13. Любовь до гроба.

Серым полотном стелилась у ног туманная пелена и рвалась клочьями об прибитую дождем к земле траву. Иван стер с лица, струи стекающие с мокрых волос. Тяжело дыша, не смея, ступить далее и шага он, снова посмотрел в спину своей мучительницы.

Она часто посещала его и без того тревожные сны, превращая их в настоящий кошмар. Первая жертва его жадности и высокого самомнения, Надя была олицетворением его совести, укором за его ошибки, что сполна воздавала ему за все грехи и готовила к предстоящим мукам ада.

Девушка, облаченная в изорванный когтями свирепых монстров кожаный доспех одетый поверх залитого кровью мастерского камзола, стояла к нему спиной, на берегу реки. На самом краю осыпающегося клочка тверди, подмытого мутными водами бурного, паводкового потока.

Позади, в тумане, среди кривых деревьев и колючих кустов, слышался злобный рык и голодный вой, идущих по кровавым следам тварей, который повторялся, раз за разом в каждом сне. Этот эпизод его жизни Иван знал наизусть. Сейчас с треском подломится одно из основательно подгнивших деревьев, и в падении теряя остатки отслоившейся коры, рухнет на покрытую свалявшейся шерстью серую спину. Между чудовищами начнется грызня, которая должна была дать ему фору.

Так и случилось, но мастер на это даже не обратил внимания. Этот сон он помнил в деталях до доли секунд, а главное знал, что появление в нем окровавленной женской фигуры не сулил ничего, кроме новых мук.

Иван понимал, что просто нужно досмотреть сон до конца, а после благополучно проснуться, но не мог ступить и шага. Ноги онемели, они, будто пустили корни в раскисшую глину и не пускали вперед. Его сковал страх, страх того, какую пытку она выберет для него на этот раз.

Хотя на этот раз сон был иным, он не бежал, не харкал кровью, не был изорван когтями, не исцарапан шипами колючих кустов. Он лишь весь промок от дождя и, смотрел напарнице в спину, в который раз стирая стекающие по лицу капли дождя.

Иван взял себя в руки, сжал кулаки, и направился к напарнице, за новой порцией пыток. Он встал рядом на обрывистом берегу, опустил плечи и обреченно вздохнул.

Он смотрел на покосившийся, старый причал, который то и дело захлестывали волны, на привязанную к нему лодку, в которую сквозь щели уже прилично натекло воды, и боялся поднять глаза. Боялся увидеть новые, кошмарные детали ее увечий. А они каждый раз были разными. Знакомыми, поскольку Иван на своем долгом веку повидал много изувеченных тварями тел, но от того не менее пугающими. Пугающими потому, что они были на лице той, которую он, когда-то безумно любил. Любил и погубил. Погубил в тот самый момент, когда с легкостью взял заказ на заведомо опасную охоту. Погубил тогда, когда упустил ее из виду в густых зарослях и более не смог найти.

Он рыскал в тумане в ее поисках, слышал ее зов, но стремительно теряя силы, брел все время не туда.

Но он не помнил, как в полуобморочном состоянии добрел до лодки, как отчалил. Плыл ли он сам, или его просто унесло течение, Иван тоже не помнил. Сути это не меняло. Он струсил. Он предал. Он выменял свое жалкое существование взамен на любовь. Он купил свою жизнь ценой ее смерти.

— Ваня, — мягко позвала напарница.

Иван не ответил, он зажмурился, и судорожно выдохнув, внутренне сжался в комок.

— Ванечка.

Стиснув зубы до скрипа, от чего на широкой челюсти вздулись и заиграли желваки, он открыл глаза и готовый ко всему, что угодно посмотрел на нее.

Вместо ожидаемого испуга, Иван растерялся от удивления. Лицо Нади было свежим и чистым. Никаких увечий, гнили, торчащих костей и рваных ран. Надя улыбалась. Она просто улыбалась.

— Плыви, — сказала она качнув головой в сторону качающейся на волнах лодки.

— Но… — он не знал, что ответить, впервые она его отпускала. — Наденька, плывем со мной? — Справившись с собой, позвал Иван, протягивая ей дрожащую руку.

— Нет, — покачала она головой, и улыбка Нади стала грустной. — Прощай!

— Надя, — Иван рванулся к ней, но натолкнулся на прозрачную стену. — Надя!

— Уходи. Тебя ждут. Плыви.

Иван оскользнулся, и едва не свалившись в реку, съехал по склону на причал. Он рванулся обратно, к ней, и опять натолкнулся на невидимое препятствие, которое оттеснило его к лодке.

— Плыви, — повторила она.

Она его отпускала, но от того не становилось легче. Теперь, смотря на ее печальную улыбку, он чувствовал себя еще гаже, чем всегда, когда вспоминал о своем предательстве. Иван был опустошен. Под прощальным взором ее глаз хотелось покончить со всем этим. Шагнуть в реку и одним вдохом набрать полные легкие воды.

Ноги будто повинуясь чужой воле ступили с перекошенного причала в лодку. Он отвязал веревку, взял весла и стал усиленно грести. С каждым гребком берег неправдоподобно быстро отдалялся, а Иван все никак не мог оторвать глаз от ее лица, пока берег полностью не заволокло туманом.

Он потерялся в этом густом молоке. Из рук исчезли весла, исчезла лодка. Мастер подался вперед и наткнулся на препятствие. Скрипнуло. Это была калитка. Отворив ее, он прошел вперед. Белое марево исчезло, растворилось, будто и не было его.

Был теплый, солнечный день, Иван очутился посреди маленького дворика паромщика Потапа. Первое на что наткнулся взгляд: на скуластенькое личико Марьи. Мастер вспомнил его неожиданно отчетливо. В продолжение этого сна она вновь кушала спелое, сочное яблоко, покачивая стройной ножкой. Черные волосы ласково развевал легкий ветерок, а за ее спиной, у избы, раскинулся калиновый куст, на котором безмятежно чирикал и чистил перышки воробей.

Тихий, ласковый ветерок, будто сорвался с цепи. Стал порывистым и злым. Калина качнулась и точно когтями заскрежетала ветвями по стеклу маленького окошка. Волосы Марьи разметались по лицу. Выскользнуло из руки надкушенное яблоко и покатилось Ивану под ноги. Испуганный воробей пустился в крик, стал биться о темное стекло. На стекле блеснули алые капельки крови. А после, при новом ударе о стекло он и вовсе свернул себе шейку. Его скорчившееся тельце, разметав крылышки, упало Марье на белоснежный подол и задрожало.

Под безжалостными порывами ветра заскрипела старая яблоня над головой. Уносились вдаль сорванные листья, осыпались красные яблоки, исчезая в стремительно жухнущей траве. Солнце скрылось за черной тучей. Небо заволокла угрожающе темная мгла. Марья, сложив руки лодочкой, подобрала замершее птичье тельце, и в ее ладони хлынул настоящий багровый поток. Веером сквозь ее пальцы он пролился на подол, и на белом сарафане распустились алые цветы.

