24. Рукой подать.

Рана была зашита и перебинтована, вколотое обезболивающее притупило боль, но Юра ежился и вздрагивал все сильней. Погода испортилась окончательно. Туман рассеялся и ему на смену, с нависших над городом угрюмых туч, стал срываться мелкий дождь.

Пока Наставник с Хмыком общались и искали в куче хлама их пожитки, парень спрятался под жестяным козырьком одного из домов. Промозглый ветер, разносящий вездесущий приторно-сладкий запах пробирал до костей. Подмастерье продрог и, постукивая зубами, присел на ступени. Спокойный и, казалось, даже безразличный к толпе новых персонажей Гром, сел рядом и навалился на него теплым боком. Юра обнял его за могучую шею и в задумчивости перебирал пальцами грубую шерсть.

Над головой раздалось цоканье когтей о жесть. С козырька спрыгнул аспид. Косясь на огромного пса, Яр бочком обогнул его и, взобравшись по ступеням сел с обратной стороны. Юра провел рукой по его тонкой змеиной шее, от чего аспид прогнулся и слегка расправил крылья. Грубая, заостренная чешуя была мокрой от дождя, но не казалась такой омерзительно-скользкой как у змей. Напротив, на ощупь она была матовой и приятно покалывала остриями грубую кожу на руках.

Гром принюхался и, вытянув шею, потянулся к аспиду. Змей зашипел и отринул. Но Гром проигнорировал угрозу, завилял хвостом и лизнул острую мордочку. Аспид грозно затряс шеей и с шипеньем распустил кожистый воротничок, на что пес лишь весело скульнул и активнее стал хлестать подмастерье хвостом.

— Но. Тише вы, задиры, — осадил Юра назревающий конфликт. — Вы чего?

Полынь, что общалась с Крапивкой, обернулась на голос Юры, но парень продолжал ее игнорировать, и смотрел куда угодно, только не в ее сторону.

— Полынь, — вернула ее к разговору сестра. — Ты ему скажешь?

— Нет, — безрадостно отвечала Полынь. — Он не поймет. В его сердце другая. — Печальный полынный взгляд потускнел, она смотрела в сторону. — Осина. Кто же она?

— Осинок много, — пожала на это плечиками Крапивка. — Люди, они ведь ветреные. Сегодня одна, завтра другая. Живут с одними, любят других, а смотрят на третьих. Я столько поколений видела, они сутью своей никогда не менялись.

— Ты сама все видишь, — вздохнула Полынь.

— Но как же тебе теперь быть? — сочувственно погладила Крапивка ее медную головку. — В неволе.

— Я не знаю, — опустила плечи лесавка и снова взглянула на Юру.

— Эх, сестричка.

— А зачем осталась ты? — Крапивка озорно заулыбалась, искоса поглядывая на Ивана. — Иван, ведь тоже не свободен, — напомнила Полынь. — По крайней мере, он, как и Юра себя в этом крепко убедил.

— Нравится он мне, — вздохнула лесавка. — А если мертва его женщина, то я буду рядом, — она слегка прикусила угол своей алой губы, смотря как Иван, жестикулировал руками пред Хмыком, а после расправил широкие плечи и крепко потянулся. — И утешу как смогу.

— Крапивка-Крапивка, — покачала головой Полынь. — А ты все о своем.

Аспид и пес снова начали потасовку, походя, опрокинув подмастерье на спину. Юра поднялся и с перекошенным от боли лицом стал осаждать, и журить хулиганов.

Полынь, не оборачиваясь, закрыла глаза, будто прислушалась к чему-то.

— У него на душе смута. Его терзает боль. Хочет он того или нет, я нужна ему.

— Иди, — с улыбкой подтолкнула ее Крапивка.

Пес, обидевшись на то, что его отругали, отвернулся в сторону и обиженно сопел. Аспид напротив, победно воздел голову вверх и потряхивал воротником.

— И без вас хреново, — хмуро бубнил подмастерье. — Чего вы сцепились? Дружить нужно, мы все в одной связке, а вы дурите. — Он мельком взглянул на направляющуюся к нему лесавку. — Вон Полынь идет, ща она вам задаст, хулиганье.

Полынь остановилась напротив Юры. Не обронив ни слова она, стала пристально смотреть ему в глаза. На ее плечо с козырька струйкой стекала вода, расплываясь темным пятном по рукаву камзола, но лесавка этого не замечала.

