День второй

Наутро, после побудки, короткой зарядки на свежем воздухе и водных процедур, мы сидели в столовой. Все были какими-то помятыми, не выспавшимися. Я лично просыпался раза три за ночь от скрипов, и один раз, когда кто-то ходил за дверью. На шаги наших воспитателей это не было похоже, их звук я выучил за долгие годы, но мало ли, как они звучат на новом месте. Судя по всему, я был такой не один — зевали все вокруг, включая Дачу и Федю. Завтрак проходил в тишине, все молча ковыряли ложками в тарелке. Никто не желал признаваться, что любит манную кашу (что, несомненно, свидетельствовало о том, что любитель не вышел из ясельного возраста), поэтому все вяло переглядывались, ожидая конца завтрака. Как назло, каша получилась весьма удачной, даже без комков, и оставлять ее было жаль. Но общественное мнение превыше плотских потребностей. В результате сытым из-за стола вышел только пухлощекий Валя Половинкин, которого общественное мнение волновало мало в силу и без того невысокого положения в местной иерархии. Привычно пропустив мимо ушей комплименты в виде «жиробаса» и «толстожопого», он вместе со всеми вышел в коридор и побрел в сторону лестницы. День обещал быть жарким, и нам был обещан приятный сюрприз, если будем себя хорошо вести. Поскольку сюрпризами мы не были обласканы, до обеда все вели себя тише воды ниже травы, и даже на скучнейшем фильме про какого-то подводного деда все сидели молча, пытаясь скрыть зевоту. Поведением нашим Дача осталась довольна, если не считать того, что Таня Барамзина на обеде ухитрилась уронить на себя тарелку с горячим супом. Отделавшись легкими ожогами и значительно более тяжелыми нотациями от Авота, обещанный сюрприз она пропустила. Как оказалось, в паре сотен метров от дома, за деревьями скрывалось совершенно чудесное озеро с теплой прозрачной водой. До самого вечера мы купались и отдыхали на берегу, и даже тот факт, что никто из нас толком не умел плавать, и бесконечный гундеж Дачи о том, чтобы никто не заплывал дальше двух метров от берега, не могли испортить нам удовольствие.

В дом мы возвращались «уставшие, но довольные», как писали в своих сочинениях пионеры со скудной фантазией. Когда из-за деревьев уже показался дом, идущий передо мной Яшка толкнул Ваню Шушина локтем в бок, и взволнованно зашептал:

— Видел? Вон там, в окне?

— Че ты толкаешься, дятел? Кого видел?

— На втором этаже. Вроде смотрел кто-то на нас.

— Ну и что? Свынота, наверное, — худосочный Ваня явно не был в восторге от близкого знакомства с локтем Яши, и предмет диалога его не заинтересовал.

— Да неее, пацан какой-то. Я те говорю.

— Блин, ну значит Валера там был. Отвали, слоняра.

Всю оставшуюся дорогу Яша не отрывал глаз от окон второго этажа, недоуменно шепча «вроде не Валера» и «вроде не показалось», и, разумеется, не увидел выступающего над тропой корня, в результате контакта с которым с грохотом полетел на землю, после чего из него разом вылетели и дыхание и все посторонние мысли. И правильно, если у тебя одна извилина, не надо ее нагружать сложными мыслями. Думать надо о вещах приземленных, например, как двигать ногами и в какую дырку совать ложку с едой.

Это важнее.

***

В эту ночь, заранее договорившись с девчонками и дождавшись, пока Валера, пожелав спокойной ночи, свалит вниз, мы открыли дверь и собрались все вместе в нашей спальне, сев по двое на кроватях и накрывшись одеялами. Даже маленькая Маша Долина, которую иначе как Мышка никто не называл, была тут. Ночь — время ужасов и кошмаров. Мое время.

— Давай, Очкастый, вещай, — напутствовал меня Леша Гаранин. Мы с ним, в общем-то, ровесники, но он среди нас главный — он в интернате пользуется авторитетом, и наравне общается даже со старшеклассниками, не потому, что сильно здоровый, а потому что по правильному смелый и умный. Ну, так про него воспитатели говорят. По мне, он просто сильно до фига о себе думает, но мне, по большому счету, плевать. Сейчас я тут главный. Я взял у Лешки фонарик, поднес к своему подбородку и начал:

— Слушайте внимательно, детишки. Вы ведь крепко спите, и все пропустили. А прошлой ночью вам лучше было бы не спать, и я вам поведаю, почему.

