14. За гранью.

В округлом каменном мешке, все пропахло гарью от вставленных в ржавые держатели коптящих факелов. Звонкий перестук капели, заглушило множество шагов и шорох серых балахонов. Несколько фигур столпились в центре комнаты, тихо переговаривались и посматривали на входящего последним кукловода.

— А нельзя было найти подвал почище? — послышалось из темноты капюшона наиболее крупной фигуры.

— Вечно тебе все не нравится, — произнес рядом стоящий, неотличимый от остальных, владелец серого балахона. — Бальный зал сегодня занят.

— Можно в корчме собраться, — послышалось от дальней стены. — Я такую корчму знаю. Там такие девчонки.

— Тихо! — недовольно прошипел кукловод. — ОН идет.

По крутым, каменным ступеням спускалась еще одна фигура в таком же, как и у всех одеянии. Все засуетились. Выстроились полукругом, преклонили колено и в почтении склонили головы. Последним, встав в центр комнаты, последовал примеру остальных и сам кукловод.

— Приветствую, дети мои! — властным голосом произнес вошедший магистр, остановившись на последней ступени. — Рад приветствовать новообращенных! — Не проронив ни слова, присутствующие поднялись с колена и приложили кулаки к левой груди. — Я не буду напоминать, что мы встали на опасный и тернистый путь. Много еще придется пролить крови, и измазаться в ней по локти. Но это дети мои, оправданные потери, и оправданные жертвы. От наших действий зависит наше, и всеобщее будущее. Мы должны. Обязаны не допустить иного развития истории. Это приведет к порабощению и концу нашего рода. Вы готовы проливать кровь невинных?

После вопроса магистра, кукловод обернулся, смотря на молчащие фигуры, сжимая в широком рукаве остро отточенный стилет.

— Да, отец, — хором ответили присутствующие.

— Вы готовы устранить неугодных? Будь то ваш брат, сестра, мать или отец? — спросил глава.

На сей раз ответ прозвучал менее стройным хором. Но убивать, кого-либо из колеблющихся кукловод посчитал лишним.

— Тогда дети мои, примите мое благословление на эту трудную борьбу. Наша операция вступает в новую фазу. Теперь, когда силы противника рассредоточены в нужных местах, подальше от зоны наших интересов, мы начнем более масштабную чистку. Мы единственная сила, что, не обозначая себя, должна сдержать натиск нависшей над всеми опасности. Мы и только мы, не предали свое дело. И только нам по силам удержать равновесие и порядок. Во имя развития и процветания наших потомков. Вы готовы сложить голову, ради этой священной цели? — воскликнул магистр, сжав крепкий кулак и воздев его над головой.

— Готовы! — прозвучал стройный ответ, и кулаки адептов вознеслись к сырому своду.

— Мы праведны в своей борьбе! Сами боги ведут нас за длань на эту войну! И только нам, будет дана победа! Отныне у вас больше нет лиц, — обведя всех крепкой рукой, сказал магистр. — Праведным воинам не нужна слава. Нам нужна только победа. Победа любой ценой! Примите же эти маски, и носите их во славу нашего дела. Никто не должен быть узнан во время свершений. А кто нарушит этот обет тому…

— Смерть!

Магистр сошел со ступени, отошел в сторону, и адепты двинулись к выходу. Каждый проходящий мимо него, получал из рук кукловода маску.

Ничего особенного эти маски собой не представляли, и являлись обычным овалом, с прорезями для глаз. Сделаны были из плотного материала, который покрыли крепкой скорлупой от яиц аспида. Все одинаковы, без особых различий.

Когда из виду исчез последний из адептов, кукловод приблизился к магистру.

— Все маски приведены в норму? — спросил он, протянув руку к скрытому тенью капюшона лицу кукловода.

— Да… — голос кукловода стал ломаться, изменился, и он ответил своим естественным, женским голосом. — Да отец. При не санкционированном снятии половина тела носителя превращается в кровавый фарш. Каждая маска отслеживается парой операторов, что сменяют друг друга.

— А это еще зачем? — не понял магистр.

— Я решила дополнительно нас обезопасить. Ведь обозначить себя можно не снимая маски. Ведьмы будут следить не только за перемещением, но и за тем, что и кому говорит адепт.

— Ты предусмотрительней, чем я думал. Я в тебе никогда не ошибался, — похвалил он ее. — Что там со списком?

