Глава 3

Я прекрасно понимал, что даже моя богатая фантазия не в силах придумать того, о чем беззвучно переговаривались эти двое. Должно быть, я привлёк к себе внимание, каким-то неосторожным движением дав им понять, что "слышу" их диалог.

Должно быть вся гамма испытываемых мною ощущений отражалась на моей физиономии, поскольку лица эльфийки и доктора приобрели крайне подозрительное выражение.

Мне даже показалось, что эльфийка была бы вовсе не против избавиться от меня прежде, чем я смогу совершить какую-нибудь фатальную, с её точки зрения, ошибку. Чего же они ухватились за подписанный мною контракт? Я не горел особым желанием менять что-то в моей вновь наладившейся жизни и с превеликим удовольствием забыл бы о произошедших со мною событиях как о дурном сне. Я был бы в высшей степени благодарен им обоим, если бы они решили, что я им совершенно не подхожу.

Однако её сомнения натыкались на неуёмный оптимизм доктора, который в эти мгновения уже не казался мне таким уж славным малым.

Я ещё раз посмотрел на замершую в царственной неподвижности Бел.

Эльфийка улыбнулась нервной улыбкой, впервые продемонстрировав свои клыки.

Доктор окинул меня внимательным взглядом, словно прикидывая, сколько я вешу.

— Кстати, молодой человек. Вам не говорили, что подслушивать чужие разговоры не слишком вежливо? — наконец спросил меня доктор.

— Но вы ведь ничего не говорили, — запротестовал я, чувствуя, что невольно краснею. Я разозлился, поскольку считал, что разучился краснеть ещё во втором классе. — А почему вы считаете, что я что-то услышал? — решил спросить я до того, как Всеволод мне что-нибудь возразит.

Эльфийка сердито фыркнула и отвернулась, предоставив доктору самому выпутываться из создавшейся ситуации.

— К твоему сведению, лгать ты совершенно не умеешь. А твоё лицо слишком детально передаёт твои эмоции. Но это мы исправим. Думаю, что небольшие усовершенствования твоего тела только пойдут тебе на пользу. Когда попадёшь на Сферу, постарайся избегать так называемых Храмов Предназначения. Ларом тебе всё равно не стать, а вот погибнуть из-за перепада температур ты вполне способен. Для того, чтобы заслужить возвращение, тебе будет достаточно завладеть медальоном, — произнёс Всеволод с приятной улыбкой. — Когда эта вещь окажется в твоих руках, поверни переднюю поверхность по часовой стрелке до упора. Этим ты запустишь механизм обратного перемещения и мгновенно вернёшься в свой привычный мир. Только запомни, крутить нужно только по часовой стрелке. Если ты повернёшь поверхность медальона в обратную сторону, то навсегда затеряешься в паутине чужих миров и уже никогда не вернёшься обратно. Впрочем, я уверен, что всё произойдёт именно так как нужно. Кстати, нам ещё предстоит сделать небольшую операцию. Уверен, тебя заинтересовала татуировка на руке виденного тобою человека. Вскоре тебе предстоит заполучить такую — же. Боюсь, что без неё у тебя не выйдет протянуть в Сфере больше трёх дней. Насекомых там нет, зато остальная живность очень любит свежее мясо. Мы же заинтересованы в том, чтобы ты добрался до Наблюдателя в максимально целом виде. А теперь посмотри мне в глаза, — закончил Всеволод и я, зачарованный тоном его голоса невольно исполнил этот приказ. Это было удивительно, потому что я совершенно не поддавался гипнозу. Мир сжался передо мной в святящуюся точку размером не больше горошины, а затем и вовсе потух. Из всех органов моих чувств действовал только слух.

— Теряешь квалификацию. Он был готов отказаться. Как мы не учли его возможностей в чтении мыслей? С этими землянами всегда сплошные неприятности. Если бы только его предки не закодировали врата, мы могли бы путешествовать по Сфере самостоятельно. Должно быть, виноват здешний воздух. Он делает людей безрассудными. Жду не дождусь возвращения на родную планету. Радиация губительно влияет на мою кожу. Какой смысл жить тысячи лет, если при этом ты чувствуешь себя развалиной? — услышал я над собой недовольный голос Бел.

Теперь они пользовались устной речью. Ещё бы, я ведь больше был для них не опасен. Если когда ни будь вообще мог считаться для них опасным. Я засыпал. Не знаю, что сделал со мной Всеволод, но ощущение были похожи на действие наркоза. Вот будет забавно, если я очнусь в какой-нибудь клинике для душевнобольных. Мне почему-то захотелось рассмеяться, но мышцы лица меня совершенно не слушались. Я вообще больше не чувствовал веса своего тела. И было ли ещё у меня это самое тело?

