День восьмой

Остаток дня прошел в траурном молчании. Нам не хотелось говорить из-за усталости и чувства вины. Остальные тоже предпочитали молчать в нашем присутствии. Я лишь надеялся, что это из-за деликатности, а не из-за того, что нас и впрямь считали виноватыми.

После короткого ужина мы с Гараниным пошли в пустующую комнату на втором этаже, он прикрыл дверь и облокотился на нее, а я, исключительно из вредности, уселся в то самое кресло. На самом деле, чувствовал я себя и впрямь настолько отвратительно, что если бы снова вылез вчерашний пассажир, я бы высказал ему все, что думаю. И даже попробовал бы вытрясти из него правду о том, что тут происходит и куда подевались все те, кто куда-то подевался.

Первые несколько минут прошли в тяжелом молчании, после чего Гаранин, глядя куда-то в угол, все же начал разговор:

— Надо решаться.

Поерзав в кресле, я негромко ответил:

— Знать бы, на что...

— На что-нибудь.

В данном аспекте с ним спорить было сложно. Выбор у нас был прост: сидеть на месте, или делать то самое что-нибудь.

— Ну? Толкни уже мысль какую-нибудь, — поторопил меня Гаранин. Я, не зная, что ему ответить, по своему обыкновению начал рассуждать вслух.

— Вариантов изначальных два. Либо мы ничего не делаем, — я выдержал паузу, во время которой Гаранин покачал головой, — либо делаем что-то. Если выбираем второе… Тогда вариантов три.

— Да? — с сомнением произнес он.

— Ага… Вариант первый: идем туда же, пытается отбить Шушина. — увидев его реакцию, я с ним согласился — мне первый вариант тоже не нравился.

Шансы найти Свыноту в бесконечной комнате были равны нулю, если, конечно, она сама нас не найдет. А если найдет… Что мы сможем ей противопоставить? Против нечисти всегда помогало огонь и железо, но вот в наши умения паладинов я совсем не верил.

— Вариант второй: пойти по лестнице еще ниже.

Да, Лешка, вариант тоже так себе. Кто знает, что там, еще ниже?

— Вариант третий: пойти наверх. Я за него.

— Почему? — Гаранин устало посмотрел мне в глаза.

— Просто так. Потому что наверху лучше, чем внизу.

Потерев глаза ладонями, он кивнул и, не говоря ни слова, развернулся и вышел. Посмотрев пару секунд ему вслед, я соскочил с кресла и быстро зашагал за ним.

Я не самый смелый, я же говорил уже?

Ночь прошла настолько спокойно, насколько это было возможно в нашей ситуации. Дом шумел, скрипел, кряхтел и какие только звуки не издавал, но к нам в спальню, по крайней мере, никто не лез. И на том спасибо. Я спал очень плохо, то и дело просыпаясь, и снились мне даже не кошмары. Просто какие-то совершенно нелепые сны.

Очередной ранний подъем и завтрак. Продуктов все меньше… А макаронная диета все ближе.

Да и какая, нафиг, разница? Это не просто меньшая из наших проблем. Если здраво рассудить, то вокруг нас вообще происходит неведомо что, не имеющее ничего общего с возможной в нашем случае реальностью. Подвалы, лестницы, чудовища, двери из ниоткуда в никуда...

— Вдвоем? Не смешно.

Лена, скрестив руки на груди и упрямо поджав губы, сверлила Гаранина взглядом. Озвученная им идея о том, что надо идти и исследовать верхний ярус особых возражений не встретила, но вот постулат о назначении его и меня (хотя я, в общем-то, не вызывался) консулами со всеми вытекающими правами и обязанностями в плане ведения боевых действий, вызвал решительное несогласие.

— Вы уже сходили… Вчетвером. И где теперь… — Лена оборвала себя на полуслове, бросив извиняющийся взгляд на Барамзину.

— О том и речь! — Гаранин тоже не намеревался уступать. Эх, милые бранятся, только тешатся… — Да ты пойми! Хрен его знает, что там такое. Поэтому я и...

— Вот именно! Среди вас должен быть хотя бы один здравомыслящий.

По безапелляционному тону стало ясно, что среди нас подобных людей нет. Ну спасибо, Лена, буду иметь ввиду...

— А если там тоже какая-то страшная фиговина? Что тогда?

