалось, что она сейчас выгнет спинку и запищит. - Человек из серединного мира не может оставаться без поручителя. За Муханю поручилась сама Невена, среди людей, я слышал, ее чтят как святую.

   — Ого! — я едва сдержалась, чтобы не присвистнуть. — А я увижу Невену?

   Он пожал плечами.

   — Не знаю. Она редко посещает Стеклянный Остров. Муханьке повезло тогда. Невена любит смертных. Она с ними в родстве.

   — Амаргин говорил, что здесь есть еще люди. Кроме нас с ним. Он Муханю имел в виду?

   — Не только. — Ирис вдруг улыбнулся, да так ярко, что я немного опешила. — Сама увидишь. И услышишь. Его стоит послушать, Лессандир.

   — Кого?

   — Дай-ка руку. Мы пришли.

   Белый олень, что стоял меж колонн, в арке сплетенных ветвей, склонил коронованную голову и отступил назад. Мы пересекли этот последний рубеж — и окунулись в жемчужно-розовый свет. Казалось, сам воздух светился и дрожал от многоголосого говора, от шелкового, лиственного, ветренного смеха, от струнных всплесков, взлетающих над головами толпы. Я мигом потерялась — их было так много вокруг, разных, удивительных, невероятных, болтающих друг с другом, спорящих, стоящих в одиночку с загадочным видом, кружащихся под обрывки музыки, хохочущих, шепчущихся, сидящих на ветвях и на полу, играющих в какие-то игры. Они были везде — все пространство зала, весь его немалый объем оказался наполнен движением, трепетом иритмом.

   — Ирис! — один из них повернулся к нам, тонкий, подвижный, светлый, как водяная струя, белые, впросинь, волосы до талии, черные брови, хрустально-прозрачные глаза. - Где ты бродишь, Королева давно тебя ждет! — и — мне, с легкой улыбкой, как будто мы давно знакомы и виделись только вчера: — Привет, человечка. Повеселимся?

   Не дожидаясь ответа, канул в толпу. Женщина с волосами цвета синего кобальта помахала нам рукой, обросшей соколиными перьями и похожей на крыло. Другая, с желтыми рысьими глазами, в плаще из золотой парчи, жестко улыбнулась, показав острые зубы. Волосы ее были собраны в пышный хвост, а на кончиках ушей чернели меховые кисточки. Кто-то низенький, большеголовый, на мягких кошачьих лапках, прошмыгнул сбоку, мимоходом сунув мне стеклянный бокал с тягучей как меджидкостью. С другой стороны протянулась обнаженная рука и бросила в бокал льдинку.

   — Пей, -велел Ирис, улыбаясь.

   Я сделала глоток, вернее, вдох — это оказалась не жидкость, а сгущенный томный летний воздух, с пронзительной нотой свежести. Сам бокал вдруг треснул сразу в нескольких местах и распустился прозрачным цветком. От неожиданности я выронила его — лепестки со звоном разлетелись по полу и исчезли под ногами гостей.

   — Ирис!

   Цветная толпа — руки, лица, струящиеся волосы, взмахи одежд, извивы лент — расступилась. Я увидела Королеву.

   Она сидела на бортике фонтана, а сам фонтан был приподнят над плоскостью пола, к нему вели широкие ступени из дикого камня. За спиной Королевы возносился к невидимому потолку сумеречно-серый, в лиловых просверках столб, окутанный туманом и золотой взвесью. Края его были размыты и нечетки, и дрожали от напряжения. До меня дошло, что это не вода -это мощный воздушный поток, облачный, грозовой ветер, полный взлетающих искр. Волосы Королевы метались и вились, синие тени пятнали плечи. Руки, нагие как молнии, лежали на дымном серебре подола.

   Ирис, выпустив мои пальцы, припал на колено. Прижал к груди раскрытую ладонь. В другой была свирель; коснувшись пола, она зазвенела колокольчиком. Я спохватилась и присела, растянув юбку. Не слишком ловко — за спиной кто-то хихикнул.

   — Долго же вы плутали, — Королева приподняла бровь, длинную и острую, словно лезвие. — Девочке не далась прямая дорога? — Прищурив глаза, она оглядела меня с головы до ног. — Да, милая, ты из тех, кто никогда не пойдет прямо, если есть, куда свернуть.

   Короткий смешок, в самом дальнем отзвуке которого почудился мне громовый раскат. Королева улыбалась, глаза ее горели сквозь ресницы и жгли мое лицо.

