Невозможность девятая

Невозможность девятая:

Знает сломанный корабль…

Вновь пиковый выпал туз из колоды старых карт,

И опять идет подсчет, кто остался в дураках.

Знает сломанный корабль: жизнь — река и надо плыть,

Буйный ветер рассекать, тихий берег позабыть.

«Пикник»

Беда 19.09.20… 22.13

Рашпиль влетел в квартиру, неся на руках странно изломанное тело. Клео не просто была в заморозке, она уже перешла ту грань, за которой ткани становятся пергаментно сухи. Стоило только увидеть, как скрючены конечности, оставшиеся разбросанными по несуществующей плоскости пола, как всем стало ясно, что вероятность откачать мала. Рашпиль положил девушку на пол — никакой другой поверхности не хватило бы на ширину широко распахнутых рук.

— Укол делал? — деловито засучил рукава Дядя Саша и быстро перекантовал к телу систему.

— Два, — кратко отозвался Шамиз.

— Ебическая сила… — воззвал доктор к высшей небесной инстанции и ввёл иглу в тонко проглядывающую вену.

Я только на четвереньках двинулась ближе, чтобы помочь, как Дядя Саша обернулся, обвёл взглядом наше измотанное за последнее сражение трио и распорядился:

— Все вон отсюда! Мишка мне поможет…

Логично — из всех нас Михаил наименее пострадал и как руководитель неплох в вопросах медицины. Пак согласно кивнул и промычал что-то нечленораздельное. Мы с Князем, переглянувшись, устало поднялись и потащились к выходу из комнаты.

— Дядь Саша… Если что нужно… — почти заканючила я, задержавшись на входе. Доктор внимания на меня не обратил, а вот Шамиз легко вытолкнул вслед за уже ушедшим на кухню Игорем. Сам вышел следом.

Кухня вся пропахла кофе и табаком… Но, увы, турка с волшебным напитком осталась остывать в лаборатории, куда сейчас вход нам был воспрещён. Пришлось поставить чайник. Где-то поблизости должны быть залежи растворимого кофе — бледного подобия настоящего. О, вот и оно — красные с нарисованной лампочкой бантики в количестве около полста валялись в глубокой фруктовой вазе. Оно и понятно — здесь, в штабе, всем заправляли мужчины, а у них странные представления о том, какой предмет для чего предназначен.

— Мы теряем людей, — задумчиво произнёс Князь, смотря себе под ноги.

— Нда, — согласно кивнул Рашпиль. — На свете нет ничего дороже людей…

— И идей, — тихо добавил Игорь, не поднимая головы.

— И идей. Тех, которые переживают людей.

— Ради которых умирают и убивают. А значит, нужно решать, что дороже: люди или идеи? — не сдержалась я. От диалога ребят стало не по себе, потому, наверное, я и начала огрызаться. Ребята повернулись ко мне с одинаковым выражением удивления на лицах. Таким удивлением, словно я не просто влезла в чужой разговор, но и совсем не в тему. — Это про идеи… — смешалась я.

Ребята несколько секунд молча осмысляли мою реплику. Потом Князь почти ласково ответил:

— Ради них живут, Даша. Умирают и убивают ради воплощения себя в идеи…

Блин. Мне стало совестно… И я заткнулась, занявшись приготовлением кофе. Не часто бывшие солдаты вполне земных войн, а ныне бойцы с антиреальностью, так вот откровенно выказывают свои чувства. Они вдруг оказались такими беззащитными и мудрыми, словно прожившие тысячелетие даосы. А я, как невесть что о себе возомнившая блондинка, влезла в их разговор о вечности. Расставляла чашки и едва сдерживалась, чтобы не делать резких движений. Разлила воду. Поставила сахарницу и положила на стол ложки. Кажется, всё. Села. Князь протянул ко мне руку и накрыл мои пальцы своей ладонью. Движение получилось настолько нежным и лёгким, что я не одёрнула его. Удивлённо вскинулась в ожидании объяснений.

— Спасибо, девочка, — улыбнулся Игорь. Нежно и, вместе с тем, растерянно.

— За что?

— За то, что жив, — лаконично ответил он.

Лёгкое тепло пробежало по моим чувствительным пальчикам. Тепло человеческого отношения, переданного через жест и прикосновение, в которых силы оказалось больше, чем в сказанном слове.

— За такое не благодарят, — буркнул Шамиз, демонстративно отвернувшись к окну и занявшись своей чашкой кофе.

— Ты прав, Рашпиль, — ответил товарищу Князь. — За такое не благодарят, за такое оплачивают. Но мы тут по столько раз друг друга спасали, что не нуждаемся в прейскурантах.

— Тем более, не стоит благодарить, — подытожила я, но пальцы из-под ладони Игоря убирать не стала. Как ни странно, мне было чертовски приятно его прикосновение. Словно большой плюшевый мишка моего детства снова пришёл к испуганной, но храбрящейся девочке, чтобы успокоить и защитить. Он просто будет рядом, а темнота уже не будет такой страшной и опасной. Ему довольно просто быть.

— Стоит, — вздохнул Князь. — И не только потому, что я ещё был в сознании, когда ты меня вытаскивала наверх, — Он помолчал, то ли обдумывая что-то, то ли вновь переживая момент своей несостоявшейся гибели. — Но и потому, что я уже перестал в тебя верить…

Я насторожилась и ощутила, что ток силы в нашем прикосновении становится невыносимо жарким. Ладонь взопрела, по пальцам пробежали молнии. Я ждала объяснений.

— Вчера, когда был прорыв… Ты не смогла стрелять.

Вот теперь я рванула ладонь на себя. Но не смогла её вытащить из-под руки Игоря. Может быть, руки стали ватными, как бывает порой в страшном сне, может быть, недооценила силу товарища. Возможно же, стыд, который охватил душу, подумал дальше меня, скудоумной. И определил, что разрыв прикосновенности сейчас означает не только отрицание вины, но и её признание. Так ребёнок, в одиночестве остававшийся в доме и разбивший любимую мамину вазу, из последних сил заявляет о своей невиновности. Ему горько и обидно, что произошло то, что произошло, что он причинил боль, но именно это заставляет его врать и изворачиваться, и в том вина его становится явной. Я опустила глаза и замерла, признавая сказанное и ожидая приговора. Я слишком хорошо знаю правила игры: это — мужской мир, и ты здесь либо красивая женщина, от которой требуется быть не шибко умной и не очень въедливой, либо товарищ, который надёжен и дисциплинирован. Я сейчас не то и не другое. Потому-то мне так неприятно застывать в ожидании. Рашпиль повернулся к нам, почувствовав глубину происходящего, а Игорь снова вздохнул:

— Я убеждал себя, что женщине, пусть даже такой женщине, это простительно. Теперь я понял, что дело не в этом. Ты не смогла, потому что это был Пророк. Потому что вас многое связывало. Поэтому я говорю тебе: «Спасибо»! И за сегодня, и за вчера. За то, что ты спасла мне жизнь сегодня, и за то, что всё-таки нашла в себе силы противостоять прорыву вчера. Вот. Ну, и… Извини. За глупые предположения.

Я осторожно потянула ладонь. Вытащила и убрала подальше. Отвела глаза.

— Ты не прав, Игорь. Не в том дело, что это был Пророк. А в том, что я перетрухнула. Так что благодарить и извиняться не за что.

С последними словами я резко поднялась и, игнорируя подкативший к горлу комок и лёгкое головокружение, двинулась из кухни. Только бы не остановили! Только бы успеть уйти до того, как окликнут. Чтобы потом можно было с убеждённостью говорить о том, что ничего не слышала и не видела.

Вот почему так происходит?.. Только убедила себя в том, что всё будет хорошо, как жизнь мгновенно разрушает эту убеждённость и бьёт, зараза, по самым больным местам, игнорируя предупреждающие бинты на сердце… Внутри меня повисла раздвоенность — одна половина моего «я» хотела, чтобы ребята догнали меня и вернули, и всё оказалось забыто, другая половина желала остаться в одиночестве и отнюдь не потому, что есть над чем похныкать. Просто иногда свои ошибки и их оценку стоит пережить в одиночку…

Я вышла на балкон и вытащила из пачки на подоконнике сигарету. Здесь всегда курили. И — сколько себя помню — всегда только «Яву». Словно был молчаливый договор. Сигаретный дым поплыл на улицу тонким шлейфом. Балкон здесь громадный. На нём часто по летнему времени устраивали посиделки с чаепитиями. Здесь ставился раскладной столик и стулья вокруг него. И все мы садились вокруг… Игорь и Пророк брали в руки гитары, Шамиз — какую-то странную народную дудку с низким звучанием, Пак, Тальк, Вик и Клео пели, я и Панда как лишённые вокальных данных постукивали под руки попавшимися предметами, а Дядя Саша матерился, виртуозно заполняя паузы меж музыкальными фразами. Здорово было. Что теперь будет? Пророк. Клео. Что дальше?