Ответ доктора показался мне неразборчивым, а потом мне и вовсе стало не до них.

Мне казалось, что я парил где-то очень высоко. Однако, ни верха ни низа здесь попросту не было. Передо мной и далеко вокруг простиралась серая пустота, кое-где заполненная туманом. Я попытался вернуться туда, где не было этой тоскливой невесомости, но вместо этого, стал падать в серое бесконечное ничто. Падение-полёт казалось бесконечным. Я пропустил тот момент, когда серый туман меж— времени превратился в обычные кучевые облака. Падение ускорилось. Я ощутил вес собственного тела. Легкие обожгло холодом, сердце от недостатка кислорода громко застучало в ушах. Я стремительно набирал скорость и с паникой ждал неминуемого удара о землю. Однако, на моё счастье, под руку мне попалось кольцо. Знакомое такое — кольцо. От парашюта. Я дернул, но ничего не произошло. Сердце пропустило пару ударов. Парашют раскрылся только с третьего раза, но за эти краткие мгновения мне удалось пережить целую гамму эмоций и даже вспомнить все известные мне молитвы. Как же, всё таки, странно утроен человек. Ведь не зная о парашюте, я почти смирился с тем, что разобьюсь о стремительно приближающуюся землю. Однако стоило возникнуть призрачной надежде на спасение, как я уже не в силах был отказаться от шанса остаться в живых. Глядя вверх, на цветной купол парашюта, я верил и не верил в то, что недавнее свидание с сотрудниками центра не являлось плодом моего воображения. Хотя местность внизу казалась гористой, с этой высоты ничего особенно примечательного я пока не увидел. Это были горы. Точнее, прямо под моими ногами виднелась длинная изломанная линия горного хребта. Даже отсюда было ясно, что хребет тянется на десятки километров. Вершины гор были покрыты снегом, будто пасхи сахарной глазурью. Меньше всего мне улыбалось приземлиться в сугроб или на острые грани припорошенного снегом нагромождения камней. На мне был тёплый лыжный комбинезон, куртка, длинноворсная шапка-ушанка и унты. Экипировали меня на славу. Телу было тепло. Холодный воздух почти не проникал вглубь моего тёплого кокона. При взгляде вниз у меня слегка закружилась голова, и заломило виски. Легкие обжигал холодный ветер. Я старался как можно реже вдыхать полный острых прозрачных льдинок разряженный воздух, но полностью отказаться от него был естественно не в состоянии.

Навыки, полученные в молодости во время прыжков в парашютной секции, не забылись. Приземлился я довольно мягко. Парашют, словно выброшенная на берег медуза, опал на снег бесформенной кучей ярко-синего тряпья.

Мне повезло. Парашют вовремя отнесло сильным ветром на несколько километров от горного хребта. Я приземлился на равнине. В первые же минуты соприкосновения с землёй я почти по пояс ушёл в свежий метровой глубины сугроб. Благо поверх унтов у меня были надеты высокие полотняные чехлы, не позволившие снегу просыпаться внутрь. На моё счастье таких коварных мест поблизости больше не оказалось.

Выбравшись из сугроба и отстегнув стропы, я прошёл несколько метров, словно ребёнок, недавно научившийся ходить. Земля всё ещё слегка покачивалась под ногами. Кровь почти кипела от недавно полученной дозы адреналина. Стянув рукавицы, я осторожно растёр потерявшие чувствительность щеки и оглядел суровый пейзаж. Так могли бы выглядеть наши Саяны. Это так же могли быть любые другие горы.

Было совершенно точно только одно — они находились довольно далеко от обжитых мест.

Я старательно гнал от себя воспоминания о беседе с Всеволодом. Мне не хотелось верить, что я уже нахожусь в каком-то чужом мире, живущем по непонятным мне законам и населённом совершенно чуждыми моему миру людьми или даже не людьми. Думать, что я в тысячах километрах от дома, но всё же «у себя», было намного приятнее.

Я задрал голову туда, откуда меня скинули. Однако из-за низкой облачности разглядеть самолёт, с которого меня могли сбросить в эту глухомань, было практически нереально. Да и был ли этот самолёт?

Надо мной раскинулось бескрайнее холодное небо. А под ногами ломались миллионы, похожих на филигранное кружево, снежинок.

Зима, зима.

Кругом зима…

Пришли в голову строчки одной старенькой песенки. Я рефлекторным движением потянулся к наручным часам. Их там естественно не было, зато красовалась уже знакомая мне татуировка.

Очень похожая на ту, что я видел на руке моего двойника из показанного Всеволодом фильма.

