Глава 12. Возможно ль дружбе прорасти из лжи?

Айн c Вильдерином стали неразлучны. Сильно отличаясь внешне, они бросались в глаза и вызывали оценивающие взгляды вельмож, настороженные — рабов и кокетливые — рабынь.

Прошло несколько недель, но за это время Аданэй узнал об Иллирине не так много. Заметил, что женщины ведут себя на удивление свободно и нередко спорят с мужчинами. А те воспринимают это, как должное. Такого не встретишь в Отерхейне, где среди знати ценится девичья скромность и послушание.

Обратил внимание, что люди здесь и впрямь помешаны на красоте и роскоши. Во дворец то и дело привозили картины, статуи, гобелены — будто их до этого было мало. Рукоятки мечей и древки копий украшались гравировкой и резьбой. Среди стражи Аданэй не встретил ни одного некрасивого человека. Все были высокие, стройные, с приятными лицами. А от нарядов и драгоценностей вельмож рябило в глазах. Казалось, что серых и бурых красок во дворце не существует вовсе.

Также от Аданэя не ускользнуло, что у рабов есть своя иерархия. Самые красивые прислуживали на пирах, играли на музыкальных инструментах, танцевали; помогали господам одеваться и укладывать волосы. Грязную и тяжелую работу выполняли невольники, которым с внешностью повезло меньше. Первые смотрели на вторых с презрением, а те им отвечали ненавистью и втайне завидовали.

Вильдерин из-за близости с царицей считался среди рабов почти господином. При встрече с ним некоторые даже кланялись. Аданэй никак не мог к этому привыкнуть. В Отерхейне не только невольники, но и свободные наложницы великого кхана и наследников держали себя куда скромнее, и уж точно не расхаживали по замку с таким гордым видом.

Юноша вел праздную жизнь, никому не прислуживал. Даже на пирах. Напротив, это ему прислуживали другие рабы. Аданэй подозревал, что делали они это, скрипя зубами. Благодаря другу, Айна тоже освободили от работы — юноша всего-то сказал пару слов Уиргену.

Аданэй иногда задавался вопросом: почему избалованный и надменный Вильдерин так быстро ему поверил, почему подпустил к себе и, более того, воспринял, как друга. Однажды не выдержал и спросил напрямую.

Юноша ответил не сразу. Задумавшись, покрутил браслет на запястье, потом запустил пальцы в волосы, нахмурился. Затем с неуверенностью протянул:

— Не знаю… Как-то само сложилось, — он помолчал несколько секунд и махнул рукой: — Да я и сам толком не знаю. Говорю же: чувствуется в тебе что-то такое… Искренность какая-то. Может, потому, что ты из Отерхейна? Я читал, что чем развитее царство, тем больше в нем лжи. Дикари же народ бесхитростный. Эй, ты только не обижайся! — воскликнул он, заметив, как брови Аданэй сошлись на переносице. — Ты сам спросил. Не будешь ведь отрицать, что отерхейнцы — вчерашние кочевники. Вы и писать-то, наверное, лишь недавно выучились. Но я не говорю, что это плохо. Не злись.

— Просто ты настоящих дикарей не видел, — буркнул Аданэй. — Тех, что в лесах живут.

— А ты видел? — оживился Вильдерин. — Расскажи! Это правда, что они кроме шкур ничего не носят? И что у них нет оружия, зато острые зубы и когти?

— А еще они бегают на четвереньках, едят сырое мясо и боятся огня, — фыркнул Аданэй.

— Серьезно?! — удивился юноша, но, глянув на собеседника, с укоризной покачал головой. — Да ты смеешься надо мной! Скорее всего, ты сам их ни разу не видел, вот и придумываешь.

Аданэй не стал спорить.

Дни тянулись однообразно и лишь два мелких происшествия всколыхнули сонное спокойствие.

Аданэй под вечер возвращался к себе и наткнулся на Нирраса. Советник велел следовать за ним. Повел его к узкому ответвлению коридора, свернул туда и прошел еще несколько шагов. Остановился, поджидая Аданэя, потом огляделся и втолкнул его в каморку, служащую чуланом.