— Ваня, — позвала она, протянув мастеру наполненные кровью ладони. — Ваня, что делать? Ваня помоги!

Ветер сорвал с ее лица спутавшуюся вуаль волос. Но вместо тонких бровей и карих глаз, скрытых в тени трепетных ресниц, аккуратного, чуть вздернутого носика, и алых, чувственных губ, Иван увидел ужасную кровавую маску. Сплошное багровое месиво венчала огромная, рваная рана, оголившая белизну кости. Тонкая шея была изувечена, а горло изорвано в клочки.

***

Крича имя Марьи, Иван очнулся и с сумасшедше стучащим сердцем вскочил на ноги. На него с непонимающими лицами смотрели завтракающие Юра, и псеглавец Болдырь, который тоже заночевал в маленькой избушке знахарки. Они замерли с ложками у ртов, но Юра, привыкший к внезапным вскрикам мастера во сне, тут же отправил кашу в рот и со словами «А дальше» перевел внимание Болдыря на себя.

— Мне страсть как не хотелось ввязываться. Но сектанты эти даже огнестрела не признававшие, не смогли бы отбиться от банды. Достал я винтовку, а оптика у меня отличнейшая, еще до катастрофы сделана была. Короче, пока они поняли, что их отстреливают, будто в тире, уже четверо Матушку обнимали, да кровушкой потчевали. — Порыкивая отвечал кинокефал, искоса посматривая за безмолвно выходящим из избы Иваном.

Сон выветрился окончательно, но сердце не унималось, тяжело было на душе. Иван решил, что все же перепил с непривычки. Он окунул голову в стоящую у дома бочку с водой, вынул, тряхнул ею и окунул снова. Стало намного легче, но тяжесть в груди лишь притихла. Покидать Ивана совсем, она не собиралась.

Утерев воду рукавом, он направился к мотоциклу. Гром, в своей люльке, к которой казалось, уже прирос задницей, ибо нипочем не хотел ее покидать, привстал и завертел хвостом. Весь его вид выражал, что он готов ехать, пес поскуливал и с надеждой смотрел на Ивана.

— Погоди дружище, — потрепал Иван пса по холке. — Дела закончу, тогда накатаешься вдоволь.

Умный пес, понял, что ехать хозяин пока никуда не собирается тут же сник, и улегся. Обижено он смотрел на то, как Иван копается в багажнике.

Мастер извлек радиостанцию, и принялся жать тангету вызова.

— Просвирин-Просвирин, ответь, — повторял Иван и прислушивался к треску радиопомех. — Безродный вызывает Просвирина. Просвирин ответь.

Рация упорно молчала, но он вызывал вновь и вновь, пока наконец не раздался детский голосок.

— Пашута, Паш, как слышишь?

— Дядя Ваня, — обрадовался малец. — Дядя Ваня, плохо слышу. Очень плохо. Сплошные помехи.

Треск и писк забивал голос ребенка, и то, что он ему отвечал, Иван не столько слышал, сколько додумывал сам.

— Где дядька твой?

— В кузнице, дядь Вань. Сейчас, сейчас сбегаю.

— Жду.

— Привет теска! — спустя несколько минут пробился сквозь треск бодрый задорный голос. — Не уж-то коляска сломалась и костерить сейчас начнешь?

— Привет Иван! Твою коляску, поди, поломай. Ее даже пули не берут. Знал бы, кирасу заказал вместо нее.

— Знал бы, припрятал бы такой металл, да что уж терь. Зато зверюка твой терь как в броневозе, — хохотнул кузнец. — Не уж то соскучиться по нам успел? Аль не по нам?

— По вам, по вам, — ответил Иван. — Как вы там поживаете? О больных знаете уже, о бешенных?

— Поживаем хорошо. Слава богу, еще не добрались хворые до нас, но слышать слышали. Надеюсь, и не доберутся теперь. Ваших тут понаехало что саранчи. В обоих городах стоят, а вчера они еще и переправу накрыли.

— Кого наших? Паромщика взяли? — не понял Иван.

— Ха, этого пройдоху возьми, попробуй. Успел удрать. А ты что не в курсе? Ваших, мастеров, цельных две роты прибыло. Разогнали к бесовой бабушке городскую стражу, заняли казармы, теперь стерегут земли наши от хворых этих, да нечисть изничтожают. Князьки даже не пикнули, видать боятся тех хворых до икоты. А как взялись мастера места наши прочесывать, так висельников в три раза прибыло. Все деревья, стали, будто елки на новый год. Бандиты и ворье со страху вглубь лесов ушло.

— Да ну, — удивился Иван. — Точно наши? Мы ведь не дружина, жулье всякое ловить.

— Я тоже так думал, пока сам облаву не увидел. Ваши. Все в мастерских мундирах и с клеймами на руках. Извини, конечно, но отморозки полные. Лица каменные, глаза пустые. Аж мороз по коже.

— Чудно, однако, — почесал Иван мокрую голову от таких новостей. — А как там Марья, не знаешь?

— А я все ждал, когда спросишь, — опять хохотнул кузнец. — Три дня назад Пашутку вот от соплей лечила. А сегодня с утра вроде как с лекарским обозом уезжать собирается. Может уже и уехала.

— Куда уезжать? — удивился мастер, но кузнец его не расслышал. — Говорю, куда она уезжает?

— Да, поди, тебя искать. Ох Ванька, че ты с бабой сделал. Сама не своя, печальная вся. Ходит мрачнее тучи. Все по тебе сохнет.

— Да ну, скажешь тоже. Наверное, забыла уже обо мне, — глупо улыбаясь ответил Иван.

— Как же. По тебе тут пол заречья сохнет, а другая половина ненавидит, — подстегивал кузнец. — Слушай, теска… — Помехи окончательно испортили радиосвязь.

— Что? — кричал Иван, — Что? Повтори, я не разберу никак. Иван.

За усилившимся треском и нарастающим писком уже не возможно было что-то разобрать. Мастер, прищурив глаз, посмотрел в небо, на выкатывающееся из-за соседней крыши солнце.

Опять магнитная буря, что ли?

Зачастили они в последнее время. Две недели как северное сияние было в последний раз. А ведь до нового севера далеко. Не к добру, ох не к добру оно. Бушует солнышко.

Он вытащил из станции на всякий случай батарею, отсоединил все полагающиеся на такой случай контакты, и сложил рацию в защитный чехол. Хотя от сильной вспышки, и он не спасет. И накроется радиосвязь снова на долгие месяцы, пока технократы не создадут новые детали для ретрансляторов. Да к тому же придется раскошелиться на починку рации, что в последние годы из-за вспышек, ломалась с завидной частотой.

Забросив станцию обратно в багажник, Иван сел на крылечко и в гудящей голове заметались мысли, что только усилили чувство тревоги.