— Не стой под дождем, — попросил парень, отведя глаза.

— Что с тобой? — ступив под укрытие козырька, спросила Полынь, протягивая руку к его голове, но Юра увильнул из-под ладони. — Я не понимаю. Почему ты злишься? Что я сделала не так? — решив не таиться, в лоб спросила она.

Юра посмотрел на ее печальное личико, в исполненные влагой глаза, открыл рот, но лишь тяжело выдохнул не найдя что сказать. Собственно, а что он мог сказать? Ведь злился он не столько на нее, сколько на себя.

— Я не злюсь, — слегка улыбнувшись, наконец, ответил парень. — Не на тебя. Я просто устал.

— Я не верю. Я все чувствую, Юра.

— Не бери в голову, — хотел снова улыбнуться он, но от боли, стрельнувшей в плечо вышла просто косая ухмылка.

Она не ответила. На пышные, длинные ресницы набежала кристальная слеза, сорвавшись вниз она, расплескалась на носке его ботинка.

— Полынь, что ты, — вскочил на ноги Юра, от чего аспид сбежал по ступеням и взмыл в небо. — Правда, ты не при чем. Рана эта, усталость, и все такое… — успокаивал он расстроенную лесавку, поглаживая ее по плечу.

— Теперь верю, — утерла она набегающую слезу. — Давай полечу, обезболю.

— Да не стоит. Там царапина. Пройдет.

— Идем, — ненавязчиво подтолкнула она парня в дом.

***

— Вань, нахрена тебе эта дурища? — скривил лицо Хмык, глядя, как мастер осматривает свое шестиствольное чудовище. — Знаю, что ты от дробовиков тащишься, но это… язык не поворачивается оружием назвать. С таким только грыжу зарабатывать, или сваи в землю заколачивать.

— Коль, каждому свое. Да, тяжеловато, но я приноровился.

— Чудак, — по-доброму хмыкнул на это бывший охотник.

— Кажется все, — подвел итог копания в вещах Иван. — Хотя нет. Не хватает флаконов с лекарством.

— С каким лекарством? Насколько я тебя знаю, ты сроду никаких лекарств не пил. Ты случайно не подсел на «Плющ»?

— Посмотри на меня. Я еле на ногах стою.

— Как по мне все нормально. Помню, и хуже бывало.

— А может действительно, к бесу, — задумался мастер. — Хотя без него мне еще тяжковато. В скорости теряю, да и способности отлично отбивает. Не нудят в голове сотни потусторонних голосов.

— Мне бы тоже такое не помешало, — устало потирая виски, признался Хмык. — Я впервые столько эманаций ощущаю. С ума сойти, сколько здесь беспокойных душ. Сплошные вытьяны.

— А, вот же оно, — покопавшись еще раз в рюкзаке Иван, достал флаконы с янтарной жидкостью.

— Вань, ты совсем охренел? — понизив голос, поинтересовался Хмык. — Ты на эшафот загреметь решил? Спрячь сейчас же, и не свети эту херню перед моими бойцами. Лекарство мля. С опасными вещами играешь мастер, — укоризненно покачал он головой.

— Мастер ли? — вздохнул Иван. — Как только я достигну цели… Короче, в любом случае, я ухожу в отставку.

— Угу, построить дом, завести смазливую женушку и пару мелких спиногрызов… Решил, наконец, состариться и помереть в теплой постели? — ухмыльнулся косой из-за шрама улыбкой Хмык. — Знакомая песня. Сам, знаешь ли, частенько ее запеваю, как малехо подопью. Не выйдет. Нам брат еще много дерьма разгребать придется.

— Это уже без меня. Ты сам понимаешь, в новом мире, который ты сам мне обрисовал, нам динозаврам места нет. Кажется, мне, наступает эпоха, в которой наши услуги больше не понадобятся.

— Ну, аннексия небольшого княжества, не такое уж и эпохальное событие. Все будет, как и раньше, хотя порядка будет больше, но не суть.

— Я не о том.

— А, ты об этих, — скосил куратор глаза в сторону купающейся во внимании гвардейцев лесной девы. — Я даже не знаю. Они несколько перевернули мое мировоззрение. Да и кроме них, много всяких чудес в последнее время. Мир будто встал с ног на голову и решил превратиться в сказку. Даже понятие «колдуны» теперь придется переосмысливать, поскольку старое ближе к химикам и медикам, а эти «новые» действительно в полной мере достойны этого названия. — Он посмотрел Ивану в глаза. — Назревает глобальный геморрой братишка, и потому ты решил свинтить? Ты ведь не из трусливых Вань.

