Невозможность пятая

Невозможность пятая:

Нет ни сна, ни пробуждения…

Встаньте в ряд, разбейте окна, пусть все будет без причин,

Есть как есть, а то, что будет, пусть никто не различит.

Нет ни сна, ни пробужденья, только шорохи вокруг,

Только жжет прикосновенье бледных пальцев нервных рук...

«Пикник»

Нет и никогда 18.09.20… 10.10

Ватные бляшки с чаем на веках уже почти остыли, когда в дверь постучали. Игорь встрепенулся всем телом, и стало понятно, что он заснул, сидючи рядом со мной. Князь нашёл мою руку и вложил в едва работающие пальцы рукоять пистолета.

— Не дури! — проскрипела я. — Ты с ним что-то будешь стоить, а я — нет!

— Я возьму «Контакль», — попытался отбиться от моих слепых попыток вернуть оружие Князь.

В дверь опять постучали. Жёсткие костяшки выбили замысловатую дробь.

— Ты с ним не управишься, — шикнула я. — Забери «Миртраль», чёрт возьми! С ним через тебя не пройдут!

— Твоими бы устами, — пробурчал Игорь и перехватил рукоять пистолета. Кровать скрипнула — напарник поднялся и двинулся к выходу.

Видеть я не могла. Выжгло по самое «не хочу»… Беда же в том, что если атака повторится, то толку от меня не будет теперь совсем. На восстановление уйдёт не меньше пары суток. И эта причина была основной, почему я прикладывала все силы, чтобы слышать ушами и кожей то, что происходит вокруг.

— Рашпиль, — прокомментировал Князь. Впрочем, уверенности в его голосе не было. И я оправдывала и понимала его. Потому что мы ни в чём уже не можем быть уверены после прошедшей ночи.

Открылась дверь. Щёлкнул предохранитель.

— Стой! — рявкнул Игорь.

Я кожей ощутила, как сдвинулся воздух от резко вскинутого оружия и как застыл на входе гость.

— Ты охренел, Наст? — после непродолжительного молчания севшим голосом спросил человек, который вполне мог быть Рашпилем. Голос, во всяком случае, точно был его. — Опусти пушку!

— Так меня называют и здесь, и в «зоне», — спокойно отозвался Князь. — Назови меня по-настоящему.

Это он правильно. Именно для таких моментов, когда «зона» говорит с «гонщиком», мы и придерживаемся простого правила: настоящие имена здесь, там — только прозвища. Для того чтобы не подслушала. Для того чтобы не нашла.

— Князь, ты с дуба рухнул? Опусти пушку! — в голосе Раша стали пробиваться нотки настоящего напряжения. То ли страх, то ли гнев…

— По-настоящему, Шамиз! — сквозь зубы процедил Князь, и мне стало ясно, что воздух меж двумя стал настолько плотен, что одно неловкое движение может породить неисправимое действие.

Молчание.

— Игорь Викторович Настюшко, — наконец, отозвался Раш.

— Входи!.. — опустил оружие и отступил назад в коридор Игорь.

Рашпиль зашёл, снял ботинки, не развязывая шнурков. Молча прошёл ко мне в комнату, но задержался в проёме дверей, вероятно, поражённый картиной нашего ночного побоища. Или тем, с какой тщательностью Князь занялся закрыванием входной двери — проделывая все манипуляции от физического до энергетического уровня.

— Что здесь произошло? — В кои-то веки Рашпиль оказался максимально серьёзен и не стал шутить по поводу того, что мы-де не ту позицию выбрали или не тот ритм, если так разнесли квартиру. Более того — он даже не собирался взорваться на Князя за «неуместные шутки».

Его вполне можно понять. Комната выглядит, я думаю, не лучшим образом — постель и ковёр залиты кровью, стулья и кресло перевёрнуты, на полу осколки и помятые цветы, на стене чёрное пятно сажи и пепла, оплавившиеся и погоревшие от взрыва обои и шторы, окно от холодного ветра завешено одеялом, рядом с кроватью — обогреватель и спальник. Под утро Князь уложил меня отдыхать и восстанавливаться, закутав в два одеяла и набросив на ноги старую шубу. Сам же присел, привалившись к кровати спиной, и закрутился в спальник. Вот так мы и провели остаток ночи и утро. И то ли спали, то ли нет — не поняли. Когда поднялось солнце, Игорь на скорую руку (чтобы не покидать меня надолго) сообразил чай с мятой и хлеб с мёдом — на большее нас не хватило. Потом сделал ватные диски для аппликации на глаза.

— Спрашивай Акую, — устало прохрипел Князь. — Я всё равно толком ничего не видел. Есть будешь?

— Буду, — отозвался Шамиз и, подойдя, подсел ко мне на постель. Игорь вышел. — Ты как, Даш?

Рашпиль нашёл мою руку и вместо того, чтобы сжать, как ему хотелось, только погладил по тыльной стороне. Обе руки были в повязках. Одна оставалась окровавленной от потревоженных порезов, другая протекала от лопнувших пузырей ожогов.

— «Хорово». Где опечатка — думай сам, — ответила я. Невозможность посмотреть на его реакцию напрягала. Мне, как обычно, было важно знать — как ко мне относятся. Особенно сейчас, когда я являю зрелище грустное.

— Да что тут думать, — грустно усмехнулся Шамиз. — На букву «х», не подумайте, что «хорошо». Глаза пожгла?

— И не только, — в тон отозвалась я. — Теперь я не «экстра» — нет ни видения, ни тактилки. Всё, что осталось, — это слышать и нюхать.

— Расскажи, хоть… как дошли до жизни такой?

Последовательный рассказ со всеми заинтересовавшими Рашпиля подробностями занял около сорока минут. За это время Князь приволок с кухни чайник и чашки, сготовил сосиски и бомжовскую лапшу. Смущения это блюдо у него не вызвало — что было в ящиках и холодильнике, то и сварил. Судя по тому, что мужики смололи всё это весьма быстро — голод уже начал их одолевать. Я же копалась долго. Во-первых, потому, что говорить и жевать — неудобно, во-вторых, не видя еды, сложно её подцепить с уверенностью, что упадёт она в рот, а не где-то по дороге, в-третьих, из-за повязок трудно, да и больно сжимать ложку. Одно хорошо — не знаю, как себе, но мне Князь лапшу заварил в огромной миске, предварительно мелко поломав вермишельку. Заботится.

— Это всё, — наконец добралась я до окончания нашей опупеи. — После этого уже никаких попыток прорыва не было. Разве только…

— Что?