— А что тогда? Я смотрю, вы внизу прекрасно справились со страшной фиговиной, герои!

— Не важно! И вообще, тебе я точно не… — Гаранин запнулся и покраснел.

— Чего «не», Лешенька? — Лена с угрожающей лаской сделала шаг вперед. Гаранин сдувался, словно воздушный шарик, отклоняясь назад, будто под сильным ветром. — Чего «не»? С каких вообще пор ты вдруг решаешь, кто «да» а кто «не»?

Не нашедший слов Гаранин обмяк и плюхнулся обратно на свой стул. Тоже мне, вождь краснокожих...

— Так или иначе, всем идти смысла нет. Мы и правда не знаем, что нас там ждет, а здесь, по крайней мере, безопасно.

— Безопасно? Не ты ли нам рассказал чудесную сказочку о мужике, который тягает кресло по ночам? — Лена явно завелась, как трактор «Т-800», и готова была снести любые преграды на своем пути.

— Он нам пока ничего плохого не сделал. Даже Мышке… Только напугал.

— Ребят, вы о чем? Какой мужик? — наконец вклинился в наш разговор Бортник. Недобро покосившись на Лену, я в двух словах рассказал всем, кто до сего момента был в блаженном неведении, о своих приключениях. Заканчивая, я ласково, насколько мог, поинтересовался у Мышки:

— Мааш… А как он выглядел, ну тот, который тебя напугал?

Сперва сделав плаксивое лицо, Мышка вдруг посерьезнела, прищурилась, выпятила губу и ответила:

— Высокий такой, бледный. На Кащея из фильма похож.

— Из какого фильма, Маша? — зачем-то поинтересовалась Женя.

— Не важно, — быстро произнес я. — А глаза ты его видела?

Поразмыслив немного, театрально прижав указательный палец к уголку губ, Мышка покачалась на носочках и ответила:

— Не знаю, он в очках был.

В очках. Собрат по плохому зрению, значит. Теперь я понял, что сверкало в лунном свете вчера. Неясно только, хорошо это или плохо? Как и не дает ответа на вопрос, кто это вообще такой.

— Хорошо, — подвел итог Гаранин, наконец, пришедший в чувство, — пойдем вчетвером. Я, Николай, Лена и Гаркуша.

Гаркуша, до этого момента сидевший ниже травы, тише воды, побледнел и мелко закачал головой, с неподдельным ужасом глядя на Гаранина.

— Что такое, Яш? Ты у нас самый сильный. Кто, если не ты?

Очевидно, аргументы взывания к совести и лесть Гаркушу в тот момент интересовали, как телегу пятое колесо. Все так же качая головой, он попытался отодвинуться от змея-искусителя в лице Гаранина, и через две секунды с грохотом упал на спину вместе со стулом. Тяжело вздохнув, Гаранин перевел взгляд на остальных:

— Желающие есть?

Как ни странно, желающий нашелся, да еще и такой, про кого я бы в жизни не подумал.

Евгения Руднева, собственной персоной, просим любить и жаловать. Пожав плечами, Гаранин отдал команду готовиться к наряду, то есть к походу, а остальным помыть посуду и собираться в спальне на втором этаже.

Полтора часа спустя мы, в боевой экипировке, с нашим нехитрым вооружением и снаряжением, стояли на площадке второго этажа. Фонарь, прекрасно работающий здесь, тем не менее, вызывал мало доверия, но идея с факелами, несмотря на всю боль автора за детище своего разума, была признана еще более несостоятельной, и потому мы взяли с собой весь запас свечей, найденных на кухне. Тоже не бог весть что, конечно, но, по крайней мере, поджечь себя мы ими вряд ли сумеем. Факелы, тем не менее, мы тоже прихватили с собой.

Отдав последние распоряжения (никого не впускать, чистить зубы и считать нас коммунистами, в случае чего), мы поднялись наверх. Еще одним нововведением стала веревка, которой был обвязан вокруг пояса каждый из членов нашей экспедиции. Напевая про себя «Парня в горы тяни, рискни, не бросай одного его» я старался не думать о том, что нас ждет впереди. Хотя в моей ситуации стоило бы переживать за то, что будет ждать нас позади — ибо стараниями Гаранина я оказался замыкающим в связке.