Окна в соседнем доме уже давно расцветились шторами — под вечер люди начинают скрывать свою жизнь. Может быть потому, что она — настоящая. Вот ходишь весь день, ходишь, живёшь среди себе подобных, но действуешь и мыслишь, исходя из простого правила выживания в среде — быть как все. А потом возвращаешься в единственно твой в этом мире уголок и становишься самим собой. Кто-то — извращенцем, кто-то — плаксой, кто-то — романтиком, кто-то…

Я обернулась только тогда, когда хлопнула балконная дверь. Пак. Не встречаясь со мной взглядом, он подошёл к подоконнику и вытащил себе сигарету. Руки его дрожали. Закурил, приблизился к перилам и, положив на них руки, опустил голову. Он молчал, сигарета горела невостребованно, и было страшно. Страшно от вида Пака, давно не курящего сигареты. Страшно оттого, что накатывало понимание.

— Не получилось? — тихо спросила я.

Пак поднял голову и ответил в жёлтые окна соседнего дома:

— Не получилось, — смял в ладони недогоревшую сигарету и ушёл в комнату.

Клео. Девочка. При жизни мы с тобой не ладили, но теперь… больно.

Беда не ходит одна 19.09.20… 22.45

Не знаю почему, но заплакать так и не удалось. Вот по Пророку плакала, хотя хотела сдержаться, а сейчас — и хочется прореветься, и не получается. Не потому, что Клео чем-то хуже — все мы люди, человеки, по всем нам тоскливо делается, когда уходим. Просто, наверное, усталости и напряжения в последнее время сверх меры, да ещё и то виновато, что внутренне уже сформирована готовность терять. Мы же знали, что эта война не окажется бескровной, понимали, что напоролись на серьёзного противника. Верили, что победим, но не были так наивны, чтобы полагать, что победа окажется безоблачной. И вот теперь пошли первые потери… И что наиболее странно — и Пророк, и Клео погибли от воздействия «зоны». Значит ли это, что именно антирельность — наш враг? Тогда причём здесь телефонный звонок? Причём здесь взрыв моей квартиры? Все эти действия совсем не вписываются в схему воздействия оттуда…

Вот чёрт! Хотелось думать о том, что был человек и нет человека, а думается только о себе, любимой, о том, как выжить. Всё-таки эгоизм — это глубинное проявление. Только зазеваешься, не отфильтруешь мысли, и всё — эгоист до мозга костей! Противно.

Сигарета додымила, испачкав небо на одну дозу сизого в чёрном, и внезапно стало понятно, что я почти замёрзла. Не удивительно — босиком на дощатом полу да в отсутствие куртки. Пока горел маленький аленький цветочек на сигаретной палочке, казалось, что тепло, теперь же мир вокруг стал холоднее, да и внутри заметно посвежело. Оставалось решать, что делать дальше — закурить ещё одну «Яву», продолжая обманывать себя и мёрзнуть, или идти в тепло кухни к ребятам, с которыми ещё как-то нужно налаживать отношения. По стечению обстоятельств мой выбор решился сам собой.

На балкон вышел хмурый Рашпиль:

— Акуя, Пак зовёт.

Аккуратно положив на подоконник вытащенную из пачки, но так и не зажжённую сигарету, я двинулась за товарищем. На кухне было мрачно. Князь сидел на стуле, откинувшись на спинку и заведя руки за голову. Глаза его были закрыты. Это положение он обычно принимал в краткие мгновения отдыха, предполагая в дальнейшем серьёзную напряжённую работу. Пак сидел за столом, сосредоточенно глядя на экран своего сотового. Дядя Саша стоял возле форточки и, вдыхая-выдыхая прохладный ветер, периодически прикладывался к горлышку чекушки. Закуски поблизости видно не было. Впрочем, как всегда.

— Звал?

Пак поднял голову и внимательно осмотрел меня. Вряд ли его интересовало отсутствие вечернего макияжа и почти сошедший лак на ноготках. Скорее, мое физическое и психическое состояние.

— Даш, — он вздохнул. — О том, что сегодня произошло, поговорим как-нибудь в другой раз. Сейчас вы с ребятами поедете на квартиру к Храму Спасителя.

Так… Что с Виктором, чёрт возьми?

— Вик не отзвонился. И его телефон не отвечает. Вне зоны доступа, — отвечая на невысказанный вопрос, сказал Мишка.

Я кивнула. Поеду. И не просто поеду, но порву любую ирреальность, как Мурка любимый розовый бантик. Будет куда деть лишние градусы в закипевшей кровушке!

— Пак. Не забудь и со «скорпионами» связаться, — посоветовал Князь, рывком освобождая руки и поднимаясь со стула. — Дрянь, конечно, людишки, но имеют неплохие возможности.

— Не забуду, — мрачно пообещал Пак. — Я никого не забуду, Игорь. Если мы сейчас всех не поднимем, то помнить нас будут также трепетно, как говно динозавров…

— О чём речь? — поинтересовалась я, но Князь оборвал:

— Не сейчас. Поговорим позже, — и, кивнув Рашпилю, двинулся на выход.

Пришлось пристроиться за ними. Ребята шли молча, широкими шагами, почти переходящими в бег. Я, едва поспевая за ними, пыталась сообразить, какие предположения из тех, что метались в гулкости черепной коробки, можно было бы посчитать наиболее вероятными. Получалось, что самые страшные.

Рашпиль сел за руль ранее не ведомой мне машины. Огромный джип был настолько широк, что на крыше можно было загорать на пару топлесс, и так высок, что у него наличествовали подножки для того, чтобы можно было оседлать этого зверюгу. Щёлкнули дверные замки, открывая нам вход, и мы сели: Игорь к водителю, я на заднее сидение. Шамиз дёрнул ключ, и мотор взревел. Мы взяли с места в карьер.

— Откуда у тебя этот мамонт? — полюбопытствовал Игорь.

Шамиз хмыкнул:

— С работы. Последнее время учим вождению охрану одного нефтяного магната. Так он нам на фирму дал две крутые тачки. Я взял себе эту. Нравится, да?

— Да, — равнодушно качнул головой Игорь. — Крутой джип. Двухэтажный.

Шамиз оскалился в сторону товарища, но продолжать разговор не стал — стало не до того. Дорога оказалась сложной. Может быть, из-за того, что гнали мы по трассе с такой скоростью, что гаишникам оставалось только ловить фуражки и провожать нас обиженными матюками. Рашпиль показывал всё, на что способен. Помнится, Пак как-то обмолвился, что наш дагестанец сделал себе имя в гонках по городу и что теперь по этой части тренирует спецов, телохранителей и бандитов. При этом ни одна из сторон не предъявляет ему претензий по поводу отсутствия лояльности — слишком дорог как профессионал и слишком опасен как настырный, нахальный и живучий «горячий парень». Вот как его занесло в «сталкеры», ума не приложу? Ну, раньше-то понятно — нужно было как-то выживать, а теперь? Деньги есть, бабы есть, машины как перчатки… Что ему в «зоне» надо? Уж кому-кому, а ему самоутверждение — не цель. Так зачем? Или почему?

Рашпиль резко повернул руль и увёл машину с основной магистрали города на небольшую дорогу между домами. Пояснил, не отвлекаясь от баранки:

— Там обычно ментов — что пчёл на пасеке. Такие же полосатые, злые и вечно голодные. Значит, чтобы быстрее…

Продолжать не стал — и так понятно.

Машина неслась, плавно качаясь на волнах давно не чиненого асфальта. Вверх-вниз, вверх-вниз. Хорошо, что внедорожник… В нашем городе дорог нет.

— Городское сафари, — пробурчал Князь, ухватившись за ручку над дверью на особо выдающейся кочке. — У нас кладут асфальт для развлечения местного населения…

— Русские горки — оригинальный вариант, — прокомментировала я. — Подарок нашего любимого мэра городу к новым выборам! — Ну, просто терпеть не могу эту отъевшуюся харю в телевизоре!

