Глава 13. Найди свою мишень, Стрела

Белесая хмарь укрывала мелководную, непригодную для судоходства Туманку. Утро в Отерхейне, как всегда промозглое, заставляло воинов плотнее кутаться в шкуры и плащи, прятать носы от холода. Этельды пересекали реку вброд и шли дальше — к Каменистым холмам.

Кхан в окружении телохранителей ехал на своем любимом жеребце — чалом Кречете.

Элимер сам не понимал, зачем отправился на дикарей. Ирионг и советники сказали верно: возглавить войско и разгромить лесной и степной народы под силу и обычному тысячнику. А что расскажут выжившие дикари детям, на самом деле кхана не беспокоило. Обратное он утверждал лишь для того, чтобы приближенные не отговаривали от похода. К тому же Элимер пусть и не хотел истреблять людей племен подчистую — из них вышли бы верные и честные подданные, — но сознавал: выживших может и не быть. Дикари упрямы, они вряд ли сдадутся и признают власть кхана. Для них нет никого ненавистней отерхейнцев. Значит, придется уничтожить безумцев, нарушивших покой империи.

Настроение в этельдах царило разудалое, воины рвались в бой. Тащиться по степи им наскучило, зато предстоящая схватка воспринималась, как развлечение. Битва с дикарями не казалась опасной: это не крепость брать и не с сильным противником сражаться.

Утренний холод сменился полуденным зноем, шкуры с плеч перекочевали в мешки, притороченные к седлам коней. Вода во флягах убывала. У Сонного Озера остановились, чтобы пополнить ее запасы и напоить коней. От них в бою зависело многое: воин на усталой или плохой лошади — воин лишь наполовину.

Шейра ехала на пегом коне впереди войска. Девушка не отрывала глаз от Зеркального ущелья на горизонте. Когда племена приблизятся к нему, то соберутся в единый кулак, чтобы ударить по шакалам. А там — либо победа, либо смерть, которую воспоют в веках.

«Если будет, кому воспеть», — подумала айсадка и содрогнулась.

Дети младше девяти лет остались в лесах. Совет вождей решил, что они смогут прокормить и защитить себя до возвращения взрослых. А если никто не вернется, то детям лучше стать добычей зверей, чем дожидаться, когда придут темные люди и уведут в рабство, заставят забыть честь, кровь и предков. К тому же в племенах считалось, что народ может жить, лишь пока есть надежда на победу. Если же ее не остается, путь один — уйти в долину вечной охоты.

Шейра оглянулась. Еще ни разу не видела она столько людей, собравшихся вместе: тоги, лакеты, равены, айсады и туризасы. Много юных воинов: храбрые девочки и мальчики ехали, насупившись, пытаясь скрыть неуверенность. Для них это первая битва, которая может стать и последней.

«Народ, воспитавший таких смелых детей, силен, — думала Шейра. — Мы победим. Нам помогут духи — и мы победим».

Солнце ушло на запад, утонуло в сизых тучах. Тусклые сумерки размыли очертания лесов, затуманили Зеркальные скалы и скрыли морщины на человеческих лицах.

Белая Кошка придержала коня и подняла правую руку. Люди остановились и с облегчением спрыгнули с лошадей. Отдых был необходим и войску, и скакунам.

В сгустившейся тьме Элимер заметил всадника. Не успел и рта раскрыть, а Видольд уже взял лук на изготовье. Наездник приблизился, и кхан распознал в нем разведчика. Телохранитель тоже: лук опустился. Элимер тут же объявил привал: пусть войско отдыхает, а он спокойно побеседует с серым.

Тот спешился и замер в нескольких шагах, ожидая, когда правитель разрешит подойти. Кхан не стал медлить, подозвал разведчика и приказал:

— Говори.

— Мой кхан, меня называют Антер, я из серых воинов.

— Вижу. Продолжай.

— Дикарям еще сутки до ущелья. Потом пара часов — и они у Каменистых Холмов.