— Из неугодных мастеров, остались только трое. Безродный, Сифон и Хмык. Сифон помешан только на своем деле, потому не вижу смысла в ликвидации. Ва… Безродный и Хмык слабосилки. Безродный сейчас находится в рыбачьем поселке близ столицы, замкнутый эпидемией. Местонахождение Хмыка в данный момент неизвестно. Мне кажется, Иван не опасен.

— По поводу Сифона согласен. Хмыка нам пока не достать. Но Безродный должен быть ликвидирован. Пусть и случайно, но он уже несколько раз вмешивался в наши интересы. К тому-же следует убрать его бойкого подмастерье. Шутка ли, этот сопляк в одиночку, с легкостью лишил нас трех неслабых агентов.

Женщина молча склонила голову. Она крепко задумалась. Магистр, понимая, в чем дело лишь улыбнулся и легонько приподнял ее голову за подбородок.

— Все никак не выбросишь его из головы? — с отцовской нежностью в голосе спросил он. — Не знаю, чем Иван так запал тебе в душу. Но ты должна. Понимаешь? Я тоже иду на жертвы. Я предал всех и мне не легче, чем тебе.

— Я не смогу, — тихо ответила она.

— Понимаю. Тебе тяжело это сделать. Но, по крайней мере, ты не обязана ликвидировать его собственноручно. Уверен, у тебя еще есть в запасе должники и отличные исполнители. Ты ведь осознаешь, что все висит на волоске?

— Да отец. Но как Иван может нам помешать?

— Девочка моя, подумай сама. Ты ведь хорошо знаешь этого мастера. Он соткан из противоречий. Он, не задумываясь, нарушает законы Братства, если считает, что они в том или ином случае противоречат его внутренним устоям. Мастера его недолюбливают и считают чудаком. Не единожды его обвиняли в сочувствии, а порой и содействии стихийным. И каждый раз ему удавалось избежать петли.

Безродный не станет смотреть на наше дело сквозь пальцы. Стоит Ивану поднять волну, и за ним пойдут многие. Для людей он герой «Зачистки», тот, кто шел на смерть ради их безопасности. Его будут слушать, и воспринимать всерьез. И потому Безродный и его щенок, должны исчезнуть.

Женщина по-прежнему молчала. Она отвела взгляд в сторону.

— Иван слишком своенравен, — настаивал магистр. — Пусть все его считают недалеким простаком, но ты знаешь, Иван ни за что не станет в наши ряды и не позволит помыкать собой. Нам нечем его прижать, заинтересовать, да и в отличие от его братьев, купить его не получится.

Мастер, которого не интересует слава, а деньги лишь время от времени полезный мусор. Белая ворона в стае жадных стервятников. Он достоин как минимум уважения. Но, в нашем случае, это его приговор. Мы должны разменять эту пешку как можно скорей.

— Я с ним покончу, — горестно вздохнула женщина. — С ними.

— Молодец девочка моя. Я в тебя верю. Сейчас наша миссия выше наших чувств, — он отечески погладил ее по голове. — Как обстоят дела с нашими временными союзниками?

— Леший из Заречья вышел победителем… конечно же не без нашей поддержки, из трех схваток, и теперь в его власти почти весь лес. Болотные жители нас по-прежнему отвергают. А вот Влад, кем бы он ни был, кажется, слишком заигрался. Его сила и влияние за последнее время сильно возросли. Число его зараженных марионеток перевалило все рассчитанные нормы. Они бесконтрольно шатаются по большой территории, сея хаос и разоряя поселки.

— Хаос и террор как раз то, для чего мы с ним связались. Без хаоса не будет порядка. Но ты права. Этот таинственный Влад, выходит из-под контроля. Пора от него избавляться.

Женщина вновь задумалась.

— А что, если использовать Безродного? Я знаю, как разменять его с пользой. Прикрываясь своенравным мастером, мы можем разведать ситуацию, и если удача нам улыбнется, столкнуть их лбами.

— Хм, двух зайцев… Но мне кажется это рискованно. У Ивана не хватит сил.

— Вы знаете, что Влад, живо интересуется сильными одаренными. Стоит его, как следует заинтересовать мастером, что способен справиться с кукловодом. Уверена, новость о мастере, уничтожившем такого сильного врага, уже разнеслась среди иных.