Один за другим мы, словно спелеологи, вошли в темноту за дверью, ежесекундно ожидая, что что-то произойдет. Или дверь закроется, или веревка оборвется, или еще какая бабайка наскочит. Но, увы, ничего такого за дверью не оказалось. Зато там был довольно узкий коридор с деревянными стенами и полом, поскрипывавшим под нашими ногами, выводящий нас к… к другому такому же коридору, только пошире, уходящему влево и вправо. Вот что здесь было по-настоящему странно, так это свет.

Под потолком торчали шарообразные белые плафоны, тускло рассеивающие тьму под собой в диаметре пары метров. Благо, расстояние между ними тоже было невелико, однако там, куда свет не падал, тени казались гуще и чернее, чем должны были быть на самом деле. Потоптавшись на месте, Гаранин посмотрел влево, потом вправо, потом опять влево и, прежде чем я поинтересовался, где он увидел светофор, шагнул влево и медленно зашагал вперед. Молча принимая его левоту, мы двинулись за ним. Вокруг нас был все тот же коридор с деревянным полом, светильники, картины на стенах...

— Кхм… Картины...

— Чего? — Гаранин резко обернулся, встав на месте, в результате чуть не столкнувшись лбами с идущей за ним Колесовой.

— Картины, говорю. Такие же, как внизу.

— Мда? — с сомнением произнес Гаранин. — Я как-то внизу внимания не обратил… И что это значит?

— Отвечает Александр Друзь… — я слегка смутился под недоуменными взглядами и поспешил исправиться:

— Понятия не имею, ребят.

Сходство было не только в картинах. Коридор впереди и позади нас выглядел абсолютно одинаково, темнота рассеивалась метров на двадцать туда и сюда, обрываясь непроницаемой пеленой дальше. Про размеры и расстояния даже и упоминать было неловко: по всем прикидкам мы должны были отойти от дома метров на сто, и, очевидно, быть на полпути к озеру. Метрах в десяти над землей. Бросив думать о том, как может быть такое, чего быть не может никак, я вернулся к атеистическому материализму и стал прислушиваться и присматриваться, сосредоточившись на окружающем нас месте, стараясь увидеть какие-нибудь информативные детали. Не забывая, разумеется, ежесекундно оглядываться назадв ожидании какого-нибудь подвоха. В очередной раз обернувшись, готовый увидеть что-нибудь страшное, я сделал шаг и уткнулся в спину Рудневой, потерял равновесие и вынужден был ухватиться за нее, как за последнюю опору. Секунду спустя я осознал, что несколько не по-джентльменски держусь за главную женскую гордость, и, чувствуя, как кровь приливает к лицу, резко убрал руки и отступил на полтора шага, так далеко, как позволяла веревка. Недоуменно обернувшаяся Женя, судя по всему, даже ничего не поняла.

Остановились мы потому, что дошли до края географии. Дальше нас ждал обрыв небесной тверди и черепахи со слонами… Ну, на самом деле нет. Всего лишь еще одна развилка. Осторожно выглянув за угол, Гаранин, очевидно, воображая себя матерым спецназовцем, поднял руку в каком-то сложном жесте, должном обозначать внимание, осторожность и стояние на месте одновременно.

Я снова приблизился к остальным и шепотом поинтересовался:

— Че там?

Обернувшись, Гаранин пожал плечами, и так же шепотом ответил:

— Ничего.

После трех секунд тишины, пока каждый из нас осознавал всю значимость такого простого ответа, мы втроем, не сговариваясь, вышли вперед, дабы своими глазами увидеть так впечатлившее Гаранина ничего.

А там было и впрямь ничего… Ничего нового, по крайней мере. Все тот же коридор, те же лампы, те же картины, те же люди. Люди это мы, если что.

Еще пара минут ходьбы протекла в напряженной тишине. Про себя я периодически, как мантру, повторял: «Налево, направо». На всякий случай, чтобы не забыть. Несколько раз мне казалось, что за нами кто-то идет, еще пару раз Гаранин напряженно, как ищейка, устремлялся вперед, коротко бросая нам, что там кто-то есть. Никого и ничего мы не обнаруживали, и в таком ритме добрались до очередной развилки.

Налево, направо, налево. Лабиринт, однако. После очередного поворота Колесова спохватилась и сказала:

— Надо было хоть это, метки какие оставлять… Ну, знаки там.

— Крошки хлебные, как Мальчик-с-пальчик, — грустно ответил я и покачал головой. — Не поможет, Лен. Внизу мы пробовали.

