Невозможность нулевая

Зона вызывает

Мы закрыли глаза и далекий придумали остров.

Мы придумали ветер… И себе имена…

И не знаем пока — кто из нас на рассвете

Станет ждать, чтоб скорее укрыла волна.

Этот остров, где все не так,

как когда-то казалось нам.

Этот остров, где каждый шаг,

словно колокол рвет небеса

«Пикник»

Работа 16.09.20… 3:55

«С — 5 (КРД — II, КМ — VI, КМС — VII) /Д: уд./».

Попросту — «Плешь». «Плешка».

Центральный район города, пятая зона. Коэффициент районированной деструктивности — двойка. Коэффициент метрономии — шесть. Коэффициент ментальной стабильности — семь. Дезактивация… удовлетворительная. В том смысле, что зона, как и большинство, «стреляет», но больших потрясений в окружающую действительность уже не вносит.

Удовлетворительная. Лучше бы писали, как есть: дезактивацию зоны провести не представляется возможным ввиду её сверхактивной реакции на процесс внешней стабилизации. Официально, зато честно.

Дезактивировать «плешку» пытались ещё с прошлого века. Фиг. Зона мгновенно мобилизуется, теряет локализацию и прёт в город. Каждый раз приходилось отступать. И не то чтобы она была очень мощной или сверхопасной, нет… Просто мало кому удаётся жить спокойно, зная, что под боком у него портал на тот свет. Причём с большой пропускной способностью и работающий в обе стороны.

— Что-нибудь новенькое вычитала? — спросил Рашпиль, подсмотрев в зеркало, что каталог я отбросила в сторону.

— Нет.

Это я не злюсь, просто голос с недосыпу противный и агрессивный. Почти как характер.

— А зачем тогда?..

Это он имеет ввиду, зачем я попросила у него каталог зон сразу, как влезла в джип. И правда — зачем?

— А вдруг, — хмуро отвечаю я.

— Останется одно, последнее «а вдруг»… — чарующе мягко выводит строчку Рашпиль и улыбается мне в зеркало обзора: — Не заводись, подруга — работёнка та ещё будет. Да…

Поёт Рашпиль чудесно — голос у него бархатный, сочный, ласкающий каждой ноткой. И даже лёгкий восточный акцент не мешает, а, скорее, оттеняет мужественностью любую песню, какую бы он не пел — от попсы до рока. Но всё-таки больше всего он любил бардовскую песню.

Видя в зеркале, что я продолжаю хмуриться, Рашпиль спросил:

— Даш, ты в «плешке» бывала?

— Не приходилось.

С досады хмуро кутаюсь в плащ. Помниться, когда для роли женщины-супер-сталкера потребовалось найти что-то эдакое, вся группа однозначно выдала образ «Тринити». Вот и пришлось с Рашпилем в темпе объезжать десяток бутиков, что бы найти подходящую одежду. К шмоткам я привыкла быстро и как нечто особое уже не воспринимала, но вот плащ… Да, это оказалось богатство! Он просто замечательный — тёплый, подстёжечный, с множеством карманчиков, но самое главное — почти до пола. В него совершенно свободно можно завернуться, устраиваясь с ногами на большом вместительном сиденье шикарного авто. А на нешикарных, как известно, Рашпиль не ездит.

— А я был, — улыбается в зеркало дружище. Грустно так улыбается. Осенне. — Дурак был — попёрся с молодой группой на дезактивацию… Лет десять назад были ещё и такие, кто считал, что это вполне возможно, стоит только подать напряжение побольше…

— И как?

Я даже заинтересовалась, хотя о последствиях прочла всего пару минут назад в каталоге.

— Тяжко, — вздыхает он и замолкает, хмурясь на дорогу.

Ясно. Больше из него на эту тему слова не вытянешь, хоть догола раздевайся и предлагай себя в качестве компенсации за грустные воспоминания… А на такие вещи, как обнажённые женщины, Рашпиль в обычное время клюёт незамедлительно и, как и положено, весьма-весьма. Он дагестанец, но настолько давно покинул родной очаг, что теперь это проявляется только во время застолий и только после того, как уже откупорена вторая бутылка водки или n-дцатая вина. Вот южная кровь и тянет на то, что голо стоит, а ещё более желательно, лежит. Сам он это называет «здоровым мужским инстинктом на бесхозное добро». И вполне аргументируемо доказывает, что у разных народов этот инстинкт развивался в процессе эволюции по-разному, но, тем не менее, присутствует и доныне в рудиментальных формах: у южан — на баб, у русских — на водку, у евреев — на деньги, у америкосов — на земли, у каких-нибудь чукчей — на оленей… При всей этой идеологии Рашпиль, а в миру — Шамиз Даудович Ильясов, — с давних пор свято блюдёт понятие «рабочих отношений» и ни на мгновение не даёт себе послаблений в отношении сотрудниц. И уж тем более в отношении меня, своей боевой подруги. Сотрудниц в своё время отстоял Князь, «раскатав» его до недельного отпуска по больничному за свой счёт за одну «залетевшую» девицу из наших ментальщиц. А я — вещь в себе, ко мне с непристойными предложениями подходить опасно — могу не так понять. Рашпиль и не подходит — себе дороже. Если вдруг я им всерьёз заинтересуюсь, он, несомненно, это поймёт лучше и быстрее других — профессионал.

— Подъезжаем, — бросил он через плечо.

Машина свернула с широкого шоссе на узенькую дорожку меж домов и покатилась во дворы. Серые обшарпанные, подгнивающие мечтатели о ремонте. Или о том, как додержать остатки штукатурки на стене до подходящего человека. Например, начальника местного ЖЭУ. Ведь, главное, чтобы человек был хороший.

Фары освещали пространство урывками — машину то приподнимало вверх на больших кучах мусора, то резко кидало вниз на дорожных залысинах, где асфальт, казалось, испарился в доисторические времена сквозь блуждающие временные воронки второго рода. Вот не знала, что у нас ещё сохранились такие дворы.

Но это были только подъездные пути. Сам двор располагался дальше. Слабо освещённый желтоватой лампочкой под коваными листами старого фонаря, он оказался достаточно вместительным, чтобы в него смогли втиснуться около десятка иномарок, своими размерами производящих впечатление жилых — с двумя-тремя комнатами, раздельным санузлом и слониками в качестве диванных собачек. Кажется, Пак что-то говорил о солидных дядьках?

Рашпиль остановил свой авто у несанкционированной стоянки и заставил джип весомо зарычать — пользоваться клаксоном в обществе себе подобных он считал ниже своего достоинства. На знакомый сигнал из-за двери подъезда вынырнул Князь. И комментарии, с ленцой брошенные им в гудящую толпу «заказчиков»: «А, вот и Акуя. Ну, сейчас будет жарко…» — как всегда, подействовали, словно огонёк на бикфордовом шнуре. Сначала медленно, потом всё более суетясь под зловредным утробным урчанием Рашпилевского джипа, владельцы расползлись по своим тачкам и начали играть в увлекательную всенародную русскую забаву — автомобильный тетрис. Минут через десять мы смогли втиснуться габаритами нашего масштабного монстрика прямо к подъезду. Иначе, чем прямо к порогу дома, ослепительную леди супер-сталкера довозить, естественно, моветон. Пришлось, наконец, нацепить тёмные очки, подобрать сумки — обычную дамскую и небольшой рюкзак-штурмовик — и приготовиться к выходу. Дверь мне открывал сам Рашпиль. Ради красивого эффекта (а иногда это того стоит), он выполнил традиционный акробатический этюд — вылетел из своей двери и рванулся через капот, демонстрируя, с какой скоростью и отвагой мы, бойцы невидимого фронта, отрабатываем заплаченные нам денёжки. Вот как будто только что мы не потеряли почти десять минут на всю эту канитель с парковкой! Профессионал… Рашпиль и забрал рюкзак — непорядок носить тяжести «великолепной Акуе».

Возле дверей уже стоял Князь. В руках — обязательная для выездов такого рода солидная красная кожаная папка с золотым тиснением загадочной для всех аббревиатуры «RCPS». И это тоже антуражный ход, позволяющий добиться максимальной лояльности и оставить нас в покое на время работы.

Князь — официальный представитель нашей группы, все связи идут через него, сама возможность найти нас — это Князь. Наиболее представителен и психически устойчив. На работе всегда в костюме, чисто выбрит и пахнет настолько сильно, что окружающим иногда делается дурно. Мне, например… Но это у него не от пристрастия к мощным мужским ароматам, а по долгу службы — он командир группы «гонщиков», ему положено.

Я выпорхнула из авто, едва опёршись о руку предупредительного дагестанца. Изящно получилось, легко и ненавязчиво демонстрируя превосходство и великолепие женщины-вамп — «зрители» оценят. Сквозь тёмное зеркалящее стекло этого, конечно, не видно, но настроение толпы можно почувствовать и от легко жужжащего звука переговоров и, напротив, от внезапно падающей тишины.

Теперь главное — лицо должно оставаться равнодушным. Главное — не улыбаться.

Князь шагнул вперёд:

— Доброй ночи, Акуя.

