Глава 4. Подслушивать иногда полезно

Аданэй открыл глаза и увидел над собой потрескавшийся резной потолок. Затем осознал, что лежит на кровати. Повернув голову влево, столкнулся взглядами с худощавой белобрысой девчонкой. Судя по невзрачному платью из небеленого льна, служанкой или рабыней. Она смотрела на него, округлив глаза и прижав ладошку ко рту.

— Где я? — прохрипел Аданэй.

Девчонка вскрикнула, замотала головой и сказала по-иллирински:

— Я не понимаю, господин. Сейчас…

Она бросилась к двери: хотела позвать госпожу, понимающую отерхейнский. Но Аданэю этого не требовалась: он знал иллиринский.

— Стой! Подожди! — окликнул он служанку. Та остановилась, обернулась, и Аданэй повторил: — Где я? — в голове царила пустота, последнее, что помнил — каменоломню, жару и столб. — Что со мной было?

— Ты во дворце госпожи Гиллары. Тебя привезли вот уж пару недель как. Ты весь избитый был… А потом тебя долго лихорадило. Вчера лихорадка ушла, ты уснул… и вот.

— Есть вода? Я пить хочу.

— Ой, да-да, конечно! — спохватилась девчонка. — Сейчас-сейчас!

Она кинулась к стоящему в углу мраморному столику, схватила посеребренный кувшин и вернулась к Аданэю. Тот приподнялся, выхватил сосуд у нее из рук. Напившись, отдал обратно и снова рухнул на кровать.

— Кто это — Гиллара? — продолжил он расспросы.

Служанка посмотрела на него с удивлением, и Аданэй задумался. Имя Гиллара показалось знакомым, и он спросил:

— Гиллара Уллейта?

— Да, — кивнула девчонка. — Она приказала сообщить, когда ты очнешься. Теперь мне нужно…

— Да, конечно, ступай.

По старой привычке, проснувшейся, стоило оказаться в нормальных условиях, он властным жестом указал на дверь. Потом спохватился: неизвестно, знает ли Гиллара, что ее гость — Аданэй Кханейри. На всякий случай лучше вести себя скромнее. В том числе и с прислугой.

Когда девушка ушла, он встал с кровати. В глазах потемнело, голова закружилась, но скоро Аданэй пришел в себя. Осмотрел комнату: старые стулья и скамья, выцветший, изъеденный молью гобелен, поцарапанный мраморный стол.

Уставившись в бронзовое зеркало, Аданэй оторопел: от кровоподтеков и синяков не осталось и следа, значит, он и впрямь провалялся здесь не меньше двух недель.

За дверью послышались шаги, а спустя долю минуты она открылась. На пороге показалась пожилая, но все еще красивая, женщина. Белые волосы, пронзительно-синие глаза, грациозные движения и тонкий стан.

Аданэй склонил голову в знак приветствия, и Гиллара заулыбалась.

— Я рада, что ты очнулся. — Она прошла вглубь комнаты и уселась на скамью у стены. — Как твое имя, юноша?

Аданэй замешкался с ответом. Пытался понять, узнала ли его Гиллара. Судя по тому, что отнеслась к нему по-доброму — да. Опальная сестра царя могла придумать, как использовать опального кханади в своих целях. А имя спросила, чтобы убедиться, что не ошиблась.

«Языком иллиринца говорит сам Ханке двуликий», — вспомнил Аданэй отерхейнскую пословицу.

— Айн, меня называют Айн, госпожа, — назвал Аданэй только что придуманное имя.

— Что ж, Айн, думаю, тебе уже сказали, где ты находишься?

Он кивнул, и женщина продолжила:

— Вот и хорошо. Ни о чем не волнуйся, чувствуй себя спокойно, — заметив удивление собеседника, Гиллара усмехнулась. — Не понимаешь, отчего я так гостеприимна? Объясню. Ты, судя по акценту, из Отерхейна?

— Да, госпожа.

— Кем же ты был в Отерхейне?

— Рабом. С детства.

