Глава 22

   Вода открылась меж дюн, блеснула отраженной закатной зеленью, еще более яркой, чем на небе. Впереди, в полумиле от берега, темным курганом поднимался остров. Я разглядела бледно-лиловые в сумерках скалы и череду сосновых стволов, похожих на турмалиновые друзы. Лимонной долькой висела над островом половинка луны.

   Амаргин же сказал — в полнолуние.

   Но сейчас не полнолуние. Луна растет. До полнолуния еще...

   Амаргин сказал — иди к морю. Амаргин сказал — на берегу тебя ждут.

   Ирис ждал меня на берегу, стоя по колено в волнах седой от росы травы, у самых дюн. Я прибавила шагу.

   — Стеклянный остров, — сказал он.

   Не поздоровался, будто мы и не расставались.

   — Почему стеклянный?

   Он пожал плечами. Полы плаща его намокли и грузно лежали на траве. Ирис улыбнулся, поднял руку к виску, откидывая тяжелые черные волосы. Радужный отблеск скользнул по ним, слюдяной, розовато-сизый отблеск — такой, какой бывает на горлышках лесных голубей.

   — Пойдем.

   — Дай руку. Очень скользко.

   Он взглянул на меня — неожиданно серьезно.

   — Старайся не поскользнуться, Лессандир. Я всегда подам тебе руку. Если дотянусь.

   Мы преодолели сыпучий обрывчик и вышли на берег, на плотный, вылизанный водой песок.

   Отмель голубела, рукой утопленницы спускаясь в сумрак. Среди травянистых прозрачных кустиков, покрытых созвездиями мелких цветочков, щедрыми россыпями мерцали зеленоватые огни. Фосфорное свечение плыло над песком и мягко изливалось в воду. А навстречу ему поднимался серый длинноворсый туман, и, наползая брюхом на пляж, застревал в прибрежной траве.

   Ирис прошел вперед к кромке темной воды. Обернулся нетерпеливо.

   — Лессандир!

   — Иду, иду.

   Я ступила в туман — он был плотнее лежащего под ним песка. Я чувствовала даже некоторое сопротивление, будто кто-то, весь в мягкой сырой шерсти, уперся упрямым лбом мне в голень и не хочет уступать дорогу. Нагнувшись, я коснулась рукой серой перистой плоти — ладонь моя наполнилась волглым текучим мехом, упругим изгибом спины, ластящимся движением большого невиданного зверя. Я запустила в туман вторую руку.

   — Ирис! Иди сюда! Он живой!

   Зеленоватые огоньки парой вспыхнули в серой глубине. Ладонь мою сейчас же вылизал мокрый нежный язык. Длинное тело протащилось сзади, отирая ноги плотным влажным боком. Какой он ласковый! Какой он...

   — Хватит, — сказал Ирис резко. — Прекрати.

   Я выпрямилась.

   — Почему?

   — Он заиграет тебя. Залижет до смерти. Пойдем.

   Ирис почти насильно поволок меня к воде. Только сейчас я поняла, что руки у меня окоченели. Предплечья покрылись пупырышками.

   — Кто это был, Ирис?

   Он дернул плечом.

   — Нэль. Туман.

   Маленькая волна, теплая, как парное молоко, без всплеска легла нам под ноги. Песчаный берег уходил в глубину, ребристый, словно нёбо чудовища.

   Ирис уверенно двинулся к темному острову прямо по воде. Я ощущала стопами все тот же рельеф песчаного дна, но дна под ногами не было, а была лишь прозрачная, полная тени пропасть, поверх которой, словно покрывало, невесть кто накинул тонкую пленку воды. Мы шли в этой воде — по щиколотку, а по колено — в перьях плывущего к берегу тумана.

   Я оглянулась через плечо. Сумерки обесцветили берег, все теперь стало серым — светло-серым, темно-серым и серо-сиреневым. Туман залил весь склон, заровнял обрывчик, затянул низкорослые кустики морской травы, только гнилушки кое-где светились сквозь его рыхлую плоть.

   И — серое на сером — я разглядела, как медленно кружит в тумане большой бесшумный, белесый зверь, играя сам с собой и сам себя ловя за хвост.

   Нэль. Туманный волк.

   Мы шли и шли, я уже устала придерживать подол и уронила его в воду, мы шли и шли, но не могли дойти до острова. Он даже вроде бы и приближался, Стеклянный остров, вернее, приближался, пока я глядела на него, но потом оказывалось, что я смотрю под ноги, или по сторонам, или на Ириса, а остров маячит себе все в той же полумиле и ни на йоту не придвинулся.

   Море и небо сливались впереди зеленовато-золотой вогнутой сферой, словно бы задернутой на расстоянии вытянутой руки тончайшим черным газом; горизонт отсутствовал. Остров парил невесомой темной громадой, лишенный корней, увенчанный друзами сосен, молчаливый, пустой, недвижимый, и было совершенно очевидно, что нет на нем ни замка, ни малого дома, никаких построек, ни единой живой души, ничего на нем нет, кроме скал и сосен, да и те почти не существуют...

   Ирис шел впереди, словно так и надо, без плеска раздвигая еле теплую, легкую, почти неощутимую воду. Шел, словно не по воде, а по воздуху.

   Он шел впереди, а я вдруг поняла, что не могу его догнать, и он точно также как Стеклянный остров — недостижим, неуловим и нереален.

   Я стала отставать. Волной взлетела горечь — как же так? Зачем я иду за ним? Это ведь просто морок, болотный блуждающий огонек, он ничего не освещает, никого не согревает, но манит неодолимо.

   Зачем я иду за ним?

   Ирис обернулся, протянул руку.

   — Не отставай.

   Я еле перевела дыхание. Понадеялась, что он не видит отчаянных слез.

   — Долго… еще?