— Ключ переместился с журнального столика мне в карман халата, — устало сказала я.

— Ты мне не говорила, — заметил Игорь.

— Увидела с полчаса назад, когда до туалета доползла, — пожала я плечами и отодвинула от себя миску. Кто-то подхватил её и вложил мне в руку кружку. Я взяла её двумя руками для большей надёжности — не дело проливать воду на кровать, мне и ночи в мокрых простынях хватило.

— Весело, — задумчиво протянул Рашпиль.

— Обхохочешься, — угрюмо подтвердил Князь. Я не видела его, но прекрасно чувствовала, каково ему — пожатому до обширных гематом, с болезненными пробивами в основных органах — как ни повернись, как ни двинься, сразу проявляется острая боль во всём теле, а не шевелись — будет только ломота. К тому же, у меня появилось стойкое ощущение, что температура у Игоря не значительно, но выше моей, которую я бы охарактеризовала, как «тридцать восемь попугаев и одно попугайное крылышко».

— Золотой ключик, — вздохнул Рашпиль. — Что же ты за вещь такая?

— А у тебя как дела? — спросила я. Вроде бы вчера Пак приказал уже с утра проверить Сашу...

— Сложно, — отозвался Шамиз. — Запутанно до чёртиков.

— А без предисловий? — попросил Князь.

— Без предисловий, — согласился Рашпиль. — Саши нет. — Помолчал, ожидая закономерных вопросов, но, не дождавшись, продолжил: — И не просто нет, но и, по-видимому, никогда не было. Дом, указанный Акуей, мы прошерстили вдоль и поперёк. Там обрисованная особа не проживает. Более того. Там нет и никогда не было указанной квартиры. Не просто по номеру, но и по расположению. В том углу первого этажа находится вход в подсобное помещение, заваленное до предела настолько старым инструментарием и с таким слоем пыли, что даже тупому ясно, что мы с Виком были первыми посетителями за последние двадцать с гаком лет. Дверь в это помещение, кстати, пришлось вынести — ключей ни у кого не было.

— А..?

— Нет, Игорь. Ключик бы не подошёл — там висячий замок старой конструкции. Мы его автогеном выжигали. И умели, я тебе скажу, раньше замки делать — дужка минут пять плавилась.

— Что ещё?

Рашпиль рассказывал, а я тупо сидела, вцепившись в кружку и боясь даже пошевелиться. Саши нет… И никогда не было. Квартиры, в которой мы провели ночь, — нет и никогда не было… Может, ребята домом ошиблись?.. Но вспомнилась ощущение стародавности в квартирке. Ещё казалось, что в таких условиях проживала какая-нибудь старушка. Быть может, просто смещение по времени? Или портал? Ведь не может быть такого, чтобы Её не было! Потому что тогда это означало бы, что и Нас не было. И, может быть, и меня… Тяжело сомневаться в собственном существовании.

Рашпиль будто подслушал мои мысли:

— На всякий случай проверили эту подсобку на портал. В общем, чисто, но есть какое-то неуловимое ощущение присутствия. Возможно, оно и не связано с происходящим с Акуей, но оно есть, и сбрасывать его со счетов нерационально.

— Ещё? — Смотря на Рашпиля, Князь, вероятно, понимал, что он что-то недоговаривает. Я этого видеть не могла — только чувствовала. Спасибо, Игорь, что вытягиваешь из товарища даже то, что он не хочет говорить. Я не забуду.

— Два момента, — вздохнул Рашпиль. — Первое: запах.

— Ну?

— Там был слабый, но вполне уловимый запах. Зелёный чай с лавандой.

Мне захотелось вскочить, захотелось схватить Шамиза за плечи и вытрясти из него душу. Запах Саши! Она была. Мы были. Мы всё-таки были! Вместе…

— И второе…

Что-то звякнуло. И у Князя перехватило дыхание.

— Мы нашли недалеко от входа в подсобке. Больше никаких следов.

— Что там, Князь? — дёрнулась я.

Игорь молча взял мою руку и выложил на бинтованную поверхность связку.

— Твои ключи. От домофона и квартиры, — негромко сказал он. — По-видимому, это те, которые ты выбросила возле своего дома. С которыми поменялся местами ключик.

Я сжала руку и почувствовала, что Князь забирает у меня кружку. Это правильно, Игорь… Потому что неудобно плакать, не имея возможности скрыть слёзы за пальцами.

Поминки 18.09.20… 11.30

Выслушав моё решительное «еду!», ребята вынуждены были прозвониться Паку и уведомить его о том. Пак думал недолго. Судя по тому, как резво ребята начали собирать вещи, ответ был положительным. Князь несколько смущённо предложил мне влезть в его рубашку и старую куртку. Нашлись и джинсы — видимо, забытые его подружкой, но, возможно, и его собственные времён золотого студенчества или раньше… Одеваться самой было сложно, и Игорь пять минут понаблюдав за моими куцыми попытками натянуть штанины подтягиванием их забинтованными ладошками, пробурчал что-то нечленораздельное и подошёл помогать.

А я почувствовала себя маленьким ребёнком. Хорошо ещё, что под себя не хожу! Князь натянул на меня джинсы, подвернул штанины. Помог снять халат и влезть в рубашку. Я безропотно позволяла себя поворачивать, поднимала и опускала руки, как указывали. Застегнул на все пуговицы, заправил. Подумал и приволок свитер. Это он правильно — за окном уже весьма холодящая осень, мы оба за ночь продрогли, да плюс собственная температура выше нормы. В свитер я погрузилась, словно в хламиду, — он упал резинкой мне на бёдра почти у колен, а рукава пришлось подвернуть настолько, что широкий валик стал напоминать кимоно.

— Ну, и как я выгляжу? — Возможности осмотреть себя со всех сторон не было, а то бы наверняка смогла изменить какие-нибудь мелочи, которые бы позволили и в этом нелепом одеянии выглядеть более-менее.

— Вылитый Гаврош! — честно сказал Рашпиль. Всё время моего одевания он находился в комнате, но я не стала просить его покидать помещение, дабы не лишать зрелища. — Только кепки не хватает.

— Зато будет повязка на глаза, — хмуро отметил Игорь и подвёл меня к креслу. — Садись. Сейчас обмотаем.

Его горячие руки прижали хвостик бинта мне на виске и быстро побежали по хорошо известным траекториям. Бинтовал он профессионально — сказывалась практика. Вскоре где-то сбоку щёлкнули ножницы, обрезая кончики узелка. Повязка плотно обхватила глазницы. Словно не только зрения — чувства пространства лишилась.

