Глава 2

Моя благодарность будет так велика, что вы не сразу сможете ее увидеть…

NN

Меня зовут Алеся. Алеся Гриневич. Ну, или звали так три года назад, пока со мной не приключилось всё ЭТО.

Неприятностей ничто не предвещало. Лето только начиналось. Однокурсники шумно и весело отмечали завершение учебы. Некоторые паковали чемоданы и разъезжались по распределению. Мне же повезло. Я училась на платном, и родители откупили меня от страданий в безвестной глуши. Даже о работе можно было не беспокоиться: после двух месяцев счастливого безделья (нужно же подорванные силы восстановить!) меня ждала должность штатного психолога в фирме отца.

Мои родители в разводе. Папа как раз вступил в пору последнего взбрыка уходящей молодости. То есть отчаянно доказывал себе в свободное от работы время, что он ещё парень хоть куда. Поймите меня правильно. Я люблю отца. И всё понимаю. Но как-то неприятно видеть его с девицами моего возраста. А если он перейдёт на кого-нибудь из младшей возрастной группы? Кем я себя буду чувствовать?

"Познакомься дорогая, это твоя мачеха!" — "А сколько тебе лет, деточка? А паспорт у тебя уже есть?" Бр-р...

Моя драгоценная мамуля в этой ситуации жертвой не была. Это она ушла из семьи. По большой и страстной любви. К мужчине на десять лет её младше. Теперь у меня есть брат и сестра, близняшки. И всю оставшуюся жизнь на улице их будут принимать за моих детей. А что? Похожи… Одним словом, ближайшим родственникам никакого дела до меня не было.

Зачем я всё это рассказываю? Просто пытаюсь понять, что же спровоцировало случившееся со мной безобразие. И не нахожу никакой причины. Со мной ничего примечательного или странного никогда не происходило. Обычная жизнь, как у всех: друзья, учёба, любовь. Ну да, я даже влюбиться успела. Думала, на всю жизнь. Месяца три эйфории и щенячьего восторга, потом раздумья: "Быть или не быть?", а на закуску — банальное открытие: "Парней так много холостых..." Ненавижу женатых!

В ту злополучную ночь, когда всё это приключилось, я, как обычно, легла спать и даже сновидений никаких не видела, зато уж пробуждение отпечаталось в памяти навечно.

Вам приходилось во сне испытывать чувство, словно вы проснулись, но продолжаете видеть странное действо, которого не может быть? Я так не сразу сообразила, что происходит. В воздухе висел сизый туман, цеплялся за стволы деревьев, и рассмотреть в этом мареве почти ничего не удавалось.

Внезапно яркая вспышка осветила лес, мелькнула тень и уши резанул отчетливый лязг клинков. Несколько фигур возникли из тумана. Раздался звон, глухие звуки ударов, воздух прочертили разлетающиеся снопы искр. Движения терялись в зыбком мареве, не давая разобрать, что происходит. За спиной что-то хрустнуло. Я обернулась и увидела вздыбившегося коня. Я заверещала. А дальше время замедлилось, почти остановившись. Суровое мужское лицо. Мои вскинутые руки. Гортанный выкрик. Я рванулась в сторону, споткнулась, упала на что-то или кого-то. Удар по голове. Конец связным воспоминаниям.

Очнулась я с полным ощущением, что в голове гудит колокол. Тошнило, и зверски болел затылок. Открыла глаза. Лучше бы я их не открывала. Кошмарный сон продолжался. Это была не моя постель, не моя комната, не… И уж точно такого не могло происходить со мной! Я увидела стены, сложенные из серого камня, какой-то странный желтоватый свет, падающий на неказистую мебель и постельное бельё из грубого холста. А ещё раздражал непередаваемо терпкий запах навоза. Наверное, я застонала. Надо мной склонился незнакомый мужчина. Улыбнулся, что-то сказал. Этого моя психика не выдержала — я снова отключилась.

Думаю, мозг, чтобы не свихнуться, выбрал нечто среднее между амнезией и принятием действительности, как она есть. Когда я более-менее пришла в себя, то обнаружила, что мы куда-то едем. Мы — потому что вокруг были люди. Я осознавала, что лежу в повозке. И что двигаться не могу. Как, впрочем, и говорить. И понимать. Я совершенно не понимала речи. Но это меня не волновало, скользило мимо сознания. Мыслей не было. Сны стирались из памяти, как только я открывала глаза. Дни перепутались с ночами. Я почти всё время спала, укачиваемая мерным скрипом колес, шумом ветра и шелестом листвы.