   Он поглядел на небо.

   — Нет. Не долго. Скоро придем.

   Над островом в зеленом небе висела луна.

   Круглая как монета, только чуть-чуть размытая с левого края.

   — Нет, Хелд. — Короткий смешок. — С меня взятки гладки, ни при чем я. Она мне денежки и передала, а я их на судейский стол высыпал, как велено было. И не называй меня господином, какой я тебе господин.

   — Повадки у тебя господские, вот чего.

   — Брось. Я, было время, господ потешал, в королевские палаты вхож был, вот и набрался красивых манер. Таким как я нельзя иначе, простеца немытого, вежества не знающего, на порог не пустят.

   — Тогда наемничал, поди?

   — Нет. Не наемничал. Лицедей я, не воин. Менестрель.

   — Песенками штоль балуешься?

   — Да какое баловство, помилуй! Менестреля песенки кормят, как волка — ноги. Да и ноги мне тоже ой как надобны. Где свадьба, где похороны, где праздник какой...

   — Ну, ну… А драться против мечника как научился?

   — Ну, мил человек, я же не первый год на свете живу.

   — Да я вот тоже не первый год. Ненамного тебя старше, поди. А вот против мечника от меня толку чуть, даже если самому меч в руку дадут. Не учен потому что. А чтоб с палкой, да супротив меча...

   — Да повезло мне просто, Хелд. Испугался мужик, мы же вдвоем набежали. Не ждал он нас с тобой.

   — Спужался — не спужался, а напрыгнул будь здоров! Я уж решил, все, суши весла, порубит он тебя.

   — Повезло, говорю.

   — Темнишь ты, друг, все одно. Недоговариваешь.

   Ясен пень, недоговаривает. И не скажет ничего, зря ты, Хелд, стараешься. Так и будет мокрым камешком из руки выскальзывать. Нобиль он, Хелд, у него это на лбу написано. А что признавать того не хочет — его право. Это нам с тобой не понять, что за корысть благородному простецом прикидываться. А у него — причины. Возвышенные, и нам с тобой, серой кости, недоступные. Обет у него, Хелд.

   Отстань ты от него.

   — А мечом орудовать кто у нас горазд? — продолжал рассуждать Хелд. — Ну, господ благородных окромя? Наемники с югов. Северяне, которые охранники там, иль тож наемники. Инги разбойные, ежели Найгон да Найфрагир обогнут, да пираты лестанские, это опять с югов. Верно говорю?

   — Верно-то верно. А вот парень тот, с которы мы у дверей дрались — нобиль по-твоему?

   — Да сейчас молодежь какая пошла, ты погляди только! Сынки купеческие моду взяли оружием щеголять. Но ежели такой в драке кого порежет — загребут, как пацана моего загребли, по крупному, малым залогом не отделается. А ежели нобиля порежет, да еще и до смерти — вздернут, на денежку не посмотрят. Вот так-то. Да ты ж у нас молодежь разве?

   — Э… у меня душа молода.

   — Во! А что из ентого следовает? А из ентого следовает...

   Я завозилась и села на кровати.

   — Госпожа наша проснулась.

   Послышался скрип отодвигаемого стула, в просвете опущенного полога мелькнул огонек. Полог откинулся, явив руку со светильником и озабоченную пеплову физиономию.

   — Какая я тебе госпожа… — проворчала я мстительно.

   — Женщина для меня всегда госпожа. — Пепел отдернул занавесь и сел на покрывало. — Ну, как ты? Поспала?

   — Угу. Который час?

   — Ночь. Середина первой четверти. Можешь спать дальше. Мы мешаем?

   — Нет, нет. Сидите тут. Не хочу одной оставаться. Ты мне снотворного, что ли, дал?

   — Нет. — Он улыбнулся. — Просто хорошего вымороженного вина. Будешь дальше спать?

   Я подумала.

   — Пока нет. Есть хочу. Там у Хелда что-нибудь осталось?

   — А как же, — отозвался паромщик. — Полкурицы, колбаска, сыр. Булка есть белая. Винишко, опять же. Вылазь, да к столу присаживайся.

   Столом тут служил большой сундук для белья — комната была спальней, а не обеденным залом. Зеленая шелковая спальня в заколоченном доме, куда Пепел привел нас с Хелдом после приключений в "Трех Голубках". Я выбралась из-под одеяла и уселась прямо на сундук, рядом с разложенной снедью.

   Пепел вернул светильник на "стол" и сказал:

   — Завтра я вас переодену и выведу за ворота.

   — Да уж, — вздохнул Хелд, разливая вино из баклаги в красивые серебряные кубки. — Видать, барышня, придется нам таки уехать. Прознали тут про твое золото.[Author ID1: at Wed Oct 20 12:11:00 2004 ]

   Он протянул мне кубок и посмотрел выжидательно — мол, рассказывай, чего уж там, про свои богатства.

   — Клад это, Хелд, — объяснила я, нисколько не кривя душой. — Старинный клад.

   — Да я понял… Где ж ты его откопала, барышня? На Стеклянной Башне, небось?

   Я взглянула удивленно:

   — Как ты догадался?

   Хелд разинул рот и забыл про вино. Пепел отвернулся, скрывая улыбку.

   — Да ты что? — выговорил, наконец, паромщик. — Правда, что ли? Там и в самом деле клад оказался, на острове-то? Вот, итить, сказки… Золото с Хрустального Острова, что Лавен Странник выкупом за прекрасную Невену отдал! И как же тебе в руки далось енто золото волшебное, а?

   — Да там под водой лаз есть. — Я невинно пожала плечами. — Узкий, темный, но пролезть можно.

   — А как же дракон?

   Я снова пожала плечами. Поглядела на Пепла.

   Вот Пеплу я бы рассказала, что там был за дракон, но Хелда морочить не стоило. Поэтому я смолчала.