Раскрыл папку и понёс положенную чепуху:

— Зона активирована шестнадцатого сентября текущего года в одиннадцать сорок пять группой малолетних сталкеров в количестве шести человек. Четверо юношей и две девушки в возрасте от четырнадцати до шестнадцати лет. Родители предполагаемого лидера группы обнаружили посмертные записки в квартире и бросились сюда. При приезде обнаружили, что вход уже произошёл и зона активируется. Сами лезть не стали — по каналам нашли нас. Нами сигнал получен только в два сорок пять. Группа разведчиков была собрана по тревоге и переброшена на точку. В три часа десять минут получено подтверждение активизации зоны. Принято решение о групповом входе. Зона «С-5» представляет собой…

Слушать повторно то, что только что вычитала, скучно. Но это тоже часть разыгрываемого здесь спектакля. Видимо, Пак решил выкачать под истерию из солидных «дядей» всё, что только возможно. Потому-то с такой неспешностью, с ненужными отступлениями, создающими видимость работы, и движется процесс. На самом деле всё просто — торопиться некуда. Более того, проблема, видимо, не настолько сложна, чтобы вообще надо меня дёргать. Сегодня, по всему выходит, я только декорация. Самая высокооплачиваемая декорация этого спектакля. И это здорово — значит, выход в зону будет несложным.

— Достаточно. Спасибо, Князь, — весомо киваю я. Жесты надо уметь делать вовремя. Именно сейчас стало ясно, что почти всё, что было в заветной папочке, мне уже прочитано, а значит, дальше Князю придётся импровизировать. Зачем же усложнять другу жизнь.

— Пройдёмте в штаб, Акуя, — предложил он, аккуратно складывая папку и протягивая мне руку. — Обопритесь, здесь мусоропровод взорвался.

Я опираюсь. Только «гонщик» может понять, что в зеркалящих очках ходить ночью на каблуках самоубийственно. Но вот для работы очки мне вполне могут пригодиться. Как минимум, чтобы заказчиков не пугать, если таковые окажутся в непосредственной близости. Мои глаза в работе — явление более чем страшное. Бывало, что слабонервным кураторам хватало одного этого, чтобы раз и навсегда поверить в существование нечистой силы и выделить лишние средства на группу, бывало, отпадало желание лезть в пекло зон у молоденьких сталкеров, застигнутых мной на входах, а бывало, что и ночные лиходеи вспоминали кратчайшие дороги к церквям.

Штаб в этот раз расположился не в ближайшем подсобном помещении, а во вполне квартирке. Особенно аккуратненькой её не назовёшь, но обстановка, тем не менее, расслабляющая. Стол, диван, кресла и стулья. И, естественно, высокое собрание. Когда вошла, все взгляды направились на меня. Ближе всего ко мне оказались девочки — «связники» Клео и Панда — они сидели к входу спинами и обернулись на мои шаги. С боков — «активаторщики» Тальк и Вик, двое мне незнакомых личностей респектабельного, но очень невыспавшегося, вида, и бессменный, бессмертный и, как обычно, нетрезвый медик нашей группы Дядя Саша. С самой дальней точки, из глубокого кресла возле окна, бегло осмотрел меня и, видимо, остался доволен экипировкой Пак. Во всяком случае, вид у него стал, как у кота над крынкой.

Пак не кореец. И ни в каких порочащих его связях с ними не замечен. Пак — это прозвище, возникшее как сокращение от звания «упаковщик». Именно он, как правило, производит закрытие зон. Тальк и Вик их вскрывают и рассеивают потенциал до удобоваримого уровня, который возможно сдерживать человеческими силами. Вот тогда и приходит Пак. Если всё идёт не так просто, то включается и остальной состав группы — специалисты. Девочки работают вне зоны: Клео на информационных каналах за компьютером, Панда на ментальной связи. Князь и Рашпиль проводят внутренние исследования зон и всю грязную работу, в которой может потребоваться любое умение в любой момент — они «гонщики». Дядя Саша тоже иногда надобится, в основном, правда (и — слава Богу!), не для наших, а для тех, кого приходится вытаскивать оттуда. А я… Акуя я. Я — это всё и сразу. Универсал.

Рашпиль встал за свободным креслом. Жест понятен. Я, избивая каблуками доски пола, подошла к нему и села. Нога за ногу. Потянуться в сторону. Князь мгновенно нашёл сигарету. Это тоже отработанная сцена, давно идёт без сучка, без задоринки. Да, хорошо же работать, когда вокруг слаженная команда! Плохо только то, что всем дуракам зачем-то нужно лезть в неприятности именно ночью. Как будто днём здесь невозможно получить персонального специфического удовольствия на полные штаны с гаком. И вот ты теперь, сорванная с постели посередь ночи, вытянутая из сладких снов и из приятного времяпрепровождения, вынуждена сидеть на этом идиотском собрании!

— Благодарю за быстрый приезд, Акуя, — степенно склонил голову Пак. Как же, как же! Как будто здесь он и я на двоих играем первую скрипку. Что ж. Ответим тем же. — Продолжим, господа.

Девочек он, как всегда, игнорирует, а меня причисляет к сильному полу. Но это и верно. Нашим девочкам палец в рот не клади — откусят по самые пятки. И будут считать, что имели на это полное право. Женский эгоцентризм и гордыня. А я… Меня небо миловало от обыденной женской доли. Лет эдак восемь тому назад. Осколком бетонной плиты… Падение было коротким — всего метров пять-шесть, но неудачным — тело нашпилилось на торчащие стержни арматуры. На корпусе шрам через всю спину и правый бок, левое бедро выглядит, словно промятая внутрь поверхность ножки куклы, но самое заметное — белый шрам от левого виска вниз, по лицу и горлу, до правого соска… С этим шрамом работали лучшие хирурги. Он стал тоньше, белее, даже глаже на ощупь. Но он остался. И теперь это — моя визитная карточка. А, вместе с тем, — вечное напоминание о том, что я уже не совсем женщина. Не совсем, потому что стать матерью мне уже не суждено. Впрочем, я не страдаю по этому поводу, да. Мне нравится такая жизнь — без обязательств, без обид. Она позволяет быть полноценно стервой, той самой, которая любого повалит в постель и любому будет кружить голову. А почему? Потому что единственный и любящий мне не нужен, вот почему! И я смотрю на наших девочек свысока — слишком большая цена мной уплачена за понимание свободы и истинной силы. Столько отдано красоты и здоровья на то, чтобы понять, в чём женская власть и женское рабство...

— Я не понимаю происходящего, Пак! — нервно стряхивая пепел сигареты на полировку стола и тут же, морщась, скидывая её на пол и, попутно, дорогой костюм, заговорил один из «дядек»: — К чему эта болтология? Мы ждали приезда этой бабы? Так она здесь! Пусть идёт в эту «плешь», или как там эта херня называется, и вытаскивает ребят!

Пак с другого конца стола выразительно посмотрел на меня. Да вижу я, вижу, с кем приходится работать. Но ведь не впервой, дружище, прорвёмся!

— Боюсь, вы действительно не совсем понимаете ситуации, — весьма прочувственно произнёс Пак. — Акуя не войдёт в зону, пока ей не будет уплачено только за то, что она вообще туда пойдёт… И потом, когда она выйдет оттуда, ей должно будет уплатить за то, что она вышла не одна.

— Чёрт возьми! Там дети! Вы пытаетесь наживаться на детях! Должно же быть хоть что-то святое! — не выдержал второй из представителей экстренно собранного «родительского комитета». — Вы должны войти в наше положение! Сразу, как только наши дети будут выведены из зоны…

— Очень правильная постановка вопроса! — с готовностью закивал Пак. — Там — дети! Ваши дети… А для нас они не дети и даже не то, за что можно получить деньги. Для нас они — нарушители «зоны», которых можно пожурить за активизацию зоны, которую нам теперь придётся закрывать. Либо содрать штраф, если группа была где-нибудь зарегистрирована. Но, скорее всего, просто дождаться на выходе и надавать по шеям за сверхурочные. Кстати, они где-нибудь регистрировались?

Пак обыграл это так, словно до него только что дошло понимание возможности слупить с детишек штраф. Дудки! Мы все его слишком хорошо знаем. Всего лишь ещё один аргумент.

— Нигде они не регистрировались! — недовольно загудел первый из родителей, но Князь перебил, заглядывая в свою вездесущую красную папку:

— Регистрировались. В Промышленном районе в июне этого года. Группа сталкеров «Ной», руководство — Матюшко Юрий. Кружок при туристическо-патриотическом клубе «Радуга», педагог-тренер Алексан…

— Ладно-ладно, — кивнул Пак. — С этим можно и позже разобраться. Главное в том, что группа вполне официально зарегистрирована.

— Ещё раз повторю, что не понимаю проблемы! — надавил родитель, судя по всему, того самого Юры Матюшко. — Всё, что мы требуем, это вытащить наших детей из «зоны»! И платим за это, исходя из ваших же тарифов! Я не понимаю, за чем задержка встала?

— За оплатой особых услуг, — пожал плечами Пак. — Группа пойдёт в зону, вы не волнуйтесь. Для нас тоже не всё потерянно в отношении святости — за детьми группа, естественно, пойдёт. Вопрос же заключается в том, чтобы оплатить выход в зону специалиста особого рода. Акуи.

— А она действительно нужна там? — с осторожностью спросил второй родитель, но ответить на этот скользкий вопрос Пак не успел — «Матюшко» снова ворвался в разговор:

— Да лепят они всё! Привозят какую-то суку разнаряженную и ездят по ушам о дополнительных расходах! Я размалёванным куклам плачу только за постель!

Пак смолчал. Остальные вытянулись на местах до состояний напряжённых струн и откинулись к спинкам. Князь и Рашпиль слаженно отшатнулись мне за спину, а девочки и другие члены группы нервно сцепили пальцы в отвращающих жестах.

