День четвертый. Часть первая.

Разбудил меня громкий спор между Лешей Гараниным и Ромой Бортником. Мелкий Рома что-то горячо доказывал Гаранину, а тот отделывался лишь репликами. Чисто из вредности, помня о вчерашнем, я громко сказал:

— Хорош орать, спать не мешайте.

Однако, спать уже не хотелось. Что случилось, неужели я выспался? Давненько такого не было. Обычно просыпался я уже ближе к завтраку. Резко сев и откинув одеяло, я посмотрел по сторонам. Все уже были на ногах, я проснулся последним. Солнце ярко светило, и в комнате было ощутимо, не по-утреннему жарко. По привычке первым делом схватив часы, я нацепил их на левую руку… а потом поднес их к лицу. 9:41. Пару секунд я недоверчиво смотрел на циферблат, потом приблизил часы к уху. Идут. Тогда какого фига? Где Корней с его зарядкой? Ну ладно Корней, он после вчерашнего мог и вовсе не проснуться, но где Дача, где Авот? Эти-то точно не позволили бы нам спать до полудня. Как выяснилось, именно данный факт стал предметом спора Бортника и Лешки. Бортник уже успел сбегать вниз, и теперь делился новостями. Из его невнятной речи с постоянным проглатыванием окончаний мы узнали, что внизу никого нет, и вокруг дома никого, и на чердак замок закрыт, а внизу все выглядит так, как будто взрослые только встали и даже постели за собой не заправили, а потом все взяли и внезапно провалились прямиком в ад. В последнем утверждении у меня были некоторые сомнения, главным образом связанные с тем, что я сомневался в наличии самого места с таким названием. Хотя для Авот, например, там явно отдельный котел с глухим чертом в качестве надсмотрщика.

По итогу, Гаранин отдал команду одеваться и чистить зубы, а сам, быстро натянув шорты и футболку, пошел вниз узнавать, что случилось. С собой он позвал Гаркушу для солидности, ну а я пошел сам, благо меня звать было не надо, я сам приходил. По пути мы заглянули в комнату к девчонкам, там тоже все уже проснулись, но отнеслись к позднему подъему значительно более философски, сделав рациональный вывод, что без них не начнут, а если побудки нет, то так и надо. После краткого обмена мнениями и смехуечками на тему того, куда могли пропасть все взрослые разом, к нашей процессии присоединились делегаты от женской части общества в лице Лены и долговязой Жени Рудневой (она ростом была даже выше Гаркуши, и на построениях в средней группе всегда стояла первой), и мы побрели вниз. Спустившись на первый этаж, мы обнаружили там ровно ту картину, которую описывал Бортник. Тишина и спокойствие. Поочередно проверив спальни, лекционный зал, столовую, кухню (в которой было непривычно холодно и пусто), мы констатировали факт: надзорные органы в лице взрослых куда-то испарились.

— Ну и куда они подевались? — озвучил занимавший всех вопрос Гаркуша.

Подавив желание сострить на тему очевидных вопросов, которые можно и при себе оставить, я всерьез задумался. Все-таки происшествие из ряда вон, где это видано, чтобы тринадцать оболтусов — и без охраны? И не похоже, что взрослые куда-то делись организованно, действительно, складывалось ощущение, что все просто встали среди ночи и ушли. Как в сказке про Гамильтонского Крысолова, только там были дети, а тут наоборот.

— Классический сюжет про детей, которых завели в лес и бросили там на произвол судьбы. Как Мальчика-с-пальчик или Гензеля и Гретель. Очевидно, в администрации области приняли решение, что дети без родственников никому не нужны, и от нас решили избавиться таким вот способом.

Ответом на мою реплику стало гробовое молчание. Да ладно, что вы, шуток не понимаете?

— Я ж пошутил.

— Не до шуток, Очкастый, — Леша не упустил случая припомнить мое прозвище. — У кого какие идеи?

Я, подражая Шерлоку Холмсу, выдал гениальное, на мой взгляд, умозаключение:

— Либо взрослые и впрямь хотели нас бросить, и ночью, побросав все вещи, отчалили; либо их всех похитили инопланетяне в промежуток между одиннадцатью и пятью часами ночи.

Снова ощутить себя центром внимания на этот раз было даже приятно. Так-то, знай наших.

— Почему между одиннадцатью и пятью? — ласково поинтересовалась Лена. Судя по голосу, она заподозрила, что мой мозг окончательно воспалился и я сейчас упаду на землю в припадках.

— Потому что в одиннадцать был отбой и Валера был на месте, а в пять просыпается Авот и идет готовить завтраки. А на кухне холодно и пусто, там явно никто ничего не делал. Значит, в пять часов никого уже не было.