   Пепел усмехнулся, покачал головой:

   — Выкупом на Невену? Впервые слышу такую версию.

   — Ну так! Ты, господин, нездешний, небось и не знаешь, как дело-то было промеж Лавеном и Мораном Амалерским.

   — Не знаю, — согласился Пепел. — И как было дело?

   — А так оно и было, что не хотел король Моран дочь свою за чужака-пришельца отдавать, и так и эдак выворачивался, а потом и говорит: "Вот ежели ты, Лавен, насыпешь гору золота в устье Нержеля, да такую, чтобы остров получился, отдам за тебя Невену". А Невену недаром потом святой прозвали, была она хоть и молода годами, но умна и дальновидна, и сказала она Морану: "Жадность никогда до добра не доводила, мой король и мой отец. Сам Господь Бог желает, чтобы стала я спутницей и женой Лавена Странника, не гневи Господа, не иди супротив Его воли, не требуй выкупа за невесту больше должного". Но старый Моран был жаднее тысячи ваденжан, и не послушал мудрую дочь. Открыл тогда Лавен трюмы своих кораблей, да и ссыпал в Нержель все золото, что королева дролери дала ему в награду за помощь. Получилась золотая гора посередь реки. Только не успел старый Моран ни монетки из нее забрать. Как и предсказывала святая Невена, прогневался Господь. Грянул гром, затряслась земля — и взошли вокруг золотой горы каменные скалы, и заперли золото внутри себя. А святая Невена вызвала из моря дракона и посадила его внутри скалы, чтобы дуракам всяким не вздумалось скалу курочить и золото добывать. Вот откуда в Стеклянной Башне клад, господин Пепел. От самого Лавена Странника остался.

   — Не складывается, Хелд, — сказала я. — Две легенды у Стеклянной Башни, и друг другу они противоречат. Где, по-твоему, стоял маяк, с которого святая Невена светила огнем лавеновским кораблям? Он ведь так и называется "Стеклянная Башня", что на нем, на этом острове, тот самый маяк и стоял. И стоял он там до того, как Странник Невену в жены взял.

   — А ведь верно… — задумался Хелд. — Тогда откуда ж там клад?

   — Логично предположить, что золото оказалось там уже хорошо после истории с Лавеном, правда?

   — Погоди, ты про Проклятого Колдуна, что ли, который маяк развалил? Так разве он не за золотом туда лазал и с драконом сцепился, что они там камня на камне не оставили?

   Я почесала в голове. Рассказывать про Изгнанника было как-то невместно, тем более, я сама не слишком много про эту историю знала.

   — Как бы то ни было, Хелд, золото это не волшебное, а самое обыкновенное, человеческое. Драконидское, в основном. Ты же сам его видел, а если снести его к хорошему оценщику, он нам точно скажет, чей монетный двор и когда чеканил эти деньги.

   — Так чьи же они тогда, деньги эти?

   — Наши теперь, — засмеялась я. — Только больше я в пещеру ту не полезу. Страшно там, под водой. Застрять в два счета можно.

   — И не лазь, — заговорил молчавший доселе Пепел. — Хватит того что есть с избытком. Правда, Хелд?

   — А и правда. Мороки от него выше крыши. Мож, оно и впрямь Проклятым Колдуном припрятано, и само проклято?

   — Кто его знает… — Я пожала плечами.

   Разговор пресекся. Я усиленно жевала, Хелд посасывал винишко, Пепел просто сидел, сложа руки, и смотрел на огонь. Меня беспокоил Кукушонок. Как он там, один на темном берегу? Ему же идти некуда, а я так и не вернулась… Еще наделает глупостей...

   Я облизала с пальцев куриный жир.

   — Слушай, Пепел, а ты-то как в трактире оказался?

   Он перевел взгляд на меня и улыбнулся мягко. Лицо его терялось в тени, только руки были освещены — красивые беспокойные руки, правда, малость иссохшие то ли от худобы, то ли от болезни, и опять не слишком чистые. Правда, мои руки сейчас тоже чистотой не блистали.

   Я отломила хлеба, уже не столько ради еды, сколько желая обтереть приставучий жир.

   — Скажешь — случайно?

   Он опустил глаза:

   — Не совсем. Скажу лучше, что искал тебя. Знал, что ты в городе.

   Я вспомнила принцессу Мораг. И спросила с легким раздражением, как и она:

   — Ты что, следишь за мной?

   — Да, — сказал он просто.

   Я не нашлась что ответить. Зато возмутился Хелд:

   — А что тебе наша девочка далась, господин хороший? Виды на ее имеешь или как? Или золота захотелось?

   Пепел только руками развел. Хелд, похоже, уже записал меня в невестки. Расскажу Ратеру, посмеемся. Впрочем...

   Как-то очень четко всплыло в памяти его лицо — широкоскулое, простое, милое, все в веснушках. Глаза его медовые. Губы обветренные. Славный парень Ратер. Да только не по мне ему всю жизнь сохнуть. Не мое имя вывела судьба на его ладони.

   — Чего молчишь, господин хороший? — не отставал паромщик.

   — А что сказать? — пожал плечами Пепел. — Никто не знает, как все сложится. Пока я буду следовать за Лестой, а там посмотрим.

   — Уймись, Хелд, — попросила я. — Ну что ты, правда. Я обещала Пеплу помощь, я от нее не отказываюсь. Пепел, я же не отстану — как вы встретились?

   Паромщик подозрительно на нас покосился и занялся колбасой.

   — Да все просто. Я к трактиру шел. — Певец аккуратно снял ногтем нагар с фитилька. — А тут навстречу Хелд с кульком. Узнал меня.

   — Еще бы не узнать! — буркнул паромщик.

   — Говорит, что к тебе идет.