Куда же ее понесло, а? Время ведь неспокойное. Сидела бы дома. Черт побери, что там за обоз еще? Неужели дела совсем плохи, и даже для Обительских лекарей объявили общий сбор? Хотя обоз всегда с отличной охраной. Нужно поскорей разделаться с работой, и дуть в Обитель. А если мы разминемся? Марья, где же я тебя потом найду?

Мастер и сам опешил от последней мысли. Все время в пути от раздумий о ней, Ивана постоянно отвлекала череда событий. Но вот сейчас, наконец, оформилась плававшая на краю сознания мысль. А ведь он давно все решил.

Доставить Юрку на аттестацию, а самому, что есть духу пуститься в обратный путь. К ней.

В ученике он был уверен. Слишком долго он таскал парня с собой и научил всему, что знал сам. Он не мог провалиться, да и участие в Большой Зачистке тоже пойдет в зачет. В том, что Юра станет мастером, сомнений не возникало.

Скрипнула рассохшаяся дверь избушки. На крыльцо ступил Болдырь. Он присел рядом и по-собачьи скульнув, зазевал во весь клыкастый рот. Гром, завидев его, тут же выскочил из коляски, протрусил через маленький дворик, и уселся меж ним и Иваном. Болдырь потянулся его погладить, но угольно черный пес клацнул зубами, и, придвинувшись поближе к Ивану, утробно зарычал.

— Тихо гром, — погладил Иван пса. — Ты чего?

— Да ревнует он. Да песья морда? — улыбаясь, оголил клыки Болдырь, на что Гром заворчал и уткнулся мордой Ивану в бок. — Ты чего мастер задумчивый такой? — пророкотал он, почесав совсем недавно зарубцевавшийся шрам, на покрытой короткой шерстью морде.

— Да вот новости перевариваю. Знакомый поведал, что мастера ротами теперь разъезжают. — Лукавил Иван.

— Ты в каких лесах бродил? — удивился кинокефал. — Как эта петрушка с бешенными началась, так они пришли в столицу, вытребовали здание под управу и расквартировались в казармах. Теперь у них там основной гарнизон. Вместе с дружиной казармы делят. Да и не дружина они теперь, а придаток к мастерским бойцам.

— Действительно. Засиделся я в лесах, да степях. Многое я упустил, а вот теперь многого не понимаю.

— А что тут понимать? В этих местах столько нечисти развелось, да этих бешеных, что князь Никита, с распростертыми руками принял мастеров. Горожане их парадом встречали, с подарками и цветами. А один из них теперь советником при Солеварском князе. Так-то.

— Ты мне скажи одно, — задумчиво спросил Иван. — Они Обительские, или Орденские?

— А ты сам то? Клейма у вас одинаковыми так и остались. Мундиры только разные. Но не ты, не подмастерье твой, их не носите. Да и значка при тебе я не видел.

— Я выпускник Обители, — с некой ноткой гордости произнес Иван. — А мундир мой тварь одна пять лет назад сожрала. Правда подавилась значком да издохла дуреха.

— Я так понимаю в страшных муках? — хохотнул псеглавец. — Нет, Иван. Те, что сейчас стали в городах не ваши. Орденские. Простому люду пофиг, чьи вы там выпускники. Главное, что мастера, а значит, нечисть изловите и прикончите по любому. Да и я в ваших терках не знаток. Обитель. Орден. По мне так все едино. Одно дело делаете.

— Да нет у нас с ними терок, — пожал плечами мастер. — Они, в основном у себя в княжестве по лесам бродят, да по тем регионам, где не ходим мы. Редко, когда пересекаемся. Но сейчас они как-бы в наших угодьях.

— Каких ваших? — иронично протянул Болдырь. — Не смеши мастер. Из Обительских, только ты один, тут и околачиваешься. Все ваши давно в Обители. Не обижайся, но как псы побитые, поджав хвосты от кукловодов попрятались. А людей на кого оставили? Нечисть кто уничтожать будет? Пускай жрут честной народ, главное свои жопы спрятать за Обительской стеной? Я считаю, что правильно они перехватили инициативу. И можешь мне в морду дать, но большинство твоих братьев, ко всему еще, и редкостные мудаки.

Как не обидно было признать, кинокефал прав. Тут просто наводнение из всякой нечисти, а все его братья будто ошпаренные помчались домой.

Болдырь поднялся и, не смотря на зарычавшего пса, протянул руку задумавшемуся Ивану.

— Ладно, Мастер, бывай что ли. Пора мне. Буйны головушки, ждут.

— Бывай брат, — встал Иван и пожал псеглавцу руку. — Если понадоблюсь, мой позывной знаешь. Где бы ни был, всегда на выручку приду.

— Да что ты как маленький. Забудь, — отмахнулся кинокефал. — Не должен ты мне. Успеха тебе брат!

— Не забуду. И тебе крупной добычи, брат!

Псеглавец поправил седло и вскочил на коня. Махнув на прощание рукой, он неспешно поехал в сторону въездных ворот. Иван сидел, смотрел, как Болдыр ругается с охраной, которая не хотела открывать ворота, и задумался, про Орденских мастеров. Откуда их столько? Неужели Мирное княжество создало резерв на случай нового инцидента, подобного «Большой Зачистке»?

Этот эпизод новой истории, даже бывалые мастера вспоминали с содроганием. Шутка ли, за один день полегло три четверти всех охотников разных выпусков и поколений. А простой люд так и вовсе молил всех богов, чтобы подобное не повторилось больше никогда.

Как-то слишком все подозрительно. Орден создает резерв, и вдруг он так, кстати, пригождается во вспышке этой таинственной эпидемии.

Иван всегда скептически относился к бойцам параллельной школы, что гордо именовала себя «Орден». Не то чтобы он был против, или не любил конкурентов, что могли отнять кусок хлеба. Нет. Просто ему было их жаль. Эта школа создавалась не в лучшие для людей времена. От безысходности.

Чуть более сотни лет назад, случился кризис. Почти перестали рождаться дети с необходимыми для мастера способностями. Изредка слабые экстрасенсы, а медиумы так вообще перевелись. Те одаренные, которых удавалось отыскать, владели критически минимальным уровнем способностей. Обитель пустела. Выпускники быстро гибли. А численность всевозможных тварей тем временем неуклонно росла.

Едва вставшее с колен человечество, снова оказалось на грани истребления.

Тогда один из наиболее уважаемых менторов, Владислав, предложил Братству вернуться к истокам. Ведь одаренных стали принимать всего две с половиной сотни лет назад, а до этого братство было просто военизированным обществом охотников-специалистов.

Но еще ранее, на заре создания братства, они и вовсе занимались только истреблением расплодившихся каннибалов, бандитских шаек, и еще очень редко появлявшихся перерожденных. Это теперь перерождение стандартный процесс, тогда-же это было редкостью.

В те времена появились и иные проблемы. Существа иного рода. Неизвестно откуда попавшие в этот мир монстры, такие как аспиды, оборотни, и множество других существ, что словно сошли со страниц сказок, мифов и модных во все времена страшилок. А с тем, землю стали оккупировать, словно освободившиеся от неизвестных оков стихийные существа и духи. И боролись с ними не одаренные, а обычные люди и кинокефалы.