— Быстрее, чем я думал, — Элимер обернулся к Видольду: — Нужно поторопиться и нам. Придется выступить до рассвета. Полноценного отдыха не получится. Иди, сообщи об этом Батерхану.

Телохранитель кивнул и отправился к тысячнику.

Воины разожгли костры и расстелили на земле шкуры: шатры в поход не брали, чтобы не замедлять движение. Все, кроме дозорных, укладывались спать, чтобы не тратить и без того краткое время отдыха. Разведчик исчез в степи, а Элимер растянулся у огня и заснул.

На небе еще не погасли звезды, когда он открыл глаза и понял, что выступать еще рано — ночная степь неверна, легко сбиться с дороги. Должен пройти хотя бы час, прежде чем снова выдвигаться в путь. Взгляд кхана упал на Видольда. Тот сидел у костра и всматривался в огонь.

— Ты рано проснулся, — бросил Элимер.

— Я и не спал.

— Нет? — он нахмурился. — После бессонной ночи внимание рассеянное. Как ты сможешь защитить меня в бою?

— Это, кхан — мое дело, не твое. Я еще не давал повода усомниться.

— Ты не слишком почтителен.

Видольд пожал плечами.

— Ну, извиняй. Зато я честен.

Элимер промолчал, не желая спорить. Да и не приводили подобные споры ни к чему. Уважительнее телохранитель не становился, но кхан прощал ему и это, и многое другое. Такие, как Видольд, были на вес золота. К тому же воин и впрямь еще ни разу не подвел и не ослушался приказа.

Остаток ночи провели в молчании. Как только звезды побледнели, кхан протрубил в рог. Воины проснулись, сложили шкуры и, еще сонные, вскочили на коней. Поход продолжился.

Шейра оглядела войско и не удержалась от усмешки. Айсадке до сих пор не верилось, что она, вчерашний ребенок, только-только прошедший посвящение, ведет в бой все эти народы.

То и дело задавалась вопросом, как они думают победить одетых в железо шакалов. Тут же ругала себя, что сомневается в воле духов, и напоминала, что Увья-Ра дала ей Стрелу смерти. Дар ворожеи обнадеживал девушку едва ли не больше пророчества.

Она нащупала стрелу в колчане и погладила оперение. Единственная стрела. Шаманка говорила: других быть не должно. Поэтому, чтобы не бездействовать в дальнем бою, Шейра обзавелась пращой.

Почти половину ночи айсадка провела без сна, в неясной тревоге. Душа больше не рвалась в бой, а смерть пугала. Девушка не хотела умирать даже ради спасения рода. Она стыдилась своих мыслей, но избавиться от них не получалось.

Шейра чувствовала себя одинокой, как никогда: понимала, что ни с кем не может поделиться сомнениями и страхами. Вечерами, избегая общества соплеменников, сидела у отдельного костра, наблюдала за игрой пламени. Либо до рези в глазах всматривалась в звезды, необычайно яркие в степи в середине лета.

На рассвете к девушке подошел Тйерэ-Кхайе.

— Хочешь знать, как все будет, Белая Кошка? — спросил он.

Шейра опешила, а потому промолчала. Но Тйерэ-Кхайе и не нуждался в ответе.

— Вожди и старейшины признали в тебе посланницу духов. Но теперь ты не охотник, а дичь. Самый сильный и хитрый сделает тебя спутницей-в-жизни и через тебя станет еще сильнее.

— О чем твои слова, Бегущий-по-Листьям?

— Поймешь их после победы. Тогда будь осторожна — сначала стервятники склюют павших, а потом друг друга. Дети волка и шакала не так уж отличаются друг от друга — желание власти у всех в головах. Каждый захочет посланницу духов для себя. Белую Кошку ждет нелегкий выбор. Я близок к вождям и не раз видел, как орлы превращались в лисиц. Но Тйерэ-Кхайе — друг, потому предупреждает: когда кровь и победа сделают нас глупыми и хитрыми, пусть твоя голова не станет лисьей.

