Глава 15. Шишагово озеро

Баня моих надежд решительно не оправдала. То есть, не сама баня, конечно. Как я и ожидала, ею оказалась выкопанная в холме рядом с землянкой нора, в которую надо было вползать буквально на карачках. Но это не являлось самой главной проблемой, мылась я в самодельной деревенской баньке с подружками, когда от интерната нас возили на картошку. Гораздо большим сюрпризом оказалось предстоящее мне совместное омовение с целым семейством. Причём Радомира с Яной, не стесняясь, разделись перед Агеем и мелким братишкой, прибежавшим на зов. Вероятно, у них так было принято, как и раньше на Руси, но я к таким обычаям не привыкла. Поэтому, когда увидела женщин голышом, просто молча попятилась, вышла на свежий воздух и поплелась по тропинке куда глаза глядят.

Сказать, что мне было не по себе — значит, ничего не сказать! Я не вписывалась в этот мир, решительно не вписывалась. И что самое смешное — я в нём родилась! Как Яга сказала, под берёзой… Почему родители решили отдалить нас с Далой от Заоблачной? Почему не позволили привыкнуть к магии, к лесу с его чудесными обитателями и странными обычаями? Ведь знали же, что нам придётся вернуться сюда! Знали… И ничего не сделали! И вся эта наша супер-семейка тоже тихарилась почти пятнадцать лет вместо того, чтобы забрать меня из интерната, окружить заботой, любовью и лаской! Тоже мне, семья называется!

Так, отгрызая по кусочку от усталой и замученной души, я по ходу машинально, на полном автопилоте дотопала до воды. Озеро ограничивало поселение волков с западной стороны, судя по заходящему за далёкие деревья солнцу. Зеркальная гладь воды то и дело подёргивалась зыбью, отражая все оттенки золотого, оранжевого и красного. По утоптанной тропке я спустилась к воде, из которой торчали огромные валуны, плоские и отполированные сверху, поросшие пушистым мхом снизу. Моё воображение сразу же показало мне сцену, достойную деревенской пасторали: оборотни в подоткнутых юбках и в платках, повязанных на косы, колотят бельё о камни, полощут его в чистой, прозрачной воде, шутят, пересмеиваются над соседками… Захотелось сесть, как Алёнушка, погрустить над рябью и над моей глупой судьбой. Я опустила пальцы в озеро, поболтала кистью, поднимая ил со дна, и удивилась, насколько вода была тёплой. Ничуть не хуже, чем в бане! А может, и лучше! А что?! Осталось только найти укромное местечко в зарослях.

Пройдясь по берегу, я отыскала уютный симпатичный заливчик, с трёх сторон укрытый кустами смородины. При виде ягод у меня аж слюнки потекли, так захотелось кисленького, но пробовать я не решилась — из меня тот ещё ботаник, кто знает, может, это и не смородина вовсе, а волчья ягода! Поэтому я быстро огляделась по сторонам и, не увидев ни души, нырнула в кусты. Заливчик был хорош всем — чистый, низкий, сквозь воду видно прибрежный песочек с камушками. Решительно разделась догола и попробовала пальцем ноги воду. Никто меня здесь не увидит, искупаюсь по-быстрому, а то даже волосы уже сосульками висят. Сушить вещи негде, лучше уж нагишом.

Вода была тёплой, не парной, как любят описывать её в книгах, а приятной, как чуть подогретое в микроволновке молоко. Дно скользило под ногами, но я мужественно двинулась вперёд, стараясь не думать о подводных обитателях. Погрузившись почти по плечи — заливчик оказался неожиданно глубоким, — я зачерпнула воду ладонями и умылась. О, какое блаженство! Последний раз я видела чистую воду в ДММ, какая жалость, что не захватила с собой зубную щётку! Но не стоит просить от жизни много, сама всё даст, когда придёт время. А пока зубы можно и пальцем потереть, прополоскать и решить, что сойдёт.

Я самозабвенно плескалась в тёплой водичке, наслаждаясь одиночеством и чистотой собственного тела, как вдруг почувствовала щекотливое прикосновение чьих-то пальцев. Взвизгнув от ужаса, я забилась в панике, безнадёжно загребая ладонями и теряя дно. Тонкая рука поддержала меня, а тихий звонкий смешок привёл в ужас. О боги! Бежать! Подальше от проклятого озера!

Рядом со мной вынырнула голова с длинными светлыми волосами, в которые были вплетены мокрые кувшинки и ряска. Лукавая улыбка растянула пухлые голубоватые губы, а большие белёсые глаза блеснули в свете заходящего солнца:

— Ну? Чего орёшь? Не узнала, что ли?!