— Скажу по секрету, Даш! — не оборачиваясь, а по привычке заглядывая в зеркало заднего вида над стеклом, сказал Шамиз. — Его скоро выпрут. Так что он здесь только до ближайших выборов. Но на его место уже готовят одного толстяка. Этот так город отлюбит, что мало не покажется...

— Фиг с ними со всеми… У нас впереди — серьёзное дело, — буркнул Князь.

Князь прав. Но своим замечанием он показал не только отношение, но и тревожность. Помолчав, я предположила:

— Вероятность прорыва, конечно, высока. Но меня удивляет сила атаки — три прорыва за несколько часов! Это же какой первичной мощности должна быть «зона»!

— Или какую подпитку она должна иметь, — продолжил Шамиз.

— Или каких проводников. Потому что для нас дело не в прорыве. Дело в том, за счёт кого они происходят, — жёстко закончил Князь.

Пришлось молчаливо согласиться. Люди, проводящие в наш мир проявления «зоны», — либо отъявленные маньяки, либо фанатичные последователи веры в то, что тот мир лучше нашего. Но, в любом случае, это — опасные люди. Они не только способны на наведение «прорыва», но и на любые действия в реальности. А значит…

Додумать не удалось. Шамиз рыкнул что-то не по-русски и резко выкрутил руль. Джип развернуло с заносом и остановило точно на расстоянии ладони от стены дома. Я клюнула носом в переднее сиденье. Из глаз побежали слёзы, затуманив обзор. Больно, блин…

— Лядь! — выдохнул Игорь, ухватываясь за всё, что только возможно.

Шамиз дёрнул рычаг передач. Авто, резво полирнув колёсами асфальт, рвануло из пятачка, в который нас занесло лихим манёвром. Я подняла голову и живо оглядела пространство. Пока не была ясна причина происходящего, но материться и вопить о нарушении целостности моего суверенного носа желания не возникало. Если ребята так серьёзно сдёрнули, то нечто, их напугавшее, должно быть как минимум Кинг-Конгом.

Слева на тротуаре стоял человек. Серое пальто до колен, серая вязаная шапка, серые перчатки на руках. А в них огромная чёрная труба… Он только что опустил её и теперь провожал взглядом нашу уносящуюся тачку. Гранатомет. Нет, я это оружие видела только в кино и могла бы, естественно, ошибиться, но ребята в своё время повоевали и не такими штучками и ошибиться не могли. Их реакция и оправдывала моё умозаключение.

— Отпал, — заглядывая в зеркало заднего вида, сказал Шамиз.

— Да, — подтвердил Князь, обернувшись.

Я тоже обернулась. Нападающий нырнул в какой-то подъезд и больше не появлялся. Только открыла рот, чтобы выразить своё удивление в длинной витиеватой фразе, сочетающей в себе единство противоположностей начал, как свет фар озарил на дороге впереди человека в камуфляже. Он стоял на одном колене. Над плечом торчала чёрная дыра… Я дико заорала.

— Аааа!

— Суууука! — протяжно завопил Князь, дёргая ручку двери — та не поддалась.

Шамиз включился короткой репликой на дагестанском в наш общий рёв и рванул руль.

Джип, развернувшись почти на месте, полетел в новом направлении.

Внезапно тряхнуло задок, и салон озарила вспышка.

Я едва успела вжать голову в плечи и нырнуть вниз, меж сидений, как взвизгнули окна. По поднятым рукам заскользило чешуйчатое нечто, и меня накрыло холодной волной. Оказалось, что стекло не разлетелось, как бывает с оконным при попадании, а огромной искристо-белой поверхностью внеслось внутрь салона, пролетев вместительный багажник и — прямо мне на руки…

— Жива? — рыкнул Шамиз, бешено выворачивая баранку.

— Угу, аааа! — на ухабе тряхнуло, и я разбила губу.

Князь изогнулся в проёме меж сидений и нырнул ближе ко мне.

— Вниз! — коротко приказал он, и я юркнула назад в убежище, из которого пыталась вылезти. Стекло мешалось, ледовой лавиной закрывая полсалона. Игорь поднял эту массу, упёрся в неё ногами и выпихнул наружу. Стекло звякнуло об асфальт где-то далеко позади. Так же ловко Князь вернулся на место рядом с водителем — ширина машины позволяла. Я вылезла на кресло и стряхнула с рук капли крови — где-то когда-то успела поранить многострадальные руки.

— Лучше бы тебе не высовываться, — посоветовал Князь, не оборачиваясь, сообразив, что я сделала.

— Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! — бодро отозвалась я. На возмущённые писки ущемлённого достоинства феминистки о дискриминации не было ни сил, ни прав. Да и ума хватило понять, что заботятся, а не притесняют. Правда, в чём существенная разница между тем, что моя задница будет сидеть на креслах или глубоко между ними, я не вижу. Князь никак мой ответ не прокомментировал. Я уже взрослая девочка, в конце концов. Это и плюс, и минус. С одной стороны, как взрослая — сама могу решать сложные задачки и о себе заботиться, с другой, как девочка — если уж влипну в дерьмо, то и вытаскивать меня будет тяжело. Полцентнера, как-никак…

— По-моему, это был южанин, — обтекаемо предположил Игорь, краем глаз следя за Рашпилем.

Тот зло зыркнул в ответ и, выматерившись по-ненашенски, рявкнул:

— Чечен это, чечен… Едрит в твой корень!

— Ложись! — крикнул Игорь и сам нырнул к приборной доске.

Я замешкалась лишь на мгновение. Поэтому успела увидеть танк в узкой арке въезда во двор. Когда попой скользнула вниз, одновременно принимая позу обиженного судьбой эмбриона, оглушающее гавкнула пушка. В тот же момент меня долбануло лицом в колени — Шамиз куда-то вывернул джип.

По крыше застучало…

Руки вверх! Голову, голову прикрыть! Мамочка!

Я взвизгнула, когда рядом начали вонзаться осколки тяжёлого металла, пробившие крышу. Ожгло и засвербело под правой лопаткой, острой болью пронзая корпус. Правая рука отнялась, зайдясь холодом.

— Тьфу, …ядь, — привычно сократил при дамах Рашпиль. — Живы?

Я с трудом вынырнула на кресло, смиряя боль в спине и руке, посмотрела вверх — сквозь лохмотья крыши было видно небо. Тёмно-серое в грозовых разводах. Незнакомое небо. Посмотрела налево, посмотрела направо, устроив себе экскурсию по войне…

Дома вокруг полуразрушенные. Окна пустые, без окон и света. То там, то тут громоздятся кучи битого камня. Деревья голые, опалённые. Машины взорванные, изрешечённые или брошенные на улицах. Чёрные платки на решётке парка…

— Где мы?

— Ох, мать… Жива! — выдохнул Шамиз. — Игорь!.. Наст, маму твою!..

Князь с трудом поднял голову от панели, повернулся. Всё лицо залито кровью.

— Сам такой, — хрипло ответил он и повернулся ко мне: — Цела?

Ужас… Кровь лилась широкими полосами, стекая на куртку. Волосы под этим потоком были не видны вообще. Одно это зрелище заставило позабыть о собственных проблемах, мгновенно оказавшимися такими мелкими и незначительными. Я быстро закивала головой, поймав ощупывающий взгляд товарища. Цела. Князь вздохнул и снова упал в кресло.

— Игорь. Тебя перевязать надо, — ринулась я снимать с себя куртку.

— Аптечка сзади, — кинул через плечо Рашпиль и спросил напарника: — Командир, тебе ничего не напоминает?

— Напоминает, — вяло отозвался Игорь и достал из кобуры пистолет. — Через два поворота должна быть огневая точка слева, потом — гнездо справа. Потом… потом — не помню. Но выход будет впереди.

— Ладно, сориентируемся на местности, — скрипнул зубами Шамиз. — Мне бы только эту тварь достать…

— Какую? — Я уже нашла под слоем пыли и каменной крошки аптечку и вытаскивала бинты и склянки, стараясь не навернуться при движении джипа по горкам. Ещё недавно меня восстанавливал Князь, теперь — моя очередь отдавать долги.

— Ту, которая нас сюда заманила! Этот … говнюк в сером!

— Почему ты думаешь, что это он? — спросил Игорь, меняя обойму пистолета с серебряной на обычную.