— Странно… Там, у столба, ты говорил иное.

— Прости, госпожа, я ничего не помню. А что я говорил?

— Что ты не раб.

— Не помню… Может, бредил.

— Почему-то я так и подумала, — она заулыбалась. — Но сейчас это уже не важно. В любом случае — ты из Отерхейна. Значит, тебе непросто будет меня понять. Ведь Отерхейну в лучшем случае еще только предстоит сделаться цивилизованным краем. Но я постараюсь объяснить. Видишь ли, Иллирин отличается от страны, в которой ты вырос. У нас потрясающие скульптуры, живопись, музыка. И мы очень ценим красоту, в том числе и красоту человеческого тела. Поэтому стараемся окружать себя слугами и рабами, которые услаждают наш взор. Но хорошие рабы стоят дорого, а я, увы, в опале, лишних денег у меня нет. Поэтому, когда я увидела тебя на каменоломне, то… — женщина запнулась. — Скажем так, я забрала тебя оттуда. Можешь считать, что тебе повезло.

— Я… даже не знаю, как благодарить тебя, госпожа. Никогда не забуду твоей доброты.

— О, я делала это для себя, — проворковала Гиллара. — Так что не благодари. Живи в замке и украшай его собою. Изредка я стану давать тебе мелкие поручения, но работой ты загружен не будешь. А теперь возвращайся в кровать, все-таки ты еще не до конца оправился, вид у тебя бледный. Завтра навещу тебя снова.

Она ушла. Аданэй последовал ее совету и вернулся на ложе. Задумался, уставившись в потолок. Он знал о странном культе красоты, присущем иллиринцам. Потому, объяснение Гиллары могло бы показаться ему правдоподобным, если бы не одно но: вряд ли в избитом оборванце кто-нибудь заподозрил бы красавца. Чем дольше Аданэй думал об этом, тем больше убеждался: Гиллара узнала в нем кханади, увидев татуировку-коршуна. Разглядеть ее, скрытую под волосами, было непросто, но женщина могла присмотреться. Оставалось непонятным, зачем она скрывает это, зачем притворяется и какие планы строит на его счет.

Аданэй не додумал мысль: навалилась дремота и погрузила в сон.

Прошло несколько недель, и кханади освоился с новой ролью. Вел праздную жизнь, почти такую, как в бытность наследником престола. Хотя неопределенность положения смущала. Аданэй безуспешно пытался понять, зачем понадобился Гилларе. Расспрашивал служанок, прислушивался к разговорам, но так и не узнал ничего важного.

В одиночестве он теперь оставался редко: в левом крыле замка, в котором жил, не смолкали девичьи голоса. Служанки не упускали случая поболтать с Аданэем. Ведь внешностью и умом он выгодно отличался от других мужчин замка — прислужников из простонародья и рабов.

Когда Аданэй уставал от болтовни девушек, то уходил в свою комнату. Никого не впускал, изредка делая исключение для Ли-ли — не то воспитанницы, не то служанки Гиллары.

«Моя маленькая ворожея», — называл он ее .

Девушке это нравилось. Она влюбилась в Аданэя сразу, как только увидела. Его взгляд, иногда отрешенный, иногда насмешливый, но всегда манящий, сводил Ли-Ли с ума. Она любовалась красивым лицом и сильным телом. Следила за отточенными движениями, мечтала гладить и перебирать в пальцах золотые волосы. Ее чувства так явно отражались на лице, что не могли ускользнуть от Аданэя.

Голос Ли-ли — тихий, но глубокий — всегда звучал ласково и дружелюбно. Никому не доводилось слышать, чтобы она громко смеялась, зато легкая полуулыбка почти не покидала ее губ. С девушкой хорошо было даже сидеть рядом и молчать. Аданэй выделял ее среди других служанок, но те воспринимали это как должное, признавая за ней превосходство. Гиллара в девочке и вовсе души не чаяла. Из-за этого Аданэй интересовался Ли-Ли еще сильнее. Он полагал, что если Гиллара о чем-нибудь и проговорится одной из прислужниц, так только ей. А девушка раскроет все Айну.