Говорить я не стала — не зачем. Хорошо слаженная, профессионально поставленная и не однажды уже отрепетированная сцена действий команды даёт обычно убойный эффект и без лишних разговоров.

Склонила голову и приопустила вниз очки. Глаза уже были частично подготовлены к работе в особых условиях. Видение — это такая штука, которая, при всех плюсах, даёт минусов чуть ли не больше… Подняла голову и посмотрела на вольно высказывающегося солидного «дядю». Во внезапной тишине, опустившейся на собрание сразу за его словами, всё внимание публики приковалось к моей персоне и действиям. И поэтому он оторвать взгляда от моего лица уже не смог.

Глаза мои… Обычно они карие. На солнце — чуть с рыжеватым отливом. По вечерам — темноватые. Во время работы — красные. Именно красные, такие, какие проявляются на фотоплёнке. Это особенное свойство радужки во время активизации видения — она исчезает, становясь прозрачной и позволяя кровеносным сосудам просвечивать одним сплошным фоном. Красный цвет радужки и чёрный зрачок. Видел ли этот боров что-либо похожее в своей жизни? Особенно от тех девочек, которым платил за постель? Судя по реакции — вряд ли.

— Сударь сомневается в моих способностях, Пак, — не без позёрства томно потянула я. — Возможно, будет лучше, если в зону направятся твои люди… Без меня.

Это я из вредности. Теперь — либо «дядя» промолчит, и тогда я просто уеду благополучно досыпать, а ребята направятся в зону мини-группой, которая детей-то, конечно, вытащит, но и нервы родителям потреплет; либо «дядя» пойдёт на попятный, что означает, кроме прочего, неплохие денежки группе и лишнюю легенду о Акуе, что будет ходить по городу среди сталкеров. Мне выгодно и то, и другое.

— Не торопись, Акуя, — поморщился Пак. — Если уж на то пойдёт, то я готов отдать тебе свой заработок…

Вот это что-то новенькое! Чтобы Пак был готов отказаться от своей доли денег ради того, чтобы я пошла в зону? Что там может быть такого, что без меня он не хочет туда пускать группу? Или дело в «дядях»?

— Думаю, что это излишне… — почти справившись с голосом, просипел мой недавний противник в «гляделках». — Мы, естественно, оплатим Акуе её работу…

Я пожала плечами и поднялась. Всё, ребята, дальше весь этот цирк, пожалуйста, без меня. А я пойду переодеваться.

Рашпиль и Князь тут же навострили лыжи на выход — им тоже не особенно тепло и уютно при обсуждениях денежных вопросов. Это только Пак и Вик у нас такие молодцы, что лишнюю копейку вытрясут даже из мёртвого. И хорошо. Без их поднадоевших, но таких важных игр мы бы раз двадцать за месяц сидели бы на мели и ели шнурки от ботинок в качестве спагетти и пуговицы от штанов вместо котлет.

Переодеваться стали в соседней комнате. Рашпиль перебросил мне мой рюкзак и поднял на кровать баул, в котором лежали его и Княжеская «сменки». Переодеваться в одном помещении нам было не впервой. Друг друга видели уже в таких обличиях, что никакого смущения или возбуждения при виде того, как товарищ заголяется до трусов, а потом, придирчиво оглядывая надеваемые шмотки, облачается, уже не возникает. Я прекрасно знаю, как выгляжу, и осознаю, что ребятам не до моего неглиже, и эти два фактора позволяют спокойно заниматься переодеванием. Хотя, право слово, приятно иногда бросить короткий взгляд на ребят — тела у них крепкие и влекущие.

Рашпиль словно выточен из самшита — ни лишнего жира, ни тяжести в фигуре — гимнаст, да и только. Наверняка, девчонкам нравится именно за эту сухость и крепость, есть в этом что-то напоминающее напряжённость натянутого каната. Прямо пружинка! Волос чёрный, смоляной, с ранними не по годам, но благородными седыми прядками на висках. Глаза карие, смешливые. Брови густые, ресницы огромные. Да ещё вечная лёгкая небритость. Просто — ах, какой восточный красавец!

Князь побольше и потяжелее. Мощная грудная клетка и неохватные плечики. Бывший десантник, он и доныне не оставляет себя в покое: три раза в неделю — тренажёрка, два раза — бокс или борьба, суббота — кросс. Зимой лыжи, летом велосипед. А в его зелёных смешливых глазах под каштановой чёлкой, кажется, успели утонуть все девушки, которые у нас работали. Утонули, но — безответно. Красивый спортивный парень до сих пор оставался холостяком.

Ребята предпочитали в качестве рабочей одежды камуфляжные формы, перешитые под повседневные рабочие нужды. А я в своё время остановилась на джинсах-резинке, водолазке из термоткани и кожаной рубашке. Всё чёрное. На ноги у всех, естественно, треккинговые ботинки. На руки — перчатки. На голову — банданы, под которыми тонкие шлемы-анатомички. Пояс-многофункциональник. Кожаные наручи с мини-кармашками под спицы различных материалов и прочую мелочёвку. Аптечки ребята уложили в соответствующие карманы на своей форме, а я — в поясную сумку. Недостаток карманов на джинсах, как всегда, компенсировала с помощью бедерного пояса, на который замечательно пристёгивается всё, что может понадобиться. Мелочь, которая не нуждается в быстром доставании, энзешник и импровизированный набор «Сам себе Спасатель» уложила в жилет-разгрузку. Всё? Всё.

Выпрямилась. И кто бы сомневался — Рашпиль уже сидит на диване нога за ногу, ловя последние моменты спокойствия, а Князь стоит возле окна и, как это обычно бывает, грызёт спичку. Курить ему перед выходом Пак категорически запрещает. Итак, ждут только меня. Как всегда.

— Готова? — кинул Князь. Я кивнула. — Всё. Пошли!

Рашпиль подхватил общегрупповой штурмовик и направился из комнаты. Я и Князь пристроились следом.

На входе-выходе никого из посторонних не было. Пак заботился об имидже команды — не стоило кому-либо видеть нас в рабочем облачении, иначе может рухнуть легенда о Акуе и команде самых отъявленных гонщиков.

Дождавшись, Пак подал Князю распечатку. Значит, девочки уже начали работать по полной. Вот и первый информационный пакет.

— Здесь карта. И все стратегички по зоне. Последние изменения были внесены Пророком две недели назад.

— Штурмовой выезд? — поинтересовался Рашпиль.

— Нет, обычное патрулирование. Он стал периодически со своими мальчиками проходиться по зонам второй-третьей категории — и его пацанам опыт, и нам статистика. Так вот, у наших объектов карта, судя по всему, эта же — кто-то недели две тому назад пытался взломать Твиксовскую машину, скорее всего сталкерята готовились к выходу.

Все хмыкнули. Машин у Твикса было несколько. На всех — разная информация. На вот такой случай.

— Как информация? — Князь уже рассматривал карту.

— Как всегда. Что касается объектной реальности, то всё вдоль движения групп — более менее, а вот относительно районирования — полный швах.

— Ясно.

Действительно, ясно. Так всегда и было — карты зон устаревают за недели три-четыре до неузнаваемости, и всё, что ещё можно разглядеть, так это устоявшиеся объекты, вдоль которых группы и предпочитают производить движение.

— Как пойдёте?

— А «хэ» его знает, — пожал плечами Князь. — Сначала по нитке, а дальше, если следов не найдём, то как Бог на душу положит.

— Ладно. Удачи! Держите связь.

— Бывай!

Зона «С-5» 16.09.20… 4:25

Подвальная дверь оказалась бронированной.

Рашпиль щёлкнул выключателем и убедился в том, что лампочка под потолком присутствует и даже работает. Тусклый жёлтый свет осветил лестничный пролёт. Князь чуть спустился, присел на ступеньку и наклонился над щелью меж блоками. Присвистнул.

— Что там?

— Как думаешь, Раш, сколько нам придётся переться вниз? — вместо ответа спросил Князь и вытащил из брючного кармана штурмовой фонарь.

— Исходя из банальной логики построения зданий, подвалы могут быть только в один этаж, — проворчал Рашпиль и, как всегда, добавил: — Слюшай, да…

Противореча себе, он натянул на шлем фонарь-налобник.

Я тоже вытянула из ременной петли фонарик и закрепила в пазы на левом наруче — всё-таки идти сейчас будем, в основном, вниз, руку высоко поднимать не придётся. Да и для прицеливания выгодно.

Двинулись.

Князь первый. Я — вторая. Рашпиль — прикрывая тылы.

Лестница оказалась достаточно длинной. Ступеней сорок, наверное. Но даже Княжеский фонарь, пробивающий в обычных условиях метров на сто, просто вяз светом в темноте и не достигал конца пролёта. Когда, наконец, осторожно двигаясь по пыльной лестнице, заваленной осколками штукатурки и бетонной крошки, мы спустились до конца лестницы, то там оказалась небольшая — два на два — площадка с неровными краями, теряющимися в тёмном жидком пространстве антиреальности.

— Так, — вздохнул Князь и, осторожно спустившись на поверхность, приблизил фонарь к окружающему «нечту». Обернулся к нам: — Кто-нибудь такое уже где-нибудь видел?

— Нет, — отозвался Рашпиль, внимательно просвечивая лестницу за нами на предмет постороннего движения.

— Нет, — повторила я. Мне нужно было одновременно с этим следить за лестницей, ведущей ниже, — фонарь, по счастью, более-менее освещал пролёт.