— Но ведь это был подмастерье.

— А кто знает об этом кроме нас?

— Допустим, Безродный каким-то образом достигнет цели, но мы ведь знаем, что Влад не просто нечисть, а нечисть довольно сильная и амбициозная. Пусть даже гипотетически он справится с Владом, кто ликвидирует мастера?

— Это уже моя забота. Иван, не смотря на опыт, по-прежнему по-детски прост и наивен. Он не будет ждать от ближнего удара в спину.

— Тогда одной проблемой меньше. И ликвидация Влада не бросит на нас тень пред нашими временными союзниками. Но как заставить Ивана следовать твоему плану? Уж слишком вычурная у тебя идея.

— Заставить Ваню будет не трудно. Зная его, я знаю, как устроить их встречу, — решительно заявила женщина. — Обратимся к классике жанра и банальным, но действенным клише.

Теперь задумался магистр, и думал достаточно долго. Кукловоду пришлось прервать его размышления.

— Отец, позволь я все спланирую, после свяжусь с нашими агентами, и дам им несколько указаний, которые приведут мастера прямиком к Владу.

— Действуй, — решился, наконец, магистр. — Но не забывай, все должно выглядеть так, будто это инициатива самого мастера. Нам не нужна шумиха, и тем более слухи о том, что мы причастны.

— Слушаюсь, отец.

***

Бесконечная, безграничная, бездонная пустота обволакивала и баюкала мастера, которого словно разорвали на куски. Ушла, растворилась боль, исчезла усталость, исчезли мысли. Иван сливался воедино с вечным «ничто». Больше не было страхов, чувств, переживаний и тревог. Лишь вечный покой, усыпляющий и растворяющий в себе без остатка.

Что-то изменилось. Иван почувствовал. Почувствовал присутствие. Кого? Чего? А, неважно. Так тихо, спокойно и хорошо.

Мягкая нежная ладонь легла в его руку. Какую руку? Кому? Зачем? Нет больше рук. И незачем они. Ничего больше нет. Лишь бесконечное погружение в ничто. Долгожданный покой.

— Иван. Не время. Ваня.

Нет Вани. Ничего нет. Нехочу. Устал. Теперь мне хорошо.

Свет. Свет в пустоте ослепительнее тысяч солнц. Если были бы глаза, то он бы ослеп. Но нет глаз. Ничего больше нет. Не существует.

Перед Иваном появилась красивая женщина. Красивая и властная, строго смотрящая из пустоты ясными, голубыми глазами.

Кто она? Не помню, не знаю. Я больше ничего не помню. Ничего не знаю. И нет никакого я.

Покой.

Стоп! Я ее никогда не видел. Но я ее знаю.

— Жанна, — с гигантским усилием произнес он.

— Да, Ваня, — она улыбнулась ему так искренне.

Сияние ее улыбки развеивало тьму. Жанна положила ладонь ему на грудь, которой вроде как уже и не было. Но он почувствовал. Иван почувствовал ее тепло, и почувствовал свое сердце, которое все еще билось. Ее тепло разливалось по нему, и оно отзывалось, стуча все громче, напористее и сильней. Иван ощутил себя. Ощутил свое тело. Оно все еще было. Никуда не делось. Но тьма бесконечности не хотела отпускать свою добычу она еще сильней стала затягивать мастера. Он не мог сопротивляться. Ведь там, в бесконечном ничто так хорошо. Спокойно.

Тепло источаемое ее рукой было сильней тьмы. Теперь его словно разрывало надвое. Ему хотелось этого блаженного покоя, что неотступно увлекал назад. И в тоже время он хотел дышать, податься вперед навстречу этому светлому прекрасному образу. Он окончательно вспомнил. Образу несчастной матери, невинной жертвы, убитой коварным и подлым мужем. Зачем она пришла?

— Ваня, не поддавайся покою. Не смей! Ты нужен. Ты нужен там, — говорила Жанна, вложив мягкую источающую приятное тепло ладонь в его вторую руку.

— Никому я там не нужен, — все еще не в силах сопротивляться покою безразлично отвечал он. — Бездарность, без рода и племени, кола и двора. И многого-многого-многого…

— Ты нужен мне. Нужен мне там, — ласково говорила она. — Таких как я будут сотни, тысячи, миллионы. Ты должен не допустить этого. Не дай злу до них добраться. Грядет великое зло, что искалечит, исковеркает, скомкает и уничтожит множество невинных душ.