— Я не хочу участвовать в том, что грядет. Я достаточно пролил крови. Я устал Коля.

— Знаешь, а давай обсудим этот вопрос позже, когда появится какая-нибудь инквизиция. Хотя, что значит «когда»? Она уже понемногу зреет, — зло посмотрел он на связанных пленных. — Неужели ты будешь покорно смотреть, как фанатики жгут колдунов, лишь за то, что сами они не обладают даром? А так и будет. Попомни мои слова. Банальная зависть, будет той искрой, которая начнет новое истребление невинных. Мы же, под «мы» я подразумеваю, создающийся сейчас комитет, по урегулированию, сложившейся ситуации, хотим обратить ее во благо. Узаконить статус колдунов. Пустить пробудившиеся силы и умения колдунов в нужное русло. На пользу людям и государству.

— Знаю я, ваши благие намерения, — с сарказмом скривился Иван. — Сначала будет атомная бомба, демонстрация силы, а там уж как пойдет, может, и энергетику наладите. Я ведь понимаю, чего вы вдруг бросились опекать колдунов. Вам нужно новое оружие. Предмет устрашения. Аннексией Солеварска все не закончится? Так ведь? Мирное княжество со своей мощью и амбициями решило стать империей?

— Дурак ты, Иван, — поморщился в ответ Хмык. — Короче, давай скорей собирай все потребное, и двинули. Ты помнится, куда-то спешил?

— Иван то может и дурак, — тихо бормотал Иван, смотря в спину направившегося к гвардейцам Хмыка. — Да только не в этой сказке.

— И что решили? — обратилась к Ивану подошедшая Вера.

— Ты, о чем?

— Обо мне и Насте?

— Да ничего, — пожал плечами мастер. — Можете хоть сейчас уматывать в Криничный. К вам нет ни претензий не вопросов.

— Мы идем до конца.

— Вера, ты не обижайся, но я тебе доверяю все меньше и меньше, — посмотрел он ей в глаза. — Мне не понятны твои мотивы и то, кому ты, в конце концов, служишь.

— Теперь уже никому. И раз все карты раскрыты, скажу, как на духу, там, в обозе была моя сестра. Потому я считаю, что имею право идти с тобой, — она опустила глаза. — Я должна знать, что с ней случилось, ведь это все моя вина. Из-за моих делишек она попала под сапог особой службы.

— Понятно, — хмуро отвечал мастер. — Ладно, передай Насте, что на сборы пять минут.

Хмыку попалась на глаза одиноко стоящая и наблюдающая за сборами и приготовлением к зачистке гвардейцами, юная подопечная Ивана.

— Мы не закончили, — многообещающе обронил он, проходя мимо.

— Закончили, — нагло ответила Настя.

— Если что, то я тебя закопаю, — вернувшись, пригрозил он. — То, что ты запудрила мозг моему доверчивому братишке и неопытному Юрке, не значит, что больше никто не видит, что с тобой, что-то не так. Я пока не пойму, что, но имей в виду, я не спущу с тебя глаз.

— Да пожалуйста, — с вызовом бросила она, и направилась к махнувшей ей рукой подруге.

***

Юре было тепло и хорошо. В объятиях лесавки он согрелся, позабыл о боли и глупых мыслях. Погруженный в дремотное состояние, парень не обращал внимания на то, как Полынь гладит его волосы и легонько целует в макушку, заливаясь горькими слезами.

Подмастерье обнял ее крепче и прижался щекой к ее груди. Она тихонько вздохнула.

— Твое сердце так часто бьется, — сквозь дремоту медленно проговорил он. — От него так тепло. Так хорошо.

— Оно бьется, только для тебя, — прошептала Полынь.

— Что? — заторможено, спросил он.

— Ничего, отдыхай.

В полумрак комнаты ступил Иван. Он не стал шуметь, а лишь удивленно смотрел как, крепко обнимая мерно сопящего парня, что с улыбкой младенца пригрелся на груди, тихо плачет медноволосая воительница.