— А что, должна была? — трясясь от пережитого потрясения, я едва сдерживала клацающие зубы. Русалка — это уже слишком! Только русалки мне сейчас и не хватало для полного счастья!

Она нырнула и показалась снова уже в метре от меня:

— Неужели, правда, забыла?!

Злая гримаска исказила её милое личико, и я пробормотала неизвестно отчего:

— Улыбнись, а то некрасивая...

Русалочка захлопала в ладоши:

— Притворяка! Вспомнила!

— Маришка...

— А ты выросла! — она оглядела меня деловито, потом завистливо буркнула: — Какая у тебя грудь большая! А у меня так и осталась малюпусенькая...

Марина, русалка, дочка водяного… Мы плескались в этом озере, когда были детьми! И Дала играла с нами, используя водную гладь как зеркало. Она пряталась, а мы искали и, когда находили, баламутили дно, чтобы близняшка в свою очередь искала нас сквозь коричневое облако ила. А ещё у Маришки были сестры...

Словно услышав мои мысли, в озере заплескалось, захихикало, защекотало ноги десятками пальчиков. Нашествие! Русалок было семь или восемь, я никак не могла их пересчитать, поэтому бросила дурное занятие. Зато вспомнила имена, звучные и длинные, как Анжелика или Андрелла. Фантазия у водяных была воистину бескрайней и не ограничивалась рамками традиционных славянских имяреков. Зато у дочек хозяина озера воображение явно отсутствовало, и лучшей игрой для них ещё с детства осталась "защекочу до смерти и обхохочусь". К физической пытке прибавилась и моральная, ибо светловолосые вредины нараспев спрашивали голосками, похожими на переливчатый звон серебряных колокольчиков:

— Где твоя сестра? Где Дала? Где вторая девочка? Почему сестрёнки не видно?

Я молча оттолкнула двух ближайших ко мне русалок, двинулась к берегу, но остальные вцепились в мои плечи, руки, ноги, потянули ко дну:

— Давай поиграем! Мы хотим играть с тобой!

Завизжав и тут же захлебнувшись, я с ужасом забилась в воде. Сейчас утону, как последняя дура! На мелководье! В одиночестве! И никто меня не найдёт! Превращусь в русалку! Помогите, спасите, мамочка!

Меня рванули со дна на воздух, и я закашлялась, пытаясь отдышаться. Агей рявкнул по направлению к озеру:

— А ну брысь, поганки мокрые! Ваше время — после заката!

— Поиграть! Поиграть! Поиграть! — переливчатые колокольчики звенели, казалось, со всех сторон, и я плотнее прильнула к Агею. Он повысил голос:

— Хватит! Доиграетесь, безмозглые! Всё водяному скажу!

Плеснули разом сильные длинные ноги, и стало тихо. Агей заглянул мне в глаза:

— Ты в порядке?

— Почти, — я только сейчас заметила, что он прижимает меня к голому торсу. И вспомнила, что вещички мои лежат под кустиком. Да-а, дела!

Похоже, Агей всё это осмыслил уже давно, потому что его ладони существенно поменяли режим нажатия на мою талию. С "друг и защитник" на "хочу это тело". Он повернул меня лицом к себе и наклонился ближе:

— Чего ты из бани сбежала?

От его горячего дыхания мне аж поплохело. Воздух вокруг нас стал плотным и колючим, намагниченным, как перед грозой, его можно было резать ножом и пришпиливать им бумажки к холодильнику. Агей провёл пальцами по спине и шепнул настойчиво:

— Я бы тебя попарил и веником отшлёпал!

— Вот ещё! — фыркнула я, стараясь прогнать электрические искры. — Не привыкла к общим баням.

— Вдвоём тоже неплохо, — его руки легонько помассировали мои плечи и отправились в обратный путь. Мне жутко хотелось сбежать и в то же время было приятно. Я осталась. Ведь сбежать можно в любой момент. Меня не удерживали. Пока.

Агей обнял меня и вынес из воды на мягкую траву. Холод обжёг спину, заставил выгнуться дугой, и моя грудь тут же оказалась в плену тёплых ладоней. Волк склонился надо мной, поймал рот губами, и я сдалась. Он мне нравится, я ему нравлюсь, чего я ломаюсь? Мы оба взрослые люди, пусть случится то, что случится, даже если потом он меня бросит или просто сделает вид, что мы друзья...

Агей обдал меня жарким дыханием из полурта-полупасти и спросил с усмешкой:

— Не боишься?