— Игорёк, ты бы аспиринчику, что ли, выпил, — предложила я, ощущая на коже жар от ладоней и дыхания напарника.

— Само пройдёт, — отозвался Князь. — Температура в деле восстановления — первый друг. Чем дольше держится — тем быстрее на ноги встанешь.

По мне, так это нелогично. Но спорить не хотелось. В конце концов, каждый выбирает по себе. А уж мужчина в самом расцвете сил, верно, знает, что ему нужно и как проще отлежаться. Вот только отлежаться не удастся. Я услышала, как зашуршали провода, защёлкали разъёмы — Игорь начал собирать свою портативную станцию. Возможно, он считает, что не вернётся сюда. Логично — квартирка-то уже засвечена. Понять бы только — для кого.

— Готовы? Пошли, — позвал Рашпиль. Князь подхватил меня под локоть и осторожно повёл к выходу. Благо, кроссовки мои оказались «железными сапогами» — в огне не сгорели, в воде не потонули. Их-то Князь и помог одеть.

— Ну, вылитый Гаврош, — вздохнул Игорь, когда я оказалась полностью собрана. — Пошли.

Лифт подъехал, лязгнул челюстями… Робин-Бобин, блин.

Вышли во двор, там возле подъезда легко узнаваемо рычал монстрик Рашпиля. Я неловко втиснулась на заднее сиденье, по привычке хотела забраться на него с ногами, но передумала — нечего загрязнять. Князь сел возле водителя.

— Куда едем? — спросила я. Дорогу мне видно не будет, так хоть приблизительно знать, в какой части Вселенной буду находиться.

— Тело выставлено в квартире, где жил Пророк последние пару месяцев, — одна из точек Пака. Он в своё время официально устроил Петра работать к нам в контору и дал ему жилплощадь. Пророк, при его отношении к жизни, никогда бы не смог заработать на собственную. А так — и он был обеспечен территорией проживания, и нам хорошо — детки были под контролем. Хотя бы наши, — вздохнул Рашпиль.

Пророк жил в центре города, недалеко от Университета. Значит, едем туда. Поминки устраивали сегодня. Устраивал их, насколько я поняла из объяснений, сам Пак. У группы были причины делать это — похоронить «промороженного» нужно было как можно быстрее. Это только в «зоне» трупы сохраняются месяцами. Сразу по переносу в реальность тела разлагаются с катастрофической скоростью. Да и неприятности с моргами и милицией никому, по сути, не нужны. Поэтому освидетельствование, как всегда, проводил Дядя Саша, официально работающий при городском морге, а родственникам тело покажут только с простынкой по самый подбородок, да и то, если голова от «заморозки» не пострадала, в противном случае — цинк. От этих мыслей, а может быть, от внезапного запаха сигаретного дыма захотелось курить.

— Ребята, закурить найдётся?

— Найдётся, Даш, но давай после выхода из машины, — предложил Рашпиль.

— Ладно, — сдалась я. Действительно, увидеть, когда падает пепел, мне сейчас не дано — изгажу мужику его шикарное авто, жалко будет.

Зазвонил телефон. Отозвался Князь. Выслушал, коротко поиграв с незримым собеседником в «да-нет-ку». Дал команду на прослушивание телефонов и продолжение поиска. Наверное, это его с работы. Переспрашивать смысла нет: если это касается нас, то сам скажет, если нет — то из него клещами не вытянешь. Князь попрощался с неизвестным и ничего не стал говорить. Значит, не для нас.

— Сейчас подъедем, — оповестил Рашпиль. Это, как всегда, чтобы я успела приготовиться на выход.

Машина сошла с шумной магистральной дороги и сделала несколько плавных поворотов по дворикам. Встала. Вперёд-назад, снова вперёд и снова назад — Шамиз парковался в сложной последовательности дворовых авто-«пятнашек». Щёлкнули, открываясь, двери. Вот теперь точно приехали. Князь вышел из машины, и через секунду с моей стороны открылась дверь. Повеяло холодом. Игорь помог выбраться из авто и, буквально поддерживая под руки, повёл куда-то.

— Осторожно. Сейчас будем проходить через толпу. Потом будет лестница, — негромко предупреждал он, проводя сложной траекторией к невидимому мне подъезду. — Подняться надо на третий этаж — доберёшься?

— Ага, — не очень убедительно отозвалась я.

Вокруг действительно была толпа. Человек двадцать, наверное… И молодые люди, и старушки. Судя по всему — соседи и не очень знакомые знакомцы Пророка. Более близкие люди должны быть в квартире. Со всех сторон шёл лёгкий гул. Часть него явно трепала мою персону. Моя одежда, вопиющие повязки и потрёпанный телохранитель с одной стороны и весьма элегантный (вот уж в чём нисколько не сомневаюсь!) с другой, вызывали у праздной толпы внимание и желание потрещать. Чёрт с ними! Сегодня не до этого.

— Привет, Князь. Как ты, детка?

Пак, оказывается, ждал нас на входе. Забавно, что Игоря о самочувствии он не спросил, хотя прекрасно увидел, что выглядит тот не ах. Я кивнула головой в знак того, что всё нормально. Хотя — какое там нормально! Башка раскалывается, глаза горят, ладони болят, все суставы ломит! Сейчас бы упасть куда-нибудь, где точно можно отлежаться спокойно, и заснуть суток эдак на четверо.

Потом началась лестница. В принципе, я вполне могла передвигать ноги — левая-правая-левая-правая, но не случилось. Рашпиль вышел вперёд и подхватил меня на руки. Кажется, Князь даже не особенно успел сообразить, что меня у него забрали. Однако, возражений ни с его стороны, ни с моей, ни, тем более, Пака не последовало. Я инстинктивно сжалась в клубочек и, прижавшись к мужчине, обхватила его за шею и плечи для двойной страховки. Ладошки опалило новой порцией боли, но отпускать я не стала — так мне спокойнее, а боль… А что боль? — её всегда можно вытерпеть. Так вот меня и донесли до третьего этажа. Опустили на ноги только в квартире. Но и там сразу же подцепили под локоть и повели в комнату. Не спрашивая, подразумевая, что основная цель прибытия — попрощаться с покойным. Возможно, так оно и есть… Прощание нужно не покойным, прощание нужно живым, поскольку только для них имеет смысл слово «навсегда». Прощание — это ритуал, без которого сознание отказывается воспринимать это короткое, но такое существенное для жизни слово. Только увидев, дотронувшись, только осознав, что тепло и энергия ушли из тела, можно поверить в то, что это «навсегда». И только тогда можно отпустить человека и позволить ему отпустить тебя — в мыслях, в чувствах, в действиях… Может быть, потому действует строгий закон в «зонах» — все тела должны быть вынесены из псевдореальности? Просто для того, чтобы живые могли попрощаться, могли пройти через порог внутренней боли и успокоиться… Вот и спрашивай себя после этого, кого мы успокаиваем поминками? Себя или покойника? Ему-то уже покойно…