— Наконец-то! — зашептал он. — Тебя не застанешь одного. Не стану спрашивать: как дела. Сам вижу — никак.

— Я старался, но…

— Заткнись и слушай. То, что она еще не затащила тебя в постель, ни о чем не говорит. Может, присматривается. С этим изнеженным ублюдком было так же. Кстати, ты молодец, что с ним подружился. Это лучшее, что ты сообразил в своей жизни! Как тебе удалось? Этот гаденыш никого и близко не подпускает.

— Случайно. Мы встретились у одной статуи…

— А, можешь не продолжать. Юнец, будь он неладен, известный любитель искусства!

— Почему он так раздражает тебя?

— Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Он мешает тебе, а значит, нам всем. Слишком уж трепетно относится царица к этому ничтожеству. А он дурак, если подпустил тебя так близко. Кстати, вы прекрасно смотритесь, — Ниррас усмехнулся. — Вам всегда надо быть вместе. Прямо-таки свет и тьма. Рядом с ним ты становишься ярче.

— Но и он рядом со мной — тоже.

Ниррас досадливо отмахнулся.

— А, это неважно! Он уже третий год в любимчиках у царицы ходит. Уже начал ей надоедать. В последнее время она зовет его все реже. Что касается тебя, мальчишка, ты должен блистать! Да, вот еще что… — Ниррас задумался. — Если Лиммена тебя позовет, не переусердствуй, изображая покорность, иначе станешь для нее одним из многих. Нам не это нужно. В общем, — он поморщился, — постарайся наконец стать мужчиной. И не вздумай предать нас: Лиммена все равно умрет, а ты останешься ни с чем. Только с нами у тебя есть возможность получить свободу и власть, понял?

— Я не дурак, чтобы не понять, — огрызнулся Аданэй. — Но весь этот замысел слишком ненадежен. Как можно возлагать надежды лишь на человеческие страсти? Я здесь один из многих. С чего вы вообще взяли, что я привлеку ее внимание?

— Гиллара была в этом уверена… Она женщина, в этих делах ей виднее. В любом случае, спешить пока некуда. Если не выйдет, приступим ко второй части — и все.

— Почему бы сразу не приступить? Не понимаю.

— Ты и не должен понимать, — процедил Ниррас. — Делай, что тебе говорят. А все остальное оставь нам. Ясно?

— Ясно, — вздохнул Аданэй.

Несколько секунд они смотрели друг на друга. Советник первым отвел взгляд и проговорил:

— Вот и хорошо.

Он ушел. Когда шаги затихли, Аданэй выждал минуту, выскользнул из чулана и отправился в общую залу: нужно было успеть, пока рабов не закрыли на ночь.

Второй случай пришелся на следующий вечер. Аданэй с Вильдерином шли по мосту, соединяющему две части дворца. Увлеченные беседой, они не обратили внимания на раздавшийся позади девичий смех и топот. Спустя минуту звуки приблизились, потом чьи-то пальцы обхватили запястье Вильдерина. Обернувшись, друзья увидели молоденькую девушку со светло-рыжими волосами и вздернутым носиком, по которому задорно рассыпались веснушки. Движения ее казались неуклюжими — обычно так двигаются подростки, а не юные девицы.

Запыхавшаяся после бега, она выдала скороговоркой:

— Ой, устала. Привет, Вильдерин. У меня такое лучистое-прелучистое настроение сегодня! А у тебя? Что ты делал, пока мы не виделись? Не забыл меня?

— Тебя невозможно забыть, — отозвался тот, стараясь высвободить руку.

Когда юноше это удалось, Аданэй заметил на его коже несколько царапин, оставшихся от ногтей девицы.

Она смешно вытянула губы, широко раскрыла глаза и спросила:

— Кстати, Вильдерин, а кто твой друг? Я его уже видела, а как зовут, не знаю.

— Айн.

— Замечательно! Новые лица, новые имена. Я люблю такое, а то скукотища. Он красавец-красавец, только почему-то молчит, за него ты говоришь.

— Наверное, потому что ты не его, а меня спрашиваешь.