— Потому что… — зарычал Шамиз. — Слева!

Машина снова повернула, закладывая полукруг на месте, и завиляла, попав на кучи щебня. Мне пришлось раскинуть руки и уцепиться за что попало, но всё равно меня замотало по заднему сиденью как теннисный мячик по зелёному сукну бильярдного стола.

Князь, высунувшись в окно, начал стрелять. Бамц, бамц, бамц, фссшш… Вернулся на место и кивнул товарищу:

— Теперь будет справа.

— А я-то подумал, что тебя хорошо приложило башкой, — прокомментировал стрельбу Рашпиль и передал другу новую обойму.

Князь неопределённо пожал плечами и перезарядил пистолет. Скорее всего, действительно приложило неслабо, но вот скажется это только после того, как ситуация прояснится. То есть — до первого привала.

Я села за креслом Князя и попыталась придержать его голову, чтобы обработать раны. Игорь нетерпеливо тряхнул башкой и отмахнулся: «Потом»! Неизвестно ещё, будет ли это «потом»…

Рашпиль снова бросил машину в вираж. Уже наученная горьким опытом, я юркнула в свою заветную щель меж кресел. «Гюрза» Игоря снова закашляла в сумрак. Ответные выстрелы осознавались как зуд по всему телу. Много чего мне в жизни пришлось повидать, но вот под пулями сидеть ещё не приходилось. Дай, Бог, в последний раз! Или нет… Дай, Бог, хоть сто лет подряд, но только тогда уж точно — сто лет…

Рашпиль вскрикнул и зарычал. Достало? Я побоялась высунуться. Белой вспышкой в полмира накрыло салон джипа, и я оглохла и ослепла от буйного света. Только одно стало занимать мысли и тело — жгучая боль под правой лопаткой, там, куда что-то впилось ещё при предыдущем взрыве. Боль оказалась так сильна, что не только уже рука, но и весь корпус пульсировал то холодом, то жаром. Потревожила рану, когда пряталась? Мужики что-то орали друг другу, машину метало из стороны в сторону, а я приникла тихо, как мышка, к коже автомобильного кресла и скулила, пытаясь избавиться от боли в спине. И молила небо оказаться сейчас где-нибудь поближе к дому.

Удар. Взрыв. Краткая вспышка непонимания. И темнота.

Схватка 19.09.20… 23.43

Тишину я осознала только после того, как меня позвал Князь. Откликнувшись, я с изумлением поняла, что машина стоит и выстрелов больше не слышно. Поднялась, заглянула за кресла. Рашпиль лежал на руле. Князь сидел рядом, по старой привычке держа пистолет на бедре стволом вдоль ноги. Тишина настолько неестественная, что я огляделась. Сзади клубилась пыль в свете единственного освещённого керосиновой лампой окна. Там было пусто, темно и страшно. Несло гарью и дымом. Впереди стояли ярко освещённые многоэтажные «свечки». Улица была пустынна и темна, но под останками фонарей ещё теплились жёлтые пятнышки света. Я снова обернулась. Сзади были старые двухэтажки, заполненные страхом и болью. Впереди высились новые дома, до отказа забитые равнодушием и позёрством. И что лучше — я не знаю. Машина стояла, влетев в дом… Точнее, там, в несуществующей реальности, из которой мы рвались, был дом, стену которого джип и протаранил. И носом влетел в нормальный мир, где его ожидал неухоженный газон. Теперь мы висели меж двух пространств, застопорившись днищем на куче битого кирпича…

— Там где-то аптечка, — почти равнодушно напомнил Князь.

Я дёрнулась. Это у меня-то раны?! Это у меня-то шок?! Да пацанов ситуация раскатала, как блины по сковородке! Мне ли роптать?! И, так успешно выдав себе по первое число, я схватила трясущимися руками коробку и стала спешно вытаскивать оттуда необходимые принадлежности. Князь в это время осматривал Шамиза, заглядывая со всех сторон. Поднимать его и вытаскивать из-за руля он не спешил, памятуя о том, что у товарища может быть проломана грудина или сломана шея. Я влезла меж кресел с аптечкой в руках. Спросила, понимая, что Игорь, вероятнее всего, в таком же затруднении, что и я:

— Из машины выйди?

Сложность заключалось в том, что определить заранее, где окажешься, выйдя из машины, не представляется возможным. Более того — куда эту машину занесёт, а куда человека — тоже вопрос не из легких. А сидеть в салоне, не высовывая носа на улицу, — глупо, поскольку лишает последней надежды на то, чтобы выбраться отсюда. Машина встала ни туда — ни сюда, но как-то вытаскиваться из этого болота просто необходимо, иначе со временем антиреальность поглотит нас. Князь подумал несколько секунд и отозвался:

— Сиди. Сам.

Это «сам» — и раздражает, и пленяет одновременно. Исконное право мужчины всё проверять на своей шкуре. Я беззвучно выматерилась, но не остановила его. Только придвинулась ближе к двери, чтобы можно было перехватить, если вдруг чего…

Князь почти выпал из автомобиля. Опёрся об капот и пару мгновений просто стоял, приводя в порядок систему визуального наблюдения, дабы увиденное могло сойтись с представляемым. Когда надир и зенит вернулись на свои исконные места, Игорь двинулся в обход машины, чтобы зайти со стороны водителя. Шамиза нужно снимать с руля…

Ничего не происходило. Никаких искривлений. Князь двигался. Ветер шевелил остатки листьев на ветках. Свет жёлтых фонарей лился плавным потоком. Только позади нас медленно зарастала дырка в бесконечность ирреальности. Острые края провала затягивались тонкими рубчиками сосулек, вытянувшихся с того света в этот тонкостенной воронкой — это из переработанной материи наращивалась заслонка, способная сдержать поток.

Игорь дошёл до двери со стороны водителя и, морщась от напряжения, открыл её. Подхватил Рашпиля за локоть согнутой руки, как и положено вытаскивать пострадавших ДТП. Я помогла со своей стороны, и удвоенными усилиями мы приподняли Шамиза. Игорь взвалил его себе на грудь и выволок из машины. Я осторожно выползла следом. Огляделась. Вокруг оставалось тихо. Позади нас уже почти заштопалось пространство, впереди всё также мягко навевала дремоту холодная сентябрьская ночь. Шамиза в четыре руки положили на землю. Получилось не аккуратно, и он захрипел, силясь прийти в себя. Князь поморщился — это с его побитой руки в последний момент возле земли сорвался товарищ. Я вытащила пузырёк с перекисью. Основная забота была сейчас проста — за обилием пролитой крови оказывалась невидна рана…

Князь сел рядом и заглянул в брюхо «Гюрзы». Предполагал, что это не конец?.. С вздохом отложил пустой пистолет…

Рашпилю порезало лицо и прошило пулей левую руку в плече. Рассудив, что поражение руки наиболее опасно, я перетянула плечо Шамиза, сунув ему в подмышку валик из сложенных перчаток и шапки, и обработала рану перекисью. Плотно наложила кольцами бинт, тщательно перекручивая для лучшей сцепки с телом. Когда кончик бинта был закреплён хитрым узлом, позволяющим развязать его одной рукой, я наложила горячие от желания помочь ладони поверх повязки. Током засвербело по костям. Как это обычно бывает, когда долгое время не практиковалась, да плюс к этому сама не особенно сильна, до выступания слёз заболели суставы. Жаром и острой болью многочисленных порезов по надкостнице опалило локти и запястья. В принципе, так может и до ожога дойти, если не обезопаситься, но… К сожалению, поблизости нет ничего, что могло бы мне помочь. Поэтому оставалось только выкладываться и терпеть, понимая, что мои возможные неприятности ничто по сравнению с тем, что сейчас происходит с товарищем. По кистям побежал лёгкий холодок, близкий к ощущению прохлады от замёрзшего окна, и я отдёрнула руки. Ладони были горячи так, что хоть блины на них разогревай. При этом руки никак не могли поменять положение, всё также оставаясь в том, в котором были при лечении. С трудом заставила работать. Пару раз сжав-разжав кулаки, снова потянулась за ватой и бутылочкой перекиси. Нужно обработать голову Рашпиля. Пальцы слушались с трудом. Уронила крышку пузырька, только с третьей попытки смогла нащипать должное количество ваты, чуть не пролила раствор… Потянулась к лицу товарища, начала стирать кровь около пореза. Шамиз застонал и приоткрыл глаза. Мутные-мутные, словно с большого перепоя. Контрастно блестящие, словно из-под чёрно-красной шёлковой маски. Схватил меня здоровой рукой за ворот и, хрипя, начал подниматься. Я растерялась. Что делать, если Рашпиль меня не узнаёт?