В комнате народу были много. Люди молчали, но я слышала трудные вздохи и тяжёлое дыхание сдержанных чувств. Рашпиль молча отодвинул кого-то с пути и провёл меня к гробу. Остановил почти у самого борта. Я протянула руки внутрь и почувствовала простыню. Значит, всё-таки голова не пострадала. Чуть сдвинулась, потянулась, подушечками пальцев, свободными от бинтов, побежала по материи. Если бы не пожгла руки о «Контакль», генерируя максимум силы в удар, возможно, сразу бы почувствовала бы анти-потоки в теле. Но и банальный уровень возможностей позволял ощутить холод, идущий от ранее живого. Пальчики добежали до лица… Тронули, ощупывая кожу. Кое-где пожжена. Кое-где шрамы. Наверное, Дядя Саша позаботился… Губы… Не тянутся, не вздрагивают от прикосновения, сухой холодной рисовой бумагой остаются под пальцами… Губы… Они пахли «Капитан Блэком», они были горьки и пряны, в них хранилась сила принимать и давать… «Никогда» — слишком жестокое слово!

Почувствовав, что повязка начала мокнуть на глазах, я прижала рукав к лицу, наклонилась… Мало кто видел Акую плачущей.

— Детка, — Рашпиль подхватил меня за сгорбленные плечи и осторожно повернул к себе. Убрал мою руку, прижал лицом к своему плечу, забаюкал как маленького ребёнка.

Я не плачу… Просто слёзы текут… Может, это от травмы, а?

— На, пусть глотнёт, — откуда-то слева вынырнул перегар и голос Дяди Саши. Рашпиль молча отвинтил пробу и сунул мне в руки фляжку.

Ну почему всегда коньяк?! Неужели я всю жизнь буду вспоминать коньяк, который мы пили с Пророком? Коньяк, с которого нас так накрыло, что оставалось совсем немного до любви? Ну почему снова и снова коньяк?.. Я сделала глоток и вернула фляжку Рашу. Пойло в горло не шло…

— Идите на кухню, — распорядился Князь. — Я сейчас подойду.

Рашпиль повёл меня, а Игорь встал на моё место. Ему тоже нужно попрощаться. Кажется, Игорь и Пётр служили вместе, там и познакомились, а по возвращении на гражданку совместно занялись сталкингом. Правда, со временем их дорожки разбежались. Князю до сих пор нравится рисковать, а Пророк предпочёл учить молодёжь. А теперь вот так вот глупо всё закончилось. Тот, кто всегда лез вперёд, на самые опасные задания, свободно ходит по земле и дышит, а тот, кто потратил множество сил на то, чтобы выходы в «зоны» стали хотя бы номинально безопасны, лежит в гробу.

Кухня дышала сигаретным дымом. Меня подвели к креслу и усадили. Кресло оказалось старым, продавленным за долгие годы. Я утонула в нём. И тут же требовательно протянула руку. Видеть не могла, но почувствовала, что пальцы дрожат. Рашпиль раскурил сигарету и вложил в правую, наименее пострадавшую и перебинтованную ладонь. Как раз между кончиками пальцев, там, куда не доходила повязка. Я затянулась и поняла, что жизнь продолжается. Князь зашёл в кухню и сел где-то рядом — характерный запах больного пота обдал меня, когда он придвинулся на стуле ближе.

— Сейчас Пак разберётся с неожиданными наследниками и подойдёт, — сказал Игорь и щёлкнул зажигалкой.

— С какими наследниками? — Показалось, что Шамиз обалдел.

— Типа, жена и сын, — саркастически пояснил Игорь.

— Сын? — Теперь уже обалдела я.

— Приёмный, — поправился Князь. — Пётр с женщиной сошёлся уже после того как. Пожили пару лет — расписались. Любовь, блин. А потом его из дома попёрли. За излишнюю сентиментальность по отношению к чужим детям. Да и за то, что толку от него, как от мужика, не было — ни денег толковых, ни каких других благ. Уж не знаю, чего там этой бабе нужно было. В общем, Пётр на улице оказался, тогда его Пак и взял к нам. Параллельным отрядом. «Ищейками», в общем.

— Ясно. И что теперь нужно «наследникам»? — спросил Рашпиль и, подхватив мою руку за кисть, сделал стряхивающее движение — не иначе подставил под сигарету пепельницу. Заботливый мой…

— Как — что? — Теперь удивился Князь. — Квартиру.

— Так она вроде бы даже и не Пророка. Разве нет?

— Так-то оно так, но бабе уж больно не терпится в неё въехать и отвоевать права.

— И это после того, как она выжила его из его квартиры? — возмутилась я.

— Ну, Пака на этом поле обыграть невозможно. Бабёнка все зубы обломает. — зевнул Раш.

— Пока она ещё этого не знает, — хмыкнул Князь. — Сейчас же она полна решимости обустроить сыночка в новой квартире.

— Сука, — устало охарактеризовала я.

— Да нет, Даш, — возразил Князь. — Просто баба. Обычная баба: трещотная работа, мыльные сериалы, жизнь, никому не нужная и никем не замечаемая на общем сером фоне. Девиз: типа, жизнь ради детей. Всё обычно. Люди как люди… Квартирный вопрос только испортил их.

— Да, мессир, — подтвердил Рашпиль и снова стряхнул пепел с моей сигареты.

— Князь, — задумчиво затянулась я. — Вот ты говоришь — баба как баба… Но ведь не все такие! Я, например, не стала бы претендовать на чужое.

— Ты не обижайся, Даш, но я тебе один умный вещь скажу, — видимо, под лихорадочное состояние Игорь был способен говорить мне и нелицеприятные вещи. — Когда у женщины появляется ребёнок и исчезает личная жизнь, а возникает иллюзия стремления к идеалистичному образу матери-героини, живущей ради детей, то все нравственные установки срывает напрочь. Это уже как бы даже и не совсем полноценный человек, поскольку через фильтры, которые ставит себе, он… она… оказывается не в состоянии воспринимать объективно ни мир, ни свою роль в нём. Так что, — было похоже на то, что Князь разводит руками.