Владислав, предложил, параллельно с обучением «одаренных», создать курсы для обычных детей. Набирать наиболее сильных и выносливых, и делать ставку не на способности, а на грубую силу и отточенный профессионализм. По его мнению, они должны были не менее эффективно истреблять тварей, полагаясь не на экстрасенсорные способности и зарождающееся в то время примитивное колдовство, а силу, смекалку и ум.

Как не странно, его поддержали. В менторском составе случился раскол. Консерваторы предлагали лишь немного подождать, кризис вот-вот окончится. Приверженцы Владислава, в свою очередь уверяли, что опасно тешить пустые надежды, тем временем, пока возрастают силы зла.

Консерваторы перечили, заявляя, что не собираются тратить время и силы на эту бестолковую затею. Ведь мир давно изменился и в первую очередь одаренность приводит к результатам, а обычные охотники обречены.

Тогда Владислав дерзнул обратиться к трем старейшинам, главам братства, с просьбой дать согласие на создание новой школы, вне стен обители, дабы там воспитывать новых охотников которые, тем не менее, имели бы не меньше прав, наряду с выпускниками Обители.

Как не странно, но он получил согласие и благословление. К тому же, Владислав имел весомый козырь в рукаве. Он являлся мужем младшей дочери, князя Георгия, что правил в те времена одним из наиболее больших и укрепленных городов Мирный, который, ширился и превращался в настоящее княжество.

Из этого следовало, что со стороны братства не будет совершенно никаких затрат на строительство и содержание школы. Вся материальная база всецело ложилась на плечи тестя Владислава, а вот Братство в свою очередь получает некие бонусы и поддержку, со стороны крепнущего государства.

Так и появилось новое отделение, школы мастеров. Долгие годы там обучали и выпускали в свет неплохих бойцов. Но все же реальность была такова, что они сильно уступали выпускникам Обители.

После случилась некая мутная история с экспериментами над учениками. Вроде как при помощи медицины и манипуляций с организмом, из них пытались сделать идеальных охотников на тварей. Единственный достоверный слух, который дошел до Ивана, был о том, что их мастерам, удаляли надпочечники, дабы лишать страха. Историю эту постарались замять, но отношения между школами похолодели, а со временем, Обитель и вовсе отреклась от своего отделения, которое в последующем и назвало себя Орденом.

В который раз, взвесив все за и против, Иван решил, что прав собакоголовый, не стоит заморачиваться по поводу Орденских. Неспокойные настали времена. Одно дело делают. А лично ему сейчас и без того хватает проблем и тревог.

В избе мастер вдруг опомнился. Подмастерье то, жив здоров. Парень был бодр и свеж, будто бы и не лежал вчера бесчувственным бревном. Значит ничего страшного. Взяла бабуля его на пушку. Навязала работу.

— Ты как себя чувствуешь-то? — спросил он попивающего ароматный, травяной отвар Юру.

— Отлично, — отвечал парень. — Будто спал неделю. Силы распирают, хоть сейчас в бой.

— У меня два вопроса. Что это было в лесу? И откуда у тебя эти руны на груди?

— Ну, понимаешь Вань, там, в лесу я вдруг понял, что могу воздухом управлять. Будто шепнул кто. Сам не поверил, когда получилось. А после контроль потерял, — словно ни в чем не бывало, ответил подмастерье, прихлебывая отвар. — А руны эти. — Он приложил руку к груди. — Это все, что осталось у меня от Осинки.

— Ее проделки значит. Смотри, как бы твои заигрывания с неизвестной силой до беды не довели. А ты не думаешь, что не от добра твоя сила? Не боишься?

— Вань, я не верю, что она хотела мне зла. Ну не могла она. Понимаешь?

— Наивный ты еще. Мало ли чем это обернется.

— Я верю, что это не зло. Я чувствую. — Юра с серьезным видом посмотрел на наставника. — Но если что… Короче если что-то со мной будет не так… Ты понял Вань. Только так, чтобы это было быстро. — Сник подмастерье.

— Ты дурак совсем? — озлился Иван. — Где только ерунды такой набрался? Где вычитал, спрашиваю? Опять дешевой бульварщины начитался? Брось фигню городить. Разберемся. Знахарка наша должна что-то по этому поводу знать.

— Вань. Если честно, я сам побаиваюсь, — с дрожью в голосе сказал ученик. — Смотри.

Юра щелкнул пальцами, и словно с огнива с них сорвались искры. Он щелкнул вновь, и над рукой повис огонек. Подмастерье развернул ладонь, и огонек превратился в огненный клубок.

Иван словно завороженный, уставился на огненный шар, повисший над раскрытой ладонью. Огонь вращался и закручивался в тугой клубок. Казалось, рыжая змейка скручивается и вьется в этом клубке. Мастер протянул руку, но тут же одернул обратно. Клубок источал нестерпимый жар, который, впрочем, Юру никак не волновал. Подмастерье хлопнул в ладоши, и клубок исчез.

— Когда научился? — хмуро поинтересовался Иван.

— Не учился. Просто захотел и все, — ответил Юра и поджал губы.

— Что еще можешь? Дождь, грозу вызывать? Град, ураган?

— Не знаю, — подернул парень плечами. — Попробовать?

— Нет. И вообще, не заигрывай с тем, о чем, мы пока не знаем. Спалишь бабке избу, — улыбнулся мастер, чтобы нахмурившийся парень расслабился. — А тут, между прочим, за это на кол сажают, причем без смазки. Кстати. Где хозяйка наша?

— Так утром, пока вы спали, ее забрали, вроде как на похороны.

— Ясно. Так. Огонь не разводить, и силой не баловаться. Пойду, поищу хозяйку нашу. Все ясно?

— Принял наставник, — ответил подмастерье и воровато сунул руки в карманы штанов.

Искать и выяснять где хитрая старуха не пришлось. Едва выйдя из дома, Он заприметил спешащих вниз по улице, судачащих на ходу людей. А у нас ведь как? Похороны тоже своего рода развлечение. Одним языки почесать, да косточки поперебирать покойному. Другим поесть да выпить на дурняк. Всего-то, пару добрых, но зачастую не искренних слов сказать об усопшем. Кому горе, а кому повод брюхо на халяву набить. Эх, народ.

Бабушка-знахарка, сидела около добротного домика, под калиновым кустом. Весь двор был заполонен народом, что разбившись на группки, тихо шушукался и что-то обсуждал. Увидев калину, Иван вздрогнул. Опять всплыла вроде как утихшая тревога о Марье. Мастер постарался ее унять, переключившись на не столько злость, сколько обиду на обманувшую его старушку.

— Здравствуй бабушка, — ехидно поздоровался он, присаживаясь рядышком.

— Здравствуй-здравствуй мастер, — так же ехидно ответила она, положив подбородок на корявую клюку. — Как твоя головушка?

