Глава 10. Лучшее лекарство

— Да, удружил нам атаман! И на что ему эти бабы? Ни кашу сварить не умеют, ни козу подоить! Аристократки… Тьфу! Ходят, фыркают. Вот скажи мне Зиг, как ты свою-то терпишь?

На заросшем мягкой весенней травой пригорке сидели два парня. Один, белоголовый, как ромашка и веснушчатый, с соломинкой в зубах, босой, одетый в просторную грубую рубаху и шаровары. Другой, темноволосый, с преувеличенно серьёзным лицом, в кожаной безрукавке на голое тело и драных зелёных штанах, заправленных в такие же драные сапоги. Первый что-то выстругивал ножиком из осиновой ветки, второй любовно поглаживал старый дробовик, лежащий на коленях. Невдалеке паслось смешанное стадо из коз, овец и двух коров возглавляемых рыжим быком.

— Мне её атаман поручил, — ответил тот, которого назвали Зигом. — Ты знаешь, я за атамана, хоть к чёрту в зубы пойду. А если по совести, то вот она у меня где! Лежит целый день, стонет...

Он показал характерный жест, постучав себя ладонью по горлу.

— Так оставил бы её этим… — Белоголовый парень грязно выругался, кивнув в сторону нескольких палаток, стоявших в лагере особняком. — Это же их товарка, пусть они её и выхаживают!

— Не могу я, Вань! Приказ есть приказ. Вернётся атаман, прикажет её с маслом зажарить, так я и зажарю, а пока я должен выполнять то, что он сказал мне тогда, в последний раз. Должен и баста!

— А что он сказал-то?

— Он сказал: "Зигель, помоги ей!"

— И ты из-за этого паришься? Атаман имел в виду — "помоги дойти до лодки", или ещё что-то в этом роде! Брось эту дуру и делом займись. Мужики поговаривают, вроде обоз купецкий на днях ждать надо, а у тебя вон какая пушка! Самое время попробовать!

— Не, я так не могу. — Парень с ружьём встал и потянулся всем телом, собираясь уходить. — Тебе не понять. Атаман мне больше чем отец, атаман сказал — Зигель сделал!

— Так ведь он ещё может и не вернётся… Ой, ты чего?

В веснушчатый нос белобрысого упёрлись стволы дробовика, а его недавний собеседник стоял над ним и глаза его метали молнии. Так прошло две долгих секунды, потом Зигель вздохнул, убрал дробовик и зашагал по тропинке в сторону лагеря, бросив коротко через плечо:

— Он вернётся!

Путь его был недолог. Лагерь, состоявший из наскоро построенных хижин, шалашей и латанных-перелатанных палаток, был аккуратно спрятан между холмов, на которых день и ночь дежурили невидимые дозорные. Всё было устроено так, что даже с двадцати шагов нельзя было разглядеть, что здесь живут люди. Зато в самом лагере кипела жизнь, повсюду деловито сновали женщины, бегали дети, готовилась на кострах какая-то снедь, стучали топоры, лаяли собаки, хрюкали свиньи и блеяли овцы.

Зигель уверенно вошёл в этот маленький мирок, приветливо махнул угрюмому бородачу-часовому, стоявшему на околице со страшной дубиной в руках, и направился к знакомой палатке, в которой располагалось его "особое задание". Проходя мимо ряда таких же палаток, он услышал перешёптывание и приглушённый смех. Несколько раз в дырках и разрезах палаточной ткани мелькнули любопытные глаза, и смех снова повторился.

"У, бездельницы!" — подумал юный разбойник. — "А ведь Ванька прав, их бы хворостиной, да на работу! Ну, ничего, атаман вернётся, тогда всё будет по-другому!"

Ещё пара шагов и он вошёл в палатку, где на мягком ложе, устроенном из шкур и трофейных подушек, полулежала молодая женщина, одетая во что-то, наскоро сварганенное из простыни. Увидев вошедшего Зига, она откинулась на подушки и жалобно застонала. Мальчик положил свой самопал на миниатюрный комод, стоящий у входа, подошёл к больной и заботливо поправил подушку у неё под головой. Если бы кто-нибудь сейчас увидел его лицо, то мог бы заметить основательное расхождение между словами, сказанными накануне и тем выражением, которое сейчас на нём присутствовало.

— Ну как вы? Как себя чувствуете? — спросил парень, невольно бросая смущённый взгляд на стройную, полуобнажённую фигуру.

Ответом ему был всё тот же жалобный стон.

— Опять ничего не ели, — с упрёком в голосе сказал Зиг, увидев на маленьком столике возле постели тарелку с нетронутыми варёными овощами, которыми вовсю угощались мухи. — Для кого я всё это готовлю? Надо кушать, а то сил не будет для выздоровления!

С этими словами он взял с тарелки кусочек свёклы и попытался вложить его в полуоткрытый рот больной, но женщина только стиснула зубы и застонала ещё громче и жалобнее.

— Что такое? Где болит? Вот напасть-то!

Всерьёз обеспокоенный Зиг взял свою пациентку за руку, чтобы пощупать пульс. Рука была тёплой, слегка влажной и такой нежной, что у парня почему-то перехватило дыхание.

"Какая она красивая!" — вдруг подумалось ему против воли и он, даже на миг забыл про то зачем сюда пришёл, залюбовавшись ангельским лицом на котором почти прошли синяки.

— Болит… — пролепетали розовые губы лежащей перед ним девушки. — Здесь… болит!

При этих словах она потянула мальчика за руку и положила её себе на грудь. Зиг почувствовал под ладонью упругую мягкую плоть, отделённую от его руки лишь тонкой прослойкой ткани и от этого ощущения его вдруг бросило в жар. Он хотел отнять руку, но женщина держала крепко.

— Чувствуешь? Вот тут!

Она взглянула на него из-под полуопущенных век своими томными васильковыми глазами и распахнула широкий вырез импровизированного одеяния. На сей раз под, вмиг вспотевшей, рукой Зига оказалась нежная, как лепесток розы и такого же оттенка кожа. Эта кожа покрывала некие, совершенной формы, холмики, увенчанные тёмными сосками, от вида которых у парня закружилась голова.

— Нет, не так. Приложи ухо!

Зиг, уже плохо соображающий, что делает, положил свою голову на грудь женщины, и она тут же прижала её к себе обеими руками. Он услышал частый-частый стук сердца, а в нос ему ударил сводящий с ума запах — смесь яблока, молока и молодой кожи с примесью чего-то цветочного. Он сам не понял, как случилось, что его губы слились с её горячими губами и как они оба вдруг оказались совсем без одежды.

— Но ты же больна! — пробормотал мальчишка, которого била лёгкая дрожь.

— Да! И ты — моё лучшее лекарство!

— Но ты же девушка атамана! — решительней сказал Зиг, пытаясь отстраниться от распалившейся девицы.

— Не думай об этом! — ответила она ласково. — Здесь все девушки были девушками твоего атамана, но мы все свободны, и он это знает и понимает, как никто другой. Золас конечно лучший, но ты так хорош! Ты юный, красивый, ласковый, заботливый и… и мой! Иди сюда!

С этими словами она притянула мальчика к себе и больше уже не отпускала. Зигель знал, что сейчас с ним происходит, хоть у него это было впервые. Знал он и о пристрастиях своего атамана к молодым красоткам, и о его широких взглядах, и потому он больше не сомневался, а когда его мужское естество погрузилось в жаждущее лоно юной самки, в нём проснулся такой дикий и необузданный зверь, что вскоре её громкие, сладкие стоны услышал весь лагерь.