   — Ага! — подхватил Хелд. — А он мне — ее на улице нет, говорит, в гостинице она, говорит, и так, знаешь, уверенно говорит, прям будто сквозь стены видит… А я говорю — да нет, говорю, обещалась ведь снаружи ждать. А он говорит, как хочешь, мол, но в гостинице она.

   — Вошли мы в двери, тут к нам девочка-прислуга подбегает, дрожит вся, бедняжка. Сказала, что тебя в хелдовой комнате заперли, и псоглавцами пугают. Ну, мы скорее наверх, а дальше ты сама все знаешь.

   — Спасибо, — я поежилась. — Перепугали они меня крепко. Это все из-за того случая… Ну, помнишь, когда на нас напали, тебя поранили еще...

   — Не ходи больше в город, — вздохнул певец. — Хелд прав, может, нам стоит уехать?

   — Нам?

   — Ну да. Нам всем. И тебе, и приятелю твоему, Ратеру, и Хелду. И мне тоже, раз все так криво повернулось...

   Я покачала головой.

   — Не могу. У меня тут… много дел. Я не могу сейчас уехать. Потом, может быть.

   — Да какие дела, когда земля пятки жжет! — снова возмутился паромщик. — Вот споймают тебя, девонька, на кусочки порежут, а потом обратно сошьют, чтоб где клад лежит показала! За золото твое любой душу продаст, будь он хоть Пес Сторожевой, хоть примас андаланский, прости Господи… Поедем, переждем, потом вернемся, через годик-полтора...

   Тут не только в золоте дело, хотела сказать я, но только рукой махнула. Никуда я не поеду, пока Малыша не найду… пока его Амаргин на ту сторону не заберет. Еще Мораг, покушения, обряд, Каланда. Взялся за гуж… Нет, не могу я уехать.

   А потом, вряд ли Амаргин меня отпустит. Может, это очередная сложность, которую мне необходимо преодолеть… мало ли что ему в голову взбредет, ехидне магической. Для него наблюдать как я корячусь — одно удовольствие. Начну ныть — пошлет на все четыре… Зато лекцию заумную прочтет в награду, если жива останусь.

   Холера черная.

   Неожиданно я зевнула. Разозлилась на себя и зевнула еще шире.

   — Иди-ка ты, госпожа моя, сны досматривать, — усмехнулся Пепел.

   — А вы?

   — А мы тоже прикорнем до утра, правда, Хелд?

   — И то дело, — паромщик раззевался вслед за мной.

   — Вы только в другую комнату не уходите, — попросила я. — Постель широченная, все поместимся. А то мне как-то не по себе одной.

   — Не стесним? — Пепел смотрел не на меня, а на паромщика.

   — Ни в коей мере. Широченная, говорю, постель.

   — Я лягу рядом с барышней, — заявил бдительный Хелд. — А ты, господин хороший, на краешке.

   — Да хоть на жердочке, — тут Пепел не выдержал и тоже от души зевнул.

   Полнолуние!

   В зелено-золотом небе медовой кувшинкой цвела луна. Воздух превратился в лунный сок — опаловый, янтарный, тающий, неистово-нежный, оставляющий в горле сладостное, с тайной горечью, с ума сводящее послевкусие. Что-то еще насыщало этот воздух, что-то, находящееся за пределами моего восприятия, отчего упоенно заныло сердце, а душа задрожала, как переполненный тонкостенный бокал...

   Луна! Ровного сияния ее было много, неохватно много, но глаза меня отчего-то подводили, казалось — зрение меркнет, хотя все вокруг было видно с ошеломляющей четкостью. Сумеречное бесплотное золото — лишь малая толика немыслимого света, что оказалась доступна моему человечьему зрению; остальное пронизывало тело тоской и радостью, неощутимым ветром проникало и уносилось прочь, даром расходуя на меня свое волшебство.

   Стеклянный Остров тонко вибрировал под ногами, сообщая всему телу едва переносимое напряжение, и мне мерещилось — сейчас меня просто разорвет на кусочки или же схлопнет, как мошку меж ладонями земли и неба.

   Ирис держал меня за руку, но я еле ощущала его прохладные пальцы: он, Ирис, находился сейчас по большей части там же, где весь этот остров, и весь этот воздух и лунный свет, а здесь, со мной — была лишь тень его, почти бестелесная, почти прозрачная, постоянно ускользающая тень. Эхо, отзвук, небыль, игра воображения...

   Каменные ступени в лунном свете прорастали странным собственным свечением. Стопы не ощущали тверди, лестница текла под ногами, вознося нас выше и выше, к лиловым громадам сосен. Кроны грозовым облаком затмили луну — и тень, как вздох, опустилась на нас.

   В тени пел соловей, четко выговаривая колдовское заклинание, перемежаемое то воркующими, то искристыми трелями смеха. Куда уж больше — у меня и так голова кругом от всего этого колдовства.

   Лес распахнулся будто занавес, открывая сплошь заросшую папоротником дорогу.

   — Ирис… погоди. Мне надо отдышаться, или я упаду.

   Услышала собственный голос как со стороны. Вообще-то я только подумала, что грохнусь, если мы не остановимся, а сказать об этом пока как-то еще не решилась...

   Оказывается, нет — говорю.

   — Лесс?

   Он смотрел мне в лицо, чуть хмурясь. Глаза его плыли где-то над моей головой, далеко, и чуть сбоку — совсем не там, где я.

   — Постоим. Пожалуйста.

   Крепко зажмурилась. Да что ж это такое? Я конечна, как замкнутый круг, мир безграничен, неохватен, он вблизи, рядом, в стороне, он проходит мимо, мимо, мимо, задевая меня лишь дыханием своим, кончиком крыла, пальцами по щеке...

   Пальцами по щеке. Ладонями по плечам. Крепко охватывает локти, прижимая их к бокам.