Я покачала головой. Он обратился лишь наполовину, даже не знала, что волки так умеют. Несмотря на чудной вид, Агей нравился мне и таким: вроде и человек, но покрытый густой шерстью, со странными чертами лица, в которых угадывалось животное, с длинным носом и раздвоенной верхней губой. Жёлтые глаза блестели рыжими крапинками в радужке, а зрачки были расширены, и мне хотелось надеяться, что это от возбуждения.

— Я люблю тебя! — выдохнул Агей мне в ухо и обжёг губами шею.

— Люби, — разрешила я, закрыв глаза. В груди знакомо затомило, сжалось, заставив стонать. Как давно никто так не касался меня! Как давно меня не желали, не ласкали, не целовали! Как мне этого не хватало!

Всё моё тело было в этот момент одной сплошной эрогенной зоной. Где бы не оказывались его пальцы, они лишь подбрасывали топлива в бак моего возбуждения. Где бы не касались его губы, они лишь добавляли сладкой муки, не унимая её, но распаляя всё сильнее и сильнее. Я испугалась, что задохнусь, но он, кажется, уловил мой страх и вошёл без промедлений туда, где сейчас был центр всех моих нервных окончаний.

Я даже не представляла, что существует такой секс — животный, жаркий, заставляющий трепетать всё тело, прижиматься, принимать ласки и дарить их так, как хочется… И кричать от наслаждения, не думая о том, что тебя услышат! И взорваться от первого в жизни оргазма, даже не поняв ещё, что это оргазм!

Агей утробно зарычал, вторя моему крику, отстранился, упал на спину. А я только и смогла, что подтянуть к себе майку и набросить на разгоряченную грудь. С земли уже не холодило, но мне не хотелось умирать и возрождаться вот так голой на траве. Спустя несколько секунд волк обнял меня со спины и прижался всем телом, шерстяным и тёплым. Хрипло повторил на ухо:

— Я люблю тебя...

Отстранённо прислушиваясь к прибою в животе, я ответила:

— Ну и что мне теперь с этим делать? Если я тебя случайно не люблю?

— А ничего, — усмехнулся он, потёрся носом о мой затылок. — Так с этой мыслью и живи.

— Как всё серьёзно! — фыркнула я. — Ты всем девушкам такое втираешь?

— Ты первая.

Я покосилась на него:

— В смысле?

— Во всех смыслах.

— Только не говори, что до меня… Что ни с кем… Что ты девственник!

— Уже нет!

Его руки крепче сжали мои плечи. Сказать, что я удивилась, — лучше промолчать. Он же старше меня! Неужели до сих пор ни одна волчица или ведьма не соблазнила такого добра молодца?!

— Волки влюбляются один раз и на всю жизнь, — он дунул на прядку волос, и я поёжилась от щекотки:

— Ты шутишь?

— Отнюдь. А вот тебе с этим жить! — Агей засмеялся, запустив пальцы в мою шевелюру, развернув к себе лицом. Горячие губы обожгли поцелуем, и я отчего-то обрадовалась… Он хотя бы не бросит меня через несколько месяцев. А обо всём неприятном, о расставаниях и потерях я подумаю завтра.

—… И когда ты в меня влюбился?

Мы сидели на поваленном дереве рядом с заливчиком, уже одетые и кое-как причёсанные пятернёй. Я нежилась в объятиях сильных рук, плавилась от тепла мужского тела, от ауры спокойной уверенности, исходившей от Агея.

— В клубе, — он мягко массировал мои плечи, убивая своей заботой. С ума сойти, у него что, вообще никаких недостатков нет?

— Когда я пила коктейль или уже шампанское? — мне совершенно не хотелось впадать в чистую романтику, лучше уж хулиганить!

— Когда ты ко мне впервые обратилась.

Да, и вопрос был дурацким, и знакомство не из выгодных. Кто же знал тогда, что всё так обернётся!

В голове заворочалась сонная мысль. Ожидая, пока она проснётся, я спросила наобум:

— И ты знал тогда, что я… Ну, ведьма, внучка Яги?

Агей помедлил, но ответил честно — по крайней мере, такой я уловила его мысль:

— Нет, не знал.

— А когда узнал?

— Когда ты нас укрыла защитой в машине. Нет, ну я видел амулет, но не думал, что ты — та самая Лада, которую долго искали...

— Меня искали?

Вот так новость! А чего там было искать-то?! Прошерстить детские учреждения города и всё!

Он кивнул.