— Бегущий-по-Листьям уверен в победе?

— А Кошка нет? Сомнения — это хорошо. Значит, человек умеет думать. Но перед битвой они — зло. Гони их.

Не дожидаясь ее слов, воин развернулся и ушел, оставив девушку в недоумении. Впрочем, скоро Шейра опомнилась. Встряхнула головой, отогнала непрошеные мысли и направилась к Быстрому-как-Ветер. Похлопала его по шее, вскочила в седло. Конь всхрапнул и ударил копытом, предвкушая путь.

Минул день, прежде чем племена обогнули Дейнорский лес и оказались перед ущельем. Оно называлось Зеркальным из-за гладкой и блестящей поверхности.

Отерхейнцы считали, что это Гхарт отполировал поверхность скал до блеска — сделал зеркало для великанши-дочери. Десятилетиями сидела девица, любуясь на свое отражение. А когда вставала, то земля не выдерживала ее тяжести и дрожала. Потому люди опасались повредить зеркало Гхарта и разгневать его могучую дочь.

Лесные племена полагали, что гладкие скалы — врата в мир духов, и что в ночь полной луны сильные шаманы могут пройти в них и вернуться, принеся великие знания и пророчества.

Ведущие отряды племен остановились, чтобы дождаться отставших. Пришло время собраться в единую силу и двинуться на Отерхейн. Шейра кожей чувствовала нарастающее напряжение и волнение.

Девушка еще раз бросила взгляд на юг. Там, за ущельем, виднелись подернутые туманом Каменистые Холмы. За ними простиралась степь и поселения шакалов. Еще дальше — каменные города.

В душе не осталось и намека на неуверенность. Сейчас Шейра признавала, что Бегущий-по-Листьям прав: не должно быть сомнений перед великой битвой.

Айсадка взмахнула рукой и издала боевой клич, подхваченный всеми.

Наездники подобно речному потоку ринулись в проход между лесом и скалами. Промчались мимо одиноких поселений, на ходу убивая немногочисленных защитников. Остальные селяне разбегались, посылая проклятия кровожадным дикарям.

Племена же неслись дальше: главная битва ждала впереди, и останавливаться они не собирались. Не в их обычаях тайком пробираться во вражье логово.

На лице Шейры горели задор и ярость. Скачка пьянила ее. В голове вертелись мысли:

«Схватиться с темными людьми! Увидеть страх в глазах вождя! Убить злобного шакала!»

Войско Отерхейна встало у подножия Каменистых Холмов. На их вершине, в высокой траве, залегли дозорные. Они следили за продвижением дикарей. Кхан решил, что как только племена приблизятся, этельды поднимутся по склону, а потом обрушатся на неразумных сверху. Победа обещала быть легкой. Еще час или два — и все закончится. Дикари никогда больше не потревожат Отерхейн.

Племена во весь опор неслись к холмам, когда из-за гребня показалось огромное вражеское войско. Солнце сверкало на начищенных до блеска доспехах, сверкали наконечники копий.

Союзные народы не успели осадить разогнавшихся коней, зато бросились врассыпную. Потому ливень стрел, обрушившийся сверху, настиг лишь некоторых.

Правда, это спасло ненадолго. Как только попытались взобраться по холму, стрелы вновь посыпались. К ним прибавились еще и дротики.

Падали тоги, туризасы и лакеты, равены и айсады. Многие даже не успели поднять оружие. И все же скачка не прекратилась. Кое-кому удалось взобраться на гребень холма, но там их тут же отбрасывали. Убивали мечами, пронзали копьями. Погибшие и раненые люди, кони скатывались по склону, мешая своим.

Потом враги лавиной хлынули с вершины. Два войска смешались в битве, больше похожей на истребление.

Шейра видела, как умирали сородичи. Вождь Дагр-Ейху сполз с коня, получив удар топором. Юной Арза-Ти мечом отсекли руку. Девочка хрипло заорала и, залитая кровью, свалилась на землю, угодила под копыта и затихла.