Значит, иероглиф они мне накололи, как и обещали. Что ещё из того, о чём говорил доктор, окажется правдой?

Не увидев вокруг ничего, достойного пристального внимания, я стал осматривать себя.

На повязанной поверх лыжного комбинезона широкой перевязи болтался длинный охотничий нож, больше похожий на мачете. А в одном из карманов я отыскал увесистую коробочку с десятком небольших «батарей».

По крайней мере выглядели они именно как старые советские кроны, только были раз в пять тяжелее. К увесистому станковому рюкзаку за небольшой ствол был привязан весьма необычного вида пистолет. Он походил на игрушечный бластер из тех, что появились в магазинах после выхода фильма «звездные войны». Только этот «бластер» был металлическим и весил как настоящее оружие.

Я покрутил его в руках, без усилий найдя место для крепления «крон». Вставив одну, я навел «бластер» на ближайший сугроб и нажал на курок. Яркий тонкий луч прорезал воздух и оставил в сугробе тоненькую трубку из льда.

Я покрутил реле настройки на корпусе «бластера», и вновь нажал на курок — широкий пучок нестерпимо яркого света испарил сугроб за считанные секунды. С невольным уважением, я вложил «бластер» в большой карман, расположенный на груди лыжного комбинезона. Предварительно поставив на предохранитель. Садить батареи просто так не имело смысла. Неизвестно, что ждёт меня впереди, а в кармане их осталось только девять.

Ещё один длинный охотничий нож в кожаных ножнах был привязан к меховой части унта на моей правой ноге.

Срезав верёвки с парашюта, я аккуратно смотал и затолкал их в ранец. Сам парашют мне пришлось закопать. Зато в ранце я нашёл солнцезащитные очки и весьма обширный набор вещей необходимых для выживания. По самым скромным подсчетам всё это должно было тянуть не меньше, чем килограмм на двадцать, однако рюкзак весил никак не больше пяти. Впрочем, на объём рюкзака эта странность не распространялась. Вещи, хоть и сложенные компактно, занимали всё свободное место. Что-то с рюкзаком было явно не так, однако, с чем бы, не был связан его малый вес, передвигаться налегке было довольно приятно.

Видимо ребята, сбросившие меня в это негостеприимное место, всё-таки были заинтересованы в том, чтобы я смог добраться до человеческого жилья.

В боковом кармане ранца я нашарил увесистый кожаный мешочек с золотыми и серебряными брусочками. Ещё тут была баночка с кремом от обморожения. Я нанёс немного этого средства на лицо и уже пару минут спустя, почувствовал, как щеки, подбородок и лоб начали согреваться.

Опустошив одну из банок с консервами и натянув защитные очки, я неторопливо двинулся в сторону гор, поднимавшихся высоко над чуть присыпанной снегом долиной.

Я очень надеялся, что, самое большее к вечеру, достигну какого-нибудь человеческого поселения. Стрелка компаса, который я держал в руках как величайшую драгоценность на свете, показывала при этом строго на юг. К сожалению особенного опыта в ориентировании на местности у меня не было. Как и в охоте. Отец так и не смог пристрастить меня к главному увлечению своей жизни, и знания по этому вопросу у меня были главным образом теоретическими.

Я был типичным городским жителем, и привык относиться к этому с гордостью. Но сейчас я чувствовал себя слепым котёнком, которого неожиданно выбросили на мороз в картонной коробке. Снаряжение, которое у меня было с собой, само по себе ещё не гарантировало того, что я протяну в этих местах хотя бы неделю. Эти мысли не прибавляли мне оптимизма, и я пошел вперёд главным образом потому, что оставаться на прежнем месте — означало замёрзнуть.

На мою беду, поднялся сильный ветер, бросая мне в лицо колючие снежинки, и сбивая с ног сильными холодными порывами. Если бы не очки, вряд ли бы я смог разглядеть горную гряду, к которой двигался. С трудом мне удалось подавить в себе отчаяние. Я как драгоценный цветок лелеял в душе единственную надежду — выйти к человеческому жилью. Ведь не могли же меня выбросить в совершенно безлюдной местности. Для того чтобы меня убить существовала масса гораздо более дешёвых и эффективных способов. Рюкзак становился тяжелее с каждой новым километром, однако сбросить его в снег даже не приходило мне в голову.