Аданэй не знал, что Ли-ли мучилась тем же вопросом, что и он: зачем Гилларе красивый раб. Девушка неплохо знала свою наставницу. В нынешнем — бедственном — положении та не держала бы раба просто так, несмотря на его молодость и внешность. Женщина явно что-то задумала, но скрывала ото всех, в том числе и от воспитанницы.

Ли-Ли прислушивалась к разговорам Гиллары и Нирраса, а иногда и подслушивала: между собой они могли упомянуть, зачем понадобился Айн. Сегодня, заметив, как двое скрылись за неприметной дверью в конце коридора, девушка выждала несколько минут и отправилась следом за ними к подземным покоям.

Сырой камень лестницы холодил стопы даже через обувь. Заросшая склизким мхом стена, за которую держалась девушка, неприятно пружинила под пальцами, но Ли-Ли не обращала на это внимание. Она старалась ступать как можно тише и надеялась, что в этот раз повезет и удастся выяснить что-нибудь интересное.

Гиллара полулежала в кресле в одной из подземных комнат. Так назывались покои, находящиеся ниже уровня земли. В этих помещениях ничто не напоминало об убожестве замка и опале его владелицы. Резная мебель из черного дерева, мраморные статуи и красивые картины, восхитительные гобелены и уютно горящий камин, изгоняющий даже воспоминания о всепроникающей сырости.

На губах Гиллары играла рассеянная улыбка. Ниррас беспокойно ходил по зале из одного угла в другой. Наконец остановился и уставился на женщину.

— В чем дело? — протянула Гиллара.

— В чем дело?! — передразнил Ниррас. — Это я у тебя должен спросить. В десятый раз задаю один и тот же вопрос и не получаю ответа!

— Попробуй еще раз.

— Издеваешься, женщина? Ответь — зачем тебе этот щенок?! Или и впрямь потянуло на смазливых юнцов? Ты знаешь, я этого не допущу. Придушу белобрысого выродка, так и знай! Ты ведь потому и гонишь меня в столицу, да?!

— Спокойнее, милый. Говори тише. Я сейчас оглохну от твоего крика.

— Ну и пусть! Если я что-нибудь узнаю, то убью и тебя, и мальчишку!

— Я и не подозревала, что ты такой ревнивый, — Гиллара рассмеялась. — Впрочем, никого ты не убьешь, даже не думай. А в столицу уедешь, причем скоро. Не потому, что я хочу от тебя избавиться. Просто ты слишком задержался у меня. Лиммена начнет подозревать. А это ни к чему, сам понимаешь. Так что поедешь в столицу и прихватишь с собой Айна.

Ниррас опешил:

— Айна? Зачем он мне сдался? Я отправлю ублюдка заниматься скотиной. Ты что, для этого его спасала?

— Сядь, Ниррас. Давай поговорим спокойно. Я все объясню. Только сначала успокойся. Вот, возьми, выпей, — она протянула кубок. Ниррас опустошил его одним махом, налил еще вина и опять быстро выпил.

— Я спокоен, Гиллара, говори.

— Что ж, касаемо этого белобрысого щенка… Неужели считаешь меня похотливой дурой? Думаешь, ради подыхающего раба я выложила бы столько денег?

— Но ты и впрямь была готова их выложить.

— У меня были весомые причины. Видишь ли, мальчик не всегда был рабом и…

— Что ж в этом удивительного?

— Ты можешь не перебивать? — одернула его Гиллара.

— Хорошо, — вздохнул Ниррас.

— Отлично. Повторяю еще раз. Айн не всегда был рабом. Раньше он был Аданэем, кханади Отерхейна. Я не говорила тебе, потому что еще не до конца все продумала. Мне бы повредили лишние расспросы.