— А… Как мы тогда назад вернемся?

Прежде, чем я выбрал из любимого Федей «каком кверху» и периодически используемого Валерой «жопой об косяк», Гаранин посуровел лицом и ответил за меня:

— А никак. Раньше надо было думать.

Лена надула губы, но от дальнейших расспросов отказалась. Продолжая совершенно случайно выбирать направление очередного поворота, мы уходили все дальше и дальше. Где-то тут нас должен ждать минотавр...

— Ага?

Гаранин в очередной раз остановился, как вкопанный, но мы, уже наученные опытом, дистанцию держали и втыкаться друг в друга не стали. С его вопросительно-удивленным восклицанием я был, в общем-то, совершенно солидарен. После двух десятков поворотов (запоминать которые было уже откровенно тяжело, и я перевел свои вычисления в двоичный код, где 1 — налево, а 0 — направо. Конечно, запомнить два десятка нолей и единиц задача ничуть не более легкая, но переведя числа из двоичной в десятичную, я получил два удобоваримых четырехзначных числа. Основание Москвы и ввод советских войск в Афганистан — это я запомнить мог, и искренне надеялся, что неведомые «они» не подменят в моей голове эти даты на какие-нибудь другие. Впрочем, как я имел неудовольствие убедиться, неведомым «им» проще было поменять рельеф и ландшафт местности), нас, наконец-то, встречали какие-то изменения. Теперь коридор стал пошире, и по обе его стороны были двери. Шесть дверей, обычные такие, выкрашенные белой краской и уже облезшие, с круглыми ручками и сбитыми углами.

— Как последний уровень в Марио, — вдруг заявила Руднева.

— Чего? Кого? — в два голоса поинтересовались Гаранин и Лена. Слегка смутившаяся Женя негромко пояснила:

— Ну там, чтобы пройти дальше, надо было выбрать правильный путь, а иначе ты мог вечно ходить по кругу.

Лена посмотрела на Гаранина, и тот пожал плечами, явно не придав словам Жени большого значения. Его куда больше занимали двери впереди. А вот я всерьез задумался, ощущая здравое зерно.

Может быть, поворотов было вовсе и не двадцать, а куда меньше? Просто мы не везде с первого раза выбирали правильный, двигаясь по кругу, сами того не осознавая?

— Пошли, — оборвал мои размышления Лешка и первым двинулся вперед. Дойдя до первой двери, он осторожно встал и прислонил к ней ухо. Мы, не дыша, столпились вокруг, вопросительно глядя на него.

— Ну?

Пожав плечами, Гаранин чуть отодвинулся от двери и взялся за ручку.

— Ребяяят… — вдруг жалобно произнесла Женя, — а может, не надо?

Шумно вдохнув, Гаранин крутанул ручку и толкнул дверь вперед. И… и ничего. Дверь не открылась. Странно было бы ожидать иного, на самом-то деле.

— На себя попробуй, — прошептала Лена на ухо Гаранину. Ну, на самом деле, всем, потому что мы стояли, касаясь плечами. Постояв неподвижно пару секунд, Гаранин, очевидно, потрясенный подобным поворотом, потянул дверь, и та начала открываться. Мы снова затаили дыхание...

За дверью была небольшая комнатка, больше всего напоминающая интернатскую кладовку. Швабра, железное ведро с намалеванными красной краской буквами ХЛ, какие-то порошки, бутыли… Помолчав, Гаранин так же не спеша закрыл дверь и обернулся. После крайне информативного молчания он пожал плечами, подошел к двери напротив и стремительно дернул ее… После чего сначала замер на пороге, а потом нерешительно шагнул вперед.

Это был класс. Обычный такой класс, с доской, мелом, учительским столом, партами, шкафами, Пушкиным на стене и окнами, за которыми весело сияло солнышко. В классе шел урок.

Учительница, тетка лет пятидесяти в очках и с сиреневыми кудрями, с ожерельем из больших белых бусин с прожилками и пятнами, стоя у доски, что-то рассказывала детям, и наше появление оборвало ее на полуслове. Недовольно повернувшись к нам, она поджала губы и недобро поинтересовалась:

— Вас стучать не учили, молодые люди? Вам кто разрешил врываться на урок?