Князь вдохнул, как перед погружением, и двинул фонарь в искажённую реальность. Внешне она напоминала облитые жидким асфальтом причудливо изгибающиеся стены. Только внешне. Фонарь приблизился к поверхности. Чёрная масляная масса осталась безучастна к свету. Это хорошо. Обычно бывает иначе — это и удивляет. Князь подождал и решительно ткнул фонарём в искажение. В принципе, можно было ожидать три вероятностных исхода: первое, что поверхность является только иллюзией и фонарик свободно пройдёт сквозь неё; второе, что искажение окажется вполне жёстким ограничением реальности и предмет упрётся в его стену; третье, что поверхность отреагирует активизацией и выбросит нас куда-либо…

Не произошло ни того, ни другого, ни третьего.

Фонарь вошёл в искажение, словно в жидкое тесто, и продолжил движение в нём. При этом свет затух сразу и без единого проблеска. Когда фонарик вошёл в стену на две трети, и в ладони у Князя остался только конец рукоятки, он отпустил его — светильник завис в том же положении, попирая законы гравитации. Князь хмыкнул и потянул фонарь обратно. С заметным усилием вытащил из стены и довольно показал нам. И стекло, и прорезиненная ручка были в чёрных тестообразных ошмётках.

— Действительно, новая форма искажения пространства, — констатировал Князь и полез в карман за платками. Начал счищать с фонаря липкую массу. Проклюнулся свет.

— Поосторожнее, да, — проворчал Рашпиль. — А то это может быть искажение не только пространства, но и…

Докончить предостережение он не успел. Князь матюкнулся и выронил фонарь. Через мгновение я уже была в положении наизготовку — фонарь на лбу, в руках спрей и нож. Если капли этой дряни смогли просочиться сквозь перчатки или как-то иначе попасть на кожу Князя, могут быть «холодные ожоги». Оперировать, естественно, мне…

— Всё нормально! — крикнул Князь, наклоняясь за фонарём. — Просто на руки поползла дрянь.

Укладывая аптечку на место, я поинтересовалась:

— Достала?

— Я что… дурак по-твоему?..

Князь поднял в луч света ладонь — на манжете сверкнула полоса массивного серебряного браслета. Наткнувшись на металл-генератор, масса искажённого пространства собиралась в капельки, дезактивировалась, скатывалась и падала на пол.

— Говорил тебе — не трогай гондурас. Вечно у тебя руки чешутся! — недовольно пробурчал Рашпиль.

Ему не нравилась привычка Князя лезть за лишними впечатлениями, и даже приказ Пака набирать, по мере возможностей, статистику аномалий заставил его заткнуться, но не смириться.

— Ладно, руки, Раш… Главное, что не гондурас, — миролюбиво согласился Князь и двинулся, перехватив поудобнее очищенный фонарик.

Второй пролёт был не короче. Шли аккуратно, не расслабляясь. Даже то, что до выхода из зоны всего ничего, уже давно не могло нас успокоить. Всякого за жизнь навидались, и того, как человек получал свою смертельную порцию искажений и ирреальности за полшага до выхода, за рывок от входа — тоже видели. Может, потому мы и стали настолько отменными профессионалами, что, в отличие от многих, мы так и не смогли поверить в себя? Нам троим недостаёт детской непосредственной веры в то, что из любой ситуации есть выход, и он обязательно приведёт к хорошему окончанию. Нам недостаёт сказки… Мы слишком часто видели грустные окончания сказочных начал и редко — наоборот… Я восемь лет назад навернулась в портал искривлённого пространства и получила страшенные раны. Князь десять лет назад попал в ловушку в зоне «Трасса». Придавило его, говорили, кошмарно — он провёл вне реальности более двух суток, и, когда Вик и Пак его нашли, то сразу по выходу вызывали реанимацию — у гонщика оказалось внутреннее кровотечение. С тех пор Князь рискует, смеясь. Рашпиль четыре года назад заработал седины на виски — его тогдашний напарник попал в расслоение на обратной дороге из зоны. Сам Раш отделался испугом да «холодными ожогами» на полтела. С тех пор кожа на ногах и руках у него пятнами нечувствительна. По его собственному признанию, он об одном молил, пока отползал из-под фонтана ирреальности, в который превратился товарищ, — чтобы хрен ещё хоть раз в жизни встал. Сбылись молитвы. С гаком. Видать, сильного святого призвал в помощь любвеобильный дагестанец.

Лестница казалась бесконечна. Проходили четвёртый пролёт. Площадка, крытая кафельной плиткой. На ней — унитаз. Простенький такой, советских ещё времён, унитаз с длинной трубой вверх, на которой висел, покачиваясь и создавая впечатление шаткой конструкции, залепленный строительным раствором и штукатуркой бачок. И в нём явно была вода. Вид уж больно наполненный был у бачка, объёмный какой-то… Вместо верёвочки висела цепочка с хвостиком — пластмассовой ручкой, напоминающей доисторические трамвайные петли для стоящих пассажиров. Унитаза, по логике вещей, здесь существовать не должно, но он смотрелся так естественно, так причинно, что появлялось желание присесть на дорожку.

Мимо сантехнического монстра прошли с повышенной настороженностью — если что-то в зоне выглядит реалистично, то приближаться к этому не следует.

Следующая лестница преподнесла сюрприз — между осколков кирпичей и бетонных блоков валялся вполне новенький фонарик. Свет от него был тусклым, но всё-таки неплохо освещал пространство в радиусе сантиметров тридцать.

— Однако… — присел над находкой Князь. — Богатая игрушка.

Действительно, богатая. При всех чувствительных затратах Пака на снаряжение группы, наши фонарики были попроще.

— Прихватим? Наверняка ведь детки бросили…

— Ага. Прихватим, да, — кивнул Шамиз. — На обратной дороге. Когда я и Акуя уже будем на выходе…

Князь сощурился на друга:

— Ох, не хозяйственный ты, Раш. Сам, ведь, знаешь, что на обратной дороге его здесь уже может и не быть. Акуя, ты как думаешь?

Понять его не сложно. Я здесь по большей степени именно для этого.

Итак. Пора работать.

Фонарик выглядел совсем обычно. И притягательно, чёрт его дери! Пришлось зажмуриться-разожмуриться и посмотреть на предмет взглядом видящей. Князь молча наблюдал за моими глазами — процесс перенастройки иногда неплохо контролировать со стороны. Веки трепещут, промаргиваясь сквозь слёзы, потом всё пространство глаз покрывается сетью кровеносных сосудов, и только затем начинает растворяться радужка. Красная сетка блекнет, но вокруг зрачка появляется интенсивно алый круг. Всё. Включено. Видение.

Фонарик как фонарик. Предмет с обычным матричным строением — плотная слабосветящаяся сеть энергопотенциала, просвечивающие сквозь поверхностный слой аккумуляторы с тёмно-синим волчком энергии. Одно «но»… Я присела над объектом, чтобы не потерять точности настройки. Фонарик лежал в лужице тонко растекающейся массы, напоминающей бесцветную слизь. Тонкость её буквально ощущалась, как в состоянии видения ощущается любой объём.

— Оставь игрушку, Князь, — покачала я головой. — Она с плотью…

— Мать! — дёрнулся Раш и зашарил светом фонаря по обступившей нас темноте. Что-то же было здесь несколько часов назад, когда в зону прошли сталкерята. Только что это было? Ребята ощупывали пространство лучами, я глазами — мне свет в этом состоянии не нужен.

— Наст, — севшим голосом позвал Рашпиль. Этой внутренней кличкой он называл товарища только в зоне и только в такие вот моменты. — Сверху!

Вот теперь увидела и я. И Князь. Потолок — нижняя часть пролёта лестницы над нами — был весь в копошившимся скопище чёрных ртутных капелек. Часть капелек собралась точно над сидящим Князем в одну большую каплю, которая теперь медленной тугой сосулькой стекала вниз, уже готовясь сорваться на человека. Князь одним распрямлением ног рванулся спиной вперёд назад — в сторону, ударился всем телом о ступени и замер, щурясь на каплю на потолке. А та стала огромной и тяжёлой. По её телу пошли явные волны неудовольствия. Что, съела!

— Пожалуй, ребята, вам сейчас выбирать придётся — идти ко мне или оставаться там, — предупредил Князь.

Он был прав — капля настолько большая, что, если подзадержаться, то точно перекроет дорогу. Уже сейчас она опустилась вниз настолько, что остался только небольшой прогал между ней и лестницей. И висела эта зараза точно между Князем и нами.

Раш и я переглянулись.

Первой бросилась я. Именно бросилась. Словно при прыжке в горящее окно на полосе препятствий. Почувствовала на спине холодок от присутствия опасности и подобрала ноги. Падение оказалось уже внизу — на площадке. Упала, как по учебнику, — плечо, лопатка, бедро, стопа… Кажется, обойдусь без поломок. Волчком вбуравилась в пространство, откатываясь в сторону безучастно наблюдающего за полётом Князя. Приподнялась и села рядом. И без того сухое жёсткое тело дагестанца вытянулось в одну длинную ленту, пролетая в зазоре между срывающейся каплей и ступенями. Падение. Нормальное падение — не придерёшься. Рашпиль поднялся на ноги одновременно с нами. Когда уже зашагали с площадки дальше, капля, наконец, сорвалась. Обернулись, посмотрели, как растекаются серебристо-чёрные шарики, собирая на себя пыль штукатурки.

— Жаль… — помолчав над скрывающимся под чёрной массой анти-пространства фонариком, сказал Рашпиль. — Не надо детям так умирать.

