Глава 19. Вещие сны с четверга на пятницу сбываются в субботу

Минск встретил нас прохладой и свежестью Зелёного Луга. Мы оказались в парке недалеко от гостиницы "Агат". Надо же, вон куда туманную воронку поставили, совсем рядом с рекой. Вечер мягко кутал деревья в сумрак, солнце уже зашло и светило из-за далёких высоток оранжевым заревом. Завтра будет ветер. А сегодня ещё тихо.

От этой мысли меня зазнобило. Ещё тихо. Пока. Никто ничего не подозревает. Возможно, в городе участились случаи исчезновения людей, но никто не связал это с роскошным офисом процветающей фирмы на верхушке Роял Плаза.

Я обернулась на нашу маленькую группу. Замкнувшийся в молчании Агей, нервно поправляющий очки Захар, радостная и восторженная от всего Света, сосредоточенная Яна. И я, ведьма-недоучка, отчаянно делающая вид, что мне не страшно. Шок, а не команда. Дала бы сказала "боевые Чебурашки"...

— Ну, что теперь? — подал голос студент. Я тихонько вздохнула. Опять мне надо что-то решать, так как мой личный волк молчит, как пень.

— Надо найти место для ночёвки, — я обвела взглядом лесопарк, — а с утра начнём действовать.

— А где ночевать будем? — в упор спросила Яна и быстро принюхалась к воздуху, повела носом до реки и кивнула: — Это гостиница?

Мельком глянув на "Агат", я махнула рукой:

— Денег нету. Сейчас что-нибудь придумаю.

В крайнем случае можно тайком пробраться в общагу. Каникулы, там сейчас пусто. Или устроиться в парке на скамейках. Но это вызов нашей доблестной милиции. А с ней лучше не связываться...

Ноги сами несли меня по улице. Я заметила это только у "Беларусьбанка". Почему мне кажется, что я здесь уже была? Вроде, меня никогда в этот район не заносило. А тут… Такое впечатление, что раньше здесь было другое учреждение. А чуть дальше магазин. В сознании возник чёткий образ булочки с маком. Именно в этом продуктовом были самые вкусные в моей жизни булочки и пряники… Мама всегда покупала их и разрешала есть по дороге домой.

Домой?

Я остановилась как вкопанная и приложила руку к груди, пытаясь унять быстро застучавшее сердце. Да, здесь всё изменилось, но я была здесь раньше. Чуть ли не каждый день. С мамой. Ощущение большой прохладной ладони в моей потной ладошке. Солнечный день и запах горячего асфальта, плавящего шины. Вкус мака на языке. Вот я и вернулась...

Обернувшись к группе поддержки, молча и непонимающе следовавшей за мной, я объявила дрожащим голосом:

— Кажется, я знаю, где мы проведём ночь.

— У тебя здесь знакомые живут? — наконец подал голос Агей, и я улыбнулась ему персонально:

— Лучше! Пошли, пока я след не потеряла.

В том, что это именно след, я уверена не была. Но как-то надо было назвать то чувство, которое вело меня не хуже собачьего нюха вглубь дворов, мимо подъездов с кодовыми замками, мимо детских площадок под сенью раскидистых лип. То и дело приходилось останавливаться и прикрывать глаза, чтобы удостовериться, что я иду, куда надо. Последние метры я прошла вслепую, только на ощущении следа, а может быть, эмоции, и остановилась перед запертой дверью.

Кодовых замков раньше не было. Тупица я. Чего припёрлась сюда? Наверняка в моей бывшей квартире люди давно живут и знать ничего не знают о предыдущих жильцах! За спиной у меня взволнованно дышали четверо. Какая идиотская идея вести их сюда...

Света деловито отодвинула меня от двери и принялась изучать панель с кнопками. Потом набрала ноль и две цифры. Панель молчала. Света прищурилась и повторила попытку без нуля. Тишина. Она набрала три случайных цифры, и внутри что-то запищало. Я жестом спросила, что она делает. Света так же жестом успокоила меня, мол, прорвёмся. Из динамика внезапно раздался хрип:

— Кто там?