   — Лесс. Так лучше?

   Держит меня. Перевела дыхание. Разлепила веки.

   Ирис приблизился, вернулся из своего далекого далека, куда мне путь заказан. Почти целиком вернулся. Стал почти осязаем. Светлые серо-сиреневые глаза заглядывали в душу, в них качались камыши, порхали ночные мотыльки, всплескивала легкой волной река Ольшана.

   — Стеклянный Остров, — тихонько проговорил Ирис, — Такое место. Ты привыкнешь.

   — Вряд ли.

   — Ты сопротивляешься.

   — Разве?

   — Конечно. Тебе кажется что ты — запертый дом. Открой двери. Выйди наружу.

   Легко сказать! Я не знаю, где запоры. Где двери я тоже не знаю. Я бы взломала их, честно, но где они?

   — Я хочу к тебе, Ирис!

   — Ну иди. Иди за мной.

   И он удаляется, словно падает в пропасть.

   Я перестала ощущать его ладони, между нами возникла стеклянная стена. Это было тем страшнее, что он стоял вплотную и руки его сжимали мои локти. Вцепилась в одежду у него на груди, пальцы смяли несуществующую ткань, плоть его — лишь порыв ветра, если я сделаю шаг — я пройду насквозь...

   Лбом, грудью, ладонями — в стеклянную стену, с размаху! И еще раз! И еще!

   — Неееет… Не могуууу...

   Со дна пропасти, из полной тени бездны звали его глаза:

   — Ну иди же ко мне. Иди!

   — Не могу...

   — Иди, Лесс.

   — Не получается! Вернись! Побудь со мной, мне страшно.

   — Хорошо. Хорошо. Как ты хочешь.

   Закапываюсь лицом в складки одежды, в расшнурованный ворот, в шелк рубахи. Легкое тепло, горьковатый пресный запах воды, тины, ивового листа. Виском упираюсь в порожек ключицы, под щекой — твердый покатый свод его груди, сердце стучит… Зараза! Сердце стучит, как у нормального человека, часто стучит, громко, зараза...

   Пауза.

   — Пойдем, — сказала я.

   А то у меня опять ум за разум заходит, только уже в другую сторону...

   Отодвинулся. Улыбнулся:

   — Не бойся ничего.

   Когда ты рядом, я ничего не боюсь. Потерять тебя боюсь. Собственно, только этого я и боюсь...

   Проклятье, зачем я тебе?

   Всего лишь — игрушка. Э, пусть игрушка, пусть что угодно, только...

   Папоротники — по колено. Перистая сумеречная прогалина вглубь соснового леса, обрамленная искрами светляков. Колоннады стволов перевиты лентами тумана. Меж стволами колыхалась живая прозрачная тьма, полная шелеста и движения. То ли там ходили пугливые звери, касаясь боками шершавой коры, то ли взмахивали крыльями ночные птицы, поглядывая на нас с ветвей. Над головой зеленая проточина неба стремительно теряла золотой оттенок; из-за спины, со стороны материка споро растягивала свой плащ темная звездная синева.

   И еще раз раздвинулся занавес — сосны расступились и мы вышли на самую вершину холма, словно снегом заметенную лунным сиянием. Волны высокой травы казались сугробами, черные вертикали стоячих камней полосовали тенями лунный снег, а небо за ними густело ночным кобальтом, наискосок перечеркнутое Млечной Дорогой.

   Близость неба была очевидна — луна, огромная как соседний холм, показывала спину из-за края земли. Тело луны изрыто оспинами, складывающимися в улыбку. Оспины ее напоминали отверстия в теле свирели, и неоглядное пространство переполняли переливы неслышных нот, выдыхаемых ночью.

   Свет луны легок как разбавленное вино. В воздухе — терпкость и неистовство, и еще пропасть всего того, что я не чуяла, но каким-то шестым чувством знала, что оно есть и оно действует на меня.

   На вершине одного из камней сидел филин.

   Он повернул кошачью голову, следя за нашим приближением, и я вдруг поняла, что это не филин, и что голова у него в самом деле кошачья. Узкие глаза горели зеленью.

   — Кто это, Ирис?

   — Это камана.

   — Камана? Такая же, как у верховного короля на гербе?

   — Наверное. — Ирис пожал плечами.

   Камана переступила когтистыми лапами, боком перебираясь на край камня. Распахнула совиные крылья, и ее вдруг бесшумно снесло вниз разлапистым кленовым листом. И повлекло — низко, над самой травой, до темной стены леса, где косматая хвойная тьма проглотила ее. Из мрака донесся печальный кошачий крик.

   Ирис потащил меня вперед, но я не могла оторвать глаз от сосен, скрывших чудесную тварь. Лавен Странник некогда начертил на своем гербе птицу с рысьей головой, каману-посланницу. Вот уж не думала никогда, что увижу ее въяве

   — Королева.

   Вздрагиваю от рывка — Ирис прибавил шагу.

   Между двух камней, перекрытых третьим наподобие ворот, сгустилось снежное сверкание. Высокая статная фигура, прямая, словно луч, в медлительном вихре переливающегося серебра. Едва проступающие очертания змеино-тонкого тела, летящие волны пепельных волос, лицо будто ледяное лезвие, жадная жесткая улыбка, глаза ярче лунного света.

   — Моя королева.

   Ирис упал на колено. Я опустилась рядом с ним в белую от луны траву; по левую руку угольным провалом протянулась тень гигантского камня.

   Королева не отбрасывала тени. Королева сама — источник света, хрустальная ваза, ледяной меч, холодный, свернувшийся жгутом ветер. Плоть ее почти прозрачна. Сила ее пугала даже малой частью своего присутствия.

   — Королева. Эта смертная — моя. Я ручаюсь за нее.

   -Да, мой милый.