Ответом ей было молчание. Ниррас, широко раскрыв глаза и рот, недоверчиво смотрел на Гиллару. Наконец опомнился и с сомнением произнес:

— Аданэй из династии Кханейри? Кханади Отерхейна? Брат кхана? Да ты в своем уме, женщина? Этот тиран давно его прикончил.

— Я тоже так думала. Но ошибалась. Ты видел шрам на его груди? Неизвестно, как Аданэй вообще выжил.

— Почему ты так уверена, что это он?

— Я видела его… Еще до ссылки. Ездила в Отерхейн вместе с братом. Тогда бывший кхан еще не умер. Да… это было давно, но я хорошо запоминаю лица. К тому же я любила наблюдать за старшим наследником… Думала, что именно он станет следующим кханом. Элимер в то время ничего из себя не представлял. Зажатый, угрюмый. Да вообще никакой! Удивительно, как он умудрился стать правителем. Впрочем, что случилось, то случилось, — Гиллара задумалась, но почти сразу продолжила: — Так вот, когда мы проезжали мимо каменоломен, и я обратила внимание на раба, в голове мелькнуло: «Надо же, как похож на Аданэя!». Захотелось присмотреться повнимательнее. Право, я ни на что не рассчитывала. Скорее хотела доказать себе, что такое чудесное совпадение невозможно. Но приподняла волосы на его правом виске, вгляделась… А там — знак династии! Я чуть с ума не сошла! Мне казалось, что я сплю, что так не бывает! Но это было! Судьба повернулась к нам лицом! Мы нашли Аданэя!

— Поразительно… — прошептал Ниррас и спросил: — Он знает, почему ты спасла его?

— Нет.

— И как ты собралась его использовать?

— О, у меня великие замыслы. Они тебе понравятся. Ведь если все получится, то мы не только посадим Аззиру на трон, но и расквитаемся с Лимменой.

Ли-Ли затаилась за дверью. Чем дольше девушка слушала, тем шире становились ее глаза, и тем сильнее она кусала губы. К концу беседы не выдержала и, решив, что узнала достаточно, на цыпочках прошла по коридору и поднялась по лестнице. Приоткрыла входную дверь и огляделась. Убедившись, что вокруг — никого, выскользнула наружу. Там шумно выдохнула, перевела дух и бросилась искать Айна. Она многое хотела ему рассказать.

Аданэй бродил по саду, когда к нему подбежала взволнованная Ли-Ли. Схватила его за руку и выпалила:

— Мне нужно с тобой поговорить!

По ее голосу и выражению лица Аданэй понял: она хочет сказать что-то важное.

— Идем.

Он привел Ли-Ли в свою комнату. Закрыл дверь и повернулся к девушке.

— Айн! — заговорила она. — То есть… не знаю, как теперь тебя называть… То есть, я теперь знаю, что ты… принц. Об этом говорила Гиллара, и…

— Подожди-подожди, моя хорошая, сначала успокойся, — прервал Аданэй.

Его взволновали слова девушки, и все же он понимал: лучше дать ей прийти в себя и услышать связный, а не сбивчивый рассказ. Когда дыхание Ли-Ли выровнялось, спросил:

— А вот теперь говори: что услышала?

Она говорила долго. Когда рассказ подошел к концу, пораженный Аданэй не произнес ни слова. Ли-Ли не сдержалась и выпалила:

— Не делай этого! Не соглашайся! Это…

— Опасно, я знаю. И ненадежно, — откликнулся Аданэй.

— Дело не только в этом! Ты понимаешь, что тебе придется изворачиваться, лгать, играть с людьми? Притворяться и делать подлости? Предавать? Неужели ты причинишь боль тем, кто тебе доверится, отнесется по-доброму?

— Да. Меня не волнуют их чувства.

В глазах Ли-Ли мелькнуло изумление — она полагала, будто ее возлюбленный не способен на подлость. Аданэй пояснил:

— Это моя единственная возможность, понимаешь? Другой может не быть.

Ли-Ли молчала, потупившись. Он приблизился, приподнял ее лицо за подбородок и сказал:

— Знаешь, что ты чудо, маленькая ворожея? Добрая, честная. Я хотел бы стать таким, как ты. Но не могу. По крайней мере, не сейчас.