— Хорошо. Как и подмастерье мой. Что ж ты бабуля меня обманула? Работу вот навязала, к которой я понятия не имею с какой стороны подойти. А между тем с парнем-то все в порядке.

— Я тебе навязала? — натурально удивилась знахарка, вздернув выцветшую бровь. — Я предложила, а ты согласился. Все честно, — заулыбалась она. — Я ведь сказала, что парень твой не помрет. Жив-здоров, как видишь. — Она понизила голос. — И силен к тому же, как десяток волов.

— Так что ж с ним на самом деле? Что с рунами этими?

— Не сейчас Иван, — строго ответила она.

— Снова мутишь бабуля? Так и будешь за нос водить пока дело не сделаю?

— Не сейчас сказала, — отрезала знахарка. — Аль ты забыл куда пришел? У людей горе. — Укоризненно покачала она головой. — Дома все расскажу. А сейчас не время. И кстати, хорошо, что ты пришел. Ты мне понадобишься.

— Опять работа? — вздохнул Иван.

— От которой грех отказываться. Нож заговоренный вижу с тобой. Это хорошо. А вот колечко ты на время сними. Сними-сними. Отдай пока сестре хозяина покойного. Ему с нами нельзя.

Иван понял, к чему клонит бабуля. Ему предстояло участвовать в процессе погребения, который за последние века очень изменился. С тех пор как Мать Сыра Земля перестала мертвецов принимать. Точнее принимала она их с большой охотой, да вот выталкивала вскоре. А с тем, что из этого выходило и приходилось бороться мастерам.

— Права карга старая, — послышался кряхтящий голос, словно издалека. — Нельзя мне с вами. Хозяина нет в доме. Тело пусто. Я лучше тут побуду. А то притянет меня оболочка пустая, не обрадуешься потом.

Иван не стал спорить ни с вредным полтергейстом, не со знахаркой. Он снял кольцо, отдал указанной печальной женщине с отчетливыми дорожками от слез на бледных щеках и вернулся к бабуле.

— Я-то тебе зачем? — спросил он присев обратно. — Что с покойным не так?

— Беда с ним, Иван, — понизила голос она. — Самоубивец он. Ты знаешь, что Мать таких больше всех… Даже не знаю, любит или ненавидит. Чем считать переродство. Нет первых признаков разложения. И не коченел он даже. Сейчас лежит в бане на верхней полке, подальше от полу.

— Может и не мертвый он вовсе? Вдруг летаргия у мужика случилась? А его возьмут да укокошат в процессе погребения. Бывали ведь случаи уже.

— Нет. Мертвый он. Борька со знанием дела вешался. Сломана ли шея, не скажу, а вот подъязычная косточка-то сломана, да трахея смята. Так, что выжить он не мог. Сама проверила. Да и висел долговато, пока его искать бросились. И спьяну ведь Вань. Алкаш он. Снова пакость эта невинную душу загубила. Надо, надо эту гадость уничтожить Иван. Не-то не хворые, так паразиты весь поселок изведут.

— Согласен, — вздохнул он.

— И кстати, ты к вдове хорошенько присмотрись.

— А с ней то, что?

— Ты просто понаблюдай, а мы твои наблюдения обсудим потом.

— Хорошо, — недовольно вздохнул Иван.

В бане пахло ладаном и дымом тлеющих ведьмовских трав, к которым примешивался запах прелой древесины пополам с застарелым жиром. Покойный лежал на верхней полке, видимо, в чем был, когда умер. Маленькое оконце, почти не освещало помещение, и потому был зажжен электрический свет.

Одиноко висящая под потолком, электрическая лампа, некогда утраченное чудо, с подъемом новой цивилизации возрожденное из небытия, помигивала, и светила то ярче, то затухала до яркости свечи.

— Небось, опять лупоглаза в турбину засосало, — проворчала с трудом вошедшая старушка, щурясь на мигающую лампу. — Чтоб им сухо было паразитам. — Погрозила она ей клюкой.

Вошедшая со всеми в помещение женщина, с опухшими от слез глазами и серым, измучанным лицом на это никак не отреагировала. Она смотрела бессмысленным взглядом, на серо-синее лицо мужа. Бледные губы ее задрожали, на глазах появились слезы. Она всхлипнула, сжала кулаки, удерживаясь от рыданий. Было оживший взгляд, вновь погас и потупился. Будто приговоренная к казни, и знающая о том, что не миновать сей участи, она встала у стола, приготовленного для омовения покойника.

— Иван, — еле слышно, одними губами позвала старушка. — Включай.

— Что? — не понял он.

— Что ты как дитятко ей богу. Ты мастер или где? — тихо прошамкала она.

Ему, наконец, дошло. Потирая виски, Иван зажмурился и с большим трудом перешел к иному взгляду. Далось это трудно. Мастерам нельзя так пить. Доказано было, что крепкий алкоголь подавляет и понемногу притупляет их способности. Загудела, закружилась голова, стрельнуло в мозг, зашумело в ушах, и мир преобразился.

Все заполнили энергетические потоки. Холодные и вяло текущие в жене покойного, на которой к тому же, прикрепился самый крупный из виденных ранее, паразитов. Не смотря на возраст старенькой знахарки, в ней бушевали мощные, горячие потоки. Только в лежащем на полке трупе энергия отсутствовала совсем. На голове покойника мастер разглядел остатки паразита. Он был мертв, как его жертва, и теперь растворялся, превращаясь в фундаментальный элемент вселенной: эфир.

Горбатое, лупоглазое нечто, похожее на ссохшегося древнего старичка, сидело рядом с мертвецом. Поджав под себя ноги, существо лапкой поглаживало выбеленный, сложенный в несколько раз, льняной саван. Старичок этот поглядывал по сторонам и когда его взгляд, круглых, будто блюдца глаз встретился с взглядом Ивана, он догадался, что человек его видит.

Существо занервничало, не сводя с мастера глаз, спустилось с полки и ушло в угол. Там оно стало бессмысленно бродить, смахивать что-то невидимое, с висящих на гвоздях, березовых веников.

— Банный, — шепотом подсказала Ивану старушка. — Не пялься ты так на него. Он этого не любит.

Мастер перевел взгляд на пол, и увидел, как выглядит то, что смывает с себя в бане человек. Щели между деревянных половиц были залиты не то черной смолой, не то дегтем, который к тому же копошился, будто был полон червей. Тонкие нити, и тысячи ложноножек высовывались из этой грязной энергии, которая так загустела, что даже течь как иная не могла, и устремлялись к его обуви. Они пытались ее ощупать, проползти по ней вверх, забраться внутрь. Это выглядело настолько мерзко, что Иван, поддавшись брезгливости, отшагнул назад и едва не сбил входящую тетку, несущую перед собой таз.

— Долго ходишь Улька, — укорила ее знахарка. — Лень на тебе катается, а ты и рада катать.