Оружие союзных племен не причиняло большого вреда одетым в доспехи врагам. Наконечники стрел ломались при ударе о пластины брони, острия копий крошились. Пока спасала лишь скорость. Шакалы не привыкли, что противники, нанеся удар, бросаются врассыпную, а потом вновь нападают. И все-таки за одного убитого врага сородичи Шейры отдавали пятерых.

Скоро девушка перестала замечать, что творится вокруг. В висках стучала одна мысль: «Убить вождя, убить вождя, убить!»

Стрела говорила с Шейрой, подсказывала, что делать. Айсадка уже не принадлежала себе: слилась с оружием, стала воплощением смерти. Знала, что не видать покоя, пока не спустит тетиву. Главное — найти вождя в неразберихе сражения. Найти, увидеть его страх и убить.

Чары владели девушкой, направляли и защищали. Оружие врагов обходило стороной. Уже многие пали, а на ней ни царапины.

Наконец айсадка нашла предводителя и узнала, хотя не встречала прежде: на него указала стрела. Повинуясь ее властному зову, девушка натянула тетиву.

Время замедлилось, почти остановилось. Шейра же увидела лицо шакальего вождя так ясно, будто он находился в двух шагах. В его глазах читался страх: вождь как будто знал, что сейчас умрет.

— Сдохни, шакал. Стань падалью, — прошипела айсадка.

Затем издала боевой клич, оскалилась, словно хищный зверь, и спустила тетиву.

Элимер, прикрытый телохранителями, находился в гуще сражения. Несколько раз ему показалось, будто мелькнули детские лица. Кхан удивился, но решил, что в пылу битвы и не такое привидится.

Краем глаза он заметил, как погибли несколько его воинов: даже в легком бою жертв не избежать. Зато можно сделать так, чтобы они оставались единичными, а для этого поскорее победить и уничтожить дикарей. Потому что те хоть и проигрывали, теряя десятки людей, но сдаваться или бежать не думали и все еще огрызались.

Кхан достал рог и прогудел, перекрывая шум битвы. Из зарослей у подножия холма выскочил засевший в них этельд. Дикари растерялись, но быстро пришли в себя, и часть их развернулась к новому противнику.

Два вражеских воина прорвались к Элимеру. Первому он вспорол живот, второму рассек грудь. Затем бросился на помощь к одному из своих людей. Уже взмахнул мечом, но тут в глазах потемнело, голова закружилась. Кхан едва удержался в седле. Время замедлило бег. Стерлись краски. Смолкли звуки, поглощенные вязким, будто застывшим воздухом.

Элимер повернул голову направо и встретил холодный взгляд серых глаз, смотрящих с обезображенного ненавистью лица.

Задрожала тетива, засвистела стрела, рассекая воздух. Она летела медленно, будто плыла, но Элимер понимал: ни отклониться, ни закрыться от нее не успеет. Дыхание перехватило, сердце заколотилось, на лбу выступил холодный пот. Страх пронзил внутренности, и лишь одна мысль мелькнула: «Проклятье! Как не вовремя!»

Шейра с мстительной радостью наблюдала, как стрела летит в вождя, а тот даже пошевелиться не может. Еще чуть-чуть — и острие пробьет броню и вонзится в шакалье сердце. Девушка с нетерпением ждала этого мгновения, но тут случилось непредвиденное: стрела отклонилась. Словно противоборствующая сила направила ее в сторону.

На айсадку обрушился шум битвы, а вместе с ним пришло понимание: пророчество говорило не о стреле, а о Белой Кошке. Значит, она своей рукой должна поразить шакала.

Шейра выхватила дротик и метнула его, целясь в шею вождя. Так и не узнала, попала или нет. Быстрому-Как-Ветер мечом подсекли ноги. Айсадка вылетела из седла, ударилась об землю. Оглушенная, едва не угодила под копыта. Успела откатиться в сторону, поднялась на ноги, а спустя несколько минут ей удалось поймать кобылу, потерявшую наездника.