— Подробностей я не знаю. Но с сомнениями сходил к Яге. Она проверила по своим каналам, и всё сошлось.

— Долго же вы проверяли, — с неожиданной обидой бросила я. — Три месяца!

— Надо было подготовить твоё возвращение.

Он развернул меня лицом к себе и заставил взглянуть в глаза, потом объяснил:

— Во-первых, на тебя было наложено очень сильное защитное заклинание. Скорее всего, Ольга Венедиктовна постаралась! Она опасалась за вашу с Далой жизнь, не иначе. Из-за него тебя оказалось невозможно найти магическими силами.

Я нахмурилась. Мама боялась. И погибла с папой в автомобильной катастрофе. Которая, наверняка, не была случайной! А меня отправили в детдом… Где я и прожила тринадцать лет под покровом чёртова заклинания! Неплохо, очень даже неплохо!

— Во-вторых, — голос Агея баюкал и успокаивал, — вывести тебя из комы было совсем не просто! Нужно было дождаться нужной фазы луны, найти подходящую чёрную курицу, а ведь ещё документы для Баюновны пока сделали, пока легенду ей состряпали...

Его глаза смотрели прямо и честно. Почему я всё время в нём сомневаюсь? Почему меня что-то гложет? Обида на родственников? Вроде нет, вроде всё объясняется… Тогда что?

И Далы рядом нет. Она бы подсказала, задала бы нужный вопрос, поддержала или, наоборот, язвительно подколола и отвлеклабы огонь на себя… А её нет. И никогда больше не будет. Она умерла. А мне с этим жить, как и с любовью волка. Одного понять не могу — за что?!

Мы помолчали. У меня было впечатление, что я всё время забываю что-то важное, нужное, первостепенное. Оно ускользало из мозга, как хитроумный ниндзя, показывая лишь кончик хвоста… Напрягаться очень не хотелось, и я понадеялась, что мысль найдётся сама, если я о ней старательно забуду.

— Русалки говорили, что мы в детстве с ними играли, — зачем-то сообщила я Агею.

— Эти не русалки, а шишаги, — усмехнулся он. — Больно вредные! Водяной их гоняет-гоняет, а они всё одно шалят.

— А я их не помню… Так, смутно...

— Ты же маленькая была.

— А что я здесь могла делать, маленькая?

— Так с отцом гостила у семьи, — Агей смотрел на меня как на дурочку. — С той стороны Шишагова озера Медвежье царство.

— Не помню, — пробормотала я. — Мне бы зелье какое, для памяти выпить! А то сижу и глазами хлопаю: все меня знают, а я никого...

— Вернётся твоя память! — Агей легонько поцеловал мой висок. — А если уж так невтерпёж, вон Олена с Захаром могут тебе сварить чего-нибудь.

— Уж Захар сварит! — съязвила я. — Как сварит, так я светиться начну пайетками или зелёными ромашками прорасту!

— Да он хороший парень! — засмеялся Агей. — Только рассеянный очень! Ему всё записывать надо!

— А где они сейчас? — встрепенулась я. — Олена, Захар, Света?

— В поселении. Их разместили среди семей. А что, соскучилась?

— Как бы надо бы их проведать, — пожав плечами, я поднялась. — Особенно Свету и маленького Весеня! А Захар вернулся в свой нормальный вид?

— Захара Олена вылечила! А за Свету не беспокойся! — Агей подхватил с дерева кожаную куртку фасона девяностых фарцовских годов, из кусочков кожи, и накинул её мне на плечи. — Но пошли, провожу. А там вместе на церемонию погребения пойдём.

Нечай… Ведь его жена, то есть уже вдова сказала — на закате погребение! Я глянула на солнце — оно уже почти скрылось за деревьями.

— Идём! — кивнула я. — Ты хорошо знал Нечая?

— Это мой дядя, — просто ответил Агей.

Вот оно что! Я растерянно взглянула на него и словно ещё раз увидела сжатые в нитку губы, решительный блеск в глазах и выражение лица, застывшего от страдания, когда Агей воткнул деревянный кол в грудь Нечая-упыря. Я бы никогда… Ни за что в жизни не смогла убить кого-то из своей семьи, даже если бы знала, что смерть принесёт ему покой!

Мы шли по уже знакомой тропиночке обратно к поселению, как вдруг та самая сонная мысль потянулась, зевнула и выползла из-под одеялка. Явилась не запылилась! И стукнула мне в черепную коробку, да так, что я остановилась как вкопанная. И Агея за руку придержала:

— А как же Яна?

— Что Яна?