Он высказал то, что было на душе у всех троих. Но — зря он это сделал. Когда уходишь в зону за какой-нибудь группой глупых детишек, которых взрослые не научили, что играть с огнём нельзя, всеми силами настраиваешь себя на оптимистичный лад — дойдём, спасём, вернём, уши надерём! Только вот получается так радужно не всегда… Особенно, когда речь идёт о серьёзных зонах. Приятно и понятно, когда детишки играются, мотаясь где-нибудь по Х-точкам четвёртой-пятой категории — и им интерес плюс романтики полные штаны, и нам работы поменьше, да и польза бывает — кто-нибудь из выросших ребят потом приходит работать в наши ряды. Но дети хотят не просто пугаться. Дети хотят пугаться по-настоящему. Котёнок Гав и щенок не смогли бояться под уютной лестницей в тихом, залитом светом и покоем доме — они убежали на крышу, где гремел гром, сверкали молнии и было опасно.

Не следует детям так умирать… Ещё одна сложность групп по спасению, что на нашей совести вытащить тела, если это вообще возможно. В этот раз кого-то вытащить уже невозможно.

— Странно, что с этой точки они не направились назад, — сказал Князь.

Я поморщилась — говорить не хотелось, но идти в тишине хотелось ещё меньше.

— Действительно. Как-то необычно для детишек. По идее, потеряв сотоварища, обычно группа возвращается.

— Если только, да, они не настолько запаниковали, что сломя голову бросились дальше… — проворчал Рашпиль.

Говорить вслух о том, что возможно на том лестничном пролёте сталкерята легли все, не рискнул никто — зона имеет свойство слушать и слышать.

Следующая лестница оказалась завалена игрушками. На верхней ступеньке, почти у самой площадки, лежал опрокинутый ящик, из которого, по-видимому, и высыплось это детское счастье. Только вот предметов оказывалось значительно больше, чем могло поместиться в коробке. Игрушки разные — большие и маленькие, плюшевые и механические, пластмассовые и металлические. Разные. Князь шагал, внимательно рассматривая поверхность под ногами и переставляя ботинок, только когда угадывал вполне мирный прогал между игрушками. На всякий случай. Мы молча повторяли его действия — след в след. Практики такого движения у нас хоть отбавляй — не только в зонах на выездах, но и просто по жизни — одно из тех умений, которые вбиваются в плоть и кость за долголетнюю подготовку. Наверное, поэтому мне, идущей второй, не требовалось усилий, чтобы наблюдать за тем, куда ставить ногу, — и я осматривала пространство, то входя в состояние видения, то выходя из него. В видении становилось легко определять границы псевдореальности, нас окружающей, и наблюдать за энергетическим строением предметов и других структур, а при обычном зрении отмечались несоответствия с реальностью, улавливалось движение и любые иные изменения. В нашей тройке сейчас видением владела только я. Когда-то Князь был видящим, но после того тяжёлого выхода в Зону, который закончился для него реанимацией, экстроспособности его резко сошли не нет. Вообще, видение — достаточно редкое умение, воспитываемое не одно десятилетие. Мне в своё время повезло — я была «подобрана» одним из действительных учителей. Так, как он, теперь уже никто не учит — пороху не хватает, знаний, умений, ответственности, да и просто такта.

Заводной плюшевый мишка лежал, опрокинутый на спину, на лестнице и с тихим металлическим шорохом медленно-медленно перебирал ногами… Мимо. Мимо. След в след.

— Лестница кончилась, — оповестил Князь, первым ступая со ступеней на бетонную поверхность пола.

Да, лестница кончилась, и дальше начиналось необозримое пространство подвальной зоны, чья граница давно размылась в переходах меж реальностями.

— Раньше здесь, на входе, была такая уютненькая комнатушка с вечно гнилой картошкой под потолок, да, — задумчиво высказался Рашпиль. — Нам ещё пришлось лезть через эту сопливую гору, чтобы пройти в коридор… Да. Малик тогда поскользнулась и всей рожей ухнула в неё. Ну и нахлебалась этой дряни.

Я поперхнулась и откровенно сморщилась, представив себе вынужденное купание в картофельной гнили:

— Не очень вкусные воспоминания.

— Тебе глотать эту гадость не придётся, — успокоил Князь, сверяясь с картой. — Картошка переместилась левее от нашей нитки.

— А что придётся? — поинтересовалась я, осматривая территорию, по которой нужно будет шляться в ближайшее время.

Обычный подвал, с большим количеством узких — пройти двоим — коридоров и комнат по обеим сторонам. Часть комнат за дверями, у части двери напрочь отсутствовали. По потолку всей линии коридора тянулся шнур, на котором кое-где висели тусклые лампочки — судя по всему, лампочка одна, но искажение реальности внесло свои изменения и размножило её по растянутому пространству. Забавно видеть много раз повторенный жёлтый огонёк, трассирующим светом уходящий куда-то вдаль.

— Придётся много блуждать. Здесь, судя по крокам, основной коридор проходит строго перпендикулярно силовому меридиану, а шесть обследованных боковых коридоров имеют хаотическое строение, причём меняют угол схождения с основным постоянно.

Рашпиль меня опередил в главном:

— Они зациклены?

— Вроде бы, нет. Два коридора проходчики отследили километра по три, но до конца так и не добрались. Дальше уходить побоялись — ментальный контроль штаба стал настолько слабым, что они предпочли не рисковать.

— А основной коридор? — спросила я.

— По крокам протяжённость отражена километров на восемь. Но это тоже не точно.

— Мы ходили вправо километров на семь, а влево где-то на девять, — вспомнил Рашпиль. — Мотались дней пять.

— Хорошо быть линкором, — саркастически заметил Князь. — Вы, что же, без ментальной поддержки ходили? Или за собой тянули телефонный шнур?

Рашпиль пожал плечами:

— Между прочим, лет десять назад только так, без ментальщиков, и ходили. Да. Кстати, насчёт шнуров — поговаривали, что бывали и те, кто тянул.

— Но не вы?

— Я похож на доблестного телефониста?

— Хорош пикироваться. — Мне порядком стала надоедать остановка. Я всегда нервничаю, когда ничего не происходит. Вынужденное безделье в зоне доводит подчас до исступления. — Надо определяться.

— Определяйся, — пожал плечами Князь. — За чем дело-то встало?

Фыркнув в его сторону, взялась за дело. За последние полчаса уже привыкла к пассивной роли среднего звена в группе. Несколько разомлела от тихой заботы и опёки товарищей. Несколько забылась в роли единственной женщины в группе. Несколько забыла, что пол в нашем деле — вопрос, скорее, мешающий. Пора возвращаться в строй!

Присела на корточки, достала маятник. Серебряный диск с хрустальным сердечником весело сверкнул, посылая во все стороны тонкие лучики. Ознакомился с обстановкой… Вот так всегда — самое важное в жизни снаряжение становится любимым и отождествляется с живым существом. Шнурок страховочной петлёй лёг на запястье. Итак, малыш, покажи-ка нам направление основного силового! Маятник несколько мгновений раскачивался от моих микродвижений, а потом поменял направление, зашатавшись вдоль меридиана. Направление строго перпендикулярно коридору. Так, здесь всё сходится. Едем дальше.

Долго присматривала трещинки в стенах, куда можно было бы без лишнего напряжения воткнуть две из разных металлов спицы из левого наруча. Обнаружила. Осторожным вкручивающим движением ввела спицы в стены. Словно в тело иголки для рефлексотерапии воткнула. Терапия удалась на славу — буквально через несколько секунд у первой спицы начал светиться конец, собирая на себя отрицательный заряд, коего здесь оказалось в избытке, а вторая спица согнулась забавной крякозяброй… С этим всё ясно. Дальше.

Мой персональный волчок отличался от всех в группе — делался по личному спецзаказу нашим любимым мастером «странных вещей», Дядюшкой Ги. Волчок из неизвестного мне сплава, очень тяжёл в руке, с постоянным ощущением свербения от прикосновения к поверхности. Выкрашен он был в чёрный цвет с мельчайшими серебряными каплями, которые при вращении создавали ощущение маленькой галактики. Волчок успешно встал в пыль и, подпрыгивая на трещинах бетонки, уверенно «зарысил» влево по коридору. Ах, ты, мой маленький Бабы-Ёжкин клубочек.

— Пошли? Или будут другие методы выбора? — поинтересовалась я у молчаливо ожидающих результата парней.

— Пошли, — кивнул Князь.

Подхватила волчок на ладонь, — маленький лоцман мягко вздрогнул, запрыгивая на линии жизни, и только после того, как я сжала руку в горсть, прекратил движение.

Двинулись. Жёлтые огоньки ламп освещали круги под собой, и потому стало возможным выключить фонарики. Конечно, света было недостаточно, особенно в зонах между лампами, но всё-таки значительно лучше, чем на лестнице. В шарящих перед каждым фонарём белых пятнах хорошо были видны и плесень на стенах, и расползающиеся от мест концентрации энергии трещины по пространству.

Князь двигался впереди, постоянно удерживая вооружённую заряженным «Собеседником» руку возле корпуса, — готовился обороняться в случае чего. Рашпиль за моей спиной явно нервничал, слишком часто оборачиваясь, — тоже чувства гонщика на взводе. Я, напротив, шагала, максимально расслабившись, — ещё не хватало, чтобы в группе все были агрессивно-тревожны при возможных «контактах». Хотя, если уж совсем честно, контактировать не хотелось. Хотелось поскорее добраться до деток, вывести их отсюда и умотать домой, в тёплую постельку. При воспоминании о кровати сразу возникли и постощущения прекрасного вечера, который длился долго и счастливо, закончился близостью и прекрасными снами с пониманием, что среди ночи всё может и продолжиться… Вот такое шикарное времяпровождение мне и обломал ночной звонок Пака. Интересно, когда я вернусь домой, меня ещё будут там ждать? Вряд ли, вряд ли… А так хочется иногда кофе в постель, утренние пышки по-венски и душ с продолжением. В общем, чувственно-сенсорного удовлетворения как духовного, так и телесного.