   Воздух складывал слова сам из себя. Королева улыбалась отстраненной, нежной, алчной улыбкой. Она глядела на меня, и в то же время мимо. Улыбающиеся губы ее были неподвижны.

   — Я приглашаю тебя, Ирис. И тебя, смертная. Будьте моими гостями.

   Сияние свилось в изломанную сизую молнию, пляшущую меж камней, будто слетевшую с неба и не желающую войти в землю — и вдруг рассыпалось тончайшей звездной пылью, пеплом оседая на непотревоженной траве.

   — Проход открыт, — хрипло сказал Ирис. — Вставай, Лесс.

   Из меня сделали парнишку. Правда, для этого мне пришлось перебинтовать грудь, платье заправить в широкие холщовые штаны, натянуть поверх совсем уже необъятную рубаху, плечи которой сползали аж до локтей, а рукава болтались до колен. Ну, рукава-то я подвернула, а вот ворот, хоть и зашнурованный, сползал то вправо, то влево, открывая белый сверкающий шелк. Поэтому изнутри ворот подкололи двумя драгоценными фибулами; те, что попроще оказались слишком большими. Кроме того, Пепел выстриг мне челку, падающую на брови, а все оставшиеся волосы подобрал под бесформенную войлочную шляпу с обвисшими полями, которая наоборот, оказалась несколько тесновата, ее пришлось подпороть. В довершении всего Пепел велел мне разуться. Осмотрел босые ноги, покачал головой и велел пойти в гостиную и залезть в камин, где хорошенько потоптаться на старой золе.

   В итоге из меня получилось изрядное пугало.

   Над Хелдом особых расправ учинять не стали, только заставили влезть в одежду настолько грязную и рваную, что он сейчас же превратился в нищего. Его тоже разули, одежду и сапоги завязали в драный узел. Пепел соскреб со светильника немного жирной гари и мизинцем прорисовал на паромщиковом лице морщины, складки у губ, затенил глазницы, добавил под глазами мешки, мазнул по вискам — вместо паромщика на нас глянул древний, хотя еще крепкий старик. В довершении всего художник вернулся ко мне, запачкал щеки и возле рта, растер все это рукавом и остался очень доволен.

   Пепел погонял меня немножко по комнате — приподними плечи, ссутулься, шагай широко, в развалочку, руками размахивай — и компания нищих (для пущего колорита наш храбрый лицедей вручил паромщику свою палку) без препятствий пересекла город.

   Но только когда ворота и порт остались позади, я вздохнула свободнее.

   Ратера на месте не оказалось. Лодки тоже. Мы нашли маленькое костровище на песчаном бережке и примятую охапку тростника, на которой Кукушонок, видимо, провел ночь. Хелд заявил что лодка, скорее всего, спрятана в камышах, и вызвался ее отыскать. И довольно быстро отыскал. Но Ратер как сквозь землю провалился.

   Этого я в общем-то и ожидала. Мы вышли из Амалеры где-то шестую четверти спустя после открытия ворот, когда людей на улицах становится больше. Кукушонок, вероятно, успел пройти в город до нас, и сейчас шлялся по площадям и весям, рискуя быть схваченным.

   — Вам придется вернуться и найти его, — сказала я.

   Хелд оперся на палку и нахмурился.

   — Тогда ты сиди здесь и жди нас, барышня.

   — Мне необходимо отлучится. Но я вернусь на это место. В город не пойду. Мне нужно в Соленый Лес.

   — Что ты там потеряла?

   — Одного моего друга. Он сейчас в лесу, совсем один. Ратер его знает.

   Хелд начал было спорить, но Пепел неожиданно пришел мне на помощь:

   — Пусть госпожа делает, что сочтет нужным. Пойдем, Хелд, нам надо успеть отыскать парня. Он сейчас в большей опасности чем Леста.

   — Удачи, — сказала я.

   — Удачи, — ответили мне.

   * * *

   Некоторое время я шла по дороге, навстречу телегам, всадникам и пешим, потом свернула и углубилась в холмы.

   День был так себе — тучи, не то чтобы обещающие дождь, но плотные и низкие. Ветер с моря, с севера, опять же — не слишком холодный, но уже никак не летний.

   А лето, похоже, кончилось. Насовсем. Даже не верилось, что еще несколько дней назад жителей Амалеры мучила жара. Остывшая земля холодила пятки, вызывая печальную уверенность в том, что теперь уже все, тепло ушло, ушло надолго, и до следующего мая не вернется, и ближайшие месяцев восемь, а то и девять, нам придется как-то сосуществовать бок о бок с утомительным холодом, дождями, снегами и морозами.

   Но прежде чем листья облетят, пройдет сентябрь, и половина октября, а за это время надо постараться привыкнуть и смириться… Ну подумаешь — зима. В первый раз, что ли?.. Переживем. Мы все переживем. Мы такие...

   Ладно, давай думать, что у нас есть, и что с этим делать.

   У нас есть две версии покушений. Первая — кто-то не хочет, чтобы Мораг прошла обряд и сделалась настоящей эхисерой. Кого-то это пугает настолько, что выход он видит в смерти принцессы.

   Вторая версия — этот "кто-то" не кто-нибудь, а Вран, и покушения не являются покушениями, а… черт его знает, чем они являются. Райнара, конечно, впала в маразм и ослабела, но все равно осталась чародейкой. И в ее бредовых словах вполне может таиться истина. Или доля истины. Нет, Райнару скидывать со счетов рано, но доказать ее версию невозможно… разве только поговорить с Амаргином, но еще не факт, что он захочет отвечать или вообще что-то знает об этом.