— Значит, как только у меня появится ребёнок… — начала я, чувствуя, как медленно закипаю.

— Ты меня не услышала, — холодно прервал Князь. — Ставлю ударение ещё раз: не когда появляется ребёнок, а когда возникает идеализация: «я — мать-героиня, я живу ради детей, я всю себя отдаю на их благо!». Вот после этого женщина быстро превращается в бабу, ведомую только одним инстинктом… материнства, в самом его неприятном проявлении — эгоцентризме и эгоизме.

— Ясно, вопросов по этому моменту нет.

— А вообще, Даш, — Князя, видимо, понесло. — Я согласен с твоим самопредставлением. И считаю, что ты не из той породы женщин, которые способны на такое. Ты — другая.

— В смысле? Из какой я породы? Орловская рысистая? Или мастино неаполитано? — Данный момент меня заинтересовал настолько, что, как Раш забрал сигарету для того, чтобы затушить, я только едва отметила кивком.

— Женщины разные. Но я делю их только на два типа: женщины, рядом с которыми чувствуешь себя сильным, и женщины, ради которых становишься сильным.

— Пять баллов! — оценил Рашпиль.

— Не вижу особой дифференциации женского пола, — хотела покачать головой, но внутри раздался характерный звон. Рановато мне такое движение… — И в том и в другом случае речь идёт о том, что мужчина силён по отношению к женщине. Речь идёт о соотношениях. Причём тут типы женщины?

— Притом, Даша, — ответить мне взялся не Князь, а Шамиз, по-видимому, сходу оценивший подход товарища и согласившийся с ним, — что в первом случае мужчине достаточно просто быть. Во втором — ему требуется стать. Вырасти над собой. А на это влияет именно женщина.

— То есть он просто нашёл женщину выше себя, — усмехнулась я. — По каким-то критериям его гордыня пострадала. Может быть, она на каблуках выше, может быть, кроссворды решает быстрее или стометровку бегает лучше. Это не разбитие на типажи, ребята, поскольку характеризует не женщин и не мужчин, а их отношения! Тип, я так понимаю, это: интеллектуалка, вампирша, кошка, серая мышка, домохозяйка, стерва, сука, в конце концов. И вообще, в языке уже достаточно различных стереотипных высказываний. И эти типы сразу ясны и понятны. Стоит охарактеризовать кого-то как «старую деву» или как «блудного попугая», и всё сразу становится понятно. А твоя классификация, Игорь, не характеризует человека.

— Возможно, — ровно отозвался Князь. — Если воспринимать это так. Но, если рассмотреть саму природу отношений, то становится понятно, что не женские высокие каблуки и не возможность быстро бегать или решать кроссворды заставляет мужчину рядом с женщиной расти над собой. В сильной женщине должна быть несгибаемая ось, должно быть сильное сознание. Такое, по сравнению с которым, обычный мужчина покажется тряпкой, способной только на валяние на диване, попивание пивка по выходным и идеализацию: «я же работаю, значит, ты мне должна, а ещё лучше — все мне должны». Сильное женское сознание, отсутствие в ней неискренности к самой себе и окружающим, создает поле притягательности, мимо которого просачиваются трусы и дураки… Как ты понимаешь, если с этой точки зрения рассмотреть мою классификацию, то получается два типа женщин: первый — слабая, бьющая на то, что ей требуется защита, поэтому она липнет к мужчине, чтобы ничего не делать самой, и вторая — сильная, способная позаботиться о себе, та, к которой липнут мужчины, чтобы в этой жизни не оказаться вдруг ненужным настоящей женщине… Всего два типа, Акуя, но они — диаметрально противоположные. И я ещё не видел женщин, которые бы подходили и под ту, и под другую категорию…

— Разве я — не середина? — грустно хмыкнула я. — С одной стороны — вполне могу позаботиться о себе сама и не прошу о помощи. С другой, — я развела руками, демонстрируя свой нынешний вид, — разве я не вишу на вашей шее?

— Если бы ты висела! — весело хмыкнул Шамиз. — А то ведь приходится тебя насильно на руках носить, без спросу!.. По мне, так ты вообще просить не умеешь.

— Вот такие моменты я и называю — ради которых становишься сильным, — добавил Князь. — По великому мужскому счастью, женщины биологически не предназначены к тем перегрузкам, которые способен вынести мужчина. Поэтому у нас всё-таки есть шанс оказываться сильными, а значит, любимыми…

— Как я вас люблю, ребята.

А что ещё можно сказать? Заботливые мои, светлые, сильные, правильные… Куда бы я без вас?! Ведь сильной женщиной можно быть только по двум причинам: или нет возможности быть слабой и потому вцепляешься в жизнь зубами, чтобы просто выжить, или вокруг создано такое поле защищённости, такая уверенность в окружающих людях, в том, что они придут на помощь в любой момент, что можется и хочется рисковать и расти. Спасибо вам за всё, мальчики! И, возможно, я однажды окажусь достаточно сильной, чтобы сказать вам это вслух…

Собрание 18.09.20… 13.11

— Ну, как? Отцепились? — спросил Шамиз.

По-видимому, зашедший в кухню — Пак.

— Н-да… Первый раз встречаюсь с такой зашоренностью. У неё фильтры пропускают только то, что она хочет услышать! Раш, сделай кофе, что ли.

Пак брякнулся неподалёку.

Судя по всему, после бессонной ночи и трудного утра эта истеричка стала для нашего несгибаемого руководителя последней каплей. Пока Шамиз гремел чашками, Пак сидел молча. Возможно, по старой привычке разглядывал руки, стараясь успокоиться и перейти в «рабочий режим». Я не видела. Только ощущала, что напряжение не проходит. И тишина, которая сопровождала её, была индикатором для меня, незрячей — ребята молчали, чтобы неосторожным словом не вызвать бурю. Наконец Михаил не выдержал и высказался в сердцах:

— Вот ведь баба-дура! Только раза с десятого сообразила, что квартира служебная, и что в неё уже скоро въедет сотрудник. Всё пыталась права качать!

— Кого ты собираешься сюда поселить? — спросил Рашпиль. Насколько я понимаю — простое любопытство, поскольку у дагестанца квартира в городе есть и не слабая, как и всё, чем он себя окружает. Если шикарность можно купить, то Шамиз именно этим и занимается. Это его хобби.