Князь замер, словно наткнулся на преграду.

Вскинула мгновенно «покрасневший» взгляд — потом органика даст жару за быструю перестройку, — но никакой опасной мембраны, которая бы преградила нам путь, в зоне движения не обнаружила.

Телефонный звонок прозвучал громом. Сдерживая естественный порыв производить все движения быстро, я медленно повернула голову и посмотрела туда же, куда уже неотрывно глядел Князь.

Дверь справа оказалась широко распахнута внутрь. За ней — жёлтое окно, освещённое ярким солнцем, шумящая в том окне сирень, небо голубое до невозможности. Залитые летним светом стены комнаты, покрытые старыми газетами вместо обоев. Полы паркетные, старые, с расходящимися швами, с пятнами щербатости и потёртости. Посреди комнаты расположен огромный, настоящего тёмного дерева письменный стол с массивными бронзовыми принадлежностями и старым телефоном. Очень старым. Деревянным, высоким, с большим диском и невообразимо изогнутыми рычагами под трубку. Такие только в фильмах про Смольный видела.

Телефон зазвонил снова.

— Подойду, — сказала я и решительно двинулась к аппарату.

— Акуя!

Ребята дёрнулись, но перехватить не успели.

Тянет меня иногда на совершенно дикие подвиги. И, что удивительно, обычно как раз глупые идеи приводят к сказочным итогам, а вот последовательные логические действия подводят под монастырь. Потому не в первый раз рискую глупо и настырно.

Сразу, как вошла в комнату, поняла, что очутилась в другом времени. Ощущение, основанное на запахах… Мощная смесь сиреневого цвета, пряности перманентного ремонта, разлитого по паркету хорошего кофе, типографской краски и только что вышедшего человека. Этот человек был мужчиной в возрасте, он курил трубку и любил старый шерстяной халат. Ароматы заставили «поплыть» — голова закружилась, побежала догонять вчерашний день.

Запахи — самое сильное впечатление от пространства. Запах — это предвосхищение и постскриптум действия…

Телефон зазвонил в третий раз.

В пустоте ремонтного помещения гулко прозвучали шаги — мои ботинки оказались недостаточно мягки для напряжённо натянутого паркета и тишины, долго ожидающей засилья звуков.

Я протянула руку и взяла в ладонь трубку. Она оказалась горячей — нагрелась под солнечными лучами, бьющими в окно. Обернулась. Ребята стояли на самом входе, на границе между «там» и «здесь». Стояли в полной готовности вытаскивать меня из любой задницы, в которую по воле неба и собственной глупости я сейчас готова была провалиться. Только это, наверное, и добавило мне сумасшествия.

— Слушаю, — от волнения голос оказался чуть с хрипотцой.

— Алло! — недовольный женский голос вечной старой девы заскрипел по мембране, передал настроение дальнего невозможного. — Господин Буклй? С вами будет говорить Тарио…

Где-то там, в невозможном далеко, что-то хрустнуло, заскрипело, завизжало. Совершенно механическое движение по проводам наметилось в моём направлении. Страшное движение. Пугающее чем-то неясным.

— Сеть накрылась, Буклей, — раздался тихий голос издалека. Голос человека предельно уставшего и уже давно не надеющегося на отдых. — Аппаратура выходит из строя. На подходах к туннелю завязли четыре команды проходчиков. Во втором коридоре народ изолировало — нужно срочно обеспечить подход энергии. В четвёртую шахту хлынула термостатика — а там осталось восемь человек. Ребята сами не выберутся — нужно срочно посылать бригаду. Если не сможем мобилизоваться в течение трёх часов — придётся взрывать с людьми… У тебя есть кто свободный, а то мои резервы уже вышли?

Вот теперь я почувствовала себя паршиво оттого, что подняла трубку. Мало того, что слушаю чужой разговор, так ещё и не могу чем-либо помочь.

— Буклей, ты слышишь? Свободные ребята есть?

— Это не Буклей, — тихо отозвалась я.

— Так… — протянул неизвестный мне Тарио. Было в его голосе нечто особенное в этот момент — и усталость сорвавшейся последней надежды, и странное нутряное понимание ситуации, и осознание внезапно уплотнившейся проблемы. — А где Бук? Впрочем, — вздохнул он, словно рукой махнул. — Откуда вам знать… Вы ведь из моб-стата говорите? Хотя… Сути это не меняет, — он помолчал и негромко попросил: — Девушка… Если сможете встретить Буклея в течение ближайшего времени… Нет, вообще, если сможете встретить Буклея, то передайте ему, что сеть накрылась и Тарио просит о срочной помощи. Хорошо?

— Хорошо. — Я сглотнула. Показалось на миг, что мой собеседник на том конце провода понимает в жизни значительно больше меня. Потянуло под ложечкой ощущением разговора с священником. — Только…

— Да?

Я заторопилась:

— Мне показалось, что ваше сообщение требует срочности. А я могу вообще никогда не встретить вашего Буклея.

Мой собеседник помолчал, прежде чем ответить. Чувствовалось, что решается — что можно, а чего нельзя мне доверить.

— Время не имеет значения перед важностью принятия решения, — наконец, сказал он с трудом. — Передайте Буклею сообщение. Это действительно важно.

— Я понимаю. Я передам. Только один вопрос…

— Вы не ошибётесь, — устало ответил он, не выслушивая. Но, наверно, ему это и не требовалось — он и так понял, о чём я хотела спросить: как я узнаю неизвестного мне Буклея.

Трубка запикала, показывая свою невероятную занятость. Раз гудок… Два гудок… Но я почему-то ещё стояла, замерев над аппаратом, словно над алтарём чуждого божества. Гудок. И треск набора номера.

— Алло? Вы слышите?.. — высокий женский голос прорвался ко мне сквозь треск. — В синем над красным слева от собаки… В синем над красным… Дети очень устали… Есть раненые… Мой сын… кровь… адреналин… синем…слева…

Трубка затрещала ещё больше, и голос телефонистки прервал сообщение:

— Немедленно прекратите несанкционированную связь! Портал закрыт!

— Сука! — со смаком произнесла я в трубку, поднеся её мембранный конец почти к самому рту.

— Сама такая! — возмутилась телефонистка. — А я, между прочим, со всякими не сплю! И наколок на заднице не ношу, вот!

Сглотнула. На левой ягодице у меня уже лет пять как красовался красный грифон. А уж то, что сплю я «со всякими»…

Гудок… Гудок… Гудок…

— Отреченье от рук и ног,

С высоты некуда упасть.

Пробуждение с криком огня,

Не родившись, исчезнуть дай!

Свершилось — кожа меняет цвет,

И лед до последней капли раздет,

А я не спешу начать,

Пока вода не стала стеклом.[1]

Голос гитары задребезжал, разбивая динамик трубки. Кажется, это уже не телефонная связь…

— Акуя, ты в порядке?

Голос Рашпиля раздавался из телефона и потому отливал металлическим блеском. Я медленно опустила трубку на услужливо прогнувшиеся навстречу рычаги аппарата и повернулась к проёму двери. Ребята стояли в запредельной тревоге. Их можно понять — выглядело моё поведение, словно у уже «поплывшей». Только я таковой себя не ощущала. Напротив, было грустно, тоскливо, было даже обидно. И, одновременно с этим, — обыденно.

— Да. В порядке, — отозвалась я, взяв себя в руки, и двинулась на выход из комнаты. Знать бы, кто такой этот Буклей. Что за сеть накрылась у Тарио. Кто та дрянь телефонистка, что всё обо мне знает. И — самое главное — синее над красным слева от собаки — это где?..

— Что там?

Насколько можно короче и точнее я передала суть сообщения и краткого разговора с неизвестными мне личностями — Тарио, телефонистки и добровольного помощника нашей миссии. Постаралась вспомнить до деталей — в зоне всё может оказаться важным. Зона имеет обычай слушать. Зона не имеет обыкновения отвечать, но иногда… Возможно сегодня именно такой день — день, когда сбываются надежды заблудших.

Парни задумались.

— Синее над красным слева от собаки, — выделил главное во всём сообщении Князь и зарылся в кроки.

Мы с Рашпилем, не мешая, зависли с двух сторон — а вдруг? Ожидание, естественно, не отрывало нас от обычной процедуры — я осматривалась как видящая и держала на пальцах мембрану ощущений коридора, а Раш бросил под ноги активизировавшийся заградительный маяк и тискал «Собеседник».

Князь действительно что-то накопал. Неуверенно покачал головой и оторвал взгляд от карты:

— Не знаю. Собака здесь есть только одна. Но я весьма не уверен, что речь идёт о ней.

— Из тебя клещами тянуть, да? — сдержанно прорычал Рашпиль.

Князь посмотрел на него с неодобрением:

— Раш, поимей совесть. Если отыщешь где-нибудь среди давно забытого. Ответственность-то принимать мне…

— Кончай, Князь, — иногда и у меня не хватало выдержки, — Мне охота побыстрее выбраться отсюда.