— Верно! Какая я глупая! — девушка, будто совершив великое открытие, захлопала в ладоши и рассмеялась.

Чем дольше смотрел на нее Аданэй, тем сильнее поражался: поведение девушки не соответствовало возрасту. Еще было непонятно, кто она такая. На рабыню не похожа, на госпожу тем более. Читалась на ее лице наивность, граничащая с глупостью. Особенно глаза — добрые и пустые, какие бывают у только что прозревших щенят.

Девушка трещала, не переставая.

— Я скучала по тебе, Вильдерин! А ты? — не дожидаясь ответа, перескочила на другую тему. — Я сейчас опять кормила этих забавных белок — ну, там, в саду. И завтра буду. Пойдешь со мной? — не давая паузы для ответа, закончила: — Мне нравится, что у тебя есть друг.

Вильдерин покачивал головой в такт ее словам. Когда девчонка, выпалив что-то нечленораздельное, умчалась дальше по коридору, с облегчением вздохнул.

Аданэй с широкой улыбкой проводил незнакомку.

— Что это было? — спросил он.

— Это? — юноша с досадой пожал плечами. — Дочь повелительницы — царевна Латтора.

— Эта дурочка? — фыркнул Аданэй, но тут же спохватился: — Извини, не хотел сказать ничего плохого...

— Ты что, тоже считаешь, будто я обо всем доношу царице? — в голосе Вильдерина послышалась обида. — Мы же договорились доверять друг другу. Что касается Латторы, поговорим о ней у меня. Там нас никто не услышит.

До комнаты Вильдерина шли в молчании, но стоило закрыть дверь, как юноша расхохотался. Аданэй непонимающе воззрился на друга, и тот развеселился еще больше. Успокоившись, опустился на диван и, глядя на Айна снизу вверх, пояснил.

— Извини, меня просто позабавило твое изумление. Понимаешь, все остальные уже давно привыкли к Латторе и не удивляются.

— Она дурочка?

— Умом она и впрямь не отличается. Еще избалована до крайности. Но я не назвал бы ее полоумной. Разве что слегка.

— А других детей у царицы нет… — протянул Аданэй.

— Вообще-то есть… — откликнулся Вильдерин. — Еще одна дочь. Но не от царя. И никто не знает, где она сейчас. Да и жива ли вообще. Потому можно считать, что Латтора — единственный ребенок.

— И как эта недалекая девица собирается править страной?

— Тихо, — Вильдерин осмотрелся, будто со всех сторон засели соглядатаи. — Никогда и никому не задавай этого вопроса. Даже мне. Никогда и никому, слышишь? Это запретная тема. Дойдет до царицы — не миновать застенков Лесного клыка или чего-нибудь похуже.

— Лесной клык? Что это?

— Башня. В Бишимерском лесу. Его назвали так из-за реки, вытекающей из царства духов. Бишимер — главный из них. Его имя и передалось реке, а от нее — чаще. Плохая река, нехорошая. И лес тоже. И башню назвали Бишимерской. Хотя между собой люди зовут ее Лесной Клык, чтобы не привлекать зло. О башне рассказывают всякие ужасы. В ней закрывают неугодных. Навсегда. А сбежать оттуда невозможно — вокруг лес, лес, лес…

— Что же хуже этого самого Клыка?

— Сам лес. Говорят, заключенных башни — тех, кого приговорили к смерти, — выпускают из нее, и они бродят по лесу. До поры до времени, а потом исчезают. И больше их никто не видит, зато стражники слышат предсмертные вопли. Лес полон злых духов. А еще оборотней, подземных чудищ и диких зверей. У реки шалят водяные, а в чаще — древесные карлики. Но самое страшное — это Лесная Ведьма.

— Лесная Ведьма?

— Да. Говорят, она бессмертна, питается человеческой плотью, а души обращает в камни. Поэтому те, кого она погубила, не могут найти пути в мир теней — их дух томится в каменном плену.

Аданэй прошел к окну, уселся на скамью подле него и, улыбнувшись, покачал головой.