— Серого. Будет преемником Петра. Нечего ему по общежитиям мотаться.

Одобряю. Правильное решение. Выверенное.

— Игорь, дверь прикрой, — распорядился руководитель. Дождался, пока щёлкнула задвижка. — Поехали. Для начала о том, что произошло сегодня. В подробностях, пожалуйста.

Судя по всему, Рашпиль свой отчёт уже сдавал. Осталось только нам.

Странное чувство. Вот мы сидим на кухне… Курим, пьём кофе, разговариваем на недалёкие философии… Сейчас будем трепаться на тему будничных наших проблем… А в комнате под простынёй, в окружении почётного караула из учеников и соратников, лежит Пророк. И он вне нашей повседневности. Но чувство присутствия его… уже не физического, не энергетического, а какого-то привычного, основанного на восприятии его среди живых… это присутствие ощущается. Он ещё с нами.

Сложно, да и просто занудно рассказывать всё по второму кругу, но надо. Устроившись удобнее, я повторила грустную повесть наших ночных похождений. Кое-где влезал Шамиз — по второму разу у меня выплывали в памяти одни подробности и забывались другие — товарищ помогал, проходя вторым слоем.

— Почему Пророк? — задумчиво протянул Михаил. — Почему именно он? — вот наш первый вопрос.

— Может быть, потому, что мы с Дашей говорили о нём незадолго до…

— Может быть, — противоречить Пак не стал, но было ясно, что ответ его не удовлетворяет.

— Второй вопрос, вероятно, ключик? — вздохнула я.

— Скорее, Саша, — отозвался стратег команды. — Ключик — её дар. Дар, который имеет силу защиты. И не надо возмущаться, Даш. Если бы не он, то тебя бы не стало и вчера возле квартиры, и сегодня ночью. Ты бы просто не проснулась, настолько была утомлена, а Игорь…

— Как миленький, открыл бы дверь. Хотя бы для того, чтобы убедиться, что за ней никого нет, — мрачно подтвердил Князь. — Вполне убедительно, Пак. Но я всё ещё придерживаюсь мнения, что ключик — вещица, скорее, кармического характера, чем обережного.

— По вашему, мне стоит ещё немножко подождать, чтобы вы могли определиться? — саркастически спросила я. — Или мне нужно ещё раз попасть под раздачу, чтобы мы точно решили — оберег это или нет?

— Это тоже способ, — согласился Пак. — Но лучше всё-таки не рисковать. Поэтому с этого дня считай себя под защитой.

— Чёрта с два! — Злость проявилась в таком ледяном тоне, который я себе позволяю только с оборзевшими клиентами. — У меня, возможно, уже есть оберег, помогающий и защищающий, а у ребят точно нет! Ты даёшь команду, равнозначную «битый небитого везёт»!

— Детка, то, что ты говоришь, не лишено логики. Одно «но»… Пока все хвосты сходятся на тебе. Ты единственная, кто пострадал дважды за сутки. Сначала — квартира, потом — прорыв псеводореальности. Как видишь, сейчас мишень — ты. А ребят цепляет только рикошетом.

Пришлось заткнуться. Если ко всему этому прибавить ещё и то, о чём Пак не знает — о нападении на Сашу, в которое я влезла, нападении, которое, в свете последних событий начинает казаться совсем не случайным… Кажется, у меня начинается паранойя!

— Кстати, вполне возможно, что ключик мультизадачный, — задумчиво протянул Шамиз.

— Возможно, — не стал спорить Пак. Судя по всему, тема ключика занимала его значительно меньше, чем меня. — Вопрос третий: почему? Почему возник перекос реальностей? И вот на этот вопрос ответа я не просто не знаю, но и не представляю, где его искать.

Парадоксально. «Зона» вошла в реальность! Невозможное, о котором можно было читать в фантастике или видеть в кошмарных снах, стало для нас сегодняшним днём. И мы уже спокойно и даже как-то буднично рассуждаем на тему — что это было. И без особого мандража ждём день завтрашний, который, если предполагать, что от нас не отстанут, может быть ещё более тяжёлым.

— Основная же проблема, я думаю, разобраться — сколько у нас противников, — вздохнул Пак.

Только спустя несколько секунд пришло осознание вопроса. Действительно, сколько противников? Кто они? «Зона»? Люди?

— С одной стороны мы имеем угрозы от неизвестных и взрыв квартиры Даши, — заговорил Князь. — Данные явления вполне попадают под определение «реальных». С другой — прорыв «псевдореальности» в наш мир. При этом каких-либо следов прямого вмешательства человека на первый взгляд не наблюдается. Выходит, противников минимум два.

— Не торопись, Князь, — возразила я. — Прибавь к этой ситуации ключик и смерть ребят в «зоне». Картинка получится не такая чёрно-белая и простая.

— Верно. Сбрасывать со счёта ключик, Сашу и ребят… не стоит, — постучал по столу Пак. — Скажу даже больше, Князь. Та картинка, которую ты нарисовал — это самый простой для нас вариант, даже не смотря на то, что драться придётся на два фронта. Я больше боюсь, что противник в вершине пирамиды окажется один.

— Но настолько скрытый для нас и имеющий такую разветвлённую сеть, что коза ностра покажется детскими игрушками в «войнушку», — усмехнулся Рашпиль. По-видимому, тоже не верил в такой вариант.

— Ладно, ребята, — вздохнул Пак. — Давайте-ка покопаемся в истории. Последний раз, дай Бог памяти, локальные прорывы на территории России производились в девяностые годы.

— Мне казалось, что значительно раньше, — удивилась я.

— Не всё вписывают в учебники, Даш, поскольку не всё вписывается в картинку для непосвящённых. Так вот. При последнем прорыве речь шла об активизации зоны за счёт человеческой мощи, то есть от «донора». В «зоне» с высокой метрономией погиб «искатель счастья» где-то третьего-пятого уровня трансформации личности. Его воля оказалась подчинена псевдореальностью через форсирование идеализаций. В результате сквозь его матрицу был произведён прорыв…

— Откровенно говоря, Пак, я понимаю, что ни хрена ничего не понимаю, — кашлянул Рашпиль.

— А ты никогда, Шамиз, и не отличался хорошей грамотностью. Однако о таких простых вещах, как понятия материи и антиматерии, должен был знать, ещё когда начинал работать. Для того тебе и были вручены бумаги ДСП… Ты их читал хоть? — сказано это было почти жалостливо.

— Частично, — промычал Рашпиль.