— Шамиз? — прошелестело вмиг пересохшее горло.

Раненый дагестанец не отозвался. Он продолжил движение, пытаясь закрутить воротник куртки на моём горле. Пожалуй, это стало опасным. Только, всё ещё на что-то надеясь, я потянулась к Шамизу и стала отпираться. В ответ он пробурчал что-то непонятное и зарычал, тонкими жилистыми пальцами перехватывая мою шею. Князь оказался рядом в тот миг, когда я уже решила, что против «своего» иногда всё-таки нужно действовать жёстко. Игорь эту мысль, по-видимому, додумал несколько раньше. Потому что по-простому надавил другу пальцами под подбородок. Шамиз снова потерял сознание и рухнул на землю. Теперь уже надолго.

— Лечи! — хмуро бросил Игорь и отошёл.

Нда. Быстро он решает проблемы. Быстро и нетривиально.

Я почти наложила вторую повязку — на лицо, когда внезапно из-за плеча вынырнули руки Князя. Игорь подхватил меня под плечи и оттащил от раненого. Наклонился к самому уху и прохрипел:

— Беги!

— Что?

— Беги-и! — и для ускорения толкнул меня вперёд.

Там, впереди, лежала беспросветная темнота неосвещённой улочки. Узкая, зажатая с двух сторон заборами: с одной — бетонным новостройки, с другой — деревянным частного сектора. Тропинка ниточкой продолжала улочку где-то там, далеко. А ещё дальше, словно свет в конце туннеля, виднелась лампа современного фонаря, длинношеей коброй зависшего над полотном шоссе, маленьким кусочком видным в просвете. Чтобы не упасть, я вынужденно пробежала пару шагов в темноту. Ноги запинались, но летели… Затем сила инерции исчерпалась, и в действие вступила сила сознания. Я обернулась.

Князь стоял на дороге между лежащим Шамизом и подходящими людьми. Тёмных фигур, неспешно придвигающихся к нам из соседнего переулка, я насчитала, по меньшей мере, с десяток. Эти люди двигались плавной походкой, мягко перекатываясь из точки в точку, из шага в шаг. Они одинаково держали плечи развёрнутыми и руки брошенными вдоль тела. И ещё — была в них одинаковая серость. Даже нет, не серость, а мышастость. Некое перистое серое с вкраплениями лёгких мазков кистью. Цветовое представление, которое фактически не встречается в нашей реальности. И ни Князю, ни мне не надо объяснять, что бы это могло значить… Движение неизвестных говорило нам больше, чем самый звонкий крик. Так мягко и легко, так необоримо и целеустремлённо могли двигаться только те, кто не один и не два года провели в спортивных залах и тёмных улицах, шлифуя собственное тело и сознание для боя. Такие не останавливаются перед силой — они сами представляют её и оттого лишь скалятся зло и беспощадно, когда наступает время сражаться. Князь — из таких. И Раш — из таких. И Глеб этот, будь он неладен, — тоже. Но не я.

По позвоночнику побежал холод. Задребезжали в голове тонкие голоса страха. Просто страха. Такого, при котором руки и ноги работают в автономном режиме, а рассудок сжимается до величины ядрышка грецкого ореха, а мысли его проскальзывают по извилинам, нигде не задерживаясь, словно на горках аквапарка. Я смотрела, как чужие придвигаются к моим товарищам, и не могла вздохнуть — перехватило горло так, что воздух не проникал в лёгкие, тугим щекочущим шариком безуспешно толкаясь на вдохе. Там, на едва освещённой площадке меж равнодушных домов (да жилые ли они, в самом деле!?), оставались двое моих друзей. Один из которых лежал безвольной куклой, а другой был не в силах остановить наваливающуюся беду. Понимание этого заставило стиснуть зубы, прихватив кусочек губы. Потом, если будет потом, останется след прокуса, и даже хорошая помада от «Буржуа» не поможет скрыть кровоподтёк. Но сейчас нет ценности в том, чтобы оставаться женщиной. В конце концов стронув тело с места, я снова задышала. Всего-то и нужно порою для того, чтобы почувствовать себя сильной, это просто не останавливаться.

Как Игорь почувствовал меня — ума не приложу. Но в тот миг, когда я подошла на расстояние шага и вознамерилась встать рядом, он обернулся. Глаза его оказались бешеными. Не меня он ожидал увидеть — врагов. Только, увидев, не переменил выражения. Рот зло искривился, и жёсткие руки вцепились мне в плечи.

— Я кому сказал! Вон отсюда!

Его «вон» прозвучало подобно рыку. С протяжным «о», больше похожим на звук гудящего туннеля, направленного прямо на человека. Я словно оказалась в потоке звука, начисто лишающего воли. Меня дёрнуло, тряхнуло и отбросило назад. Полёт был быстр, но приземление — наработано до автоматизма. Спина покато выгнулась, колесом прокатываясь по асфальту. Благо, что камней на нём не было. Потом ноги выстрелили в обратном направлении и чуть направо, вынося мой корпус в стороне от линии падения. Реверсным рывком я поднялась на колено и замерла. «Серые» приближались. Теперь уже стало понятно, что их двенадцать и цель их — мы. Вот когда захотелось побежать. И ускорение, которое недавно задавал Князь, воспринялось бы как подарок. И бежалось бы, бежалось легко и свободно, со скоростью, превосходящей мировые рекорды…

Князь встал, закрывая проход сразу к двоим — ко мне и к Рашпилю, всё ещё бессознательно валяющемуся возле машины. И не было сомнений в том, что Игорь прекрасно понимает, что его сил не хватит остановить дюжину подготовленных бойцов, ведомых одним им понятной целью да желанием антиреальности, светом которой они озарены сейчас. Не хватит даже жизни. А значит, упав в какой-то момент, уже навряд ли поднимешься, скорее, наглотаешься пыли пополам с кровью и издохнешь. И было это так ясно, что не вызывало противоречий ни в ком из медленно сдвигающихся к одной точке столкновения. В противовес подходящим Игорь сгорбился, поджимая руки ближе к корпусу, сжал кулаки и чуть присел. Он весь стал одной сжатой пружиной, готовой сорваться из-под неловких пальцев. Это состояние готовности было сродни холодной заряженности автоматического оружия — недвижимость, но в ней неуловимо ощущается скорость и мощь будущего боя. И проявляется в знающих чувство опасности, а за ним — желание обойти стороной, не потревожив. Только сейчас против Князя вышли такие же суровые бойцы, способные своей упёртостью соревноваться с каменными стенами. И расклад не в нашу пользу. Не в «нашу», потому что Игоря я не оставлю. Паскудство предательства себе я никогда не прощу, жить с подобным и знать, что кто-то умер, защищая тебя, — не сумею. Быть может, это совсем не по-женски… Возможно даже, что многим мужчинам было бы нелестно общение с такой дамой, как я. Вероятно, большинство ждало бы других действий и не просто ждало, но молило бы об этом… Но я… Акуя я. Это как девиз, как вызов, как суть моей жизни. И по хрену, что будет дальше!...

Я вздохнула поглубже и зарычала сквозь зубы. Всего одного действия хватило, чтобы заставить себя поверить, что я хочу остаться здесь и быть рядом с тем, кто не задумывался, вставая на мою защиту. А Князь услышал мой хриплый кошачий рык. И больше сгорбился, понимая, что никуда я не уйду. О чём он подумал в этот момент? О том ли, что у него за спиной будет соратник, который защитит и поможет? Нет, скорее о том, что несносная баба всё-таки не послушалась, а значит, придётся защищать и её тоже, подставляясь самому...

Мои кулачки сжались. Кулачки… Всего день назад Князь промывал царапины от ключа на моих ладонях, и я видела разницу — его лапищи и мои лапки. Много ли от них будет проку сейчас? Захотелось чтобы в ладонях налилась тяжесть, чтобы тепло и сила обрели смысл, чтобы мои действия приобрели вес… Под правой лопаткой снова засвербело, заскребло, зудом потревоженной раны заставило плечо вздрагивать. А ладонь сомкнулась на ребристой поверхности арматурного прутка. Чёрного, тяжёлого и пахнущего солярой. Оставленного здесь совсем недавно. Вероятно, для меня. Я подняла руки от живота к глазам. Кулаки всё так же оставались сжаты, но руки были пусты. А, чёрт! Ну и пусть! Я и с голыми руками что-то могу! Недаром же столько тренировались с ребятами! Я сейчас, Игорь!...