Я споткнулась о мысль и продолжила уже не так уверенно:

— Ну, между вами что-то есть… Или было… Нет, есть! Я это почувствовала ещё на суде!

Агей прищурился и спросил:

— И что же между нами есть?

— Ну… Какие-то отношения, — буркнула я, злясь на мысль и дурацкую привычку спрашивать о том, что меня касаться не должно. Агей повернул меня к себе лицом, заставив взглянуть в глаза. Чёрт возьми, нет, я должна знать! Меня это касается! Пусть отвечает и не врёт, ложь я почувствую сразу, я ведь эмпат всё-таки!

Он усмехнулся:

— Неужели ревнуешь?

— Не смей менять тему разговора!

— Она моя сестра.

Банц по башке! Так мне и надо! Ишь, какая эмпатка нашлась! Супер-ведьма! Читаю мысли на расстоянии! А такого предвидеть не смогла...

Чувствуя, как краска жаром заливает лицо, я пробормотала:

— Да неужели?!

Но вышло совсем не язвительно, как хотелось, а очень даже жалко. Да уж, надо отметить, что такой дурой я себя уже давно не выставляла! Если и бежать за тридевять земель, то прямо сейчас! Но мне опять не дали. Агей обнял меня, прижал к широкой груди так, что я сразу растаяла от ощущения литых мышц на щеке. И совсем растеклась лужицей, услышав его голос:

— Ты моя. А я твой, если ты этого хочешь. И больше никого между нами нет и никогда не будет!

— Обещаешь? — зачем-то спросила я, потёршись носом о его рубашку. Похоже, что сегодня у меня аншлаг глупых вопросов.

— Обещаю.

— Тогда пошли, а то опоздаем.

И этот ренегат подтолкнул меня по тропинке лёгким шлепком по попе. Волей-неволей пришлось взять заданное ускорение.

Мои товарищи по несчастью из Вырьего Яра устроились вполне неплохо. Олена кашеварила. Её двести килограммов ловко сновали туда-сюда между костром и пенёчком. На костре стоял на диво громадный котёл, в котором булькало варево. Оно издавало такой вкусный запах, что у меня аж заурчало в животе. Куриный супчик, что ли? На широком пеньке Рамон резал лук. И как резал! В лучших традициях искусных шеф-поваров он сёк его огромным ножом, который с дробным стуком поблёскивал в руке беса, практически невидимый из-за скорости. Подняв голову и заметив меня, Рамон расплылся в широчайшей улыбке:

— Мучачита! Какая встреча! Как прогулялось соло мио?

— Прелестно, — рассмеялась я. Рамон, хоть и бесовская натура, мне нравился с самой первой встречи.

— Как раз к тризне пожаловали! Мы тут с мадам Олена затеяли луковый супчик в духе французского Сан-Сильвестра! Только без сыра! Эти варвары не знают, что такое превосходный твёрдый сыр!

Повариха махнула на него рукой, но жест этот получился кокетливо-нежным:

— Ох и болтунишка ты, Рамончик! Режь, режь, а то не успеет провариться! Будут волки сырой лук жевать!

— Привет, Олена, — я подошла ближе, — мне нужна твоя помощь!

— В чём, лапонька? — ласково улыбнулась мне повариха, вытирая руки о передник. — Если смогу — то с радостью!

— Мне бы какое-нибудь зелье, восстанавливающее память, — решительно заявила я. Олена нахмурилась:

— А зачем именно?

— Хочу вспомнить детство. У меня пробелы по этой части. И два года вообще как сквозь землю провалились!

Маленькие голубые глазки, уютно блестевшие за крохотными старомодными очками, глянули внимательно и, похоже, слегка жалостливо. Олена помолчала, потом ответила серьёзно:

— Сварить-то зелье я могу, да хотя бы и "Ленту жизни", только хочешь ли ты этого по-настоящему?

— Конечно, хочу!

— Ведь вполне возможно, что твоя головушка тебя жалеет, не хочет показывать ужасы и боль!

— Всё равно! — я упрямо мотнула головушкой. — Хочу всё знать!

Олена вопросительно глянула на Агея. Тот пожал плечами, мол, а что я могу. Правильно, разумно! Против меня не попрёшь. Олена вздохнула тяжко:

— Бог с тобой, золотая рыбка… К утру будет готово, но смотри, я тебя предупредила!

— И на том спасибо! — я радостно улыбнулась.

И тут раздался гулкий звон колокола. Низкий, заунывный. Агей поднял голову, словно принюхавшись, и глухо сказал:

— Погребение начинается. Пошли.