— Я, — ничуть не смутилась Света.

Дверь зажужжала в районе замка, и кинетичка нагло потянула её к себе:

— И вуаля!

— Что это за магия? — деловито поинтересовался Захар. — Это формула пароля?

— Это беспечность людей! — подмигнула ему Света и повернулась ко мне: — Веди дальше!

В подъезде было прохладно, сыро и пахло кошачьим туалетом, несмотря на открытые форточки. Лифт оказался нерабочим — на нём висело коряво написанное от руки объявление: "Сломался". Мы пошли наверх по лестнице. Я совершенно не помнила, на каком этаже жила, а след отчего-то оборвался. Пришлось подолгу задерживаться на каждом пролёте перед маленькими внутренними коридорчиками и прислушиваться к ощущениям. Надеялась, что нечто подскажет. И, поднимаясь на новый этаж, постепенно теряла надежду...

Мы взобрались уже на седьмой. Я кляла себя на чём свет стоит, молча, естественно, а потом вдруг устала. Устала от поиска и от жизни вообще. Мне жутко захотелось сесть на потёртый половичок у правого коридора. Посидеть минут пять с закрытыми глазами, отдохнуть… Рука сама легла на ручку двери. Поцарапанный металл согрел пальцы, засветился зеленоватым, и ручка подалась под моей ладонью. Света отреагировала сдавленным охом, а Яна толкнула её в бок:

— Чего вопишь? Это замочная настойка!

Мне захотелось профейспалмить. Шлёпнуть себя ладонью по лбу. Но я сдержалась. Ты дура, Лада Яцкевич! Конечно, мама закрыла двери магией! Наверняка, квартира стоит запертой уже тринадцать лет. Никто не смог открыть её… Какие к чертям новые жильцы? Ведь я осталась в ней прописана! Знала бы раньше — ни за что не осталась бы в общаге!

Мы столпились в закутке с двумя дверями, с одной стороны заставленном разным барахлом и вонючей обувью. Логически рассудив, что та дверь не наша, я поднесла пальцы ко второй — обитой уже немодным дерматином с золотистыми заклёпками. В детстве я любила их пересчитывать, и мама всегда хвалила меня, услышав правильную цифру… Под моей рукой кожзаменитель вдруг затуманился и расцвёл по всему периметру нежно-зелёной вязью рун. Защита признала меня. Нажав на ручку, я собралась войти в квартиру, но Агей неожиданно придержал меня:

— Ты уверена, что там нет ловушек?

— Если и есть, я их найду, — буркнула я. — А вам лучше подождать здесь.

— Соседи могут милицию вызвать, — осторожно возразила Света. Чёрт, а ведь она права!

— Ладно, но держитесь за моей спиной, — велела я и всё-таки ступила на порог.

Наши настороженные усталые рожи мгновенно отразились в громадном зеркале. Я зажмурилась, схватившись за амулеты. Ещё секунда — и Дала радостно замашет мне, как раньше, когда мы возвращались из магазина или поликлиники… Но Далы больше нет… Она в Нави, с мамой и с противным Велесом. У меня остался только её амулет и эти зеркала, в которых я всегда буду надеяться увидеть улыбку близняшки...

Агей, вошедший следом, сосредоточенно нюхал воздух. Яна тоже фыркала сзади. Такой дуэт сторожевых волков. Ловушек не было, я и так это знала. Разве что в сейфе, где мама хранила свои безделушки и документы, но больше от меня, и я ещё в детстве научилась обходить защиту. Поэтому я просто прошла на середину комнаты и огляделась.

Зал и детская. Родители спали здесь, на раскладном диване, а у меня была тахта, застеленная простынёй в крупные цветы и поверх — покрывалом с лисичками и медвежатами. И ещё у нас с Далой был ночник в виде грибка, мы рассказывали друг другу сказки от лица волшебной гусенички, которая в нём жила… Сердце защемило от нахлынувших воспоминаний. И я нащупала в кармане флакончик Олены. Сейчас решусь, выпью зелье. Узнаю, что же произошло на самом деле, отчего я попала в интернат, отчего два года оказались вычеркнуты из моей памяти...