И в этот момент противники оказались на границе возможности действия. Князь не стал дожидаться прорыва его личной зоны, он сделал рывок навстречу нападающим сам. Это было похоже на выстрел! Стремительный и неудержимый взрыв из глубины наружу! Чур меня, ещё такое увидеть! Только сейчас стало понятно, что все наши спарринги с Игорем — детские шалости. И возникли одновременно и обида, и восхищение… Обида, что лгал каждым движением, играя в поддавки. Восхищение, что за несколько лет совместных тренировок он ни разу не позволил себе показать свои реальные возможности. Ни ради того, чтобы что-то доказать, ни ради того, чтобы покрасоваться. Сильный человек!

Сильный человек огрел рукоятью пистолета по виску ближайшего противника и, не дожидаясь, когда тот рухнет, уже стрелой полетел на следующего справа. Стандартная техника работы по кругу.

Я стиснула зубы и стала подниматься. Рукой повела по земле, ища опору… А нашла её… Ребристая холодная поверхность, пахнущая солярой. Арматурный пруток лёг в ладонь так, будто прирос. И стало всё равно, почему я почувствовала его значительно раньше, чем нашла. Главное — он был. Я резко оттолкнулась от асфальта рукой и стопой. И, взвившись вверх, без перехода на разгибание тела рванулась вперёд, туда, где окровавленным вихрем носился Князь.

Пруток был точно по руке. Диаметра этого оружия хватало для того, чтобы он не болтался в зажатом кулаке, а уверенно лежал в нём. Сжатая ладонь утяжелялась для полновесного удара, равного по мощности мужскому. К тому же острые отпиленные под углом концы прутка давали дополнительное преимущество, действуя как коротколезвенный нож — он мог впиваться и мог неглубоко резать. А этого, как правило, бывает достаточно. Просто выбирать место для удара нужно правильно. Меня учили это делать. Но старый сэнсэй, похмыкивая, говорил, что женщинам наука эта не пригодится, поскольку в нужное время не всплывёт в голове, занятой мыслями о том, какую пудру выбрать для закрашивания завтрашних синяков. И потому им нужно не точки запоминать, а просто очень хотеть достать противника. Просто очень хотеть. Как в постели…

Горло. Глаза. Запястья. Колени. Пах. Азбука выживания…

Я с разбега скользнула под бьющую руку и развернулась на месте, вынося распрямлённую расслабленную руку по кривой. Пруток долбанул по шее серого человека так, что у меня задрожала кисть. Завибрировала, словно от взбесившегося вибромассажёра. И противник не устоял. Впрочем, увидела я это только тогда, когда занялась вторым. Или точнее — он мной занялся. Мой выпад вперёд оказался истрачен вхолостую — ловкий натренированный парень легко перетёк с левой ноги на правую, удаляясь от меня в сторону. Желание его достать не дало шанса на второй замах — мужчина легко подхватил мою руку и продолжил её движение. Я пошатнулась от неожиданного затягивания и побежала вперёд, туда, куда вела сила притяжения. Со всхлипом выдохнула, наблюдая, как кувыркается фонарь перед глазами… Взору предстала заломленная кисть. Моя. Понятно это стало по визуальному контакту и боли, опалившей запястье и локоть. Пруток зацепился за разжавшиеся побелевшие пальцы и повис стойкой макарониной на ладони. Он висел бесконечно долго, медленно болтаясь повисшим концом, но не решаясь покинуть руку. Я, тупо разглядывая его, подумала о том, что мир похож на такой вот маятник, где закреплённый конец — это зло, которое всегда однолико, а болтающийся — это добро, о котором никто ничего толком не знает, но которое оказывается единственной ценностью для всех. Философствование шло в фоновом режиме, пока тело корячилось, в попытке освободиться от пыточного залома. Губы уже были искусаны, но выбраться не удавалось. А, ведь, по сути, летят всего лишь какие-то мгновения! И только кажется, что эта пытка бесконечно долга!.. Нервы у моего противника оказались более расшатаны, чем у меня. Он поторопил события. Освободив одну из рук, менее всего занятую в захвате, он попытался перехватить пруток. Н-да. Сильный человек, ловкий, натренированный… Только вот не надо давать стерве возможность отыграться! Это тебе не блондинка-«дай-ей-шанс»! Это — дура с повышенной агрессивностью. Первый закон при освобождении из захватов — отталкивать, а не тащить к себе свою руку, поскольку вместе с ней к тебе придет и противник, и его кулаки. Потому я опёрлась всем телом на захваченную конечность, позволяя своему весу перетечь в кулак врага. Теперь против него было ни много, ни мало, а три силы — свой вес, мой вес и его собственное желание удержать меня в заломе. Добавим для надёжности ещё одну — моё желание из этого залома выйти! Вот так! Полностью провиснув к неприятелю, я повела захваченную кисть дальше, вдоль его корпуса, за спину. Рука освободилась в тот момент, когда я вцепилась зубами в шею противника, свободной рукой атакуя его гениталии. Вот сейчас перехвачу пруток поудобнее и — пойду охаживать следующего!

Фигу. Во-первых, ладонь категорически отказалась сжиматься. И если бы дело было просто в боли! Но — нет, боли не было, а вот растянутые — дай бог не порванные! — связки не стягивали мышцы. Потому-то и не зашевелились пальцы, лишь вздрогнув в ответ на приказ. Во-вторых, мой противник, оседая, зацепился за меня руками. Вес, вдвое превышающий мой собственный, обрушил меня на колени. И тут же сзади кто-то накинулся, явно с недобрыми намерениями. Ещё в падении расцепив зубы, попыталась оттолкнуться от упавшего врага. Мне почти удалось уйти от него, и я оказалась в стороне. Одно это спасло жизнь. Воздух плотной массой дохнул мне по голове — это рядом с ухом пролетела чья-то стопа по траектории классического прямого удара ногой. Две «серые личности» навалились с обеих сторон. Я лишь успела заметить, как свет загородили фигуры, и тут же сильнейший удар по ногам свалил меня на землю. Руки остановили движение корпуса, но головой я всё-таки ударилась. Не успев сообразить, что происходит, поняла лишь, что мышцы правильно обкатали движение. Не зря Игорь гонял на падения в зале… Осилила приподняться. И тут же огромный молот ударил по ключице — рука отнялась. Только когда молот поднялся во второй раз, сообразила, что это кулак и целит он явно не в плечо. Пискнув, подтянула локти и ушла головой в жалюзи защиты предплечьями. По ним тут же прилетело, да так, что снова опрокинуло меня на землю. В падении я повернулась на бедро и замолотила ногами по всему, что попадало. Попадали, как правило, ноги. Один противник тихо матерился, отскакивая и вновь подлетая, другой хрипло дышал, пытаясь перехватить мои бешеные удары. По большей части пинки были хаотическими, но при столкновении с препятствием иногда работали и вбитые тренировками рефлексы — я пыталась то оттолкнуть, то подтянуть к себе колени врагов, чтоб опрокинуть их. И всё это — в темпе, которого никогда не могла добиться от себя в зале.

Не повезло… Меня хватанули за ногу и с силой потянули на себя. Я продолжала отбиваться второй ногой и изгибаться поясницей, пытаясь освободиться, но меня потащили волоком, норовя повернуть так, чтобы по асфальту проезжало лицо. Руки, защищающие самое ценное моё сокровище — голову, ожгло. Треснула в подмышках куртка… Задрались подолы и куртки и свитера. Холодный ветер жадно поцеловал оголённую полоску запотевшего живота. Противник мимо своего корпуса сбросил мои ноги. Другой, пока я не сориентировалась, легко обойдя защиту рук, ударил носком ботинка по рёбрам…

— А!

Я вскрикнула и тут же замолкла, потому что второй удар попал по предплечьям и почти вбил их мне в лицо. Показалось даже, что руки не смогли задержать ломающей мощи удара. Глаза тут же утонули в слезах — когда бьют в нос, реакция обычная. Сверху на меня сел мужчина, сжал извивающийся корпус и стал, не спеша, охаживать руками по голове. Мне едва хватало возможности закрываться уже саднящими горячими предплечьями. Сверху спелыми крепкими яблоками сыпались удары, зло разбивающие плоть рук. Если я хоть раз не смогу прикрыться и одно такое «яблоко» найдёт мою голову — мне конец…

— Даша!