— Ребят, это все здорово, но что мы-то делать будем? — жалобно протянула Женя. Как по команде, все уставили свои взоры на Гаранина. Тот пожевал губы, покашлял и ответил:

— Все по графику. Сейчас будем завтракать. Если нас бросили — пусть им будет хуже.

Кто были мифические они, уточнять не требовалось. Но Женя высказала последний довод, который, признаться, беспокоил даже меня:

— А вдруг с ними… ну, со взрослыми, беда? Мы же должны им помочь?

— Какая беда, Жень? И чем мы можем помочь?

— Ну не знаю, мало ли… Может, кому-то стало плохо, и его унесли в деревню.

— Ага, всем селом, — выдал я невольный каламбур. — А нам ни слова не сказали, чтоб мы не беспокоились. Никуда бы они не пошли, вызвали бы скорую по телефону, и все.

— Ну или Федя пошел в деревню за добавкой, а остальные пошли его выручать, когда он не вернулся?

В моей голове начали раскручиваться картины, как Федю местные аборигены привязывают к столбу и собираются вершить над ним сатанинские ритуалы, а ограниченный контртеррористический контингент под руководством опытного десантника Чуковского, лежа в темноте, ждет сигнала к атаке… Помотав головой, я отбросил дурацкие мысли.

— Не знаю, — ответил Гаранин. — Но в одном ты права. В деревню смотаться надо. Вдруг и впрямь чего знают.

— И кто пойдет? — задала вопрос Лена. Лешка опять призадумался, и когда я уже готов был предложить свою кандидатуру на столь самоубийственную миссию, ответил:

— Я сам. Лен, пойдешь со мной?

Лена слегка порозовела, и кивнула.

Через пять минут, после коротких сборов, мы все собрались в холле первого этажа, и Гаранин проводил инструктаж.

— Ребят, все по графику и без самодеятельности. Сейчас позавтракаете тем, что готовить не надо, и идите смотреть кино. Из дома не выходить, между собой не ссориться. Мы быстро. Старший… — тут он замолчал и задумался, переводя взгляд с меня на Гаркушу, потом на Шушина и снова на меня.

— Старшая Женя Руднева. Слушайтесь ее как меня. Все, мы быстро. Дверь закройте.

Проводив нашего вождя и его подругу как в последний путь, мы и впрямь закрыли дверь, и теперь столпились вокруг Жени, ожидая четких указаний. Для Жени подобная ответственность была явно в новинку, и она обводила нас взглядом, видимо, в поисках подсказки. Так и не дождавшись ее (я, конечно, мог бы помочь ей порулить, но, раз Гаранин меня старшим не оставил, то и я ничего делать не буду, ибо нефиг), Женя наконец выдавила из себя:

— Эээ… моем руки и идем в столовую.

После шумной толкотни в умывальнике (тяжело помыть руки сразу всемером над одной раковиной) мы неорганизованным стадом скатились вниз и почти бегом ворвались в столовую. Каждый поспешил занять излюбленное место, но после короткой паузы до нас дошла очевидная истина: при всех своих недостатках, Авот имела одно крайне важное достоинство — на каждом приеме пищи тарелки с едой уже стояли на своих местах, когда мы посещали сие богоугодное помещение для подкрепления своих туловищ. Сейчас искать пищу для низменного тела нам предстояло самостоятельно. Все опять обратили свои взоры на Рудневу. Она побледнела, и смотрела на меня. Я с вызовом смотрел ей прямо в глаза, всем своим видом давая понять: ты старшая, ты и отвечай. Постепенно ее взгляд стал невыносимо жалостливым, и что-то внутри меня не выдержало. Я поднялся, подошел к ней и сказал:

— Пойдем на кухню, посмотрим, че там как.

Она с облегчением повернулась и пошла за мной. На пороге двери на кухню она обернулась и строго, подражая Даче, сказала:

— Сидите на местах! Мы скоро вернемся.

Эффекта, впрочем, ее слова не возымели ни малейшего: в столовой уже разгорались жаркие дискуссии на тему того, куда делись взрослые, Мышка захныкала, а Половинкин начал носиться вокруг стола за Шушиным, который в очередной раз ловко потрепал того за пухлую щечку. Ладно, чем бы не тешились, лишь бы не вешались.

На кухне царила все та же тишина и прохлада, нарушаемая лишь гудением холодильника. Переглянувшись с Женей, я выдвинул очевидный тезис:

— Кашу варить не будем. Долго, да я и не умею. Лучше лапшу с сосисками.