   Стоп. Есть еще одна версия. Совмещающая первую и вторую. Я предполагала сперва, что кто-то в свое время убил Райнару и Каланду, а теперь охотится на Мораг. Почему бы этому "кому-то" не свести Райнару с ума, таким образом обезвредив. И, кстати говоря, это ответ на вопрос — почему за Мораг началась охота именно сейчас, а не раньше, ведь она в любой момент могла пройти обряд и превратиться в могущественную волшебницу. Дело в том, что раньше ее тоже пытались свести с ума! Ибо что такое эти ее бесчинства, это "выворачивание наизнанку", как не временное помешательство? Но у Мораг крепкая голова и отличные мозги — у этого "кого-то" просто не вышло сделать ее окончательно безумной. Не вышло! Поэтому он пустился во все тяжкие и затеял убийство.

   Ага! Это уже похоже на правду!

   Но. Повторяю вопрос — почему "кто-то" решился на убийство сейчас, а не раньше? Почему он, два десятка лет (или больше, или меньше, не важно) планомерно сводил принцессу с ума, а на убийство пошел только сейчас, причем в спешном порядке?

   Как говорит Хелд — что из энтого следовает? А из энтого следовает, что сейчас у принцессы появился дополнительный шанс пройти обряд. Настолько явный, что...

   Ищем шанс. Что может быть этим шансом? Где-то всплыла книга? Не та, что у безумной Райнары под подушкой, а настоящая? Или появился человек, способный провести обряд? Неужели это...

   Я?

   Неужели — я?

   Так. Когда было первое покушение? Я уже вернулась из Сумерек или нет?

   Когда? Холера черная, почему я не додумалась спросить, когда была возможность?

   Погоди, погоди… Ютер об этом говорил. Он говорил — неделю назад. Он говорил "неделю назад" в ночь Святой Невены.

   Да. Сходится. Где-то именно в это время я и вернулась.

   Ничего себе! Вот это скорость, вот это действенность! Хотя, если это Вран… Значит так: если это Вран, то все складывается. Если это не Вран, то чародей, который пытается вывести Мораг из игры, обладает способностью просто насквозь видеть. Он узнает обо всем мгновенно, как только происходит какое-то событие. Я знаю только одного такого чародея-человека.

   Амаргина.

   Я остановилась на неудобном скользком склоне. Ноги сейчас же поехали вниз.

   Ну вот, додумалась! Ну, спасибо, дорогая голова, мне от этих мыслей сразу все стало ясно и понятно, и, главное, легче на сердце.

   Амаргин, это опять твои заморочки? Опять опыты над несчастной ученицей или кем там я являюсь… Э-э, стой. Ты хочешь сказать, что Амаргин двадцать лет издевался над принцессой, а до того убил Каланду и лишил разума Аму Райну? Никогда не поверю. Слишком это для него… злобно, что ли? Бесчеловечно? Он — не Вран, который бесчеловечен по природе. Он, конечно, издеватель и насмешник, но он не убийца. Да и зачем ему бояться какой-то новой молодой волшебницы? Как бы она не оказалась могущественна — Амаргина ей не переплюнуть. Ближайшие триста лет — не переплюнуть. Как, собственно, и мне...

   Тогда это и неВран. По той же причине. Слишком долговременный это процесс — Каланда, Райнара, Мораг… возиться, колупаться… Хотя, что для Врана время? Может, он ото всех них что-то брал, как взял от принцессы, и в итоге — смерть, безумие, и еще раз безумие… почти...

   Нет, про Врана думать — голову сломаешь. Не понимаю я его логики. Нет у него логики — человеческой. Да и вообще я как-то не заметила, чтобы его интересовали люди.

   Ладно, возвращаемся к тому, в чем хоть как-то возможно разобраться. К версии о шансе. Если я — шанс Мораг, то мне следует поспешить. И опередить охотника. Опередить!

   Как?

   Оказалось, что я стою на бережку какого-то ручья. Огляделась. Ложбина между холмами, болотистый ручей, заваленный деревьями, крапива, ежевика… Здрасте, забралась! Как вылезать-то отсюда намерена? И где я вообще нахожусь?

   Ладно, посижу вот тут, на коряге, отдохну маленько, потом обратно полезу.

   Опередить охотника. Найти описание обряда и провести его. Какая-то жертва для этого нужна. Не кровавая, слава Небу, какая-то другая. Что за жертва? Где ее искать?

   Вспомнить. Вытрясти, черт побери, обряд из Райнары. Сымитировать свадьбу… чего она вообще привязалась к этой свадьбе? Объявить Мораг мертвой? Ждать "вороненка"?

   Бред несет Райнара. "Кто-то" узнает все сразу, как только оно случается. Вряд ли его удастся обмануть.

   Рассказать Амаргину, может, посоветует?.. Пригрозить Райнаре ножом? Разыграть сцену, что мол убью Мораг, то есть Каланду, если не скажешь в чем обряд состоит?

   Эх, Каланда, ну почему ты умерла? Госпожа моя добрая, как же тебя угораздило? Ты бы сказала, помогла дочери родной, спасла бы ее...

   Мертвые не говорят?

   Не говорят? Это с людьми они не говорят, хотя ходят слухи… есть способы. У меня тоже есть способ. Каррахна, у меня есть способ! Есть!

   Ты слышишь, убийца? Слышишь, проклятый?

   Слышу.

   Меня аж подбросило на ноги.

   — Кто здесь?

   Я. Я слышу тебя. У тебя есть способ. Какой, Лессандир?

   Я заозиралась. В зарослях грустно, глухо шумела листва. Журчала вода — тоже грустно и глухо. По воде кружил желтый лист, цепляясь за ветки.

   Лесс. Извини. Ты очень громко думала. Похоже, я неловко пошутил.

   — Эрайн?

   Лесс.

   — Где ты? Выходи!

   Нет.

   Пауза. И еще раз, гораздо тверже:

   Нет.