— Ты меня поражаешь. Я задал всего два вопроса, и на каждый ты умудрился сплести по легенде.

Вильдерин не перенял шутливого тона, напротив, стал еще серьезнее.

— Это не вымысел и не легенда. Не советую зубоскалить насчет Лесного Клыка и Бишимерского леса — плохая примета.

— И она сбывалась? Не подозревал, что ты настолько суеверен, мой друг.

— Примета всегда сбывалась. Ты — чужеземец, потому и отнесся к моему рассказу так легкомысленно. А этим нельзя шутить. Не ровен час, сам окажешься в том лесу.

— Ну, значит сидеть мне в вашей башне до конца дней.

Вильдерин вскочил:

— Безумец! Замолчи!

Он приблизился, поднес руку к лицу друга и, сложив большой и безымянный палец, сделал отвращающий зло жест. Прошептал заклинание на непонятном Аданэю языке. Затем произнес уже по-иллирински:

— Силы огня и воздуха, земли и воды, закройте слух и сотрите память Бишимера — злого духа, о словах Айна — сына воздуха.

— С чего это я стал сыном воздуха?

— Ты прожил большую часть жизни в Отерхейне. Считается, что эта земля принадлежит воздуху. Поэтому дух-покровитель Отерхейна — птица. Коршун, если не ошибаюсь.

Вильдерин отошел к висящему неподалеку зеркалу и принялся бездумно теребить серьгу в ухе. Аданэй притронулся к виску и тут же отдернул руку. Порадовался, что приятель не заметил непроизвольного жеста: мало ли, какие догадки родились бы в его голове — судя по всему, юноша не так уж мало знал об Отерхейне.

— А стихия Иллирина, надо полагать — земля? — спросил Аданэй, вернувшись к шутливому тону.

Вильдерин обернулся.

— Почему ты так думаешь?

— Две вечные противоположности: огонь-вода, земля-воздух. А Иллирин с Отерхейном не очень-то ладят.

— Ну, ты угадал.

— И кто же дух-покровитель? Какая-нибудь землеройка?

— Не смейся, Айн. Как ты не боишься гнева духов?!

— Я не единожды убеждался: духам безразличны люди и то, что они говорят или делают.

— Не согласен. И оставь насмешки.

— Хорошо. Но все же ответь: кто покровитель Иллирина? Чтобы я не попал впросак, разговаривая с коренным жителем.

— Змея.

— Змея? А ведь подходит!

Вильдерин улыбнулся и промолчал. Аданэй глянул в окно — на улице уже окончательно стемнело.

— Пойду я, — сказал он. — Время позднее.

— Да, — кивнул юноша. — До завтра.

Аданэй направился к двери, но в этот миг она отворилась. На пороге стояла Рэме.

— Айн! — воскликнула она и шагнула вперед, заставив его отступить вглубь комнаты. — Не думала тебя здесь увидеть.

Девушка явно лукавила. Правда, Аданэй не понимал, зачем. Ведь все знали — а служанка Лиммены тем более, — что Айн нередко проводит время в покоях друга.

— Здравствуй, Рэме. Я как раз уходил.

— Да? Ну, тогда… доброй ночи. Хотя… жаль.

Девушка хихикнула, облизнула губы и задержала взгляд на лице Аданэя. Он вопросительно приподнял брови, на что Рэме вновь усмехнулась и пропела:

— До завтра, Айн. Сладких снов тебе.

— И тебе, — пробормотал Аданэй, обошел девушку и вышел за дверь.

Рэме посмотрела ему вслед, затем обернулась к Вильдерину.

— А мне нравится твой друг, — промурлыкала она.

— Я заметил. Думаю, он тоже. Но ты ведь не для того пришла, чтобы сказать об этом?

Рэме посерьезнела и ответила:

— Конечно, нет. Царица желает тебя видеть.

На лице Вильдерина отразилась радость.

— Передай, что я буду через несколько минут.

— Хорошо, — кивнула служанка и скользнула к выходу.

Вильдерин же схватил с полки гребень и бросился к зеркалу. Перед встречей с Лимменой он желал хотя бы волосы привести в порядок.