Я достала пузырёк из кармана и уже приготовилась вытащить пробку, как с кухни донеслось громкое и обиженное:

— А кушать-то нечего!

Света. Со вздохом сунула флакончик на место и заглянула в маленькую уютную, но очень пыльную кухню. Всё осталось, как в детстве: холодильник в самодельной нише, тёплые неокрашенные доски полок и посудного шкафчика, милые занавесочки, совсем как в Избушке на курьих ножках. Самобранки вот только нет… А жаль. Потому что за тринадцать лет холодильник загнулся вместе со всеми продуктами, судя по запаху, там даже зародилась собственная жизнь. Картошка в берестяном коробе в углу кухни смахивала на сморщенные чёрные камни. Только специи в модных когда-то квадратных жестяных банках в горошек ещё пахли специями, но слежались в ископаемое.

Света смотрела на меня жалобно, то и дело сглатывая слюну. Агей перебирал картонки в шкафчике в поисках съестного. Я растерянно покрутила головой:

— Денег у нас… В сейфе есть, конечно, но это старые деньги, их у нас не возьмут...

Захар деликатно кашлянул и с глухим стуком поставил на стол замотанное в полотенце… нечто. Я хлопнула себя ладонью по лбу. Без слов. Вот балбес! Так и не расстался с горшком, стыренным у Рамона! Только что в нём варить? Если это не...

— Захар, это то, что я думаю?

Студент довольно улыбнулся, как кот над сметаной:

— Я же говорил, что пригодится! А некоторые нунукали, понимаешь!

Он развернул полотенце. Все сгрудились вокруг стола, толкаясь плечами и заглядывая в пустой горшок. Захар снова откашлялся и торжественно произнёс:

— Горшочек, вари!

— Что? — удивилась Света, а Яна презрительно фыркнула:

— Каша, фу! Мяса бы...

Агей хлопнул Захара по плечу, да так, что бедняга аж присел:

— Молодчина, студент! Курс выживания проходил, что ли?

А я неотрывно смотрела на дно горшочка, где совершенно ниоткуда появилась каша — пшеничная с молоком, распаренная и вкусно пахнущая печью и дымом. Она росла и ширилась, как сгусток инопланетной жизни. Вот уже и полгоршка, вот каша подбирается к краям, словно пыхтя от натуги и вздыхая пузырями. И только громкое: "Горшочек, не вари!" заставило её разочарованно замереть.

Очнулись мы от звона тарелок — Света деловито вынула их из посудного шкафчика и принялась протирать чистым вафельным полотенцем. Группа поддержки по-резвому расхватала кашу из горшочка и принялась молча глотать. А мне хватило и двух ложек. Нет, каша была зачётная: сладкая, идеально разваренная и заправленная маслицем, но на душе скреблись большие полосатые кошки. То ли квартира так подействовала, то ли зелье в кармане жгло...

Я оставила всех в кухне и прилегла, не раздеваясь, в зале на диван. Тот самый, где спали каждую ночь мои родители. Растянулась во весь рост. Со мной всё ещё была Жаннина магическая книга, я положила её на грудь, обняла покрепче — пусть служит путеводной нитью в лабиринте воспоминаний!

Закрыв глаза, проглотила горькую до боли в языке настойку. И, только сейчас, отрезав все пути к отступлению, по-настоящему испугалась: а вдруг Олена была права, вдруг я узнаю нечто, что навсегда изменит мой мир? Вдруг мама с папой были совсем не такими, как я их представляла? И я просто-напросто загнала плохие воспоминания в самый дальний уголок мозга, заперев на ключик...

… Ночник светится тусклым пятном на прикроватной тумбочке. В квартире тихо, только размеренно и громко тикают большие круглые часы в зале. Свечи. Их много. На столике, на подоконнике, на полу у кровати. Но света они почти не дают, лишь мерцают крохотными огонёчками, как светлячки. Мама, закутанная в тёплую пушистую шаль, сидит рядом со мной, держит за руку и шепчет непонятные слова. Прислушавшись, я разбираю только несколько строф: "Туманом запутаю, снегом укутаю, звездой укрою, от всего мира скрою..."