К вечеру ветер только усилился. Идти вперёд уже казалось невозможным, поскольку по мере приближения к скалам, сугробы становились всё глубже и глубже, пока, сделав очередной неуверенный шаг я не провалился в снег по плечи. Я забарахтался, пытаясь утрамбовать под собой нижние слои рыхлого снега. Над моей головой завывал ветер, а стремительно сгущавшиеся сумерки, не позволяли мне видеть дальше собственного носа. К тому же температура продолжала падать. По моим ощущениям, было никак не выше минус двадцати. Не самый страшный мороз, если бы не пронизывающий ветер.

Лицо у меня уже не чувствовало холода и приходилось периодически растирать кожу руками, чтобы не заработать обморожения. Я ещё повозился в снегу и принялся рыть «берлогу», как делал в ранней юности. От излишков снега я избавлялся, выбрасывая его за пределы образованной моими усилиями ямы. Я взмок от усилий, когда «берлога» была, наконец, готова. Здесь было заметно теплее, и вой ветра слышался глуше. Достав из рюкзака припасы, я наскоро перекусил. Затем на минутку прикрыл глаза, уговаривая себя расслабиться. Постепенно я согрелся и незаметно для себя крепко заснул. Пробуждение было не из приятных, хотя бы потому, что я не сразу сообразил, где нахожусь. Хорошо хоть я не страдал клаустрофобией и не впал в панику прежде, чем вспомнил свои недавние усилия по строительству снежной норы. Выбравшись наружу, я невольно зажмурился от яркого света и бездонной голубизны безоблачного зимнего неба. Стоял ясный день. По сравнению со вчерашним вечером, было тепло — всего, где-то минус пять. К тому же царило безветрие. Для полного счастья мне не хватало только нормального человеческого жилья — места, где можно было согреться и просушить одежду. Я не был большим любителем ночевок «в поле». Оказалось, что, идя к скалам, я выбрал верное направление. Рядом с тем местом, где я накануне устроил себе берлогу, росли разлапистые кедры в три обхвата шириной. Эти исполины одним своим видом внушали невольное почтение. Я всегда питал слабость к большим деревьям. Рядом находился крытый колодец, в точности такой же, как в большинстве русских деревушек. Он был деревянным, а снаружи обложен плитняком. Веревки, за которую могло бы крепиться ведро, попросту не было. Как и самого ведра. Я заглянул в колодец. Колодец уходил в глубину метров на десять. Я различил отчетливый плеск воды. На такой глубине она не замерзала.

Вернув на место деревянную крышку, до этого прикрывавшую колодец, я вновь взглянул на исполинские кедры. Столь огромные деревья мне видеть ещё не приходилось. Должно быть для того, чтобы вырасти, им потребовалось несколько сотен лет.

Сбросив с плеч изрядно надоевший рюкзак, я подошёл к одному из этих древних великанов. С невольным почтением провел рукой по бугристой коре. А затем запрокинул голову вверх, пытаясь, как в детстве, рассмотреть вершину. Она была раздвоенной. По моим предположениям высотой кедр был никак не меньше пятиэтажного дома. Возле самого охотничьего зимовья снега почти не было. Он лишь слегка прикрывал скудную каменистую землю. Сбоку от избы я увидел высокую поленницу. Кто-то позаботился заготовить много дров, словно собирался провести тут всю зиму.

Стоя рядом с кедрами, я, наконец, увидел то, что должно было сразу броситься мне в глаза. За избушкой высился небольшой холм, очень похожий на деревенский погреб — ледник для хранения продуктов.

С одной стороны холм был словно срезан. Вниз вели земляные ступени, лишь чуть присыпанные снежной крошкой, на которой я разглядел не менее десятка самых разнообразных следов.

А чуть дальше примостилось строение, больше всего напоминавшее деревенскую баню в миниатюре. Было оно не больше трёх метров в длину, зато достаточно высокое даже для меня. Мой рост был под метр девяносто и в большинстве случаев, мне приходилось склонять голову, перед тем как переступить очередной порог. Заглянув внутрь бани, я увидел аккуратно сложенную каменную печь с резервуаром для воды и широкий полок. На полу стоял сколоченный из дерева ушат, и висела пара пихтовых веников. Предбанника здесь не было. Только моечная. На стене висело несколько мочалок и пара кедровых веников. Фанатом бани я не был, но при мысли о том, что вечером смогу вдоволь погреться, сидя на полке, настроение у меня заметно улучшилось. Ночевка в снегу не пошла на пользу моему здоровью, хотя, заснув таким образом, я вообще рисковал никогда более не проснуться.