Путешествие закончилось в большом двухэтажном доме, частично каменном, частично деревянном, с десятком комнат, внушительным каминным залом и приличных размеров кухней. Ещё имелся целый этаж под крышей, заваленный сеном и служивший хранилищем для примитивной сельхозтехники и повозок. Дом стоял на склоне, и под крышу можно было заехать по наклонным мосткам со стороны заднего двора. Это был постоялый двор, и привёз меня сюда Таргут Пурс — мой спаситель.

Чтобы разобраться в происходящем, пришлось выучить язык. Конечно, можно было его не учить, но роль местной дурочки мне как-то не очень улыбалась. Пока я восстанавливала силы, Таргут охотно делился со мною жизненным опытом, мог часами рассказывать о своих ратных подвигах. Но как только обнаружил, что я понимаю элани (язык эльфов, на котором разговаривали люди в этих землях), ликбез сразу закончился и Пурс перешёл от возвышенно-эпической речи к примитивно-бытовой типа "убери, принеси, приготовь". Опыт изучения иностранных языков у меня был — я неплохо владела испанским и английским. И хоть понимала я лучше, чем говорила, довольно быстро набрала словарный запас, а избавиться от акцента помог музыкальный слух и свежая ещё привычка учиться.

Как оказалось, Таргут Пурс вытащил меня из той ночной заварушки, вернул к жизни и привёз в дом, где он вырос, не от избытка человеколюбия. Мой покровитель не производил впечатления человека сентиментального, скорее даже наоборот был излишне прагматичен. Но за месяц до той злосчастной драки в лесу Таргут поклялся выйти в отставку, если дух-хранитель подаст знак.

Таргут — наёмник. Эльф-полукровка. От своего папаши он унаследовал молниеносную реакцию, а так же умение пользоваться примитивной магией. Зато всё остальное ему досталось от матери. Не знаю, где были глаза у папы-эльфа, когда он польстился на человеческую женщину, но внешность Таргут имел явно не эльфийскую. Назвать его красивым, даже у меня язык не поворачивался. Выглядел он как вылитый наёмник — этакая двухметровая мускульная глыба с трубным голосом. Убивать взглядом он, конечно, не мог, но своим видом, особенно в сумерках, даже меня пугал изрядно. Иметь такого покровителя здесь считалось настоящей удачей. Хотя в первые минуты, едва осознав себя в этом странном мире, при виде своего спасителя ничего кроме паники я не испытывала.

Моё появление на поле боя Таргут воспринял как вещий знак. Возразить на это было нечего. Что ещё он мог подумать, увидев перед собой растрёпанную девицу в пижаме ярко-розового цвета с кошачьей мордашкой на груди и надписью "Hello, Kitty!"? Я с воплем вскинула руки и ринулась под копыта коня, и всадник, конечно же, ошалел от неожиданности, поэтому удар, предназначенный Таргуту, пришёлся по моей глупой голове. Ясное дело, никого я не спасала. Это было чистым недоразумением. Я, наоборот, хотела разминуться с летящим на меня кошмаром. Но если вам когда-нибудь ехал навстречу велосипедист, то вы меня поймёте. Нет ничего сложнее, чем разминуться с кем-то, кто все ваши движения повторяет, как отражение в зеркале. Вы вправо — он вправо, вы влево — он следом. И так до лобового удара.

Теперь в моём списке жизненного опыта значились: лёгкая контузия, шрам на голове и смутное ощущение, что я всё ещё сплю и никак не могу проснуться. Или, может быть, мои воспоминания — это путанные миражи снов, и тот, прошлый мир всего лишь плод моего воображения? Наверное, здоровая наследственность и нездоровое любопытство помогли мне сохранить то, что у женщин принято называть разумом.

Дни казались мне сплошным праздником. Я наслаждалась тем, что жива. А ещё рекой, ветром, землей под ногами, голубым небом и тучами с дождём. Всем, что жужжало, летало, пело и двигалось. Я растворялась в окружающем мире, и он принимал меня, как свою часть, щедро одаривая радостью и энергией.