У мамы строгое лицо. Обычно она такая добрая и всегда улыбается, но сейчас… Строгая и решительная. Я что-то натворила? Неужели она сердится на меня или на Далу?

— Мама...

Она не отвечает, продолжая бормотать.

— Мама, мне страшно!

Её лицо вмиг теплеет от улыбки, мама наклоняется ко мне, и сухие прохладные губы надолго застывают на щеке. Потом я слышу торопливое:

— Ничего не бойся, доченька! Теперь всё будет хорошо. Спи.

… В машине немного трясёт, но глаза у меня слипаются от усталости. Мы возвращаемся с катка — я, мама и папа, даже Дала смогла пойти с нами! Я придумала способ выносить ее из дома — в маленьком зеркальце! Мы накатались до изнеможения, папа выпил в буфете три кружки пива, поэтому машину ведёт мама. Пока я дремлю, родители вполголоса переговариваются и смеются чему-то. Шум мотора убаюкивает. Мама отлично водит машину...

Что-то неуловимо меняется в один момент, и я не сразу осознаю, что именно. Чьё-то присутствие жарким всполохом проникает в моё сознание. Кто-то страшный приближается к нам. В панике я стискиваю зубы и зову маму. Но она уже заметила. Машина ускоряет ход. Мы не едем — летим! Мамин затылок напряжён, папа тихо рычит ругательства. Тихо — чтобы не напугать меня. Безотчётно оглядываясь по сторонам, я вижу их издалека — тёмные огромные птицы стремительно приближаются. Мы на трассе одни. Ни машин, ни домов. Только деревья… И ужасные птицы! Они больше меня! Они гигантские! И злые, я чувствую их ненависть!

— Давай я поведу! — кричит папа. Мама тоже кричит:

— Не успеем поменяться! Я оторвусь!

Паника...

Удар...

Скрежет когтей по крыше машины...

Крик...

Кричу я. От ужаса.

А потом мы летим, кувыркаясь, в сторону… Машина болтает меня вниз и вверх, а я захлёбываюсь криком и замолкаю...

Мама не двигается. Папа шевелится и пытается выбраться из машины. Дверцу заело, он вышибает стекло локтем и лезет наружу. Мельком оглядывается на меня, и я вижу в его глазах бессильную ярость, отчаянную решимость.

— Папочка… Мама...

— Тш-ш-ш, медвежонок, — бросает мне папа. — Что бы ни случилось, молчи и не шевелись!

Я крепко зажмуриваюсь. Так лучше. Так не страшно… Когда не видишь… Но долго не выдерживаю — папа там, снаружи, против злых птиц совсем один!

Огромный медведь и три жуткие птицы с кожистыми крыльями на снегу. Белое, чёрное и красное… Красное — это кровь. Папа дрался, раскидывая напавших тяжёлыми лапами. Но они одолели его. Я отстёгиваю клапан ремня дрожащими, задубевшими пальцами. Я хочу к маме. Мама меня защитит.

Но она не шевелится. Она уже не тёплая и пахнет совсем чужим запахом. Её уже здесь нет, я остро чувствую одиночество… Папы тоже нет… Я съёживаюсь на полу машины, чем меньше я стану, тем безопаснее… Жуткая морда птицы, похожая на свинью, заглядывает через разбитое стекло в машину. Я не дышу.

— Придурок! — вопит монстр. — Ты убил её!

Разъярённые птицы дерутся между собой… Я не выдерживаю и снова зажмуриваюсь. Стараюсь представить себя дома, под одеялом, в спасительном коконе, чтобы никто не нашёл...

— Где девчонка? Тоже подойдёт!

— Её здесь нет!

Меня здесь нет. Мама спрятала меня туманом и снегом, укрыла звездой, скрыла своей волшбой. Меня не найдут...