   — Почему? Я пришла за тобой. Я искала тебя. Выходи, Малыш.

   Нет. Прости, но я… не доверяю себе. Пока.

   Чудовище, по глаза заляпанное кровью, остервенело пляшущее на лошадином трупе. Ошметки плоти, летящие в разные стороны. Предсмертный визг. Сверкающий веер лезвий, наотмашь шаркнувший Мораг по лицу...

   Да. Поэтому.

   — Эрайн, что это было?

   Это был… не я. Это был Дракон.

   — Дракон?

   Он во мне сейчас. Мы с ним… одно целое. Теперь так — или он, или я.

   — Откуда он в тебе взялся?

   Он не взялся. Он всегда был. Это я взялся.

   — Ты оказался в теле чудовища?

   Не совсем так. Я еще не понял. Знаешь, Лесс… Не ходи пока ко мне. Я должен с этим справиться. Один.

   "Он сказал — ты должна все сделать сама, и мне нельзя помогать тебе. Он сказал, очень важно, чтобы ты все сделала сама."

   — Погоди. Амаргин говорил, что вы учились вместе у этого… у Стайга. Ты… ты еще ученик?

   Да. А Геро уже нет?

   — Нет. Он давно не ученик. И Вран тоже. Амаргин сказал, ты очень долго спал в подземном озере, и у тебя сместилось время.

   Вот оно как… А где Стайг?

   — Он сражался с Изгнанником и погиб. Мне сказали… погибли все, кто участвовал в этой битве.

   Все?

   Пауза.

   И Королева?

   — Нет, Королева жива. Я видела ее. Она жива.

   Изгнанник… тоже? Он мертв?

   — Мне сказали, что да. Полночь не выпустит его.

   Пауза. Желтый лист застрял в торчащих из воды голых ветках. К нему на помощь спешил собрат.

   — Эрайн?

   Я здесь. Да, я понял. Все погибли. Стеклянной Башни больше нет. Я слишком долго спал. Все изменилось.

   — Стеклянная Башня стоит!

   — Теперь это просто куча камней. Ворота сломаны. Стайг… Шелари… Черный Лис, Ибур Тополь, Чайка… никого из них больше нет. Мальчишки взрослые стали. А я… все еще ученик. У которого нет учителя.

   — Эрайн. Что будем делать?

   Ничего. Тебе ничего не надо делать. Я должен справиться сам. Это… мое испытание.

   — Амаргин велел не спускать с тебя глаз. Малыш, тебе надо вернуться в грот. Амаргин придет и отправит тебя домой, в Сумерки.

   Геро так сказал?

   — Ну… я так думаю. А как же иначе?

   Как угодно, Лесс. Вряд ли он вернет меня домой. Дело в том… дело в том, что я сам должен вернуться.

   — Почему?

   Неожиданно засвербело в горле — короткий горький смешок.

   Ты и впрямь зеленая. Совсем зеленая.

   — Пусть зеленая. Объясни мне, раз я зеленая. Почему Амаргин не вернет тебя домой?

   Потому что я этого хочу. Маг никогда не выполнит желание ученика. Ученик на то и ученик, чтобы учиться самому исполнять свои желания. Советую запомнить это и принять к сведению. На будущее.

   Я уныло покивала. Эту закономерность я уже ощутила на собственной шкуре. Волшебник! Смотри и завидуй. Отличный стимул для учебы. Или для стуканья головой об стенку.

   — Эрайн, тебе все равно следует вернуться. Тебя видели в лесу. Тебя будут преследовать.

   Я постараюсь не попасться. Буду осторожен.

   — А если тебя убьют?

   Значит, я проиграл.

   — Что за дурацкий настрой? Я не хочу, чтобы ты погиб!

   Думаешь, я этого хочу?

   — Вернись, пожалуйста! Я привезу тебе из города любую еду! Сколько попросишь. Какая тебе разница, где сражаться с драконом? Там ты хоть в безопасности будешь.

   Нет. Я не вернусь. Не упрашивай.

   — А если ты кого-нибудь убьешь? Я понимаю, что не нарочно, но если...

   Зубы стиснулись. Сжались кулаки. Вспышка раздражения, тотчас поспешно задавленная.

   Убиваю не я.

   — Малыш, не передергивай. Ты знаешь, о чем я говорю.

   Я не собираюсь позволять ему взять верх. Я сильнее его. Должен быть сильнее. Он поймал меня врасплох. Больше это не повторится.

   — Но ведь ты не можешь дать слова...

   Молчи. Не желаю об этом разговаривать.

   — Я обещала...

   Но я не обещал.

   — Я боюсь...

   Опять смешок.

   Овладей своим страхом. Маг должен держать страх в узде. Учись.

   — Ты смеешься!

   Лесс, я уже прошел твой путь. Я, конечно, не учитель, но я не сделаю того, что ты хочешь. Иди домой. Я найду тебя, когда мое испытание закончится.

   Я вскочила с коряги и решительно полезла в крапиву.

   — Мне это не нравится! Где ты? Я сейчас до тебя доберусь!

   Иди домой.

   — Эрайн!

   ...

   — Эрайн!

   Молчание. Ни шороха, ни всплеска, был — и не стало. Может, он и не ушел никуда, а так и остался сидеть в своей захоронке — да поди найди его в этих зарослях...

   — Ладно, я уйду! Только ты — самодовольный гордец! Ты думаешь только о себе! Тебя не волнуют люди, которые могут пострадать! Которых ты можешь загрызть, мантикор! Знаешь, что ты сделал с принцессой? Знаешь? Ты не волшебник, ты чудовище! Он сильнее дракона, подумать только. Да ты сам и есть дракон! Дракон! Дракон!

   Тишина.

   Два желтых листа застряли в ветках на поверхности темной воды, дрожа под напором течения. К ним на подмогу спешил третий.