Несмотря на явную недружелюбность, Гаранин сделал еще шаг вперед, и торопливо заговорил:

— Мы… Вы должны нам помочь, у нас...

— Лееееш… — Лена за рюкзак потянула его назад. Она тоже увидела то, что и мы с Женей, но совершенно упустил Гаранин, потрясенный тем, что увидел живого человека, и потому забывший задуматься, откуда тут мог взяться учебный класс и учитель.

А вот мы обратили внимание на учеников, которые тоже обратили на нас внимание. Дети от мала до велика, человек тридцать, в лохмотьях, костюмах и сверкающих бальных платьях, бледные, чумазые, прикованные к партам, пустыми окровавленными глазницами смотрящие на нас...

— Да погоди ты! — Гаранин отмахнулся от тянущей его назад Лены, явно порываясь подойти поближе к учительнице, пальцы которой заканчивались окровавленными когтями, которыми она, надо понимать...

— Назад! — рявкнул я, я изо всех сил дернул Гаранина за рюкзак, заставляя остановиться. Он, наконец, оглянулся на нас, проследил направление наших взглядов и увидел детей. Сглотнув, он снова повернулся к учительнице, изобразил некое подобие книксена, безжизненно улыбнулся и произнес:

— Извините, мы дверью… Ошиблись… — после чего, не сговариваясь, мы в едином рывке вывалились наружу и захлопнули дверь, подперев ее своими телами. Но дверь оставалась неподвижна, никто не пытался ее открыть. Судя по невнятному голосу, за ней… продолжился урок.

— Какого черта?! — потрясенный Гаранин уставился на нас. Да чтоб я знал, Лешка… Женя тихо плакала, обхватив щеки ладонями, Лена, бледная до голубизны, с глазами по пять копеек переводила взгляд с меня на Лешку и обратно.

Гаранин оторвался от двери, и произнес несколько оборотов, явно почерпнутых из богатого лексикона Степаныча.

— Ну и? — поинтересовался я.

— Что «и»? — огрызнулся Гаранин.

— Че дальше?

— Дальше… Дальше будет дальше.

После этих мудрых слов Лешка повернулся и решительно двинулся вперед, к следующей паре дверей. Встав возле первой из них, Гаранин взялся за ручку и замер, собираясь с силами. Потом, плотно сжав губы и раздув ноздри, что должно было, видимо, символизировать его отчаянность, он крутанул ручку и потянул дверь на себя.

За дверью была наша спальня. Ну, та, которая на втором этаже. Тринадцать кроватей, половина из них заправлены кое-как, кривые тумбочки, стулья, вон Кривой человек стоит, а вон мои тапочки любимые… Гаранин оглянулся на нас и закусил губу. Подумав, я покачал головой, и он медленно закрыл дверь. Потом встряхнулся, и прежней, решительной поступью пересек коридор и отворил очередные врата.

Здесь была лестница, широкая, в несколько метров, с красивыми, резными перилами, упирающаяся в тяжелую двустворчатую дверь, сильно напоминающую ту, которая вела в Свынотные владения. Неловко потоптавшись на пороге, Гаранин пошел вперед. Мы гуськом зашагали за ним, и я подошел к перилам и посмотрел вниз.

Темнота. Странно было бы ожидать иного.

— Дверь! — крик Гаранина заставил нас вздрогнуть. За нашими спинами, неторопливо поскрипывая, закрывались врата, сквозь которые мы пришли в сей край. К счастью, Женя, вопреки обыкновению, показала чудеса расторопности и успела поймать дверь в тот момент, когда та готова была захлопнуться.

— Очкастый, ты чего?

— Чего? — не понял я. Гаранин постучал костяшками мне по лбу и произнес:

— Ты последний! Думай головой, ты ж не просто так очки носишь.

Поразмыслив секунду, я с ним согласился. Мой косяк. Благо, предотвращенный. Подперев дверь рюкзаком и убедившись, что она не закроется, мы двинулись вперед.

Перед двустворчатой дверью мы все остановились. За ней слышался неясный шум, размеренный, сильный, но будто приглушенный. Глубоко вдохнув, Гаранин толкнул левую створку, и открыл. Дверь. В море.

Там была набережная, и восходящее солнце. И ощутимо холодно. Серое небо, серая вода, крики чаек...

Шире распахнув двери, мы на ватных ногах вышли вперед, не веря ни глазам, ни ушам своим. Я все, конечно, понимаю, но это уже Эребор.