Люди в форме кричат что-то… Большой дядька с усами хватает меня на руки. У него на рукавах полоски светятся в темноте. Отражают фары машин. От него пахнет табаком, резиной и усталостью. Я хочу к маме! Рвусь к ней до боли в стиснутых зубах, до боли в сжатом горле. Я не кричу. Молча отбиваюсь от пожарника. Он несёт меня куда-то, чертыхаясь и отворачивая лицо...

Дала! Где моё зеркальце? Отобрали. Сказали, разбилось. Дали другое, но там нет сестрёнки, она исчезла… Я совсем одна. Меня спрашивают про аварию, я честно рассказываю про чёрных птиц. Но никто не верит. Тогда я молчу, упрямо и отрешённо. Меня не выпускают гулять, но это неважно. Я лежу на узкой кровати без одеяла и смотрю в окно целыми днями. Тупо смотрю на голые ветки деревьев. Мне дают таблетки, от которых хочется спать. Иногда я прячу маленький кругляш за щёку, но медсестра откуда-то знает, что я обманываю её. Она ругается матом, лезет мне в рот грязным горьким пальцем, находит таблетку и пихает её прямо в горло. Я давлюсь и глотаю. И сплю… Долго. Равнодушно...

… Они смеются надо мной. Я старше их на два года, нескладная, худая. Смеются над слишком короткими штанами, над моей стриженой под машинку головой, они толкают меня на пол и обзываются. Толстенькая девчонка со светлой косичкой решительно протискивается между мной и мальчишками, метко бьёт одного пухлым кулачком прямо по носу. Крепыш отскакивает в сторону и орёт. На его рубашке кровь. Мальчишки отступают. Девчонка показывает им средний палец и вопит, как заводская сирена:

— Троньте только! Всех прибью!

И поворачивается ко мне. У неё широкая улыбка, смешной курносый нос и не хватает передних зубов. Она протягивает мне руку:

— Вставай давай! Я Мария, а ты?

… Я подскочила на диване во сне и огляделась невидящими глазами. Книга у меня на груди слабо трепыхалась, подёргивая обложкой. Машинально я погладила её и села. Агей похрапывал рядом, рука на моём животе. Осторожно, чтобы не потревожить, убрала руку и тихонечко встала. В квартире все спали. Захар в одном кресле, Яна в другом, а Светино сопение доносилось из детской. Мне решительно не хватало воздуха. Побыть одной. Найти ответы на все вопросы.

"Лента памяти" пробудила запертые до этого момента воспоминания, и я ничуть не сомневалась, что всё случилось именно так, как увиделось во сне. Огромные летучие мыши почудились мне птицами, наверное, тогда я ещё не знала об упырях. Кощей убил моих родителей. Маму случайно, а папу намеренно. И именно когда я думаю об этом, мне резко не хватает воздуха...

Я очнулась в тот момент, когда подпирала кирпичиком кодовую дверь подъезда. Вышла подышать, совершенно не сознавая этого, всё ещё с книгой, прижатой к груди. Словно она могла мне помочь. Во всём теле горело, как будто сон разжёг мини-пожар. Давило и сжимало горло, то ли слёзы, то ли ярость...

Я села на скамеечку возле песочницы во дворе, вытянула ноги, закрыла глаза. Пальцы нащупали шелковистую закладку — перо освобождённой птицы из сна. Тут же вернулись кадры из просмотренного только что фильма про моё детство. Маруся со своей щербатой улыбкой, подавшая мне руку с щедростью настоящей доброй феи. Тогда я еле выдавила ей в ответ своё имя, и оно было первым словом чуть ли не за два года. День за днём Машка выводила меня из сумрачной детской депрессии, тормошила и заставляла учиться защищать себя от злых мальчишек и не менее злых девчонок...