Взглянув во влажные полынные глаза, мастер тяжело вздохнул и сочувственно покачал головой. Он не будь дураком давно заметил изменившиеся по отношению к ученику чувства лесной девы, и казалось только сам Юра этого не замечал, или упорно не желал замечать. Очарованный воспоминаниями об Осине, которая к слову, в отличие от ее соплеменниц мастеру не понравилась, Юра стал ее боготворить. Но стоила ли она того?

Измученной тяжелой работой и истязаниями Полыни, было достаточно нескольких минут, чтобы оправиться и набраться сил. Осинка же лишь манипулирует парнем, использует как орудие, оставаясь в относительной недосягаемости в своем тонком плане. А она всего-навсего, прислуживала, помогая заманивать путников в цепкие когти своей госпожи. Не больно то это трудное дело. Достаточно поманить пальцем, и вот она, глупая жертва, пуская слюни сама кладет голову под топор.

Не верил Иван в искренность Осины и ее поступков, но ученику этого было не доказать. Юра был в том возрасте, когда доказать, что-либо не возможно. Скажи, что впереди стена, не поверит. Увидит, тоже не поверит. И лишь, когда хорошенько приложится о холодный шершавый камень, когда почувствует боль и ощутит растущую шишку на лбу, только тогда может и дойдет.

Сейчас же подмастерье верил лишь в свою путеводную звезду. Далекую, недосягаемую, скрывающуюся за пеленой туч, и от того еще более привлекательную и манящую. И плевать, что она ведет в топкие болота, на край обрыва, в бездну. Вот она, еще один шаг, и до мечты подать рукой.

Это было плохо, следовало прекратить его манию, и красивая лесная дева, подходила для этого как нельзя лучше. К ней, простой и молчаливой Иван, как ни странно проникся доверием больше всех девушек из своей маленькой команды. Стоило лишь аккуратно подтолкнуть парня, открыть глаза. Но он не мог. Кто он чтобы лезть в чужие чувства? Не хорошо это, не по-человечески. Им бы самим во всем разобраться, но время утекало сквозь пальцы. Его собственное счастье, могло пасть прахом, исчезнуть как дым.

— Полынь, — тихо позвал Иван. — Закругляйтесь. Выдвигаемся. — После развернулся и ушел.

Мелкий моросящий дождь, незаметно превратился в ливень. По улице заструились мутные ручьи. Стремительно наполнялись лужи и, вобравший в себя влагу, мох громко чавкал под дюжиной сапог. Принявший зелье Иван, размахивая монструозным шестистволом, добежал до поворота улицы, и занял позицию за углом, ожидая, пока подтянутся остальные.

Рядом, к стене прислонился бодрый подмастерье, которого сопровождала Полынь. Гром и курсантки плелись в хвосте, под прикрытием гвардейцев и надзором Ростислава. Несмотря на возражения, бывший мастер, а ныне куратор группы, Хмык, отрядил его прикрывать тылы, точнее сопровождать и присматривать за подозрительными девушками и устало плетущимися пленниками, сам же возглавил гвардейцев. Он занял позицию напротив, присев под срывающимися с крыши тугими струями воды.

Пока гвардейцы проверяли оставшиеся позади дома, Юра сосредоточился, и старался почувствовать, что там за поворотом.

— Я не пойму, что там, но явно, что-то нехорошее, — открыв глаза сказал он и покрепче сжал автомат. — Фонит так, что заглушает духов.

— Я проверю, — вызвалась Полынь.

— Давай, — согласился Иван. — Только осторожно.

Лесавка тут же исчезла, от чего занервничали гвардейцы напротив, скашивая глаза на куратора. Иван знаками подал команду к боевой готовности. Хмык качнул головой, напряженно держа под прицелом, видимую часть улицы за углом.

— Там засада, — прошептала возникшая рядом лесавка. — Там оскверненный алтарь нашей владычицы, у него… — она задумалась как объяснить, увиденное. — Зараженные и чудовища. Их много.

— Какие еще чудовища? — взвешивая свою пушку спросил Иван. — Перерожденные?

— Как зараженные, только не такие… — стала она неопределенно вертеть рукой.

Посмотрев на ищущую как правильно объяснить Полынь, мастер решил сам посмотреть, что ее так взволновало. Мельком выглянув из-за угла, он выругался. Обзор заслоняла поваленная на бок тачка, и раскинувшийся за ней куст шиповника.

— Что твой аспид? — обратился Иван к ученику.

— Так дождь, — пожал плечами парень. — Он в доме у мотовоза остался.