Иногда я видела струящиеся фигуры над водой, кружившиеся в немыслимом танце, слышала голоса — но не ушами, а как переживание звука, внутреннее чувствование. Я понимала этих весёлых созданий, когда мы вместе плескались в воде. Но общались они со мной не словами. Это было чистое знание, такое же естественное, как умение есть, пить, дышать. Я спросила у Таргута, как зовут этих странных созданий. Он долго смотрел на меня без всякого выражения на лице, потом соизволил удивиться:

— Ты разговариваешь со стихиалиями?

— Кто это?

— Духи природы. Эти скорее всего, духи реки.

— Они говорят с людьми?

— Я не слышал о таком. И не вздумай никому рассказывать.

— Почему? — удивилась я. — Это опасно?

— Для тебя — да. Местные не любят тех, кто от них отличается, — предупредил Таргут. — Непонятное раздражает, вызывает страх. К примеру, люди не видят ауру. Только чувствуют её. Человек или нравится с первого взгляда, или нет. Похожая по свечению аура вызывает симпатию. Если разница велика, то испытываешь настороженность и опаску. Если совершенно различна, то неприязнь.

— А ты видишь свечение?

— Да. Я же наполовину эльф. Видением обладают все, кроме людей. Но маги могут развить в человеке скрытый дар, поэтому в твоих интересах не высовываться. Никто не знает, что у этих полоумных в голове, — предостерёг Таргут.

— Ты не любишь магов, — удивилась я.

— От них одни неприятности.

На этом лекция о вреде магических практик была закончена.

Наш постоялый двор стоял на развилке двух больших дорог. До ближайшего селения можно было дойти минут за десять по петляющей между деревьев тропинке или за полчаса доехать верхом по главной дороге. Названия у поселка не было, как и других признаков классической деревни. Вдоль извилистой реки тянулись крупные земельные участки, в глубине которых за густой растительностью едва просматривались дома.

Ничего похожего на школу в местных селениях не строили, а обучение проходило занимательным образом. В посёлок прибывал странствующий сказитель, поселялся у кого-нибудь на неделю-другую и, в зависимости от специализации, читал лекции для всех желающих. Сказители отличались завидным талантом рассказчиков, так что любопытных набивался полный дом. Больше всего я обожала слушать полные драматизма и героики эпосы в изложении искусных мастеров слова, сопровождаемые пространственными картинами.

Если любознательных набиралось больше сотни, то лекция переносилась на открытый воздух. Для такого случая в селении имелась специальная площадка, что-то вроде естественного амфитеатра. Зрители рассаживались на холме полукругом и каждый мог видеть сказителя возле пылающего костра и образы, колеблющиеся над его головой. Полупрозрачные картины словно проявлялись в изменчивых языках пламени и плавно исчезали вместе с дымом. Иллюзия выглядела объёмной и двигалась. Сказитель, погруженный в напевные звуки своего инструмента, никогда не смотрел на возникающие в воздухе миражи. Они жили своей жизнью, как вибрация от удара. Слово вызывало образ. Он вспыхивал, смешивался со следующим и исчезал. Действо завораживало.

Если опустить имена и даты, то местная история выглядела несложно. При зарождении времен Боги, их ещё называли Демиургами, создали этот мир и населили его разумными существами. Те, как водится, стали выяснять, кто сильнее и перворождённее, и почти сразу же передрались между собой. Демиурги в происходящее не вмешивались, оставаясь за гранью видимого мира, поэтому отдельные личности позволили себе толковать прошлое в свою пользу. Наконец, после длительных войн по разделу земель, установилось долгожданное перемирие, и, если не считать мелких и незначительных стычек на границах, вооружённые конфликты больше не выходили на уровень государств. Каждый народ занимал свою территорию. Частная собственность защищалась властью. Велась торговля, и даже существовало нечто схожее с туризмом. Как ещё назвать путешествие к дальним родственникам, длящееся пару месяцев?

Люди проживали практически во всех землях. Наверное потому, что остальные народы не считали их серьёзными противниками. Из-за почти полной неспособности к магии угрозы для нелюдей они не представляли.

Гномы предпочитали селиться в горной местности. Или же в больших городах, занимая целые кварталы. Из толпы выделись невысоким ростом, серьёзностью и чрезмерной деловитостью.

Эльфам принадлежали огромные территории на западе. А так же все известные природные сокровищницы и самые красивые места. Этот невероятно везучий народ был не только богат, но и поразительно красив.