Мастер уже начал жалеть, что приобрел новый взгляд на вещи. На толстой тетке, внесшей таз действительно что-то каталась. Мерзкое и отвратительное. Больше всего это напоминало наполненный чем-то бычий желудок из которого торчала маленькая голова с заплывшими мутными глазками и подобием щупалец, что крепко обвили все тело.

Этот мешковатый, сморщенный паразит занимал всю ее спину, и прижимался к ней как к родной. Весь энергообмен женщины был вялым и бесцветным, и большая его часть была во власти паразита.

Иван невольно скривил лицо, глядя на висящую, на ней дрянь. Женщина приняла это на свой счет. Она хмыкнула, и гордо подняв все три подбородка, со скоростью мотовоза прошла, мимо задев его пухлым бедром. Зазевавшийся мастер, не ожидавший от тучной тетки такого стремительного маневра, едва не впечатался в бревенчатую стену.

— А почему не снимешь? — восстановив равновесие, шепотом обратился он к старушке.

— Лень она такая. Нипочем не снимешь и не уймешь, пока хозяин сам ее катать готов. Пока лениться не перестанет, бесполезно. Будет ездить, верхом пока насмерть не укатает.

Два хмурых парня стали вносить деревянные ведра с водой и ставить их в предбаннике. После остались, и молча встали в сторонке.

— Вода родниковая? — спросила она у парней. Они молча покивали. — Лейте!

Парни взяли ведра в руки и выплеснули воду на пол. Чистая, насыщенная искрящейся энергией вода, почти смыла деготь между половиц. Он растворялся в ней будто в кислоте и, суча ложноножками, исчезал в щелях. Парни выплеснули еще несколько ведер. Пол очистился совсем.

— Углы и стены. — скомандовала знахарка. — А в тот угол побольше. — указала она сухонькой дланью в угол, где маялся от безделья банник.

Зашипели тлеющие травы. Бесенок, или дух хранитель, споры по этому поводу не унимались до сих пор, расставив ручонки в стороны с блаженной улыбкой на безгубом рту, тоже был облит водой. Он впитал чистую энергетику воды, казалось, стал менее горбат, подрос, и повеселел. С довольной моськой, он гордо прошлепал босыми лапками по чистому полу мимо Ивана и вышел в предбанник.

— Теперь Иван, смотри во все глаза, да не прозевай, — предупредила знахарка и, покряхтывая, отправилась к столу.

Иван хотел спросить, на что смотреть-то, но старая знахарка встала во главе стола. Она стала раскладывать перед собой различные пузырьки, более ни на что не отвлекаясь.

Молчаливые ребята, сняли труп с полки и аккуратно положили покойного головой к знахарке и ногами к выходу. Женщины принялись его раздевать, сгибая и разгибая ноги и руки, словно тряпичной кукле.

Ивану хотелось отвернуться, ему было не по себе. Ненавидел он похороны и все что с ними связано. Но сказано было смотреть в оба, и он смотрел.

Жена покойного не проронила ни слова, лицо походило на серую каменную статую. Лишь из красных ее глаз, лились два ручья, что срывались со щек дождем, на холодную, синеватую кожу мужа.

В деревянный таз, был налит отвар пахнущий горькими травами. Мочалкой, собранной из тонких полос бересты и спутанных трав, женщина стала омывать лежащее на столе тело. Сквозь сдавленное горло она тихонечко стала начитывать строки, которыми принято успокаивать покойного, перед тем как его тело прикуют ко дну домовины или к полке в общем склепе.

На руках не кандалы

То браслеты тяжелые

На ногах не кандалы

То поножи новые

Обруч ляжет на твой лоб

В тело врежутся шипы

Иглы в тело он вопьет

Чтоб спокойно видел сны

Ладят люди новый дом

Для тебя любимый мой

На высоких на столбах

Стены крашены смолой

Будет ложе пустовать

Да с периной новою

Ложем новым должны стать

Доски свежие сосновые

То не ящик и не гроб

На холме стоит

А твой новый вечный дом

Что на веки приютит

Будет славным новый дом

Хоть и тесен да весь твой

На высоких на столбах

Под зеленою сосной

Не встревожит тебя Мать

Не постигнет злой удел

На высоких на столбах

Не достать ей мертвых тел

Ты не бойся спи родной

Всех нас ждет такой же сон

И браслеты и столбы

Домик скромный из досок

Годы быстро пролетят

Под зеленою сосной

Домик сладят для меня

Лягу рядышком с тобой

Вдова протерла его лицо белым лоскутом и поцеловала в холодный лоб. Знахарка тут же окунула палец в один из пузырьков, и начертала его содержимым в том месте руну. После еще два мазка легли на закрытые веки. Омывая руки, женщина дошла до кистей.

Подошло время, когда старая знахарка должна была зачитать одно из обрядовых заклинаний. Молитву о том, чтобы Мать Сыра Земля пощадила усопшего, и не призывала его к себе на службу. Она начертала священным маслом у себя на густо иссеченном глубокими морщинами лбу знак земли, и произнесла первые строки.

В маленьком окошке мелькнула тень. Погас электрический свет. С той стороны стекла сел воробей. Несколько мгновений он просто смотрел на людей, а после стал стучать и скрестись в мутное стекло.

Старушка перестала читать молитву, взглянула в окошко, а после на Ивана. Он стоял, с каменным лицом, наблюдая, как из щелей в полу появились светящиеся жгутики. Они рассеялись по сырым доскам и осторожно ощупывали пол. С каждым движением они ширились и росли. Вот один из них вытянулся вверх и натолкнулся на свесившуюся со стола руку мертвеца.

Тело вздрогнуло. Труп открыл глаза, бессмысленно таращась в потолок.

— Боренька! — плеснув ладонями, воскликнула женщина и бросилась тормошить тело мужа. — Он живой. Живой!

Парни оживились. Один из них выхватил деревянный кол, второй подбежал к женщине и стал оттаскивать ее в сторону.

— Мертвый он, дура! — воскликнула старушка. — Перерождаться начинает. Иван, очнись!

— Стол! Стол вверх! — с трудом оторвав взгляд от энергетических потоков, которые стали сплетаться в толстый, крепкий жгут, воскликнул мастер.

Поток струящейся энергии перестал напоминать обычный жгут. Он принял вид сплетающихся живых корней, что стали оплетать руку мертвеца. Они проникли в плоть и в мертвое тело, заполняя пустоту, хлынул мощный энергетический поток.

Парни непонимающе уставились на Ивана.

— Быстро. Тело выше. Поднимайте стол, — скомандовал Иван.

Несмотря на то, что стол был не из легких, да и покойник, был крупного телосложения, парни, ухватившись за края, довольно легко приподняли его до уровня груди.

Корни потянулись вслед за телом, но стали ослабевать, истончаться. Еще миг, и связь оборвется.

Покойник вновь вздрогнул, а после мертвое тело выгнуло дугой. Труп засипел, будто от боли.

Парни струхнули. Один из них бросил стол и отшатнулся в сторону. Тело скатилось, и глухо ударилось об пол.