— Ладно, — протянул в ответ мастер, сунул шестиствол парню в руки и достал пистолет. — Сидите тихо и не высовываетесь. А я пойду, посмотрю, что там за монстры такие.

— Я с тобой, — решительно качнула головой Полынь, снова растворившись в воздухе.

Промокшая до нитки Настя фыркая, и утирая стекающую по лицу воду, смотрела на то, как у поворота суетятся Иван и Полынь. Вера с Крапивкой спрятались под прохудившимся козырьком, так же, как и Настя, вытягивая шеи, наблюдали за исчезающим за поворотом мастером. Ростислав успевал смотреть, за окружившими уставших пленных бойцами и бросать заинтересованные взгляды на излучающую красоту лесавку.

— Капитан, — тихо позвал один из пленных. — Будь человеком, дай нам укрыться от дождя.

— Захлопнись, — ответил Ростислав.

— Мы замерзли как собаки.

— Рот закрой, иначе повешу без суда, на первом же столбе, — зло прошипел капитан.

— Урод, — ответил ему пленный, и тут же его скрутило винтом от разряда, выпущенного Верой. Разряд был не смертельным, но достаточно сильным.

— Еще одно слово… — пригрозила она, демонстрируя пленным срывающиеся с пальцев тонкие электрические разряды. — Испепелю.

***

Ранее остригающийся куст шиповника, без ухода, распустил тонкие ветви, что изогнулись и расстелились по каменной дороге.

Иван осторожно обогнул перевернутую тачку, из которой вывалились сопревшие тряпки и, прижимаясь спиной к стене вплотную, подошел к колючим сплетениям. На вид больные, покрытые бурыми пятнами листья, содрогались и, шелестели от ударов, падающих с небес крупных капель. Гибкие, усеянные шипами лозы переплелись, и высмотреть что-либо сквозь них было невозможно.

Полынь была невидима, но мастер знал, она совсем рядом. Он ее не ощущал, но казалось, слышал размеренное дыхание лесной девы у самого плеча.

— Что они делают? — прошептал в пустоту Иван.

— Ждут, — так же шепотом ответила лесавка.

Чего они там ждут, мастер спрашивать не стал, он, наконец, решился выглянуть из-за сплетенных лоз. Десяток острых шипов, несмотря на загрубевшую кожу, больно впились в пальцы и ладонь. Сжав зубы, и щурясь от летящих в глаза брызг, он осторожно стал пригибать упругую лозу.

Порыв ветра покачнул куст. Шипы рванули кожу, впились в плоть, гонимые ветром струи дождя, дробью ударили в лицо. Несмотря на зелье, Иван в полной мере ощутил пронзившую ладонь, рвущую боль, зажмурился, играя желваками, стер с лица воду и продолжил сгибать ветвь.

То, что он увидел, заставило позабыть о боли.

Впереди был перекресток, посреди которого был устроен с трудом узнаваемый алтарь. Такие алтари он уже не единожды встречал. Это был алтарь Богини Тары, покровительницы всего живого: лесов, и обитающих в них зверей и духов. Поселения и небольшие города в лесных районах обязательно устанавливали алтари и жертвенники Таре, исправно преподнося Богине требы: фрукты, ягоды, мед, цветы. Но Полынь была права, этот алтарь был действительно осквернен. По общим верованиям, Богиня заступница живого, была против кровавых жертв, убийств, и такая жертва оскорбляла ее.

Ростовая статуя Богини, которая представляла собой красивую девушку в легком платье, что держала в руках ягоды и букет цветов, была изуродована и испоганена. Левая рука отбита, торс покрылся сколами и трещинами, вся статуя была забрызгана кровью, а со сгиба уцелевшей руки свесился разлагающийся человеческий труп.

Но не это насторожило мастера. Алтарь окружала группа бешенных, и те самые монстры, которых не смогла описать Полынь.

Так же, как и когда он повстречал их впервые, бешенные сидели под проливным дождем, источая клубы пара. Свесив головы и погрузившись в дремотное состояние, они ждали. Ждали их. А за их спинами, был довольно странный, почетный караул. Огромные, человекоподобные существа, размером в полтора человеческого роста, неподвижно стояли по обе стороны от алтаря.

Иван не знал всех видов, перерожденных Матерью Землей, да и никто не знал, но он мог поклясться, что она здесь ни при чем. Это были порождения иного рода.