— А лапшу умеешь?

— А чего там уметь-то? Вода, соль, лапша. Главное только вовремя вытащить.

Шутку она явно не поняла, ну да бог с ней. Вытащив из-под стола большую кастрюлю, литров так на десять, я залил ее водой на три четверти, и взгромоздил на плиту. Накрыл крышкой, полез по шкафам в поисках соли и непосредственно макаронных изделий. Похлопав дверцами, я вдруг понял, что Женя так и стоит, глядя на меня.

Уставившись на нее в ответ, я вдруг догнал.

— Так. Бери кастрюлю поменьше, наливай воды, ставь на плиту. Потом сосиски из холодильника, и режь поштучно. По две на брата. И на сестру тоже по две.

Женя с явным облегчением начала шевелиться. Покачав головой, я вернулся к поискам. Так, это сахар, а вот это соль. Где там ложка? Сколько соли-то сыпать… Женя явно не в курсе. Хм, в Италии раньше варили макароны на морской воде, а соленость морской воды35 граммна литр… В ложке20 граммов, в кастрюле10 литров… Где-то после четырнадцатой ложки соли я заподозрил неладное, и принял волевое решение соление прекратить. В конце концов, соль есть на столе, кому несолено, тот пусть сам о себе заботится. Женя тем временем уже успела порезать связку сосисок на отдельные составляющие, и снова ждала моих чутких указаний. Мысленно вздохнув, я сказал:

— Как вода закипит, бросай в воду.

— Солить не надо?

Поразмыслив, я решил, что не стоит. Опять же, на столе есть соль, и если...

— Не надо. Пока вода закипает, бери хлеб, режь. Доска возле раковины, там маркировка «Х» должны быть, нож тоже там бери.

Проследив, что Женя понимает, с какого конца надо браться за нож, я вернулся к лапше. Нас одиннадцать человек, но Гаранин с Леной тоже наверняка захотят есть, когда вернутся. Поколебавшись, я отринул недостойное устремление оставить Гаранина без завтрака, и начал отмерять лапши на тринадцать человек. Так, в той же книге про итальянскую кухню было написано, что порция на взрослого — сто граммов. На ребенка… Ну, Гаркуша с Половинкиным жрут так, что многие взрослые позавидуют, а Мышка на то и Мышка, что ест ползернышка… Усреднив дозу до килограмма, я взял две упаковки по пятьсот граммов, и, подумав чуток, добавил еще одну. Пусть лучше останется, чем не хватит. В конце концов, Гаркуша с Половинкиным доедят.

Смотря на нелегкую борьбу человека в лице Рудневой и хлеба в лице хлеба, я ждал, пока закипит вода. Что нам еще нужно? Оторвавшись от попыток Жени по разделению и властвованию, я открыл холодильник, и уставился на его содержимое с видом белого европейца, попавшего в легендарную долину Эльдорадо. Чего тут только не было, а не было там много чего. Зато было масло — его я достал и положил на стол, потом тем же путем проследовали сыр и колбаса. Наклонив голову на бок, я обдумал необходимость присутствия в сегодняшнем нашем рационе молока, но, поскольку я его терпеть не могу, то решил, что и остальные обойдутся. Зато нужен чай. Ну варить его в ведре, как делает Авот, я, разумеется, не стану, проще чайник вскипятить. Включив третью плитку, я поставил туда закопченный железный чайник, потом жестами проинструктировал Женю касательно проведения сходных с хлебом манипуляций над сыром, маслом и колбасой, и вернулся к плите. Вода под сосиски в силу меньшего объема закипела быстрее, и я осторожно засыпал искомый ингредиент в воду. Помешав их (все, что в воде, надо мешать, это я твердо уяснил), я закрыл крышку, и вернулся к большой кастрюле. Со дна начали подниматься пузырьки, и я решил, что нужная температура уже достигнута, и ждать, пока вода начнет менять агрегатное состояние, нет смысла. Высыпав три пачки макарон, я столкнулся с проблемой того, что мешать ложкой в десятилитровой кастрюле не представляется возможным. Пара минут ушла на то, чтобы догадаться взять с вешалки возле раковины черпак и мешать им. За это время макароны успели организовать единую фалангу, и разделять свои крепкие ряды категорически отказывались. Пришлось проводить репрессии в отдельно взятой кастрюле, и делить монолитную мегалапшу на порции поменьше. Почесав в затылке, я закрыл крышку. Что-то я явно делаю не так. Ну да ладно.

— Ай! — раздался возглас за спиной. Резко повернувшись, я увидел, как Женя засовывает палец в рот и обиженно сопит. Потом она продемонстрировала палец с потеками крови мне, и доверительно сообщила:

— Порезалась.