Я приподнялся с кровати в темноте. Какой-то скрип разбудил меня. Я потянулся к тумбочке, чтобы взять часы, и с трудом различил время: 2:45. Вы все сладко сопели, один я проснулся. И был крайне этим недоволен. Забыв, что заставило меня проснуться, я отвернулся к стене и поудобнее устроился в постели, когда звук раздался вновь — глухое шлепанье шагов на чердаке, прямо надо мной, громкое и намеренное. Как будто кто-то разгуливает наверху и хочет заявить о своем присутствии. Я подскочил, сердце мое бешено стучало. Кто-то был на чердаке.

— Ну это, наверное, Федя по пьяни забрел на чердак за чем-нибудь? — задал вопрос Гаркуша. На него тут же с разных сторон обрушился яростный шепот с различными предложениями закрыть рот. Я выдержал паузу, и продолжил:

— Шаги стихли. Я сидел на кровати, было темно, только через щель между шторами проникал свет луны, освещающий лишь узкую полоску комнаты и дверь. Я прислушался, и решил, что мне показалось. Я опять лег, и попытался уснуть. Шлеп! Снова раздалось сверху. Я решил выяснить, что же это такое, кто же мешает мне спать. Я тихо встал, и вышел в коридор. Там тоже было темно и тихо. Я прошел по коридору до лестницы… Дверь на чердак была закрыта на замок. Кто бы ни был на чердаке, он попал туда не по лестнице.

Я задержал дыхание, прислушиваясь. Ничего. Тишина. Я вздохнул с облегчением. Наверное, мне почудилось — когда ты один в темноте, часто мерещатся разные звуки. Усмехнувшись, я пошел обратно и вернулся в кровать.

Я едва закрыл глаза, когда снова раздалось шлепанье — такое же громкое, как раньше, но на этот раз ближе к центру комнаты. Шлеп. Шлеп. Боясь шевельнуться, я задержал дыхание, и услышал кое-что еще.

Дверь тихо скрипнула. Я повернулся, дверь была приоткрыта, но там никого не было.

Шлеп.

Я нырнул под одеяло, желая лишь, чтобы я уснул и все кончилось.

Шлеп.

Звуки раздавались уже надо мной. Дрожа, я выглянул из-под одеяла, и...

Бах! Дверь распахнулась, и зажегся свет. Половина мальчишек и почти все девчонки с воплями попадали кто куда. Эффектное, конечно, завершение истории, но нам конец.

В дверях, в своем неизменном ночном махровом халате стояла Дача, и ее взгляд не предвещал нам ничего хорошего. После пятиминутной лекции о правилах поведения и событиях, которые происходят с теми, кто эти правила нарушает, она проследила за тем, чтобы девочки покинули нашу спальню, и, сообщив, что не желает слышать ни звука, выключила свет.

М-да. Утром будет продолжение банкета, сомневаться не приходится, пятью минутами Дача явно не удовлетворена, как и любая женщина. Ну да ладно, завтра будет завтра. Хотя на озеро нас могут и не пустить. Жаль.

Под эти невеселые мысли я погрузился в сон. Снилась мне какая-то лабуда, про то, как мы с Леной Колесовой, симпатичной рыжеволосой собраткой по несчастью (или так не говорят?), почему-то вдвоем, сидели на берегу озера, и смотрели на закат, и она была довольна тем, что сидит там со мной, и она повернулась ко мне, и смотрела на меня своими удивительными зелеными с крапинками глазами, и потянулась ко мне, и...

— ААААА!

Резкий визг заставил меня вскочить. Я проснулся уже тогда, когда стоял на ногах, между кроватью и дверью. Было темно, ночь была в разгаре. Кричала какая-то девчонка. Рядом со мной уже стояли Леша Гаранин и Ваня Шушин, недоуменно переглядываясь. Потом Леша, оправдывая свою репутацию, решительно двинулся вперед, открыл дверь и вышел в коридор. Мы двинулись за ним.