Переразвитая мускулатура, разросшиеся кости, горбатые и изуродованные гипертрофией, со свирепым выражением изуродованных лиц. Они бессмысленно смотрели ассиметрично расположенными глазами прямо перед собой, испуская облака пара, будто паровые котлы. В увитых тугими мышцами руках чудищ, покоились огромные дубины, оканчивавшиеся сонмищем корней.

Не обращая внимания на боль и струящуюся по руке кровь, мастер еще сильней сжал шипованный прут. За толпой заживо разлагающихся уродцев, за спинами чудищ, за оскверненным алтарем, простирающаяся вверх улица упиралась в каменное здание с причудливо загнутыми к верху углами крыши.

Вот она ратуша. До цели всего-навсего рукой подать.

Один из бешенных поднял голову, и стал хрюкать подгнившим носом. Его пример подхватили еще несколько зараженных. Они зашевелились, подскочили и будто зверье стали жадно втягивать носами сырой холодный воздух.

Иван осторожно отпускал измазанную кровью ветку, когда раздался выстрел и вопли из-за угла. Послышалась возня.

Мастер замер. Стоя за кустом, крепко сжимая пистолет он слышал, как зашевелились, заворочались и захрипели бешенные.

— Полынь…

— Они остаются на месте, — шепотом отозвалась она. — Все также ждут.

— Отступаем.

***

— От кого, но от тебя Ростислав, я такого не ожидал. Где твои глаза были, а? — нахмурился куратор глядя, как медик быстро расстегивает вспоротый черный мундир на капитане. — Как вы умудрились проворонить, то, что у них руки развязаны? — сурово спросил он у виновато опустивших головы гвардейцев. — Разболтались! Расслабились! Я вам мать вашу, устрою. Я вас до усрачки теперь загоняю на учениях, конвоиры гребаные. Вам эта девчонка каждую ночь потом в кошмарах будет сниться.

— Я на секунду лишь отвлекся, — сквозь сжатые от боли зубы процедил Ростислав.

— В рапорте все изложишь, если кровью тут не истечешь.

— Не истечет, — заверил медик, копаясь в походном мед-наборе. — По касательной пришлось. Печень не задета. Сейчас я его скоренько заштопаю.

— Что тут за скандал? — негромко окликнул Иван сгрудившихся бойцов, но как только расслышал женский плач, то екнуло в груди так, что отдалось в чешуйке.

Мастер грубо растолкал гвардейцев. Первым бросилось в глаза то, как Юра в стороне, успокаивает плачущую Настю. После забрызганный кровью Гром, который казалось, с осуждением смотрит на хмурых бойцов, и, в конце концов, четыре трупа: гвардеец, двое пленных и Вера.

— Вера, — простонал бессильно Иван, опускаясь на колени перед трупом девушки. — Ну как же так? Что же ты, девочка… — он погладил дрожащей рукой ее голову, провел пальцами по утопающим в смешавшейся с кровью грязи волосам. — Ведь рукой подать… Что же я сестре твоей скажу? — мастер закрыл глаза, зло, по-звериному зарычал и ударил израненным кулаком в кровавую лужу.

Не утихающий дождь ронял свои слезы на ее бледную кожу, ударял по широко распахнутым, застывшим глазам, и стекал по безмятежному, лицу. Тугие струи смывали с изувеченной глубоким порезом шеи стынущую кровь.

Мастер, в последний раз посмотрел Вере в глаза. Он знал, этот взгляд присоединится ко многим, мертвым взглядам, что смотрят с того света на него в кошмарных снах. Не кричат, не проклинают, не осуждают, а просто смотрят. Смотрят и молчат.

Замерзшие руки были не теплее камня, на котором лежал окровавленный девичий труп, но он положил ладонь ей на глаза. Пальцы коснулись век, и, не смотря на холод, скользнув на прощание пышными ресницами, по загрубевшей коже, они сомкнулись навсегда.

Вера погибла.

Почему-то всплыли в памяти слова Карины о вере, надежде и любви. Теперь осталось утратить надежду и любовь.

С этими мыслями Иван поднялся и, нахмурив брови, молча посмотрел в глаза брату. Николай так же молча переадресовал взгляд одному из гвардейцев.

— Двое пленных незаметно успели развязаться, — вытянувшись по струнке, заторопился он. — Пока мы закреплялись, утратили бдительность, чем они и воспользовались. Хотя глупо. Они не смогли бы сбежать.

— Засунь свои рассуждения, — перебил его Хмык. — По существу давай.