Шум хлопающих при торможении крыльев заставил меня вздрогнуть и оглянуться. Но вместо ожидаемой птицы я увидела подсевшую на край скамейки незнакомку. Женщина была молодой и довольно экстравагантно одетой. Первое слово, пришедшее мне в голову, было "панк". Второе — "гот". Потом "эмо". И мысли застопорились. Она не может быть всеми тремя вместе! Однако… Чёрные джинсы, кожанка, оранжевая футболочка с черепушкой, плюс невообразимая причёска из маленького хаера, раскрашенного в синий и зелёный, перья в волосах и на серьгах, густо подведённые тёмным глаза, неестественно длинные ресницы… Маленькой рукой, затянутой в кожаную перчатку с заклёпками, женщина поднесла сигарету ко рту и закурила, звякнув настоящим Зиппо. Тёмный лак на ногтях блеснул красными всполохами. Я разглядела кружавчики на оборке перчатки и совсем растерялась. Новый стиль? Новая мода? И вообще, что она тут делает ночью глубокой? Чего от меня хочет?

Женщина молчала, и мне пришлось кашлянуть. Она медленно повела светлыми глазами, в радужках которых словно играло шампанское — такие они были изменчивые. Глянула пристально:

— Куришь? — и протянула начатую пачку сигарет. Мне тут же вспомнилась Дала:

— Курить вредно.

— Когда перед тобой вечность, понятие вредного смазывается, — у неё был низкий, хриплый, меланхоличный голос.

— Вы что, тоже эта… богиня?

— Баг-гиня! — коротко хохотнула она и уже серьёзно добавила: — Нет, но знакома.

Нахмурившись, я буркнула:

— А чего от меня хотите?

— Мне казалось, что у тебя есть вопросы, — она стряхнула пепел с сигареты, спокойная, как танк, закинула ногу на ногу. — Задавай.

На миг мне стало смешно. Потом страшно. А потом всё равно. Тоже мне, справочное бюро!

— Как убить Кощея Бессмертного?

— Ответ в самом вопросе, — она пожала плечами. — Его нельзя убить, он бессмертен.

— Так что, все эти разговоры про иглу, яйцо, утку… Всё это сказки?

Разочарование.

— Почему сказки? — усмехнулась она. — Кощей же не дурачок, после нескольких покушений он ту иголку изловчился спрятать в корзинке для рукоделия матушки Макоши. А у неё там иголок — тьма и ещё половина.

— И никто не попытался найти?

— Окстись, деточка. Каждая игла — это жизнь, все их сломать, что ли?

— Спасибо за помощь, — съязвила я. Нет, ну правда, пришла с ответами, а ответов и нет!

— А ты вопрос перефразируй, — флегматично посоветовала женщина, отбросив сигарету. Мы обе внимательно проследили за полётом разгоревшегося в последнем усилии окурка, и я вздохнула:

— Ладно. Тогда как победить Кощея?

— Во-от! Уже лучше! — она одобрительно кивнула. — Победить его может только ярость, замешанная на дерзости. А у тебя, насколько я могу судить, есть и то, и другое.

— Я ведьма-недоучка, куда мне тягаться с Кощеем!

— Он не увидит угрозы в юной ведьме, так что у тебя есть все шансы. А ещё у тебя есть спутники. Каждый сыграет свою роль в нужное время.

— А поконкретнее ничего нет? — поморщилась я. — Всё какие-то общие пафосные фразы...

— Ну, извини, — женщина невозмутимо пожала плечами. — Ты отлично импровизируешь, я в этом убедилась на личном опыте.

Поколебавшись, я решила проверить мелькнувшую в голове догадку, вытащила перо из книги и протянула ей. Перо идеально подходило к тем, что торчали в причёске женщины. Алконост усмехнулась:

— Оставь себе. Вдруг понадоблюсь.

— Мне бы армию… — со вздохом ответила я.

— Армия не всегда решает исход битвы. Мне пора. И спасибо...

За её спиной показались небольшие крылышки, выросшие за секунду до огромных крыльев, взмахнули так, что я невольно заслонилась рукой от ветра, и в следующее мгновение Алконост взмыла вертикально вверх, скрывшись за кронами деревьев.

Я снова вздохнула. Армии не будет. Надо продумать стратегию, как победить паршивца Кощея нашим маленьким отрядом боевых Чебурашек.