— Что я, бездарь и слабосилок могу с этим поделать? Юра, он сильней меня. Он по праву займет мое место.

— Он тоже в опасности. Все, кто тебе дорог. Все, кого ты знал и любил, погибнут раньше отведенного срока. В муках. Твое время не пришло Ваня. Спаси хоть одну невинную душу. Для этого ты рожден. Слышишь? Ты не имеешь права предать свой долг перед богами и людьми!

— Но там так хорошо. Там спокойно, — оглянувшись в пустоту, ответил он. — Мама отпусти. Я устал.

Иван никогда не знал не отца, ни матери, но эту заботливую женщину, что не дает утонуть в покое, ему захотелось назвать именно так. Он почувствовал свои слезы. Они ручьями стекали по лицу.

— Мама, пожалуйста. Я хочу в покой. Там, на земле мне плохо. Мамочка, там одиноко, больно и страшно. Я больше не хочу. Не хочу! — ревел он словно маленький.

— Надо Ванечка, — она нежно погладила его по голове, затем легонько стерла с его щек слезы. — Тебя там любят. На тебя надеются. Тебя любят и ждут.

— Мамочка, — прильнул он щекой к ее ладони. К нежной, заботливой, материнской руке.

Ее забота придавала сил, наполняла его жизнью. И тьма больше не могла с этим бороться. Ивана отпустило. Он в полной мере ощутил себя полным жизни, здоровья и сил. Больше не хотелось покоя. Но и не хотелось, чтобы исчезло это новое чувство, которого никогда не знал. Чистой, исцеляющей и все побеждающей материнской любви.

Жанна повела его за руку за собой. Он не понимал вверх или вниз, назад или вперед. В месте без пространства и времени это все было бессмысленными понятиями.

— Но прежде чем ты вернешься, ты должен это увидеть.

Она вывела его из пустоты на площадь незнакомого, мрачного города. Вокруг были зараженные. Множество зараженных. Он испугался, подавшись назад, но Жанна его удержала.

— Не бойся. Нас не видят и не слышат. Тебя еще, а меня уже нет. Идем! — не выпуская его руки, повела за собой она.

Вокруг бесновались обезумевшие, зараженные неизвестной болезнью люди. У некоторых из них было оружие, и они стреляли по окнам высокого каменного дома. Дом показался странным. Углы его крыши плавно загибались к верху. Держась за руки, они прошли сквозь этих безумных стрелков, и пошли по мощеной камнем площади к этому странному дому.

В слепой зоне, в тени каменной стены, зараженные остервенело, рвали голыми руками мертвое тело в мастерском мундире и с упоением впивались зубами в оторванные куски. Жанна провела его мимо этого отвратительного пиршества, прошла сквозь дверь и увлекла его за собой. Не чувствуя преград он проник сквозь дверь, огромную баррикаду что ее подпирала и ведомый Жанной направился к залитой свернувшейся кровью лестнице.

На втором этаже, заваленном всевозможным хламом, битой мебелью и исписанной бумагой, у заложенного окна с автоматом в руках, сидел молодой парень в мундире послушника Ордена. Весь он был изранен, и испуган, но крепко сжимал в руках автомат, пока девушка в платье лекарки Братства туго забинтовывала его ногу.

Жанна вновь повела его к лестнице. Они поднялись этажом выше.

— Шурка, погляди, сколько я химии нашла, — обратилась девушка в лекарском платье к средних лет женщине в зеленой накидке. — Выйдет из этого, что ни будь?

Женщина покопалась в поднесенном ящике и отобрала несколько флаконов с разноцветными жидкостями.

— А-а-апчхи, твою муть, — выдала она, понюхав содержимое флакона. — Ф-у-у! — скривила она лицо понюхав другой. — На несколько бомбочек хватит, — вынесла она вердикт исследовав все флаконы. — Я еще на них чуть колдону, чтоб пуще горели.

— Шур, это конец? — вдруг изменившись в лице, спросила лекарка.

— Что ты, дуреха, — фальшиво улыбнулась женщина. — Через баррикады им не пробраться. Скоро наши подоспеют. Нас спасут.

— Но как они узнают? Связи ведь нет.