— Этот вот, — указал парень на выгнувшийся в дугу труп. — Сделал подсечку Стасу, выхватил у него автомат и выстрелил. А этот бросился со стеклом на господина капитана, — указал он на второй изувеченный труп, рядом с которым лежал наспех прихваченный тряпкой осколок стекла. — Вера, ударила током первого, но этот со стеклом успел полоснуть и ее, наотмашь. Его тут же пес ваш прикончил. Все так быстро произошло, — опустил голову боец. — Простите господин мастер. Мы… Мы не успели.

Иван перевел взгляд на оставшихся троих пленных, что стояли на коленях под прицелами автоматов. Гвардеец толкнул стволом промеж лопаток среднего.

— Чего, — недовольно пробубнил тот, в ответ на это ему прилетел звонкий подзатыльник. — Мы при чем? Да, надеялись свинтить. Колода говорил, что знает, как здесь заныкаться. Он вроде как родом отсюда… Был. Я не знаю, чо за моча им в бошки ударила.

— В принципе, все что нужно, я уже знаю, показания есть, — почесал мокрый затылок куратор. — Целый поселок свидетелей. Кончайте балласт, — приказал он гвардейцам.

— Только без шума, — безразлично предупредил Иван.

— Выстрел, поди, на весь город слышен был, — вздохнул Хмык смотря на то, как пленным заткнули рты и потащили в один из домов.

— Нас ждут.

— Честно? Не удивлен. Много их там?

— Достаточно, — сухо говорил мастер, не сводя взгляда с тела Веры. — Но бешенные, меня мало волнуют. Там две твари пострашней, размером с беролака.

— Разберемся, — даже не напрягаясь от таких новостей отвечал бывший охотник. — Нужно тела уничтожить.

— С этими делай что хочешь. Веру не тронь. Возьмем ее с собой.

— Ты рехнулся? Один балласт только сбросил. На себе ее нести?

— В данный момент, ты и твои «мундиры» мой балласт, — прорычал Иван, ощутимо ткнув пальцем Хмыка в грудь. — Мы и без твоих сопляков отлично справлялись. И это ты… — еще сильней ткнул мастер брата в грудь. — Ты снова притащил сюда девчонок. Ты виноват в ее смерти. Вера на твоей совести. Понял? Хотя, о чем я. Какая совесть.

— Слышь, совестливый, — начал возражать Хмык.

— Рот закрой! Мне плевать, кто ты там теперь, — повысил голос мастер, от чего гвардейцы напряглись и повернули головы. — И на них мне плевать, — указал он рукой в сторону мундиров. — Нужно будет, на себе понесешь.

Хмык, играя желваками, нахмурился, смотря на Ивана, который в тот момент был похож на разъяренного быка. Сходство было полнейшим. Глаза налились кровью, из раздувающихся ноздрей валил пар, а широкая грудная клетка вздымалась так, что на нем скрипела кожей куртка. Казалось он вот-вот рванет копытом землю и размажет Хмыка в лепешку.

Рефлекторно сжались кулаки, и неодолимо потянуло вмазать этому бугаю промеж глаз. Но зная дурь Ивана, бывший охотник понимал, ответка прилетит такая, что легче действительно боднуться с быком.

— Хорошо, — сдался он. — Просто ответь, зачем?

— Она хотела видеть сестру, — успокаиваясь, напомнил Иван.

— У-м-м, — застонал Хмык, посмотрел в хмурое, нависшее над городом небо, стер с лица воду и посмотрел в глаза Ивану. — Ты ненормальный. Как же я ненавижу эти твои гребаные, принципы. Хоть убей, Вань. Но мне кажется, уже никто кроме тебя не верит, в то, что они живы. Давай смотреть на обстоятельства трезво. Мы здесь для зачистки. Наше дело закрепиться и ждать подкрепление. И все. Это не спасательная операция, брат. Я не вижу смысла…

— Веру вы погубили, — снова разозлился мастер. — Но надежду вам у меня не отнять. Труби общий сбор, нам еще с людоедами разбираться.

— Ишь ты! — хмыкнул бывший охотник в спину уходящему мастеру. — Раскомандовался, блин. Надежда у него, видите ли. Господи, до чего же долбанутый человек. Нет надежды в этом мире, — вздохнул он, с сожалением глядя на труп, бывшей разведчицы. — В ящике она осталась, на самом дне.