Ли-Ли смутилась, потом заулыбалась и спросила:

— Ты скажешь Гилларе, что все знаешь?

— Нет. Зачем? И ты молчи. А теперь… извини. Мне нужно остаться одному и все обдумать. Позже увидимся, хорошо?

Девушка прижалась к нему. Он погладил ее по волосам, поцеловал в макушку и, обняв за талию, проводил к выходу. Как только за Ли-ли закрылась дверь, Аданэй отошел к окну и уткнулся лбом в стекло. Мысли мелькали одна за другой, нужно было привести их в порядок.

Как и предполагал, Гиллара знала, кто он, и придумала, как использовать. Итог, к которому вела многоступенчатая интрига, Аданэю нравился. Иначе и быть не могло. Ведь если он станет иллиринским царем, то появится надежда отомстить Элимеру и вернуть трон Отерхейна. Смущало только, что слишком многое в задумке зависело от страстей и случайностей. Впрочем, других возможностей сейчас все равно не было.

***

Черные клубящиеся тучи, окрашенные по краям болезненно-желтым, нависли так низко, что, казалось, вот-вот упадут и затопят землю. Свистящий ветер пробирал до костей.

Аданэй стоял на балконе, наблюдая за бушующей грозой. Гремело так, что он вздрагивал. То и дело сверкали ветви молний — золотые стрелы Ястре, повелителя небес, неукротимого в своем гневе.

Когда природа лютует, опасно вот так стоять на полуоткрытом месте, но зрелище разгневанной стихии манило Аданэя.

«Гроза очищает», — подумал он.

В замке царил полумрак, все говорили шепотом, опасаясь гнева громового бога. А здесь, снаружи, кипела хоть и опасная, но жизнь. Отвлекала от сомнений и неуверенности, преследовавших Аданэя последние сутки.

Завтра на рассвете ему и Ниррасу предстояло отправиться в столицу Иллирина — Эртину. Неизвестность пугала, потому в душе и поселилась тревога.

Почувствовав легкое прикосновение, Аданэй обернулся. Наткнулся взглядом на лицо Ли-ли, с которого смотрели оленьи карие глаза. В глубине их светился теплый огонек. Она прижалась к Аданэю горячим телом, ее волосы приятно защекотали ему грудь. Немного постояв, девушка потянула его за руку.

— Пойдем. Здесь опасно. В прошлом году молния ударила совсем близко. Пойдем.

Он подчинился и, приобняв ее, увел в свою комнату.

Там догорала последняя свеча — остальные давно погасли. Ли-ли подошла к столу, зажгла лампаду. Пламя подсветило девичье лицо, и тень от золотистых ресниц упала на щеки. По каштановым волосах заплясали красные блики. Девушка стояла в мягком сияющем полумраке, улыбалась и смотрела на Аданэя. Потом бросилась к нему на шею, а он подхватил ее на руки и отнес на кровать.

Ли-ли ласкала, обнимала и целовала любимого в отчаянной, болезненной страсти. В понимании, что, возможно, видит его в последний раз.

Аданэй не хотел причинять ей боли, но было поздно: Ли-Ли терзалась его нелюбовью, а еще больше тем, что завтра он покинет Якидис...

Умиротворенный Аданэй сидел на кровати, прислонившись к стене. Ли-ли, едва прикрытая одеждой, примостилась напротив. В ее глазах отражалась печаль.

— Ты уедешь, — сказала она, — а что останется мне? Опостылевший замок… Сад… Я так любила его раньше! Иногда казалось, что деревья меня слышат и понимают. Но с тех пор, как появился ты, ничто больше не радует. Никто. Кроме тебя. Аданэй, мой принц, — она коснулась пальцами его губ, — мой бедный принц.

— Отчего же бедный? Если ты об изгнании и рабстве, то, дадут боги, это не навсегда. Скоро все изменится.

— Я не об этом...