— Здравствуйте, что ли?

Негромкий голос справа заставил нас всех подпрыгнуть. Встреча с учительницей с ожерельем из детских глаз сильно изменила наше отношение к встречам с незнакомцами, но обладатель голоса вроде бы не проявлял агрессии и сидел довольно далеко от нас. Мужчина лет сорока, в водолазке лапшой и некогда белом халате, с трубкой в руках, сидел на табуретке и таращился на море. Хотя вот в данный момент он разжигал трубку. А еще секунду спустя снова задумчиво смотрел вперед. То ли у меня что-то с глазами, то ли он местный Флеш.

— Ну, чего замерли? Не стоит так вцепляться в дверь, молодой человек, она этого не заслужила. Двиньте ее чуть вперед, и она не закроется.

Гаранин и все мы посмотрели вниз, он слегка толкнул дверь, и она встала на месте, уперевшись в клин. Как по команде, мы снова во все глаза уставились на незнакомца с трубкой. Он молчал, и не обращал на нас никакого внимания. Прокашлявшись, Гаранин начал:

— Мы… То есть… Да, здравствуйте.

— Ну вот, — неуловимым движением он повернулся в нашу сторону и теперь созерцал нас. Глаза у него постоянно меняли цвет, причем каждый по какой-то своей системе: вот у него серый и зеленый, а вот черный и карий, а вот два голубых, а вот...

— А я уж думал, что вы совсем невоспитанные.

— Мы… — Гаранин явно сбился с мысли, — Мы нет, мы воспитанные. Мы просто это…

— Потерялись? Заблудились? Затерялись? Заплутали?

Играть в игру «подбери как можно больше синонимов» было, пожалуй, последним, чего мне в этот момент хотелось. Как самый красноречивый (титул, присвоенный мной самому себе), я решил взять инициативу в свои руки:

— Здрасьте. Меня Николай зовут. Мы не то чтобы потерялись, просто плохо понимаем, что тут происходит.

— А что тут происходит? — незнакомец вопросительно поднял брови. Пока я раздумывал, как бы наиболее полно выразить все, что с нами происходило, в разговор влезла Колесова:

— Кто вы? Вы злой? Вы нам поможете?

Наш собеседник снова секунду поколдовал с трубкой, выпустил клуб дыма, принявший форму кольца, и ехидно заметил:

— Судя по форме вашего носа, юная леди, к благословенному народу вы не принадлежите. Поэтому ваша манера отвечать вопросом на вопрос выглядит несколько странно, вы не находите?

— Я… — Лена явно утратила нить разговора. Но незнакомец продолжил сам:

— Я? Я тут просто сижу вот. Смотрю на рассвет. Злой? Ну смотря из каких моральных императивов исходить. Помогу ли я вам? А что вы от меня хотите?

— Мы хотим выбраться отсюда. Найти своих друзей и выбраться отсюда.

Удивленно приподняв уголки губ, трубочник втянул дым, и, с каждым словом выпуская его, ответил:

— Для того, чтобы выбраться отсюда, вам моя помощь вряд ли нужна. Вот дверь, ноги у вас есть. Найти ваших друзей… а вы уверены, что они этого хотят?

Мы переглянулись. С одной стороны, то, что он не нападает и не пытается причинить нам вред — уже хорошо. С другой — по степени вредности и способности к выеданию мозгов он явно превосходит Дачу и Авот вместе взятых. Через секунду, оправдывая наше доверие к нему как к лидеру, на арену вновь вышел Гаранин. Выпятив грудь и вынеся руку, словно для декларации стихов, он внушительно заявил:

— Мы хотим знать, что происходит в доме. Куда делись взрослые и Шурик Матросов.

— Взрослые и Шурик… Никуда они не девались. Они здесь. В Доме. В котором происходит… Много чего происходит. Или не происходит, тут с какой стороны посмотреть. Понимаешь, дело ведь какое, — трубочник опять неуловимым движением вычистил, набил трубку и поджег ее, затянулся и продолжил, — происходит что-то или нет, если ты об этом не знаешь? А если знаешь, но не уверен? Или уверен, но не видишь? А если происходит там, где тебя нет? А есть ли ты для того, что происходит, если тебя там нет? А если оно происходит не здесь и не сейчас, но ты об этом не знаешь? Тут, братец-кролик, все не просто так.