Важно кивнув, дабы дать понять, что я принял к сведению, я вернулся к своим проблемам. Что за девчонка, даже порезать нормально не может. Я б на такой не женился. Хотя, может, это и не главное? Мои раздумья на тему, есть ли у Рудневой положительные для супруги качества, прервал Шушин, бесцеремонно ворвавшийся на кухню:

— Ну вы че тут, умерли? Мы жрать хотим.

Женя открыла рот, и опять с надеждой посмотрела на меня. Гаранин, ну ты все-таки балбес.

— Ниче страшного, потерпите. А ты, раз такой смелый, бери ложки-вилки, иди, раскладывай.

Шушин насупился, но спорить не стал. Подошел к ящику с приборами и начал набирать тринадцать вилок и тринадцать ложек. Молодец, даже про Гаранина с Ленкой не забыл.

Тем временем мои подопечные решили, что далее находиться в замкнутом пространстве кастрюли нет решительно никакой возможности, и с громким шипением пена из кастрюли начала изливаться на плиту. Я от неожиданности вздрогнул и схватил крышку за край, что, несомненно, оказалось ошибкой. От резкой боли я дернул рукой, и крышка с оглушающим звоном упала на пол.

— Блин! — я по примеру Жени засунул палец в рот. Больно. Но хотя бы пена перестала убегать. Еще разок помешав лапшу (это уже не сильно помогало), я решил, что такое сильное кипение явно есть признак готовности, и пора снимать. Поставив в раковину дуршлаг, я взял полотенце и прихватку, и прокричав «Поберегись!» для пущего эффекта, потащил тяжелую кастрюлю к раковине. Вылив воду с лапшой в дуршлаг, я зачарованно стал смотреть, как вода убегает сквозь дырочки. Женя тем временем отчиталась о проделанной работе. Весь стол был завален кусками хлеба, сыра, колбасы и масла. Ну ептыть… Ладно, я сам виноват. Надо было сразу сказать, чтобы раскладывала по порциям. Ничего страшного, сейчас соберем конструктор.

Про сосиски, я, ясен пень, забыл, в результате они стали выглядеть так, будто из них вырвался «чужой». Здраво рассудив, что на вкусовые качества это никак не влияет, я достал из сушилки тринадцать тарелок, и начал выкладывать порции чудесных блюд. Так, ложечку за маму, ложечку за папу… Раскидав яства по тарелкам, я стал курсировать между кухней и столовой с видом заправского шеф-повара, лично выносящего особое блюдо для дорогих гостей. Народ тем временем с угрюмым видом поглядывал на дверь в кухню, зачем-то держа в одной руке вилку, а в другой ложку. Мое появление встретили радостными криками, которые, впрочем, сменились напряженным молчанием, стоило им рассмотреть содержимое тарелок. Нечего смотреть, еда — она чтобы есть, а не чтобы на нее пялиться. Тут вам не ресторан «Миразур», ешьте, че дают.

Дабы избежать претензий к качеству поставляемых блюд, я спрятался на кухне и занялся чаем. Вода в чайнике вскипела, я засыпал туда заварки, и, подумав, сыпанул сахара из расчета две чайных ложки на харю. Больше не надо, а то как бы чего не слиплось. Мое внимание между тем привлек шкаф, который был заперт на ключ. Что ж там такого интересного хранила Авот? Надо будет выяснить. Или воодушевить на подвиг Гаранина.

Завтрак протекал в угрюмой тишине. Сосиски народ с грехом пополам осилил, несмотря на внешний вид, на вкус они были все-таки более-менее. А вот лапша оказалась не только слипшейся и недоваренной, но еще и пересоленой. Ну и ладно, даже у великих поваров бывают неудачи, что уж говорить про меня. Сами бы попробовали сварить, а я бы сидел и критиковал. Чая получилось примерно по полстакана на человека, потому что чайник оказался объемом всего два литра. Когда все уже приканчивали свои бутерброды с сыром и колбасой, в дверях показались наши путешественники. Решительно отвергнув первые вопросы, Гаранин и Лена деловито устроились за столом, и принялись за еду. Ну как принялись… Сперва они недоуменно созерцали основное блюдо, потом Лена подняла голову и поинтересовалась:

— А кто готовил?

И все тут же, разумеется, с радостью выдали меня как главного виновника. Предатели. Ничего больше не буду вам готовить. Со вздохом поковыряв лапшу вилкой, Лена наколола сосиску, и, откусив большой кусок, сказала Лешке:

— Рассказывай ты.