Откровенно говоря, мне и самой хотелось промычать на эту тему что-нибудь слабо разбираемое. Когда лет пять назад Пак нагрузил меня стопкой самиздатовской литературы, я уже была известным «гонщиком», и меньше всего мне хотелось сидеть за партой. Может быть, поэтому, немножко почитав истории, как наиболее интересного и негрузящего, я раз двадцать пыталась взяться за физику процессов, но, в конце концов, так и забросила её куда подальше. Решила для себя, что это — не для тонкого женского ума. Кто же знал, что возникнет вот такая ситуация? Аналогично, в том же направлении были запущены и учебники по технике безопасности в «зонах» и биологии псевдореальности. Одно я читала вдумчиво и серьёзно — медицинская помощь. Хотя бы потому, что изначально это было моей профессиональной сферой в «оперативной» команде.

— Ладно. Краткий экскурс, — вздохнул Михаил. — Псевдореальность существует параллельно нашей. Данный образ собирательный, поскольку параллелей несчётное количество. Фактически, миры определяются по одной системе координат: время-пространство-чувство. Все параллельные реальности находятся в одном месте в одно время. Миры отличает только одна составляющая — чувство, которое определяется таковым на уровне восприятия, а на самом деле является основным потоком энергии мира. То есть, все миры отличны на энергетическом уровне по частоте вибрации энергии, но наше сознание воспринимает это как некую чувство-эмоциональную связь, подчас разбивая на запахи, ощущения и цвета. Параллели, как правило, обнаруживаются в тех местах нашего мира, которые можно условно считать локальными воронками изменения вибрации, то есть, там, где произошло нечто здорово «взорвавшее» эмоциями людей, там находящихся. В основном, в фундаменты таких «зон» ложатся человеческие жизни… Далее. Существуют люди-стабилизаторы и люди-процессоры. Первые имеют настолько мощную энергетическую составляющую и сильное, неколебимое рассудочное сознание, что способны упаковывать «зоны», то есть ограждать их от внедрения в наш мир. Из таких получаются упаковщики, которые, как вам известно, фактически не способны попасть под влияние «зоны», а значит, её увидеть, в неё войти и так далее. Они просто не видят её в своей жизни. Процессоры, или дисстабы, как мы их называем, напротив, имеют высокий чувственный потенциал и творческое сознание. Благодаря этим данным, они имеют возможность воспринимать сознанием не только вибрации своего мира, но и ближайших параллелей. Из таких получаются гонщики. В чистом виде и стабилизаторы, и процессоры — редкость. Далее. Естественно, что «зона» не является чем-то стабильным, в частности, потому, что не относится напрямую ни к одному из составляющих её миров. Поэтому она вынуждена изменяться и расширяться. В «зоне» существует своя жизнь, не обязательно биологическая. Мы с вами уже встречались с чисто энергетическими её видами, с условно информационной, с механической, с кристаллической и с прочими… Всегда очень сложно определить — является ли увиденное существо или сущность самостоятельной формой жизни, или оно — симбиотическая составляющая «зоны», например, какой-либо псевдореальностью подавленный белковый типа нас с вами. «Зона» расширяется не только в пространстве и времени, но и в чувствах тоже. А чувство, как фактор энергии, присуще любому от условно сознательного до вполне разумного существа. Именно расширение «зоны» в существа и сущности является для неё наиболее перспективным, так как позволяет: во-первых, набрать собственный «интеллект», с которым иногда даже приходится общаться, а во-вторых, использовать силу и вибрации захваченной жизни для проникновения в прилегающие реальности… Это явление и именуется «прорывом». Так. Пока всё понятно?

— Пока ты ничего нового не сказал, — отозвался Князь. — Но всё равно — спасибо. За напоминание азов.

— Едем дальше, — вздохнул Пак. — До 16 века вопросами псевдореальностей в нашем мире занимались исключительно посвященные… «Иерархия». Наследники прошлых цивилизаций, которые взяли на себя вопросы управления человечеством. В вершине пирамиды «Иерархии» находятся Жрецы. До 16 века они занимались не только закрытием «зон», но и их открытием, то есть плановыми «прорывами», которые позволяли им удерживать в узде человечество, как локально, в одной отдельно взятой деревне, где вдруг объявляется ведьма, так и глобально — через культурный пласт легенд, слухов и фактов. Благо, что изначально люди, как я уже говорил, не процессоры и не стабилизаторы, так что, при должной подготовке эмиссарам Жрецов не приходилось особо тратиться — всегда находились те, кто своей нестабильностью сознания помогал им в создании воронок. И, как правило, клал на этом свою жизнь… Начиная с 16 века, эмиссары Жрецов развернули весьма активную деятельность по открытию-закрытию «зон», после чего этот процесс стал слабо контролируем. Тогда-то им и пришлось создавать отряды добровольных помощников — ведьмаков…

— Которые, со временем оторвавшись от корневой жреческой системы и потеряв связь с их эмиссарами, эволюционировали в нас, «свободных проводников», — поддержав стиль повествования, закончил Князь.

— Именно, — отозвался Пак. — Только сначала нас называли «бродниками»…

— Потому что бродили? — наивно спросил Рашпиль.

Блин! Ну, такие-то вещи знать надо! Хотя… у него ещё иногда вылезают трудности с языком. То с русским, то потому, что рот открывает не тогда, когда надо.

— Потому что брод чувствовали. А бродом в то время называли безопасную маршрутную нитку в псевдореальности, — влезла я, пока Миша Шамиза куда-нибудь не послал… книжки читать.

— Едем дальше. После 19 века в неразберихе, которая началась среди знающих и незнающих… по мнению некоторых, явление, спроектированное Жрецами… отряды ведьмаков оказались в вынужденной изоляции. Где-то за полвека изначальная идея выродилась, и, в результате, появилось множество организаций, которые занимаются различными, подчас даже диаметрально противоположными делами. В том числе, возникли и такие, которые считают, что «зоны» являются неким техническим и ментальным подспорьем для человечества, и стремятся подготовить глобальный прорыв.

— Эдакое вызывание Тьмы. Заказной Апокалипсис, да, Раш?