Я вдруг ощутил себя на чаепитии.у Шляпника Там тоже были сумасшедшие, любящие пособирать слова в бессмысленные предложения.

— Кэррола я тоже читал, парень.Ничего общего. И нет, мысли твои я не читаю. Еще вопросы? — он слегка улыбнулся. — Вот вы, мадемуазель, не проронили ни слова. Неужели вас не мучает незнание чего-либо? — он слегка кивнул, глядя на Женю. Она нервно потеребила свои пальцы, и быстро произнесла:

— А что с нами будет?

Трубочник изумленно вытаращился на нее, чуть не выронив трубку. Потом огляделся по сторонам, и, слегка успокоившись, ответил:

— Откуда мне знать? Я ж не Нострадамус.

Снова переглянувшись, мы, похоже, пришли к единому мнению. Незнакомец с трубкой, может, не опасен, но и помощи от него не дождешься. У нас были еще две двери, стоило попытать удачу.

— Спасибо, — я не забыл начало нашего разговора и решил быть вежливым до конца. — Мы, пожалуй, пойдем. Холодно тут у вас.

— Прохладно, да, — согласился трубочник. Снова повернулся к морю, и, не глядя на нас, произнес:

— Вы заглядывайте, если что. Скучно тут.

Не поворачиваясь к нему спиной, мы попятились, и вышли, не забыв прикрыть за собой дверь. Уже на лестнице мы повернулись и пошли вниз. Обсуждать странного трубочника желания ни у кого не возникло — он был, пожалуй, не самым странным из того, что мы повидали.

За пятой дверью было темно, очень влажно и чудовищно воняло какой-то гнилью. А еще там был жжжж. Очень громкий жжжж.

— Гаранин… — уговаривать Лешку не пришлось. Видимо, тоже решил, что это жжж непроста. Поскольку становится Винни Пухами нам было явно рановато, мы двинулись к шестой двери. Напряженное ожидание, скрип петель, и...

Перед нами была зеленая трава. И деревья. Невысокий деревянный заборчик, деревянное же крыльцо в семь ступенек. И пахло травой, и где-то вдалеке мычала корова, и лаяла собака, и...

Не удержавшись, мы по одному вышли на крыльцо, не забыв, однако подпереть дверь рюкзаками, чтобы она не закрылась. Некоторое время мы стояли, просто наслаждаясь теплом и летом. Повернувшись к нам, Лена робко улыбнулась, и спросила:

— Неужели… Неужели выбрались, ребят? Это… это же снаружи, да?

Вслед за ней мы тоже начали улыбаться. Невероятно. Но ведь факт? Ведь должно же нам было повезти, пусть мы неизвестно где, главное, что не в доме, так ведь?

— Ой! Смотрите, дача… То есть...

Не дожидаясь нашего ответа, Женя рванула куда-то влево, огибая живую изгородь из жимолости, улыбаясь во весь рот и крича:

— Елена Петроооовна!

Вынужденные бежать вслед за ней, мы, путаясь в веревке, пронеслись метров пять и встали, не веря своему счастью.

— Ой! Ребятушки! — нам навстречу, переваливаясь, с лопатой в руках шагала Елена Петрова, во плоти, живая и здоровая, наш любимый (на самом деле нет) и уважаемый (ну… наверное, тоже нет) старший воспитатель. Но сейчас все обиды были забыты, теперь она была лучшим человеком на земле.

— Елена Петровна! А мы! А вы! — мы наперебой, смеясь, кричали друг другу и Елене Петровне, как мы рады ее видеть. Она, наконец, остановилась в паре шагов от нас, тоже улыбаясь и утирая слезы. Она была рада нас видеть. Хотя нет, не просто рада, она была счастлива, она ликовала, она была вне себя! Такое ощущение, что это был лучший момент в ее жизни, настолько она была довольна нашим появлением.

— Ой, ребятки, да как я рада вас видеть! Как же я заждалась! А где все, а почему вас четверо только?

— А остальные там, остались, но мы сейчас их приведем!

— Конечно, конечно, ведите скорее, уж как я вас ждала! Ведь без вас-то совсем тоска, а теперь все по-другому будет! — опираясь на лопату, она готова была пуститься в пляс. — Ведите скорее остальных, нельзя ждать! Быстрее ведите, быстрее ложитесь, у меня уже все готово!