Осторожно прикрыв за собой дверь, я медленно спустился в землянку. Здесь тоже была дверь, которая не носила даже следов замков, хотя закрывалась довольно плотно. Видимо в этих местах люди встречались нечасто, а животным было не по силам дергать за ручку с таким маниакальным упорством, которое я проявил, пытаясь открыть эту дверь. То, что помещение использовалось для хранения мяса, мне стало ясно с первых же мгновений пребывания в землянке. Здесь всё пропиталось запахом копченостей. Вдоль стен шли деревянные плахи, на которых висело такое количество мясных тушек, что могло бы хватить на долгую полярную зиму. Землянка достигала восьми метров. Слабого солнечного света исходившего от дверного проёма едва хватало, чтобы видеть метра на четыре. Здесь всё было покрыто толстым слоем изморози. Я словно попал в большую морозильную камеру. Я уже подумывал о том, чтобы покинуть это тёмное холодное место, когда мой взгляд наткнулся на длинный черешок смоляного факела. Воспользовавшись огнивом, после трёх неудачных попыток, я, наконец, запалил факел.

Вооруженный его светом я неторопливо осмотрел всё остававшееся до этого в темноте пространство. Вдоль дальней стены шли четыре полки, на которых лежали разнообразные охотничьи силки и ловушки. Этот арсенал немного напоминал экспонаты из камеры пыток. Мне лишь нужно было научиться их использовать.

Я с любопытством рассматривал охотничьи приспособления, пока факел не догорел до половины. Не следовало сжигать его до конца, пока я не был уверен, что в состоянии сделать ещё один. Подспудно я ждал, что в дверном проёме вот — вот покажется человеческий силуэт. Ведь должен же быть у этого места хозяин.

Но никто так и не помешал мне осмотреть ледник. Выходя, я захватил парочку копченых тушек и приткнул дверь по плотнее, чтобы у местных хищников не появилось возможности поживиться стратегическими запасами. Консервы в рюкзаке ещё не кончились, но это дело пары дней и я был рад, что могу не торопиться с приобретением охотничьих навыков. В очередной раз я порадовался, что приземлился так близко от жилья.

Настала очередь избушки. Я осторожно зашёл внутрь. Здесь было просторнее, чем казалось снаружи. Первое, что мне бросилось в глаза — это большая печь, напоминающая по форме традиционную русскую, что до сих пор топили в деревнях.

Гладкий деревянный пол казался тёмным по контрасту с белёными поверх глиняной штукатурки стенами. Правда местами она отвалилась, и можно было разглядеть розоватое дерево стволов, из которых был изготовлен сруб. Щели между стволами были заботливо заткнуты мхом и не пропускали холода. В центре избушки стоял широкий стол и самодельный стул. Возле печки я увидел деревянную бочку с висевшим на ней ковшом.

На дне бочки даже обнаружилось немного воды. Между печкой и стеной примостились широкие охотничьи лыжи с плётеными креплениями. Снизу они были подбиты шкурой. Видимо для лучшего скольжения. В печи я обнаружил аккуратно сложенную глиняную и тёмную от долгого использования чугунную утварь. Столовые приборы, тщательно вырезанные из дерева, потемнели от времени и стали гладкими от частого использования. Стул в избушке был всего один. Вероятно, живший здесь охотник предпочитал одиночество. На печи я обнаружил большое одеяло из тщательно выделанных шкур незнакомого мне зверя. Ярко— оранжевая раскраска в дымчато-белую полоску сбивала с толку. Ворс был длинным и тёплым. К тому же, почему-то пах медом.

Обстановка была спартанской и типично мужской. Минимум комфорта, максимум функциональности. Но царившая здесь чистота и порядок наводили на мысль о присутствии женщины.

Я растопил печь. Благо опыт в этом деле у меня был. На то, чтобы заполнить водой бочек в бане и избе из расположенного неподалёку колодца у меня ушло не больше часа. Но если бы не верёвки, которые я срезал с парашюта, я бы не смог воспользоваться колодезной водой. Вероятно, мне пришлось бы растапливать снег. Время от времени я ходил подкидывать в баню дрова, ожидая, когда согреется вода и раскаляться камни. За всеми этими будничными приготовлениями я продолжал думать о своём положении, страдая из-за отсутствия информации об окружающей меня местности. Мысли мои не отличались оптимизмом. Слишком многое сейчас зависело от моей личной удачи.

Изба могла быть оставлена хозяином до весны, а найти другую у меня может не получиться. Про себя я решил, что завтра с самого утра примусь за обследование территории. На лыжах я бегал неплохо, правда, те были не самодельными охотничьими, а новенькими спортивными.

Когда баня поспела, за окнами уже было темно. На одной из полок я нашёл толстую свечу в тяжелом глиняном подсвечнике. Вооруженный этим источником света я отправился в баню. Огненные блики заплясали на стенах и потолке. Подбросив, пара я залез повыше. Я собирался прогреться как можно сильнее.