— За это не беспокойся. Все будет хорошо. — Погладила женщина по плечу молодую лекарку. — Ты лучше для шрапнели, что-то поищи еще.

Девушка тут же метнулась в одну из распахнутых дверей. Женщина длинно и судорожно вздохнула, сосредоточилась и стала, осторожно сливать содержимое флаконов в пустую бутылку.

Из соседней комнаты раздался гулкий выстрел крупнокалиберной винтовки. Женщина вздрогнула и едва не пролила жидкость себе на подол.

— Марья! Твою муть! Мы сейчас на воздух взлетим нафиг! Можешь хоть минутку не стрелять? — недовольно прокричала она.

— Не могу, — послышался до боли знакомый голос.

Вдруг все исчезло. И Иван вновь оказался в пустоте наедине с Жанной.

— Теперь тебе пора Ванечка, — ласково сказала она.

— Спасибо, — ответил растерянный мастер. Там на земле, у него вдруг появились неотложные дела, и жутко приспичило еще пожить. — Спасибо Жанна! Я хочу жить! Как мне вернуться? — вдруг заторопился он.

— Я проведу, — заулыбавшись, ответила она. — И не смей возвращаться до срока! — Жанна, поцеловала его в лоб, и внезапно грубо оттолкнула.

***

Глаза резал свет, их застила пелена, сквозь которую невозможно, что-то рассмотреть. Он часто заморгал. Пелена вроде как сошла. И не так уж ярко было. Рядом с кроватью, на стуле дремал Юра. Старушка-знахарка, сидела с забинтованной головой за столом, спиной к нему, и чем-то негромко скребла.

— Пить, — разлепив губы, попросил Иван.

— Неужто, — плеснула сухонькими ручками бабуля, обернулась и с искренним удивлением посмотрела на него. — Божечки! Очнулся! А мы уж готовиться начали, прости Господи и Мать сыра земля.

— К чему? — прохрипел Иван, осознав, что у него болит горло, и не только оно. Все тело отдавало дикой болью, словно его рвали на куски.

Проснулся подмастерье. Несколько секунд он протирал глаза, после встретился взглядом с наставником, который ему улыбнулся.

— Ванька! — радостно вскричал он и бросился обнимать лежащего Ивана. — Я же говорил! Я говорил, что тебя хрен, чем возьмешь. — Вопил он, над ухом оглушая до боли в голове.

— Юрка! Блин! Да больно же! — хрипел в ответ мастер. — Задавишь же охламон!

— Извини! Извини Вань, — отпустил он наставника и сел обратно на стул. — Я знал. Я верил. — Сквозь проступившие слезы проговорил Парень и утер нос. — Я знал, что ты не оставишь меня одного.

Даже боль отступила, сменившись счастьем. Он едва сам не заплакал. Права Жанна, светлая не смотря ни на что женщина. Иван раньше не понимал этого, просто воспринимал как должное. А сейчас понял, что его действительно любят, в нем нуждаются, он нужен в этом мире. Пусть, такой посредственный, но не бесполезный. Ему есть ради чего жить. И у него есть срочное дело.

— Мне нужно встать, — сказал он и попытался приподняться, но все тело прошибла такая боль, от которой едва не закричал.

— Нет-нет. Лежи Вань. Иначе придется тебя привязать, — обеспокоенно залепетал Юра.

— Парень дело говорит, — строго сказала бабуля, с трудом подойдя к кровати и сев на стул рядом с подмастерьем. — Будешь ерзать, спеленаем, «мама» сказать не успеешь.

— Мне срочно нужно, — с мольбой смотря на знахарку, прохрипел Иван.

— Ты рехнулся, или бредишь? — она посмотрела на Юру. — Может еще от шока не отошел? — Тот в ответ только пожал плечами. — Лежи болезный! Все что тебе в ближайшее время нужно, так это есть, пить и спать.

— И в туалет, — глупо поддакнул парень.

— И это тоже, — согласилась она. — Ты чего ж сотворил? Тебе жизнь не мила? Ладно, я старая уже, отжила свое. Бросил бы да уходил сам. Я б не осерчала. Так он расконтачивать полез. И как только наизнанку ударом не вывернуло? Ты ж сплошной синяк. Вены полопались, глаза вон как у вомпера красные. По всем законам тебе карачун прийти должон был. Ума не приложу, как ты вообще выжил, — со вполне искренним удивлением говорила знахарка. — Да и померли бы мы с тобой все одно, если бы не Юра. — Она взъерошила волосы на голове подмастерья. — Чуткий он у тебя. Прибежал, когда баню заперли и подожгли вместе с нами. Его конечно не пущали, так он пистоль выхватил и давай палить в белый свет. Даже в задницу Ульке попасть умудрился.