Дверь в девчачью спальню тоже была открыта, оттуда выглядывали Лена и Аня Масловская, полная девочка с коровьими глазами, которая постоянно бегала за Ваней Шушиным. Смотрели они, однако, не на нас, а в сторону лестницы. Оттуда опять раздался душераздирающий визг, и мы всей толпой бросились в холл.

За углом, прижимаясь к стене, сидела Мышка, и, задыхаясь, смотрела в темный угол, в котором стояло продавленное кресло. Лена тут же бросилась к ней, схватила за плечи, и начала задавать вопросы:

— Что случилось? Где? Кто? Что?

Мышка в ответ лишь сипела, и не отрывала взгляда от кресла.

— Все, все, все хорошо, — Лена прижала Мышку к себе, и осуждающе обвела взглядом детей, столпившихся вокруг. Снизу раздались быстрые шаги, и по лестнице почти слетела Дача в сопровождении Феди. Окинув тяжелым, не предвещающим ничего хорошего взглядом столпившихся детей, она присела к Лене, резким движением отодвинула ее от Мышки, внимательно осмотрела ее, и, не обнаружив никаких внешних повреждений, внезапно улыбнулась, и повторила движение Лены, прижав Мышку к себе. Потом отстранилась, и спросила:

— Что случилось? Не бойся, маленькая, все позади.

Мышка вдруг зарыдала и закрыла лицо ладонями. Потом, подняв мокрую мордашку на Дачу, она дрожащим, заикающимся голосом произнесла, указывая на кресло:

— Там, там… Я в т-т-туалет пошла, а потом, когда назад шла, услышала, п-п-повернулась, а там… сидит, и улыбается, так… такой страшный...

Дача заметно расслабилась, погладила Мышку по голове, и ласково произнесла:

— Все уже прошло. Тебе показалось, там никого нет. Все, успокаивайся. Лена, сбегай вниз, в нашей спальне, в моей тумбочке, стоит пузырек с пустырником, тащи его сюда. Аня, солнышко, проводи Машу в постель. Так, а вы живо по кроватям! — наконец Дача обратила свое внимание на нас. Мы понуро побрели в сторону спальни. Войдя в комнату, мы, однако, не стали закрывать до конца дверь, а, столпившись у нее, стали ждать развития событий. Дождавшись, пока мы вернемся в спальни, Дача повернулась к Феде, все это время сохранявшему торжественное молчание, и злобно зашипела:

— Я тебе когда сказала выкинуть это кресло? Что, опять залил зенки, ничего не помнишь? А?

Да ты даже сейчас пьяный! Скотина! Вернемся в город, уволю по статье! Допрыгаешься, дятел!

Почему Степаныч вдруг стал дятлом, было очень интересно. С трудом сдерживая смешки, мы ждали ответной речи. Обычно Федя за словом в карман не лез, но тут он лишь выпучивал глаза, переводил взгляд с кресла на возмущенную Дачу, и открывал-закрывал рот. Выглядел он совсем не как дятел, скорее напоминал сома, вытащенного на берег. Наконец, после очередного закрытия рта, он собрался с мыслями, и пробормотал:

— Дак я еще вчера… Кресло это, вчера еще его… я… Вчера...

— Че вчера, че вчера-то? Мозги уже пропил! У меня что, глюки, по-твоему? И кресла тут нет?

— Да есть, но я же вчера еще...

— Вон с глаз моих! Чтобы завтра утром первым делом выкинул его. Скотина! Спасибо, Лена. Пойдем, уложим Машульку спать, и сами ляжем.

Взяв из рук вернувшейся Лены пузырек с лекарством, она в последний раз злобно посмотрела на Степаныча, и, положив руку на плечо воспитанницы, вошла женскую спальню.

Убедившись, что представление окончено, мы тоже закрыли дверь, и, переглянувшись, побрели к кроватям. Несмотря на резкую побудку, глаза у всех слипались, и обсуждать ночное происшествие мы начали только утром. Моими последними мыслями перед сном были тщеславное удовлетворение от осознания того факта, что мой талант рассказчика возымел такой эффект (пусть даже на шестилетнюю Мышку, но все-таки), и робкая надежда на то, что прерванный на самом интересном моменте сон возобновится.