Оркам достались степные просторы и каменная пустыня. Не берусь судить о месте обитания мрачноватых нелюдей. Никто из сказителей не мог показать их поселения. На вид орки были самые непривлекательные. Хотя, это смотря на чей вкус. Среди людей, знаете ли, тоже ещё те красавцы попадаются.

Имелись так же дроу. Они заселяли южные земли и были решительно со всеми в ссоре: с эльфами за дальнее родство, с орками за соседство, с людьми просто от высокомерия.

В городах все народы частично перемешивались, но не более того.

Когда я спросила у Таргута, как называется их планета, мне предложили не умничать. И после часового препирательства пришлось довольствоваться тем, что мир, в котором я оказалась, назван в честь лунной богини Лаанет.

Письменность здесь была, но в быту ей не пользовались. Почему-то словесное послание считалось достаточным для передачи сообщения. Я не сразу поняла, на чём основан факт такой патологической доверчивости. Посланник не просто запоминал текст, а проходил магическую процедуру запоминания, так что забыть послание можно было, только потеряв память вместе с головой. Имелось так же специальное заклинание для секретного сообщения, в этом случае посыльный не помнил содержание передаваемого текста, так что и под пыткой не смог бы ничего выболтать, а получатель тайносказа должен был знать кодовое слово, чтобы открыть память говорящего. Причём посыльный произносил тайносказ и начисто забывал сказанное. Возможность услышать секретное сообщение была одноразовой. Не запомнил — увы...

Как вы понимаете, читать и писать меня никто не обучал. Приходилось довольствоваться одним высшим образованием, здесь, впрочем, совершенно бесполезным. Женщин на работу в этом мире не брали. Во всяком случае, на оплачиваемую работу.

Люди занимали самое невыгодное положение среди других народов. В отличии от нелюдей, живших до полутора тысяч лет, срок их жизни ограничивался 300-400 годами. Достигшие сорокалетия считались совершеннолетними. Никаких особых привилегий этот возраст не давал, разве что освобождал от необходимости выслушивать советы и поучения — до сорока лет перечить старшим считалось неприличным. В брак обычно вступали к тридцати годам. Жёстких границ в этом вопросе не существовало, а для заключения брачного союза даже разрешение родителей не требовалось, если, конечно, вас не интересовало наследство. Найти разумное объяснение такой снисходительности я не смогла. Разве что причина скрывалась в повсеместном веровании в существование у каждого человека его второй половинки — Лаал Нэлина. Как её опознать, я так и не выяснила, хотя настойчиво расспрашивала. Подозреваю, что вера в Лаал Нэлинов — Лунных любовников — брала свои истоки из красивых легенд и детских сказок. В действительности местные пары выглядели достаточно непрезентабельно и на любовников решительно не походили, разве что давно друг другу надоевших. Но не мне судить. Я в их глазах тоже восхищения не вызывала.

В мир Лаанет я попала на своё 23-летие. С той памятной ночи прошло не меньше трёх лет, так что мои лучшие девичьи годы с треском вылетели в трубу, и по земным меркам мне уже не светило "ни страсти пылкой, ни юношеских терзаний..." Единственное, что утешало — моё окружение по местной традиции воспринимало меня поздним подростком, невольно заставляя думать, что жизнь только начинается и всё лучшее ещё впереди.

Сколько себя помню, я всегда считала себя одинаково взрослой, лет так на двадцать пять-двадцать шесть, даже когда мне было в три раза меньше. Я расспрашивала друзей — все испытывали сходные чувства, только каждый имел своё представление о внутреннем возрасте. А разве вы не чувствовали себя в детстве совершенно взрослой и зрелой личностью, даже если в этот момент сидели на полу среди разбросанных игрушек по уши в шоколаде?

Но самой чувствительной утратой оказалось лишиться имени. Чтобы совсем не путать контуженную, а соображала я первое время с трудом, Таргут сократил непривычное слуху имя до трёх букв, подобрав местный вариант. Так из Алеси я в одночасье стала Алией — приёмной дочерью бывшего наёмника Таргута Пурса. Русые волосы до плеч за три года превратились в косы, здоровый воздух вместе с трудовой терапией наградили щёки румянцем, а единственное напоминание о прошлом — розовая пижама — на первом же привале была сожжена Таргутом, как неприличная для ношения. Так что я в полном смысле этого слова пришла в мир Лаанет, в чём мать родила.