— Я не специально, — сник Юра. — Я ж не виноват, что она у нее такая здоровенная. Захочешь, не промахнешься.

— Ничо. Ей полезно. Меньше лавки отирать будет, какое-то время. Так вот распужал он толпу, да и успел нас вытащить. Так что ужасть как тебе повезло. Кстати, что за ерундовину ты под рубахой носил?

— Какую ерундовину? — не понял Иван.

— Такую, что в грудь тебе вросла. Я как в себя толком пришла, да давай тебя осматривать. Глядь штуковина, какая-то к груди тебе прилипла. Хотела отлепить, да не тут-то было. Ну, думаю приплавилась чоли. Стала ковырять, а она прям в тебе. Глубоко засела да мясом обросла.

Мастер, не веря старушке с трудом, скрипя от боли, притронулся к груди, и почувствовал пластинку чешуи. Попытался поддеть пальцем. Но к его удивлению этого не произошло. Напротив, он ощутил ее как часть себя. Почувствовал прикосновение самой чешуйкой.

— И что теперь? — устало, вздохнул Иван.

— Вот кабы я знала, — развела она руками. — Что оно вообще такое?

— Юра, расскажи. Мне трудно. Почему так горло болит?

— Да ты так кричал, когда тебя шарахнуло, что аж я в себя пришла.

Парень наскоро, без всяких прикрас, поведал старушке историю о земляном монстре. Она слушала, охала да качала головой, но не перебивала. И когда быстрый пересказ был окончен, посмотрела на мастера.

— Она сорвала с себя эту чешуйку, бросив ее мне, тем самым обнажила сердце и дала себя упокоить, — добавил Иван. — С тех пор я носил эту чешуйку на груди как талисман.

— Сердце материнское значит, — задумчиво произнесла бабуля, проведя поверх рубахи по чешуе. — То-то от нее силищей такой веет. Ты прав Иван. Это очень мощный талисман. Ты даже сам не знаешь, сколько он раз тебе жизнь спасал. И в этот раз он принял удар на себя, только поэтому ты жив и остался. — Она задумалась. — Теперь и ума не приложу, вырезать его аль нет. К худу иль к добру он с тобой сросся.

— Жанна, не дала мне сгинуть в пустоте, — сглотнув ком в горле, просипел Иван. — Она за руку вывела меня с того света. И я знаю, это был не сон и не галлюцинация. И еще она мне показала, что дорогой мне человек в опасности. Поэтому я срочно должен его спасти. Можете не верить. А я верю.

— Я тебе верю сынок, — тихо ответила старушка и с почтением снова погладила чешуйку. — Пусть остается в тебе. Не буду вырезать. Только не пущу я тебя никуда. Ты уж прости меня ведьму старую.

Иван не успел понять, что случилось. Грубый толчок в шею, и вот он снова провалился в темноту. На этот раз это была не та гибельная пустота, что была за гранью. Это был просто глубокий сон без сновидений.

Он куда-то рвался, продирался сквозь темные клочья, вытаскивал свое тело из вязкого, невидимого болота. Снова и снова Иван толкал свое тело вперед. И вырвался, наконец, к свету.

— Батюшки! Да как же это? — опешила знахарка, заметив, как Иван открыл глаза и зло посмотрел на нее. — Да так быстро! Хорошо спеленать успели.

Юра как раз крепко затянул последний узел.

— Отвяжите, — зло сказал Иван.

— Нет, — отрезала бабуля. — И вообще я тебя не слушаю. И ты его не слушай. — Обратилась она к парню. — Можешь меня, потом пристукнуть, мастер, но и не надейся, пока не оклемаешься, не отвяжу.

— Юра, я по-хорошему прошу. Отвяжи, — обратился он к парню.

— Нет, — ответил подмастерье, присел на стул и отвернул лицо.

— Юра, я от тебя отрекусь, если не развяжешь.

— Я готов это принять наставник, — дрогнувшим голосом ответил Юра, не поворачивая лица. — Главное, чтобы ты был жив, здоров, а я не пропаду. Выздоровеешь, тогда твоя воля.