Мертвец стал биться точно в конвульсиях. Энергия земли тут же ринулась заполнять пустую оболочку с еще большей силой. Иван рванулся к телу, но энергия изогнулась дугой, все более уплотняющиеся корни выпустили ему на встречу сонмище отростков, в виде острых, светящихся шипов. Земля заполучила свою добычу, которую не успели надежно спрятать. Теперь так просто тело было не отнять.

— Чего стоите? — окликнула бабуля парней. — Нашла его Мать. Теперь уж ничего не поделать. Бегите дурни! Огня! Готовьтесь жечь тело!

Бледные ребята не сразу поняли, что им сказано, а поняв, вымелись со скоростью метеора. Она тоже направилась к выходу, так быстро, как могла. Иван же, напротив. Он выхватил заговоренный нож. Быстро осмотрел, не нарушена ли изоляция лишенной гарды рукояти и решительно шагнул к перерождающемуся. У него были буквально секунды на то, чтобы без вреда для себя прервать контакт, отвлечь пока еще слабый поток на нож и положить тело повыше, обратно на полку.

Следующий шаг сделать он не смог. С воплем «Не надо», сквозь истерическое рыдание, в него вцепилась жена покойного.

— Она права, — обернулась знахарка. — Не рискуй. Иван, уходим. Запрем и сожжем.

— Нет! — вскричала женщина. — Дайте ему ожить! Он… он оживет… Оживет и все будет хорошо. Все будет как прежде, — лепетала она, оттаскивая за рукав удивленного Ивана. В ее глазах уже плескалось безумие, исказившее лицо перекошенной улыбкой. — Да Боренька? Вставай. Вставай же, родной!

— Машка! Ты что творишь? Совсем ополоумела дура? — уговаривала ее знахарка, взяв за руку, но та вырвалась из слабого захвата и с остервенением вцепилась обеими руками в Ивана. — Машка. Образумься! Это будет уже не твой Борька, а дикая, злая и голодная тварь. Он же тебя первую сожрет, а после и дитятками вашими закусит. Опомнись! Идем. Его нужно уничтожить. — Она протянула сухонькую ладонь.

— Я не дам вам этого сделать, — злобно прорычала женщина сквозь зубы и ударила старушку наотмашь, по лицу.

Иван опомниться не успел, как перелетел через стол, ощутимо приложившись спиной и головой о бревенчатую стену. Женщина бросила его почти через всю баню, как будто он был не мужик весом под центнер, а легкая пушинка.

Пытаясь отойти от звона в ушах, и кругов, плывущих перед глазами, он встал на колени, и мотнул головой, прочертив алыми каплями на полу кривую полосу. По лицу полилась горячая кровь. В глазах все прыгало и скакало так, что он никак не мог встать на ноги. Мастер машинально провел рукой рядом с собой, в поисках ножа. Но кроме сырого пола ничего не обнаружил. Звон перешел в гул, зрение с трудом возвращалось в норму. Сейчас, стоя на коленях за перевернутым столом, он собирал пазл из скачущих перед взором картинок.

Старушка, раскидав руки в стороны, недвижимо лежала у выхода, а сбрендившая вдова, сложив ладони, со счастливым лицом, и полными нездорового блеска глазами, сидела у скорчившегося в позу эмбриона, перерождающегося.

— Боренька, миленький, — причитала она. — Скорей вставай. Нам нужно бежать. Эти нелюди хотят нас убить.

«Нифига себе, — проскочила мысль сквозь гул в голове. — Нелюди, нас. Обалдела дура?».

За мыслью последовало действие. Иван встал с колен, покачнулся, и скользнул по полу плывущим взглядом в поисках ножа. Обнаружился он быстро, в руке свихнувшейся вдовы.

Она выставила его перед собой.

— Отдай нож, — строго сказал Иван, размазав кровь по лицу.

— Не подходи! Убью, — взвизгнула она, описав острием зигзаг перед его лицом. — Боря, что же ты. Скорей вставай. — Бросила вдова за спину, не сводя обезумевшего взгляда с шатающегося мастера.

— Господи! Да пойми же ты. Он не человек. Боря твой умер. А то, что сейчас переродится и оживет, убьет нас всех. Это больше не твой муж. Это бездушная тварь! — попытался он образумить вдову, снова размазав уже не так стремительно стекающую по лицу кровь.

— Это вы твари! Все вы! Трусы проклятые! — снова расчертив воздух ножом, со злобой сказала она. — Ведь все знают, что не все перерожденные безумны. Множество их хоть и изменены, но могут вести себя как люди. Мы уйдем к таким, на болота. Да Боренька? — Боренька в ответ засипел и стал качаться по полу. — Вы трусы их уничтожаете. Из-за страха своего не даете им второго шанса.

— Это очень… повторяю, очень большая редкость. И разум «такие» обретают не сразу. Сначала все они голодные и злые звери…

— Заткнись! — взвизгнула вдова. — Мой Боренька не зверь. Понял ублюдок! А вы звери. Трусливые шакалы, что боятся всего нового. Благословенная Мать, дает всем нам второй шанс. А вы его отбираете. Заковываете мертвецов в кандалы. Прибиваете к столам и полкам, пробиваете головы железными шипами. Вы, вы трусливые твари, отбираете у них то, что дарует им Мать. Второй шанс. Благословление, на новую жизнь. Какое вы имеете на это право?

Иван понял, что спорить с вдовой сейчас бесполезно. Справиться с ней он не мог. От головокружения и накатывающей тошноты он едва держался на ногах. Следовало менять тактику, пока еще есть время.

Шанс разорвать связь, уже потерян. Сейчас, пустое тело наливалось не человеческой энергией. Мертвец начинал восстанавливаться. Мертвая плоть возвращалась к жизни, для последующей трансформации в чудовище.

Но хорошо то, что не все перерождались быстро. Есть шанс унести ноги. Это могло длиться от нескольких часов, до недели. И чем дольше бывший человек проходил трансформацию, тем опаснее и живучей в итоге получалась тварь. А во время этого процесса, он мог быть как смирно лежащим телом, так и тупым, беснующимся манекеном, что бросается на все живое.

— Хорошо, — пошатнувшись, развел в стороны руки мастер. — Твоя взяла. Отдай мне нож, позволь забрать бабулю и уйти. После делай со своим Боренькой что хочешь.

— Ты меня за дуру держишь? Да? Нет, я не сумасшедшая. Хрен тебе, а не нож. Стой и не двигайся, урод. С ножом я обращаться умею. Только рыпнись, так исполосую, родная мама не узнает! — хищно рыкнула вдова. — Знаю я вас. Как только выйдете, нас сразу-же сожгут. Старухой, если она еще не сдохла, мы прикроемся, а нет, тогда тобой. — Оскалилась она.

— Он может и неделю так лежать, — хмыкнул мастер, подавил рвотный позыв, и озадачился вопросом, а действительно ли сбрендила эта стерва?