— Конечно, мы сейчас! — Лена, пытаясь развязать веревку, явно не обратила внимания на то, что зацепило мой слух. Ложитесь? Это она о чем?

— Быстрее, быстрее, конечно! Я уже все подготовила вон, давайте скорее! — Улыбаясь во всю свою вставную челюсть, Елена Петровна махнула рукой куда-то себе за спину, где тринадцать холмиков чередовались с тринадцатью ямами.

Подозрительно глубоких, и очень сильно напоминающих...

Секунду спустя остальные тоже обратили внимание на то, на что указывала Дача, и улыбки начали медленно сползать с наших лиц.

— Ну что же вы, тут на всех места хватит! Быстрее придете, быстрее ляжете!

— Ага… — Лена продолжала таращиться на ямы и землю из них, догоняя сложившуюся ситуацию чуть медленнее, чем следовало бы… На помощь ей пришел Гаранин:

— Да, Елена Петровна, мы мигом — он снова широко улыбнулся, схватил Колесову за плечи и начал отводить ее назад. В следующее мгновение улыбка Елены Петровны превратилась в оскал — страшный, хищный оскал, в ее глазах явно проявилось безумие. Она с легкостью танцора с тростью подхватила тяжелую, остро заточенную штыковую лопату и со свистом крутанула ее, явно намереваясь срубить кому-нибудь голову.

Рванув Лену изо всех сел, Гаранин сумел вывести ее из-под удара, и лопата свистнула в сантиметре от их лиц. Неудовлетворенная отсутствием результата, Дача завизжала и занесла лопату для нового удара.

— Бежим! — Лешкин крик явно придал осмысленности нашим движениям, и мы изо всех сил понеслись к крыльцу, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы не упасть. На ступеньках возникла небольшая пробка, Женя все-таки умудрилась промахнуться и соскользнуть носком со ступеньки и запнулась, упав на руки и колени. Не раздумывая, я обеими руками толкнул вперед ее слегка объемную филейную часть (нашел же время оценивать, придурок), придавая ей необходимое ускорение, когда мой собственный зад обожгло огнем. Взвизгнув ничуть не хуже Дачи, я взвился вверх и влетел в проем одновременно с Женей. Гаранин уже готов был захлопнуть дверь, но Дача, очевидно, понимая, что подняться по крыльцу не успеет, словно Царь Леонид перед двухметровым лысым пирсингованным копировальным прибором метнула свой инструмент так, что лопата с воем авиаснаряда пролетела рядом с моим лицом (вопреки представлениям, моя жизнь в этот момент не спешила промчаться у меня перед глазами) и с оглушительным звоном воткнулась перед дверью. По инерции Гаранин все же попытался захлопнуть врата, но ожидаемо встретил непреодолимое препятствие в виде лопаты. Он всем телом налег на створку, но его безуспешные попытки были прерваны Дачей, со всего маху впечатавшейся в дверь с другой стороны и раскидавшей нас, как картонных. Откуда только силища берется… Продолжая неистово визжать, она выдернула свое страшное оружие, и со всего маху опустила его на Гаранина, который едва успел схватить рюкзак и использовать его как щит. Пока Дача выдергивала лопату и замахивалась для следующего удара, мы все успели вскочить на ноги и рванули в сторону коридора, из которого пришли. Однако Лена, бежавшая первой, зачем-то подскочила к первой двери слева, открыла ее и забежала туда. В некоторых ситуациях, особенно если у тебя нет четкого плана, лучше довериться тому, что хотя бы делает вид, что понимает, что делает. Срабатывает не всегда, конечно, но в тот момент я был слишком напуган, чтобы хоть что-то соображать, и потому не раздумывая залетел в комнату вслед за остальными. Лена со всей дури потянула за ручку и с грохотом закрыла дверь.

Воцарилась тишина, нарушаемая только нашим тяжелым дыханием. Визг Дачи и ее топот как отрезало. Упрямо поджав губы, Лена снова взялась за ручку, и толкнула дверь.

— Стой! Ты чего? Гаранин, до этого сидевший на полу, явно решил, что Колесова сошла с ума, и рванулся к ней, но дверь уже открылась. Ни лопаты, ни дачи там больше не было. Зато были окна и стены второго этажа нашего обиталища. Мы вернулись обратно.