— Да что ж вы за люди, мать вашу! Блин! — крича мастер, напрягся, рванулся, затрещали простыни, но не поддались. — Там человек гибнет. А вы… — подвывая от рвущей тело боли сипел он. — Юра, ты ведь знаешь, ты моя единственная родня. Я тебя как сына люблю. Но если Марья погибнет, я тебе этого никогда не прощу! Ты слышишь? Юра!

Парень не поворачивая лица, тихо всхлипнул, ничего не ответил, вскочил и исчез из поля зрения. Оставшись наедине с собой, Иван материл всех и вся. Еще никогда он не был в таком отчаянии как сейчас.

Когда подмастерье, вместе со старушкой, опять появился в поле зрения, то мастер тихо завывал от бессилья. Она горестно вздохнула и переглянулась с мрачным парнем.

— Аки волк на цепи. Развязывай его, Юра. Так он скорей себя угробит, полоумный. Иди, спасай свою волчицу, дурень! — Пока парень отвязывал все узлы она внимательно смотрела на притихшего мастера. — Ты понимаешь, что далеко не укостыляешь? Еще час назад ты был мертвяк мертвяком. И сейчас не лучше.

— Я в трезвом уме и твердой памяти. Ну не могу я так. Зная, что она гибнет. Я жить так не смогу. Не прощу себя никогда.

— Эх! Где ж ты был мастер, когда мне было двадцать годков? — грустно улыбнулась старушка и подмигнула Ивану. — Не было, тогда таких. Все о себе да, о себе кажный думал. Да пустое это. Сейчас мне надобно подумать кое, о чем.

Подмастерье помог приподняться, а после и сесть. Мастер зажмурился, заскрипел зубами, сдерживая крик. Боль слегка отступила, он открыл слезящиеся глаза и посмотрел на встревоженного парня.

— Не дрейфь Юрка, — попытался улыбнуться Иван. — И с поломанными ребрами, и с легким пробитым бегал. Не впервой. Как там голова моя, цела хоть?

— Целая. Регенерировала. Да вот только права бабушка. Ты едва живой. И куда ты вообще собрался Вань?

— Веришь, сам не знаю. Потому дай мне бумаги и чем рисовать.

Юра, не отходя достал из кармана старый засаленный блокнот и огрызок свинцового карандаша. Мастер с трудом начал, что-то чертить.

— Так, — решил взять на себя инициативу парень. — За рулем ты сидеть не сможешь. Поедешь в люльке. Я поведу.

— Нет, — сухо ответил Иван. — Я могу не вернуться. Там смерть на каждом шагу. Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня и моей женщины. Если я не вернусь, все заберешь себе. Пластиковый пакет в моем рюкзаке возьми. В нем рекомендации для вступления в Братство. Ты поедешь в Обитель и станешь мастером. Понял?

— Я тебя не спрашиваю, — грубо повысил голос Юра. — Понял? Или я еду с тобой, или сейчас вырублю нахрен, свяжу обратно, и кляп в рот заткну. Потом отрекайся, бей, что хочешь, делай. Понял?

— Понял, — ошарашенно ответил Иван, глядя на полного решимости парня, что уже крепко сжал кулак.

— Оружие хоть удержишь? — таким тоном, будто не он, а Иван его подмастерье, спросил Юра. — И куда ехать? Хотя бы примерно.

— Удержу. А ехать нам в город, в котором я никогда не был. Но там есть здание на площади с такой вот необычной крышей, — протянул он наполнившейся режущей болью рукой, блокнот.

Глядя на рисунок Юра, сосредоточился, почесал маковку. Что-то знакомое. Вертится где-то в сознании, а зацепить мысль не удается.

— Я сейчас пойду, поспрашиваю у людей, может, кто знает, где это. А ты сидишь и не дергаешься до моего прихода. И не смотри так на меня. Сейчас ты не в том положении.

— Да знаю я, — улыбнулся Иван. — Спасибо тебе, родной!

— Все. Жди. Я скоро.

Пока парень носился по селу в поисках информации, а знахарка, сгорбившись у печурки, гремела посудой, и варила какую-то специфически пахнущую бурду, разбитому Ивану, оставалось только ждать.