   — Я слышала, как ты попала к нам, маленькая смертная. Чтобы свернуть с ТАКОЙ дороги нужен особый талант, я впечатлена.Что ж, теперь у тебя есть поручитель, и ты можешь удовлетворить свое любопытство, исследуя здешние закоулки. Желаю тебе от души повеселиться. Иди, ешь, пей, танцуй с нами, но прежде, чем тебе придет в голову куда-то свернуть, трижды подумай. А твой босоногий приятель и мой честный Томас будут нас развлекать. Том, — она повернула голову, и я, наконец, разгляделау ног ее, на ступеньках, человека с арфой. — Том, друг любезный, хватит щекотать струны. Я желаю, чтобы вы с Ирисом порадовали нас игрой.

   Человек. Да, точно, это был человек, молодой мужчина, очень красивый. Черноволосый, светлоглазый, кожа его, некогда загорелая, еще сохранила легкий золотистый оттенок. Длинные руки обнимали эбеново-черную арфу, пальцы переплелись на резном украшении в виде оправленного в серебро узла.

   — Здраствуй, рифмач, — приветствовал его Ирис. — Сыграем?

   Арфист не ответил, только кивнул. Ирис тоже сел у ног Королевы, но так, чтобы видеть партнера, поднял свирельку к губам и заиграл — сразу, без каких-либо пробных вступлений.

   Том пропустил пару тактов и подхватил мелодию. Ветер трепал им волосы, по рукам и лицам проносились тени облаков. Волна и блики на воде, канва и золотое шитье, свеча и мотылек, очертя голову летящий в пламя. Так мгновенно, не переводя дыхания, они заполнили собой все пространство, и шум, и смех, и мягкий топот ног превратились в музыку, и даже мое собственное сердце взялось отбивать ее захватывающий ритм.

   Как они похожи друг на друга, эти двое, Ирис и человек-арфист! И дело не только в схожей масти и тонкой кости, и не в том, что оба были музыкантами. Они что-то делали с моей душой, что-то такое, от чего она того и гляди могла отлететь… куда там отлетают смертные души. Они разнились только в одном — Томас, играя, смотрел на Королеву, а Ирис закрыл глаза.

   Праздник взорвался как бутыль с забродившей медовухой. Музыка кружила и волновала множество пар, сияние ламп то и дело заслоняли проносящиеся крылья, перья, цветы, ленты и легчайшие полотнища покрывал. Воздух сделался густ и пьянящ, и казалось, удержал бы в своих ладонях и меня, буде мне вступит в голову подпрыгнуть повыше. Я бы и подпрыгнула, наверное, если бы зал был пуст. Но в зале кружился текучий вихрь, и я снова испугалась своей неуклюжести. Я отступила к какой-то колонне, где и встала, разинув рот. Сотни лиц — прекрасных, удивительных, ошеломляющих, совершенно невозможных, потерявших всякое сходство с человечьими — летели вереницей, рассыпались горстями брызг, перемежались взмахами одежд, парусами плащей, цветным пламенем волос, гирляндами рук и ног, музыкой, смехом, обрывками разговора. Я стояла на краю этого восхитительного варева и чуть ли не плакала. Мне хотелось к ним, мне хотелось домой, мне хотелось умереть…

   — Ага, вот ирисова игрушка! — кто-то уцепил меня за руку. Длинноволосый красавчик с хрустальными глазами. — Пойдем танцевать, малышка. Хватит жаться по углам. Куна, бери ее! Повеселимся!

   Другую руку ухватила золотая женщина с кисточками на ушах. Хохоча, они поволокли меня в круг, и в глазах все слилось сверкающим колесом. Я не чуяла ног, и вообще ничего уже не чуяла, и не помнила себя. Восприятие развернулось веером, в одной плоскости сияло солнце, в другой царила тьма, в третьей вечер зажигал звезды, в четвертой кружились тени, где-то еще многомильная толща воды давила на плечи, а в другом месте ветер сдувал песок со старых развалин, и было еще что-то совсем непонятное, и еще что-то, где нельзя не то что жить, куда и смотреть нельзя...

   Я очухалась на галерее, которая, оказывается, опоясывала зал сверху. Рядом со мной никого не наблюдалось, зато внизу вовсю продолжалось празднество. Ирис и Том играли, ни на что не обращая внимания, к ним присоединились еще какие-то музыканты. Королева же, восседая на своем фонтане, приветливо кивала вновьприбывшей паре. Мужчина — высоченный, смуглый, черноволосый, в черных одеждах - преклонил колено перед своей владычицей. Я узнала его — Вран, волшебник, брат моего Ириса. Женщина рядом с ним, чуть приподняв подол алого платья, изяшно присела и поклонилась. Юная женщина, с золотисто-оливковой кожей, с бархатными глазами лани, с локонами, отливающими павлиньим блеском.

   Человеческая женщина, хотя очень, очень красивая.

   Каланда Моран, в девичестве Аракарна.