Крики и ор со стороны Игоря я услышала сквозь собственное дыхание, рвано пробивающееся всхлипами в выдохи. Я почти не вдыхала в страхе пропустить кулак. Показалось на миг, что противник остановился, и я раззявила рот, захватывая побольше воздуха. В этот миг меня и настиг удар. Руки разъехались, тёмное пятно, проломившее их, с космической скоростью приблизилось к глазам, и что-то жарко лопнуло в лице…

Продолжение банкета 20.09.20… 00.12

Больно…

Где я? Лежу под сизым холодным утренним небом, широко раскинув руки и распахнув глаза от боли? И три железных штыря уверенно смотрят ввысь, пробивая меня? И тишина вокруг такая, что слышно, как капает вода из прохудившейся трубы на дальнем краю Вселенной?..

Скорее всего, нет…

Боль заставляла сознание прятаться в узкие щёлки извилин, но с каждым мгновением становилось понятнее, что вокруг темнота ночи и люди, дыхание которых полно агрессии. Где-то справа — хлюпающие удары по телу и отзывающиеся на них хрипы.

Меня подняли за подмышки и попытались поставить на ноги. Колени подламывались, не в состоянии удерживать вес. Слабость, боль и нечёткость восприятия… Сквозь зубы кратко выматерившись, двое неизвестных подхватили меня с обеих сторон и потащили туда, откуда уже слышно негромкое тарахтение автомобиля. Кроссовки ухитрялись цепляться за любой выступ на асфальте, словно хотели остаться здесь и прирасти корнями. Тех, кто тащил меня, это нисколько не задерживало. Всё также уверенно меня волокли дальше. Куда? Что там? Я с трудом приподняла лицо и сквозь разводы влаги на ресницах и тёмные круги слабости посмотрела вперед. В темноте стали проступать контуры, складываясь в фигуры предметов и людей.

Улочка. Меж многоэтажек, равнодушно взирающих со своих высот на то, что происходит у их подножья… Может, также века назад пирамиды, олицетворяющие власть, смотрели на людей холодным презрением мраморных плит… Что подумают о нашей цивилизации тысячи лет спустя? Что мы были больны самомнением, выстраивая себе дома до небес? Или — что мы пытались уйти от истинного мира, остающегося у нас под ногами?.. Впрочем, это почти одно и то же… А дорога, не интересующая жильцов в зданиях, была полна грязи и крови… Люди лежали на асфальте: кто-то — безвольно раскинув руки и ноги, кто-то — наоборот, сжавшись в комок. Чуть в стороне трое, хрипло дыша, забивали ногами лежащего, который ещё удерживал руки в защите и прижимал к телу колени, старясь подставлять под удары только конечности. Это получалось не всегда. Человек всхрипывал, разгибаясь от ударов в спину и снова сжимаясь от попадания спереди. Сердце провалилось в пустоту «воздушной ямы», когда я поняла, кто это…

— Игоооорь!

Рот хлюпнул, выпуская звуки вместе с кровью. Остро резануло от уголка губ до скулы, закончилось белой вспышкой в глазах и затихло на мгновение, погрузив меня в темноту…

Когда я очнулась, обстановка не изменилась. Только Игоря и мордующих его не было в поле зрения. Звуки избиения доносились откуда-то сзади-справа. Меня же уже подтаскивали к микроавтобусу-иномарке. Дверь его отъезжала в сторону, открывая тёмный салон, подобный чёрной дыре, готовой меня поглотить. Подобный темноте моего сознания, не способного в это мгновение логически мыслить — только впитывать происходящее всем восприятием, не фильтруя его и не жонглируя представлениями. Словно в попытке отключить ощущение, абстрагироваться от боли, прозрачным фоном, далёким гулом, солёными вкусом и запахом проникающей в меня. Боль придавливала, как тяжёлая вода, наваливаясь не извне, а внутри, с контура моего тела двигаясь ещё дальше в нутро, сжимая меня в тугой комочек самосозерцания в глубине, но при этом оставляя за границей сжатия оболочку, обвисающую сдутой куклой. Боль, которая притуплялась милосердным узлом нервов, поскольку была слишком велика для меня…

Из темноты салона выдвинулись руки в серых перчатках и сером драповом пальто. Серый человек?.. Тот, кто напал на нас?.. Я с силой выпрямила ноги, волевым усилием собираясь в комок, и задёргалась, вырываясь из захватов. Удалось! Рот наполнился солёностью, в глазах помутилось, тошнота скрутила подреберье, но я — вырвалась!

Бешено вращаясь, стронулась с места, стремясь отодвинуться от машины и по ощущениям отыскать в слепую то место, где остался Князь. Найти его и — помочь. Пусть немного, пусть нелепо подставляясь, но — дать ему возможность выжить! С хриплым матом мои конвоиры бросились за мной. Попытались схватить. Я крутанулась юлой, живо наклонилась под хватающую руку, промелькнувшую перед глазами двойным контуром и — свалилась с ног… Самой ли не хватило сил, или кто помог… Удар в живот прилетел незамедлительным наказанием за кратковременный свободный полёт. Горло опалило желчью и распёрло массой съеденного пополам с кровью… В глазах потемнело…

Уровень зрения поднялся над землёй — меня вновь поволокли к машине…

Беспокойство ведущих меня сказалось тем, что шаг их замедлился — реже закачалась земля при движении, медленнее стала придвигаться тёмная утроба машины. Они явно к чему-то прислушивались. Только время спустя, сквозь лёгкий гул в ушах, я услышала рокот мотора. Тарахтение мотоциклетного движка было словно далёкий гром — так неожиданно и необъяснимо тревожно. Из машины споро выскочил человек в сером, быстрыми жестами распорядился, заставив людей вокруг сорваться в броуновское движение. Меня доволокли до главного. И тут же попытались втиснуть в салон. Поднапрягшись немного, я выставила ногу и упёрлась ею в подножку. Упрямство и настырность всегда отличали меня… И не всегда приводили к лучшему исходу… Но не позволять же вести себя бараном на бойню!

Сперва появилось серое эхо фар по стенам безучастных домов. Потом из-за поворота выползло жёлтое пятно освещённости. За ним потянулся сходящий на нет хвост луча, заканчивающийся точкой ослепительного света. Он бил по глазам, словно прожектор противовоздушной обороны…

Люди суетливо кинулись навстречу летящей рокочущей массе, а от неё с заметной хрипотцой солидного калибра понеслись выстрелы. И — закружилось. В первую очередь меня попросту подняли на руки и впихнули в дверной проём автомобиля. Я тут же оказалась уложена на пол меж кресел и придавлена севшим сверху. На голову мне накинули куртку. Ноги стали вязать. Кто-то особо умный просто сел на них коленями, прижав к полу острыми гранями костей. Боль произвела отрезвляющее действие. Понимание того, что, оказавшись связанной, я не смогу сопротивляться, заставило собрать остатки воли в кулак и начать трепыхаться. Сейчас многого от меня, по сути, и не требовалось — только не дать себя связать. Потом… если будет потом… можно будет… ну, хотя бы… надеяться на помощь. Я начала выгибаться поясницей, подающей наиболее сильные движения. За три-четыре взбрыкивания человек, пытающийся опутать мои стопы ремнём, слетел и удачно ударился лицом об металлический поручень на входе. Я не видела, но всё это донёс до меня характерный мат, посвящённый мне, «железке», лицу, проектировщикам и их мамам. Замечательно! Продолжая брыкаться, неожиданно легко сдвинулась под сидящим сверху, и куртка на мне сбилась. Я тут же воспользовалась этим, уже не раз испытанным способом вонзив зубы в бедро противника и одновременно выведя правую руку из-под его тела. Кусать пришлось солидно, от души, так, чтобы с запасом прокусить штанину и добраться до мяса… Человек всхлипнул и вскинулся. Если сейчас же не продолжить наступление, то боль окажет мне злую услугу, превратившись в агрессивный выпад. Я немедля провернулась, постаравшись захватить рукой ногу врага и навернуться на неё. Не то чтобы я точно знала, что делаю… Прогноза не было, просто требовалось что-то делать, а не лежать овцой на жертвеннике. Оттого, наверное, всё и происходило так сумбурно. А может быть, сознание не успевало за развитием событий. Я дёрнулась из-под противника и этим же движением лишила его равновесия. Человек стал заваливаться в сторону, выпустив меня из удержания. Но второй, закончив свой эпический монолог и повернувшись к нам, с рыком выгнулся в пояснице, готовя мощный пробивной удар ноги. Я схватила воздух ртом и заметалась взглядом по ножкам кресел, плотным частоколом заперевшим меня на одном месте — деваться из-под удара было некуда…