Он закрыл глаза, сосредоточился на себе и своих ощущениях. Тело действительно находилось в катастрофическом состоянии. Каждое движение приносило невыносимую боль. Он сам не представлял, как справится. Скорей всего он идет на верную гибель. И Юрку ведь угробит. Жалко пацана.

Иван положил руку на грудь. Вросшая чешуйка источала приятное тепло. Он сосредоточился на этом тепле, и с трудом достучавшись до внутреннего резерва, стал начитывать про себя мантру исцеления. Ее нужно было подкреплять мыслеформой, и визуализацией своего организма, а особенно тех его участков, которые нуждались в исцелении. При этом мастер настолько глубоко погрузился в себя, что совершенно перестал воспринимать внешний мир.

***

— Помер всё-таки, — охнула старушка глядя на неподвижно сидящего Ивана, который казалось даже не дышал. — Или в кому впал?

— Нет, — спокойно ответил Юра. — Он в глубокой медитации. Чинит себя. У него хоть и третий ранг, но один из мастеров мне говорил, что Ваня в этом лучший.

— А и впрямь чинится, — подтвердила знахарка. — Вон, мелкие кровоподтеки, рассосались. Но все равно, он слишком слаб и разбит. Сильно его покалечило разрядкой. Может не будить? Пущай чинится дальше.

— Нет, бабушка. Он все равно долго в этом состоянии не пробудет. Истощит резерв и очнется. — Он приблизился к уху мастера. — Иван! — твердо позвал он. — Раз. Два. Три, — Юра хлопнул в ладоши, и наставник открыл глаза. — Ну как?

— Хреново, — констатировал Иван. — Но жить буду.

— Это коли не помрешь, — сказала знахарка. — Восстановиться в ближайшее время ты все одно не сможешь, потому я сделала вот что. — Она показала Ивану шесть флакончиков с янтарной жидкостью, что будто светилась изнутри. — Надеюсь, не сдашь старушку? Не охота на шибеницу, — ухмыльнулась она.

— Колдовское зелье. Настоящее. А ты бабуль не так проста.

— Ну, так, зря ведьмой кличут что ли? Пришлось один из ваших венков от побережек распотрошить, да поколдовать маленько. Хотя за эти венки вам самим шибеница светит. Ты сам нарушение всех правил. Запретные венки, якорь с духом, пес бесовский с вами. Юрка вон с силищей, кто знает, чем еще чешуйка твоя обернется. Засветитесь, так вас вздернут, «мама» сказать не успеешь.

— Юрка, кольцо, — опомнился Иван. — Кольцо забрал? Дед нам сейчас как никогда нужен.

— Зойка сказала, чо кольцо ваше в неразберихе затерялось, — ответила бабуля вместо Юры. — Да брешет конечно, стерва жадная. Стоит вам уехать, как оно вдруг сыщется.

— Жаль, конечно, — вздохнул мастер. — Да ничего. Скоро она его сама принесет.

— И скорей, чем ты думаешь, — хохотнула бабуля. — У ней в эту ночь, посредь лета все овощи померзли, куры сбежали, пес воет без умолку, а под матрацем яиц тухлых кто-то наложил.

— Я мимо пробегал, — с улыбкой добавил Юра. — А дед наш сидит на конуре собачей да псу песни срамные поет и мне весело подмигивает. А пес значит подпевает. Да так выводит, прямо мороз по коже.

— И поделом ей, жадобе, — расхохоталась знахарка. — За все надобна расплата. Ты не отвлекайся Иван. По поводу зелья. Как долго оно на тебя действовать будет, не знаю, но действие будет таковым: обезболит, сил прибавит, ускорит реакцию. Но есть минусы: лечить оно тебя не будет, взгляд твой иной на время действия исчезнет. Пить его можно не чаще чем раз в шесть часов, и с каждым приемом будут накапливаться токсины. И запомни, запомни хорошенько Иван: пять флаконов потолок. Шестой будет последним в твоей жизни. Его я сделала на самый крайний случай. Уж извини за такое варево, но в короткий срок я иного сделать не смогла.

— И это уже хорошо бабуль. Я с тобой теперь вовек не расплачусь.

— Ты уже расплатился. Как погибла Варька в бане, так и все паразиты издохли. Погубила она много душ невинных ради мужа, да и его самого в том числе, за что головой и поплатилась. Есть все-таки на свете справедливость Иван.