— Ничего, я терпеливая. Я подожду. Ради Бореньки я готова на все. — сказала женщина, стягивая пояс со своего платья. — А ты давай поворачивайся, и руки за спину. Предупреждаю: рука не дрогнет.

Может рвануться, сбить эту полоумную с ног и забрать нож? Иван прислушался к себе. Ноги едва держали, норовя подкоситься каждый миг. Голова идет кругом. Сильно он приложился, и как только голова не разбилась вдрызг.

— Поворачивайся, сказала, — словно змея прошипела она. — Мне надоело ждать. Ей Богу доведешь, сейчас прирежу!

Горестно вздохнув, мастер, едва не рухнув, моля всех духов и богов о том, чтобы сейчас в его организме не появилась лишняя дырка, стал к ней спиной. Внутренний резерв словно заклинило, сил не было совсем. Оставалось лишь надеяться на чудо.

— Боренька, — защебетала она. — Вот так. Молодец. Что… Что ты… Боря это не я. Прости. Прости, я не хотела! — Срывалась она на панический крик. — Я просто хотела, чтобы ты не пил, и дружки эти твои… Боря… Боря, нет!

За спиной раздался душераздирающий женский визг, после хруста перешедший в глухое бульканье, а после грохот падающего тела.

Мастер, сглотнув набежавшую слюну, зажмурился и приготовился умирать.

Секунда. Три, пять, десять. Полминуты. Прошла минута, но ничего не происходило.

Стараясь не делать резких движений, очень медленно Иван повернулся, чем вызвал новый приступ головокружения и тошноты.

У его ног, заливая сырой пол лужей крови, лежало обезглавленное тело вдовы. Над ним на полусогнутых ногах, стоял Боренька, бессмысленно смотрящий красными от лопнувших сосудов глазами, мимо Ивана.

Блин, чудо, ведь можно было без жертв?

Иван даже пошатываться перестал. Замер, боясь дышать. Но стоять столбом тоже не выход. Он плавно двинул рукой.

Кадавр, как называли еще не закончивших трансформацию тварей, на это никак не отреагировал. Он все так же тупо пялился на стену позади мастера.

Вены на всем теле Бореньки вздулись, пошли узлами, капилляры полопались, местами кожа стала рваться под давлением разрастающихся мышц и костей. Он весь сочился сукровицей, а кое-где и кровью. Эдакий неподвижный, мясной манекен. Похожие, были на лекарских курсах Братства, для изучения анатомии людей.

Иван скосил глаза на все еще зажатый в руке обезглавленной вдовы заговоренный нож. Следовало решить, как его взять: медленно или быстро. Был огромный риск тоже лишиться своей головы.

Кадавр перестал сверлить взглядом неизвестную точку, опустился на четвереньки и вернулся на то место, где лежал до этого в позе эмбриона. Он снова свернулся калачиком.

Вот же скотина тупая. Баба тут ради него… а он? Вот спрашивается нафига, а? Хотя любовь, она же ведь только до гроба. После-то никто, ничего не обещал.

Сетуя про себя на превратности судьбы, Иван, пошатываясь медленно присел, забрал нож и решил тихо, без резких движений подойти к старушке, и осторожно выволочь ее наружу. И поскольку трупов прибавилось, то главным теперь было не вляпаться в энергетический след, который скорей всего сейчас уже занялся заполнением тела вдовы.

Многие мастера стали примером тому, что размыкать затянувшуюся связь, или по неосторожности попасть в поток чуждой энергии смертельно опасно. Отдачи еще не выдержал не один. И засиживаться также не следовало. Ибо кадавр скоро восхочет отобедать, дабы пополнить строительную базу для нового, измененного организма.

Мастер ругался, вспотел, его тошнило, но он все пытался активировать свои способности, что никак не хотели отзываться. Прокляв все на свете, в том числе головную боль, кадавра и его психованную женушку, едва не вывернувшись наизнанку, он все же пробился к иному взгляду.

Давно он так много и часто не матерился.

Иван находился на единственном пятачке свободном от сети раскинувшихся по всей бане энергетических корней. Старушка была еще жива, видимо просто в глубоком нокауте, но выйти из него, ей было не суждено.

Корни активно рыскали в поисках бессознательного тела, и если не предпринять срочных мер, то и ему самому конец. Хотя ему конец в любом случае. До выхода уже не дойти.

Как там это называли на колдовском курсе? Кажется, «разконтачивание». Только колдуны могли разорвать затянувшуюся связь. Заговоренный нож в наличии, а вот с колдовскими способностями и разрядником проблема. Иван в этой схеме должен был выступать проводником, через который энергия должна была уйти в разрядник. Но такового под рукой не было, и быть не могло. Без него мастера долбанет по полной.

Нервные селяне вот-вот сожгут их нафиг, вместе с баней. А может уже жгут. Кому нужен бешенный кадавр, а то и не один. Из знахарки вообще первосортный получится. За день выпотрошит весь поселок. Разрядника нет. Энергетические потоки чуждой энергии перекрыли путь и к выходу не пробраться.

Куда не кинь, хрен добросишь.

Вспотевший Иван мысленно попрощался со всеми, кого знал и любил. Превозмогая головокружение и жгучую боль в голове, осторожно перебрался через стол. Найдя еще пару крохотных пятен лишенных энергетических жгутов, прокрался к кадавру, а заодно и источнику все увеличивающейся сети.

Светящиеся корни крепко оплели изменяющееся тело. Снова забилось остановившееся сердце. Разжижилась свернувшаяся кровь и двинулась по венам. Укреплялся и изменялся скелет. Разрастались мышцы. Трансформация набирала полный ход. На глазах у Ивана земля порождала из старого, слабого тела новое, опасное и сильное существо. Происходило это слишком стремительно. Скоро для дальнейшей трансформации кадавру понадобится еда.

Корни сплетались все крепче, и плотней образуя энергетический кокон. Избытки энергии выплескивались, наружу образуя быстро расцветающие и рассеивающиеся сказочного вида, светящиеся цветы. Все быстрее пульсировал и ширился в солнечном сплетении кадавра генератор перерождения, средоточие изменяющей силы. Именно в него следовало вонзить нож.

В теории, которую Иван в свое время слушал лишь краем уха, это должно было вызвать сбой, дестабилизацию генератора, и локальный выброс мощного потока энергии, что разрушит всю сеть, нанесет ударом критический урон перерождаемому телу, и убьет того, кто прервал процесс. Ивану мог помочь специальный разрядник, но где его здесь возьмешь?

— Нет, ну блин горелый! Ну почему просто не сжигать тела? — вздохнул он, сжимая в дрожащей руке нож. — Хотя, я и сам бы такого не хотел. Ну что же…

Клинок вошел точно в энергетическую точку в солнечном сплетении.

Ивана оглушило, ослепило, раздавило, после взорвало, после собрало обратно и размазало на километры вокруг. И так повторялось до бесконечности, пока все вдруг разом не исчезло в черной пустоте.