Долговязый мешок на ряде кресел вдруг резко дёрнулся, выгнулся дугой и выхлестнулся носком ботинка в кадык нападавшего. И контур противника в лёгком свете звёзд стал расслабленно-расплывчатым. Рождённая поясницей мощь заставила его откинуться головой и плечами назад. Хрип, пополам с бульканьем стал медленно оседать за оплывающим вниз телом. Я — не я, если Раш его не убил…

Второй противник оставил меня и бросился на Шамиза, посчитав его в этой ситуации наиболее опасным. Дурак. При таком раскладе просто тикать надо — вдвоём мы даже в измочаленном состоянии и терминатора на строганину порежем! Мелкими-мелкими стружками… Я вцепилась в ноги неприятеля, прижала их к себе, связывая любые действия, а Шамиз сработал ногами. Что конкретно дагестанец делал, я видеть не могла — уровень обзора был ниже. Внезапно ноги резко вырвались из моего хвата — от силы рывка мне чуть не оторвало руки. Нападавший отлетел к окну и рухнул в него сложенной фигурой с продавленной грудиной. Безвольные плечи выдвинулись вперёд, подбородок лёг на вдавленную грудь…

— Даша! — прохрипел Шамиз сверху. — Руки освободи.

Мне повезло — я не дала себя связать; Рашпиль же, поскольку взяли его в бессознательном состоянии, оказался повязан. Ноги, к нашему общему счастью, связать толком не успели, что и позволило ему освободиться и включиться в свалку. Я с трудом подтянулась на руках и подползла к ряду, на котором лежал Шамиз. Теперь он уже поднялся и сидел, ожидая меня, — в полумраке светилась опознавательным знаком белая повязка на голове. Мне пришлось серьёзно постараться, чтобы добраться до верёвки, стянувшей кисти дагестанца, — сознание было непрочным, тело дрожало от перенапряжения, и к тому же здорово мутило. Рашпиль же лишь содрогнулся, когда я подтянулась вверх, ухватившись за путы — его рана болела, отзываясь на напряжение, но позволить себе эмоции он не мог.

— Нож, — вместо того чтобы тратить время на объяснения, Шамиз просто повернулся ко мне правой стороной и выпер вперёд бок. Перочинный «режик» с серрейтором был во внешнем кармане куртки. Мелкий тремор сотрясал руки, и непослушные пальцы долго не справлялись с работой…

— Где Наст? — коротко спросил Рашпиль, когда почувствовал, что верёвки ослабли.

— Там, — я с трудом шевельнула разбитым ртом и кивнула в проём двери. Оттуда был слышен шум драки — топот, мат, удары, вскрики и падения. — Его избивали… — сказала и почувствовала, что пястья под верёвками превратились в два разворачивающихся от напора пожарных гидранта.

Рашпиль с утробным рычанием подранка порвал то, что я не успела дорезать, и, бросив мне:

— Здесь сиди, — кинулся в дверь.

Фигура его на мгновение закрыла от меня вид улицы и исчезла, погрузившись во вращение боя.

Сидеть «здесь», с его точки зрения, означало, быть в зоне относительной безопасности. Только мне, несмотря на плывущее сознание и боль во всём теле, так не показалось. Скорее наоборот. Поэтому я осторожно подползла к дверце автомобиля, приподнялась, держась за проём, и высунулась посмотреть. При тусклом свете жёлтых фонарей шёл бой. Драка была страшной… Со стороны всегда кажется страшнее, чем изнутри. Это потому, что нечем заняться. Когда при деле — морду ли бьёшь или в морду получаешь — всё воспринимается, как вполне нормальное явление. Только мандраж бьёт. Я посмотрела, как мечутся фигуры, и с трудом подавила в себе желание забиться в щель меж кресел. Во-первых, врагов оказывалось значительно больше, чем было сначала… Словно из ниоткуда, они вдруг по одному — по два появлялись с разных сторон улочки и подходили к месту действия. Во-вторых, там бесновался Глеб. От его метания отлетали тела, разбрасывая кровь по асфальту. А он, не тратясь на добивание, взрывался навстречу следующим. С упорством смертников серые бойцы двигались на «мотоциклиста» и, ломаясь по суставам, оседали или отлетали. Рядом с ним с характерным хэканьем каратиста дрался Раш. Руке он не доверял, оттого-то и держал противников на расстоянии ногами. Ему было тяжелее, чем Глебу, несмотря на то, что он не пытался ввязываться в гущу боя, он только оборонял Игоря. А тот непрочно стоял на расставленных ногах, прижавшись сгорбленной спиной к стойке фонаря. А серые всё подходили и подходили… На дороге кругом валялись тела тихо скулящих, громко матерящихся или уже замолкших… И не было тому конца и края…

Мой взгляд скользил по фигурам, подчас расплывающимся в жёлтом тусклом свете. То ли скорость их действий была выше моего порога восприятия, то ли сознание плыло, норовя погаснуть. В какой-то момент я промахнулась взглядом и поглядела в сторону, за схватку, туда, где в темноте под разлапистым деревом стояла молчаливая тень. Человек в сером! Он стоял ко мне в профиль, сунув руки в карманы, сгорбившись и набычившись. И неотрывно смотрел на сражающихся. Лишь иногда оборачивался, чтобы поглядеть в стороны на приближающихся «мышастых» бойцов.

Ага! Вот я тебя сейчас!

Я с трудом отлепилась от двери и шагнула вперёд, из автомобиля. И рухнула. Не рассчитала, и нога провалилась мимо подножки. С трудом удержала себя от полного разваливания по земле, опёршись рукой и коленом. Бывает… В глазах потемнело. Как не вовремя! Я с силой вдохнула холодный воздух носом — от обилия кислорода пространство вокруг стало осознаваться прозрачнее, но контроль над телом восстановился. Поднялась, оттолкнувшись руками от земли. Мир пошатнулся. Заплетающимися ногами двинулась в сторону Серого Человека. Зашатало серьёзнее. Делаю шаг правой ногой — и почти влетаю в борт машины, делаю шаг левой ногой — и оказываюсь чуть ли не на периферии драки. Взгляд ловит только цель, затуманивая всё остальное. Сознание решило, что раз не дают отдохнуть, то работать надо по минимуму, вот и сохраняется, врубая предохранители на восприятие. Только как с таким состоянием я смогу положить своего врага? А! Рашпилевский «режик» всё ещё в руке — Шамиз забыл о нём, поспешив на выручку Игорю. А может быть, и не забыл, но посчитал, что сам и руками-ногами справится, а вот мне оружие может пригодиться. Кто знает. Но теперь точно пригодится. Я удобнее перехватила резиновую рукоять левой, не травмированной, рукой, уперев большой палец в фиксирующий гребень на обухе. Теперь не выскользнет, даже если в кость воткнётся. С левой бить, конечно, не сподручно, но — куда деваться?

Я почти доковыляла до Серого Человека, когда он обернулся.

Серые губы и неестественно чёрные глаза. Опавшие щёки и истончившаяся переносица… От одного вида могут побежать мурашки. Дракула, едрит его налево. Пока в его лице морщины складывались в белую маску хмурого удивления, я оттолкнулась двумя ногами и кинулась вперёд, молясь, чтобы он не успел сдвинуться с места. Моя цель оказалась малоподвижна. И поэтому нож резво вошёл в серое. Только сопротивления плоти, к которому готовила руку, я не почувствовала. Нож упёрся рукояткой в драп, плавной полусферой провалившимся в серое пространство за ним. Я подняла изумлённый взгляд и успела увидеть злой оскал чёрного провала меж резиновых губ.

Через мгновение я оказалась в тени одна. И нож провалился дальше, вытащив за собой моё промахнувшееся в броске тело. Я рухнула, ещё продолжая слышать в ушах тихий шёпот:

— Акуя… Ключ, Акуя, ключ…