Испугавшая Элимера стрела пропала, а в следующий миг его оглушил грохот боя: ржание коней, стук копыт и лязг металла, крики живых и стоны умирающих. Кхан пришел в себя и понял: смерть пронеслась мимо. Неимоверное облегчение заставило расслабиться, и он не заметил летящий в него дротик. Один из телохранителей — Тхерг — загородил правителя, но сам не успел закрыться щитом. Захлебываясь бьющей из горла кровью, повалился с коня.

Таркхин с закрытыми глазами стоял посреди своей комнаты. Колдовским зрением всматривался вдаль — туда, где отерхейнцы бились с дикарями. Через несколько минут распахнул глаза и, зарычав, хлопнул себя по лбу.

— Дурак! Мне не мудрецом прозываться, а сельским костоправом!

Чародей злился на себя за то, что упустил очевидное: смертельное оружие не могло обернуться против тех, кто его создал — айсадов. Да, оно обогнуло Элимера, но и наложивший заклятие шаман остался жив. Стрела устремилась к отерхейнцу — к Видольду. Таркхин не сомневался, что воин теперь обречен: смертному не уклониться от нее и не отбить.

Правда, знай колдун заранее, что жертвой окажется главный телохранитель, все равно дал бы ему погибнуть. Жизнь воспитанника была для него дороже.

Чародей прожил на свете несколько сотен лет. Магия продлевала годы, но ее законы гласили: у хранителя не должно быть привязанностей, чтобы ум и дух оставались незамутненными. Те, кто ступал этим путем, не заводили семью, не имели детей. Таркхин нарушил негласное правило. Сначала пожалел, а потом и полюбил грустного испуганного мальчишку, появившегося в Долине Странствий. Неважно, что с годами мальчик вырос в холодного и немилосердного правителя — к тому дню Таркхин уже считал его сыном.

Видольд, как до него Элимер, заметил летящую стрелу. Он поднял меч и стремительным, неразличимым для взгляда движением разрубил ее пополам. Одна половинка, изменив путь, все-таки оцарапала ему руку и, лишенная силы, упала.

Увья-Ра причитала в крытом шкурами шалаше. Она в отчаянии рвала на себе волосы и дрожащими руками окрашивала лицо пеплом в знак скорби. Великая стрела смерти, хранимая ею столько лет, не исполнила предназначения. Не подумала Увья-Ра, что среди шакалов Отерхейна тоже окажутся шаманы. И неслабые — из тех, что способны менять путь стрелы.

Покачиваясь, вышла ворожея к остаткам некогда могучего племени. Дети и старики встретили ее молчанием: все знали, что означает окрашенное пеплом лицо шаманки. Никто не заплакал и не опустил глаз, даже малыши. Айсады верили: все плохое, что случается в жизни — расплата за неверные поступки.

Увья-Ра занесла над собой ритуальный нож и выкрикнула:

— Великие Духи, примите мою жизнь! Я отдаю ее, чтобы жил мой народ. Чтобы родились дети и не погасли глаза айсадов. Пусть рука темного вождя дрогнет! Пусть дух его ослабеет! Пусть сердце станет глиной! Пусть будет так!

Нож вонзился в грудь шаманки, хлынула кровь, и Увья-Ра — самая старая из ныне живущих в ее роду, — покинула явный мир.

В миг, когда Увья-Ра пронзила грудь клинком, Элимер приказал пленить выживших. Воины не поняли, зачем это кхану: дикарей гораздо легче истребить, чем брать в плен. Задавать вопросы, впрочем, не посмели. Скоро оставшихся врагов оглушили, ранили, повязали, и все закончилось.

Элимер скользнул взглядом по телам погибших и окаменел: среди них оказалось множество детей. Он обернулся к телохранителю и сквозь зубы выдавил:

— Видольд, не знаю, как ты это сделаешь, но найди мне дикарского предводителя. Надеюсь, выродок жив… Я хочу, чтобы его мучения были очень, очень долгими.