— О чем тогда?

— Просто ты… не умеешь быть счастливым. Хоть в бараках, хоть во дворцах, а все равно не умеешь. Недолюбленный, недоласканный, ты и сам никого не любишь. Зато тебе нравится мучить тех, кто любит тебя…

Аданэй нахмурился. Ему не понравились слова Ли-ли. Раньше она не говорила ничего подобного. Неясно, какие еще странные мысли скрывались в ее голове.

— Ты так считаешь? — Аданэй приподнял брови и, ухмыльнувшись, закинул руки за голову. — Так вот, это все глупости!

— Нет, — возразила Ли-ли. — Не глупости. Я бы хотела помочь тебе, но ты никогда не подпустишь меня близко.

— Помочь? Милая, да ты помогла уже тем, что подслушала тот разговор. Что еще ты можешь сделать?

Девушка опустила глаза и прошептала:

— Может, со мной ты научился бы любить… Хотя бы себя.

— Я и так себя люблю. Всем сердцем! Просто обожаю! — Аданэй откинул покрывало и вскочил с кровати. — Ты мне для этого не нужна! — он помолчал и добавил мягко, почти нежно: — Больше не лезь мне в душу, девочка. То, что в ней творится — не твое дело. И вообще, ты мне надоела. Убирайся.

— Зачем ты меня обижаешь?

Аданэй смутился и, пожав плечами, пробормотал:

— Сам не знаю. Я не хотел. Извини. Но сейчас тебе и правда лучше уйти.

Ли-ли поднялась. Непослушными руками одернула платье, завязала под горлом льняные тесемки. Затем поправила рукава и с боязливой надеждой глянула на Аданэя. Но тот смотрел в окно и не заметил ее взгляда. Ли-ли вздохнула и, опустив голову, тихо удалилась.

Аданэй тоже недолго оставался внутри. Через несколько минут после ухода любовницы вышел из комнаты и отправился в сад.

Гроза закончилась, земля, упившаяся влаги, чавкала под ногами. Мокрые ветки хлестали по телу, но Аданэя это не беспокоило, его занимали другие чувства. Он злился на себя и на Ли-ли.

«Недоласканный» и «тебе нравится мучить тех, кто любит тебя», сказала девушка. Она посмела озвучить то, что Аданэй сам едва осознавал, о чем не хотел думать и помнить. Теперь же воспоминания полезли в голову.

В тот день он, маленький, сидел на коленях у подвыпившей няньки. Из ее болтовни понял, что у них с Элимером разные матери. Настоящая мать Аданэя была любовницей его отца. Будущий кхан — тогда еще кханади — и не думал брать в жены дочь обедневшего вельможи, хотя, если верить няньке, любил ее. Наследник престола не мог пойти на поводу у чувств и женился принцессе Райханской. Впрочем, с любовницей по-прежнему проводил больше ночей, чем с женой.

Спустя два года любви юная женщина понесла. В это же время у нее появилась возможность выйти замуж за богатого человека благородных кровей. Тогда она отдала своего новорожденного сына — Аданэя — его отцу. Ублюдок, так она сказала, ей не нужен, пусть он и сын наследника. Ей все равно, даже если он умрет.

Это открытие свалилось на Аданэя в возрасте шести лет, но все же он многое понял. Он догадался, почему на лице кханне, которую привык называть матерью, при взгляде на него так часто проскальзывает отвращение. Почему она только Элимера целует, обнимает и гладит по голове, а его прогоняет. В те далекие годы Аданэй злился на брата и завидовал. Никогда никому не рассказывал о том, что узнал. Лишь поэтому старая нянька не поплатилась за болтливый язык. С того времени и начал Аданэй играть с людьми и, в первую очередь, с женщинами. А свою мать он потом нашел и отомстил.

Аданэй еще долго бродил по темному саду, а наутро, измученный бессонной ночью, навсегда покинул замок.

Ли-ли, прижавшись к оконному стеклу, провожала его взглядом.

В этой жизни они никогда больше не встретились.