«Гонщик» посмотрел укоризненно и ласково напомнил:

— Не в постели, солнышко, — Ясно, это он насчёт «кончай» и «охота». — А относительно собачьих меток, так такая здесь только в одном месте — в коридоре «старом» есть комната, на пороге которой обозначен знак собаки. Что это значит, я не знаю. К тому же, судя по карте, там поблизости нет ничего похожего на красное и синее.

— Двинулись, — пожал плечами Рашпиль и первый зашагал в сторону «старого» коридора.

Князь тихо чертыхнулся, собирая карты, из-за чего и был вынужден отстать. Впрочем, на втором повороте он уже догнал нас и, бодро отодвинув товарища в сторону, зашагал ведущим.

Двигались быстро, насколько это вообще возможно в «зоне», когда знаешь — куда идёшь. Даже не особо надёжная цель намного упрощает путь. Появляется чувство надёжности, исчезают сомнения. Быть может, им и суждено будет вернуться, но это произойдёт потом, тогда, когда задача будет выполнена и настанет время сопоставлять желаемое и действительное. А пока можно просто идти, особо не заморачиваясь на тему того, куда и зачем. И так идти — значит, в первую очередь, экономить нервы…

— Ну? — спросил Шамиз, когда Князь остановился на предполагаемом входе в комнату, перед которой на карте обозначался знак собаки.

— Хрен его знает, что это такое, — озабоченно пробурчал ведущий и шагнул в сторону, чтобы освободить нам зону видения.

Мы стояли перед заколоченной дверью в одну из сотен комнат «Плеши». На полу, стене и потолке, фактически по всем поверхностям в хаотическом порядке располагались собачьи следы. На двери кто-то из «проходчиков» нарисовал мелом давно и хорошо знакомый всем знак электронной «собаки»…

— Ммм… — протянул Рашпиль. — По следам как-то она великовата для нормальной, не находите?

— Собаку не находим, — хмуро отозвался Князь. — И очень этому рады. Такой Баскервилии любой из нас будет на зубок.

— Мальчики, хорош нагнетать. Вполне возможно, что этот пёсик весьма симпатичен, пока не голоден, — усмехнулась я. — В конце концов, знаков опасности я лично поблизости не наблюдаю. А этот значок может обозначать что угодно, только не зону повышенного риска.

— Например? — поинтересовался Князь.

— Почтовый ящик службы порно-знакомств в «зоне»…

— Зайдём? — тут же предложил Князь, предложив напарнику руку крендельком.

— Не уверен, что меня устроит близкое знакомство с твоей небритой рожей, — оставшись серьёзным, покачал головой Рашпиль. — К тому же я не вижу здесь «слева от собаки» синего над красным.

— Акуя, а может, ты спутала, и имелось в виду голубое над розовым? — оскалился Князь.

— В таком случае вам придётся срочно менять ориентацию, — хмыкнула я. — Но если серьёзно, то я тоже не уверена, что этот знак можно использовать в качестве ориентира.

— Тем не менее, — упрямо покачал головой Князь, снова настраиваясь на работу. — Других вариантов нет. Попытаемся отталкиваться от того, что есть. Допустим, что знак является тем, что нам нужно. Значит, следует определиться, где находится лево относительно него.

— Смотря куда смотреть, — пожал плечами Рашпиль.

— Назад, — вздохнул Князь.

Обернулись в позицию «наизготовку» мы с Рашем вполне синхронно. Слишком хорошо мы втроём знаем друг друга, чтобы не суметь отличить мельчайшие оттенки произношения. Князь явно предупреждал.

Из стены коридора вышла собака. Отряхнулась и двинулась к нам. Собака спокойная и не производящая впечатления опасности. Только противности, да, пожалуй, жалости. Псина где-то мне по бедро в холке. Чёрная, лохматая, словно сенбернар, но с вытянутой острой мордой, больше подходящей какой-нибудь таксе. Задняя нога у собаки была только одна. Не в том смысле, что второй не было. Просто её не было у неё никогда. Сразу от хвоста вниз тянулась большая лохматая лапа. Одна. Словно две слились когда-то, да так и остались…

Мы, замерев, смотрели, как собака полушагами-полуприпрыжкой приближалась. Остановилась она передо мной. Заглянула снизу. Глаза у неё оказались белёсые, словно больные или слепые. Опустила морду и двинулась дальше — мимо нас в дверь. Прошла сквозь, не заметив преграды, и исчезла.

— Вот тебе и собака, — покачал головой Князь. — Давно такой извращённой фантазии не видел. Интересно, что бы сказал Фрейд по поводу таких иллюзий?

— Что в детстве ребёнок пропустил анальную стадию развития, — саркастически заметила я. — Разве ты не заметил, что у бедняжки отсутствует то, что должно быть под хвостом?..

— В таком случае, кроме анальной, было пропущено и ещё несколько, — проворчал Рашпиль и двинулся к двери с явным намерением войти. Теперь его никто не задерживал. — Если есть дверь, её нужно открыть.

Открыли. Князь, как и положено ведущему, рванул первым. Вот так в порталы и влетают — один на колено с «собеседником» на изготовку, другой с «тинко» прикрывает по верхнему уровню, а видящая находится за их спинами и обозревает пространство. Классика профессионализма. За сколько же лет это апробировано и отработано?

Портал расцвечен красно-синим. Цилиндрическая труба перистых соединений реальности, на синих связях сверху и красных снизу. Труба тянулась в бесконечность, извиваясь так, что то одна, то другая сторона пропадали в мозаике цвета.

— Знак собаки был на двери слева… — заметил Князь. Раш только ухмыльнулся недобро — когда зона так явно говорит с тобой — жди неприятностей. — Как здесь, Акуя?

— Хреново. — Глаза начало щипать от перенапряжения, но работать всё равно приходилось на полную — слишком высоки ставки. — Здесь портал только два на два. Сразу за визуализирующейся поверхностью — провал. По трубе идёт постоянный поток, так что чем дальше зайдём, тем меньше возможности будет выйти — начнёт засасывать…

— Предположений — куда вынесет, нет?

— Нет, Князь. Слишком далеко — я не могу просмотреть настолько. Портал тянется несколько парапарсеков..

— Спасибо, Акуя. Расслабь глазки — они нам ещё понадобятся.

— Нет, Княже, — покачала головой я. — Сейчас не буду. Не нравится мне этот ход в царство Аида.

— Ладно. Не перегревайся только. — В голосе Князя чувств нет, только рациональность командира перед серьёзной работой, но мне-то такие вещи объяснять давно не надо.

Двинулись. Строгое построение. Яркое подрагивание икр — это от напряжения. Тело уже готово сорваться в любую сторону от малейшей опасности, только сознание удерживает порыв. Портал — это такая штука, в которой шутить позволительно исключительно зоне.

Красное и синие переливались тонкими волокнами соединений. Красивая картина, если не смотреть на всё это взглядом видящей. Для того, кто способен заглянуть за пределы восприятия видимого спектра, всё оказывается иначе. Тонкая сеточка поверхности едва переливается бледно-серым, а за ним — чёрные и белые разводы расслаивающего пространства. Пылает чёрный огонь, страшными бликами бежит по тончайшей препоне меж «там» и «здесь». Стоит только оступиться — и ты окажешься в его власти. Там «холодными ожогами» не отделаешься. Там сожжёт напрочь. И очень быстро. И потому, наверное, так завораживает видение. Природа человеческая — изучай то, что опасно. Изучай и восхищайся, почти преклоняйся, для того, чтобы даже случайно не потревожить его, для того, чтобы не вызвать всплеска интереса в его покойном равнодушии. Древнее чуждое божество — не буди его от греха… Страшное должно оставаться за пределом твоего интереса — тогда и только тогда есть вероятность того, что и ты окажешься за пределом его влияния.

Иногда я проклинаю тот день, когда стала видящей — новые возможности сознания подарили новые страхи. Вот ребята идут вполне спокойно — всё, что им надо было знать, они знают. И потому не подходят близко к стенам, и потому стараются, чтобы ноги не проваливались в изредка попадающиеся слишком большие дыры между волокнами. Ребята знают о том, что выйти за преграду двухцветной мембраны — это опасно. По счастью они не знают — насколько. Это знаю только я, но буду молчать — зачем людям нервы сажать раньше времени? Успеется ещё. Это — моя ответная забота. Зона, мать её… Она делает людей человечнее…

— Впереди, — негромко предупредила я, чувствуя на дне глаз жжение от просвечивающего насквозь окружающее пространство пробоя.

— Ок, — отозвался Князь и аккуратно выдвинулся дальше на шаг: риск — дело старшего.

Впереди оказались люди. Судя по всему, наши детки. Они висели на тонких волокнах, словно пойманные в паучью ловушку бабочки. Неловко закинутые ручки-ножки, неестественные изломы спин, предельно напряжённые в последнем порыве движения мышцы. Две девочки и пацан. Дыхание ещё прослеживалось, но кожные покровы уже отливали синюшной бледностью.

— По-видимому, сначала девка запуталась в волокнах, а эти двое начали вытаскивать, и тогда уже все трое налипли, — хмуро предположил Рашпиль.

— Нам от этого ни тепло, ни холодно, — проворчала я. — Предложения есть?

— Только «контаклем» пробовать, — не очень уверено предложил Князь. — Всё равно других вариантов нет и не предполагается.

— Ну, почему же, — усмехнулся Рашпиль. — Можно вернуться домой, плотно поесть, отоспаться и на второй заход прихватить с собой бензопилу из карманного набора думера.

Мы пикировались, но дело уже делали. Я заряжала шприцы адреналином для того, чтобы иньекционировать «примороженных», Рашпиль «закрывал» круг, в котором мы собирались работать, Князь готовил «контакль»… Выполнялось всё без спешки, спокойно и последовательно, как и положено, если жить хочется. Детям наше торопыжничество всё равно что мёртвому припарка, а вот нам может здорово сократить количество накуканных персональными кукушками лет.

— Поддержка вышла, — задумчиво оповестил Князь. Значит, с ним связалась Панда, и по нашим следам направлены Вик и Тальк.

— Это хорошо. А то троих сразу мы не дотащим, — кивнул Рашпиль.

Действительно, если считать, что тащить деток придётся мужчинам, то расклад для них получается не радужный… А я просто не смогу нести деточку, которая сама почти уже с меня. Акселераты, и куда только вымахали — наказание для спасателей.

Кожа под иглой противно хрустнула, словно переломленный пергамент. Да, девочка здесь, в этой ловушке, уже не менее двух часов висит. Реакции на укол не последовало. Всё так же пусты онемевшие глаза, смотрящие в никуда, всё так же судорожно сжаты мышцы. Да, дело совсем швах… Со вторым уколом решила погодить. Сделала инъекцию другой девочке. Реакция появилась, но с явным запозданием — веки затрепетали, по щекам поползли слёзы и сопли — пошла естественная реакция на «разморозку». С воодушевлением вкатила адреналин пацану. Как правило, представители сильного пола быстрее приходят в себя даже после больших доз проморозки антиреальностью. Мальчик действительно оправдал надежды — лицо порозовело, пальцы затрепетали, веки начали моргать, а рот открываться-закрываться. Норма. Вот теперь второй укол той, первой… Вводила медленно, внимательно наблюдая за реакцией, надеясь прекратить введение препарата сразу, как только пойдут первые признаки оживания. Их не оказалось.

— Девочка, кажется, йок… — констатировала я.

— Вижу, — коротко отозвался Князь. Он уже некоторое время как орудовал «контаклем», острым серебряным лезвием с алмазным напылением аккуратно вырезая вторую девочку из сети сине-красной мембраны. «Контакль» безбожно искрил и жёгся от перегрева — «гонщик» периодически морщился и встряхивал руку, чтобы остудить инструмент. Его «контакль» был давнишний, не раз уже проверенный в использовании, но по этой же причине и уже несколько «затупившийся» — особо яркие нити он «брал» с трудом. Рашпиль хмуро предрёк:

— После этого тебе точно придётся его заменить.

На удивление Князь его не послал. Обычно за такими словами следовало точное указание места, куда следовало пойти и как при этом необходимо завязаться узлом. В этот раз сосредоточенность ведущего на работе оказалась настолько серьёзна, что времени на ответ у него не нашлось. Минут через десять аккуратной вырезки, требующей точности не меньшей, чем у сапёра, Рашпиль подхватил девочку и стал держать на руках, пока Князь срезал последние нити. Требовались значительные усилия со стороны обоих напарников — если девочка упадёт и потянет за собой волокна, то визуализирующаяся поверхность просто порвётся и откроется провал в хаос антиреальности. Куда, естественно, утянет всех.

— Есть! — хрипло скомандовал Князь, срезав последнюю перемычку между живым телом и внешней сетью портала. Липкие ниточки всё ещё свисали с тела, но уже не представляли опасности. Рашпиль со вздохом опустил девочку на горизонт портала. Было видно, что держать её на весу он замучился:

— Следующая!

— Помогите… Мне помогите… — прохрипел мальчишка, умоляющими глазами смотря на мужчин, но никто из них не отреагировал, начав заниматься девочкой, так и не пришедшей в сознание после двойного укола. Один из старейших законов спасателей: помогать в первую очередь тому, кто молчит. Тот, кто просит о помощи, ещё имеет силы держаться.

— Всё будет нормально, малыш… — сказала я, подойдя ближе к пацану. Кто-то же должен успокоить его — из сильного и смелого взрослого и крутого защитника он превратился в сопливого ребёнка, страждущего защиты и опёки. Эх, детки-детки. В том-то и разница между настоящей взрослостью и игрой в неё: тот, кто отвечает за себя сам, не ждёт помощи от других. Никогда не ждёт.

Бессознательную девочку срезали долго — «контакль» уже основательно затупился и порой, срезая волокна сети портала, рвал и живые нити энергии. И это плохо — и так ослабленный организм теряет силу ещё и на разрывах.

— Посторонись, Князь, — тихо попросила я. Имела право этого не делать. Не в данном рейсе. И ребята хорошо знали это. Но ситуация выходила из-под контроля.

Князь внимательно посмотрел в мои невозможные красные глаза и молча отодвинулся. Ему не в первый раз при таком присутствовать и чем это оканчивается, он хорошо знал. Но, видимо, как и я, считал, что игра стоит свеч. И за это решение, как и за многие, восхищаюсь Князем — особенный он человек! Собой рискует, словно жизнь надоела, но группу всегда ведет, имея изрядный запас прочности. Все решения его выверены — точны и рациональны. Приказы логичны и последовательны. Прекрасный командир. Был бы. Если бы не лез лично проверять каждую подозрительную дырку.

Ладони почти мгновенно намокли — волнение в такие моменты оказывалось весьма сильным. Пальцы захолодели не сразу — потребовалось усилие для того, чтобы настроиться на работу в тактильно-контактном диапазоне. Но я справилась. Достаточно было просто посмотреть на отливающее синеватым лицо девочки и почувствовать, как в ней бьётся жизнь — на самом дне родника, в глубине меж глыбами прошлого и будущего. Пальцы потянулись к путанице соединения нитей жизни и её отрицания. Глаза защипало от перегрева, ладони загорелись.

Я перетирала в чувствительных, наполненных силой пальцах волокна и разделяла их на «мёртвые» и «живые». Словно вода, они протекали меж пальцами; касания силы мёртвого тревожили мои «лягушачьи» мембранки; почти до сексуального возбуждения доводили электрические разряды от перегорания каналов, бегущие по коже.

Пока «вырезала» залипшую девочку, Князь в темпе срезал мальчика «контаклем». Рашпиль поддерживал пацана на весу, а сам не спускал с меня глаз. Впрочем, Князь тоже, бывало, отвлекался, чтобы убедиться, что я ещё держусь на ногах. И мальчика и девочку освободили почти одновременно — пацана принял на руки Рашпиль, а девочку мне пришлось спускать со стены самой…

— Есть, — вздохнул Князь, осмотрев три неподвижных тела под ногами. Повернулся ко мне: — Ты как?

— Нормально. Только отдохну немного, — позволила себе улыбнуться, но всё-таки вынуждено опуститься на корточки, в любимую полуотдыхательную позицию. Руками упёрлась в дуршлачное подобие пола. Действительно, нормально. Только посидеть бы немного.

— Знать бы, где остальные, — вздохнул Рашпиль.

Действительно, где остальные? Детей должно быть больше. Кажется, где-то ещё в зоне должны быть трое пацанов. Или двое? Князь присел возле мальчика, который был в сознании.

— Где остальные?

— Я не знаю… — заикаясь, вымолвил мальчик. — Не знаю… Они ушли… наверное… Я домой… Мне домой надо… Мне плохо, понимаете?.. Это «антиреальность», понимаете?.. Нам срочно нужна помощь врача, иначе…

— Врёт, — кинула я. Надоело слушать трусливый трёп. Вот интересно, когда в зону отправлялись, поди, такие сказки плели друг другу о своей смелости и крутизне, что сами в себя верить начинали. Аж боюсь в зеркало смотреться, такой я крутой! А теперь, когда напрямую столкнулись с действительностью — именно, не с «антиреальностью», а с действительностью, в которой нужно что-то представлять собой, а не трепаться об этом — хвост поджали. Противно.

Со стороны входа в портал появились Вик и Тальк. Оба были в полном снаряжении, плюс за спинами болтались рюкзаки для переноски людей. Не в первый раз придётся их использовать — технология уже давно отработана. Возле днищ вырезаны дыры для ног пострадавших. В таком положении бессознательного человека можно нести на спине в жёстком каркасе, распределяющем нагрузку на лямки и пояс. Удобно, когда ничего другого не остаётся.

— Как дошли?

— Нормально, после вас обычно тихо… По дороге наткнулись на деток — они уже на выходе. Пак и Дядя Саша встретят…

Здорово! Видимо, ребятки так перепугались, что рванулись до дому до хаты, но поплутали в коридорах, пока вышли. Слава богу, что вообще выход нашли! На душе полегчало. И тут же за дело. Детей быстро запаковали в рюкзаки. Вику, Тальку и Рашпилю.

Шли молча. Быстро перемещаться в связке уже не могли. Ребятам приходилось подстраиваться под меня, а я не была в состоянии бегать. Глаза жгло едва терпимо, кости ломило, словно при высокой температуре — шёл период дезактивизации организма.

— Давайте-ка вперёд, ребята! — распорядился Князь. — Мы с Акуей медленно пойдём, а вам бы побыстрее груз Дяде Саше сбросить…

Мужики кивнули и прибавили ходу. Мне оставалось только невесело улыбнуться — сегодня я действительно уже ни на что не годна. Разве только ещё сама ноги передвигала. Ну, вот и будем перебирать ножками — левая, правая, левая, правая…

— Пошли, подруга боевая, — хмыкнул Князь и взял наизготовку «собеседник».

[1] «Пикник» «С высоты некуда упасть»