Пак продолжал:

— Последний такой подготовленный прорыв был в начале девяностых. Тогда на алтарь был положен одиночка — искатель счастья. Может быть, это нам и помогло — его сознание было весьма нестабильно, но, одновременно с этим, не имело высокого ментального развития. Тогда около десятка упаковщиков смогли его локализовать и засунуть подальше. Однако, это было тяжело… Прорыв был подготовлен на очень высоком уровне мастерства… После чего и ходят по сети «проводников» слухи о том, что где-то существует-де организация, которая имеет целью подчинение псевдореальности и её проводку в наш мир. Говорят, что они связаны со Жрецами. Посему называют их…

— Эмиссарами, — закончил Князь. — Только, по-моему, всё это слухи, Пак. Да и с нашей ситуацией как-то не вяжется. Ребятам открытым текстом говорили, что речь идёт о мести. Мол, «ты за всё ответишь…». Эмиссары бы вообще не предупреждали, тем более не ставили в известность, что их действия имеют характер отмщения.

— Вероятно. Но ты представляешь какую-либо менее солидную организацию, которая бы могла себе позволить действия по двум мирам? Тем более произведя настолько сильную проводку реальности, что прорыв в реальность был проведён через сон Акуи?..

Упс. Чертовски неприятно сознавать, но Мишка прав. Иных объяснений нашей блокады просто не может быть. Мы спали. При этом по вибрациям приблизившись к псевдореальности. А она — к нам. А отражение этой взаимосвязи оказалось в нашем мире. В квартире Князя, на его теле, моих ручках и глазках. Сильно сделано! Знать бы только, кто такой умный, что смог найти меня через сон…

— Солидную организацию я, вероятно, не назову, — подумав, отозвался Князь. — Но почему бы не исходить из предположения, что это может быть кто-то из параллельных «проводников»? Мы могли в чём-то перейти им дорогу. По-моему, начинать надо с малого. Посмотреть — кому мы за последнее время могли насолить. Поднять документацию по старым делам. Вполне возможно, что речь пойдёт о банальной разборке на нашем уровне. Думать о врагах такого размаха, как эмиссары, мне, по правде, просто не хочется. Гордыню, конечно, тешит, но ещё больше теребит инстинкт самосохранения.

— А он у тебя, оказывается, есть? — удивился Рашпиль. — Я как-то не замечал. Где ты его прячешь? Под подушкой?

— В жопе, — хмуро отозвался Князь.

— Это поэтому русские беду задницей чувствуют? Там у них инстинкт самосохранения находится, да?

— Да, а также трудовой зуд. Поэтому всё через это место делается, — отозвался Князь.

— Ага, а ещё оттуда руки растут, — закончил Раш.

— А ты неплохо подковался в русских общенародных понятиях, Шамиз. Растёшь, — хмыкнул Пак.

— С кем поведёшься, от того и заведёшься…

— Кстати, — я аккуратно потянулась к бульканью где-то рядом на столе. Наверняка, Князь наливал чашку чая. Мне ли, себе ли — а какая мне, в сущности, разница, если я хочу пить? — Это, ведь, вполне могли быть и две совершенно не связанные организации. Или не связанные меж собой люди.

Князь помог моим пальцам найти ручку чашки и отмёл моё предположение:

— Нет, Даш. Только не отдельные люди! Слишком жирно для одиночек. Если только не Бонд, Джеймс Бонд… Я склоняюсь к мысли, что это всё-таки организация. Вопрос только в том — одна или несколько?

— По твоим каналам что-либо проявилось? — спросил Пак.

— Ищут.

— Все наши предположения пока голословны, — вздохнул руководитель. — Всё это нужно проверять и перепроверять… Беда же в том, что мы до этого момента не оказывали сопротивления, а плыли по течению. И выживали, благодаря Акиному ключику…

— Хорошо прозвучало, — мечтательно произнёс Рашпиль. — Просто музыка… Акуному ключику…

— Так, — хмуро оборвал Пак. — Сейчас будет вынос… Вы на кладбище едете?

Видимо, посмотрел на часы. Автобусы заказывали к пятнадцати ноль-ноль.

— Да, — отозвался Рашпиль.

— Да! — сказала я.

Судя по всему, Князь молча кивнул. Эх, глазки мои, глазки…

— Тогда подытожим, — продолжил руководятел. — Пока в упор проверяем две версии: эмиссары «Иерархии» и отряд «проводников», которым мы могли перейти дорожку. Сложность ситуации: в первом случае вся сеть на нашей стороне, во втором — любой из сети может оказаться противником.

— Пак, я предлагаю разбиться. Рашпиль займётся «проводниками», а «иерархией» з— ты. Это позволит вам не пересекаться с вопросами к одним и тем же личностям…

— А ты, Князь, тогда чем займёшься? — спросил Шамиз.

— Он займётся охраной Акуи и проработкой версии о причастности организаций бандитского характера. Он как бульдог от своей версии не отступит и никому не даст ею заниматься.

— А я? — спросила я.

— А ты, детка, будешь думать, — вздохнул Пак. — Поскольку именно к тебе попал ключик… Тебе и выяснять — от какой он дверцы.

— Это фигурально? — не поверила я своим ушам. Мне предлагалось думать?!

— А хрен его знает, — ответил Мишка. — Может быть, и вполне реально. Если есть ключ — должна быть дверь. Если есть дверь — её можно будет открыть. И, возможно, сделать открытие. В общем, Даш, твоя задача — ключ и Саша. Думай, ищи, пытайся выжать из этого максимум.

— Попробую…

Уверенности в том, что к чему-либо приду путём раздумий, не было. Я достаточно пожила в мужском мире, прекрасно осознаю свои возможности и не строю воздушных замков… Почему Пак на меня это дело повесил, раз не хуже меня осознаёт, что шансов мало? Почему не займётся сам? Потому что сейчас потребовалось дать мне какое-нибудь задание, для того, чтобы не быть обвинённым в дискриминации? Бред, я никогда не влезала с подобными глупостями — не мужененавистница. Потому что времени нет? Тоже вряд ли… Почему? Видимо, думать придётся и над этим тоже — Пак просто так заданий не даёт.

Только додумала, как к двери кухни кто-то припёрся и навязчиво постучал. Ясное дело — без ребят вынос невозможен. Интересно, когда я умру, найдётся ли у меня шестеро друзей мужеского пола, чтобы донести до могилы? Или нет? Или только любовников? Но тогда уж наверняка они переругаются, пока меня дотащат. Уронят ещё… Надо бы заранее, до смерти, позаботиться о том, чтобы было кому меня хоронить. А то, судя по происшествиям, можно и не успеть…

— Пошли, — вздохнул Князь и поднялся.

Звякнули отставленные чашки. За сегодня ребята ещё не выпили ни грамма. И почему-то возникало ощущение, что и не выпьют. Возможно, вечером, когда вокруг будет тишина и уверенность в безопасности… Но не сейчас.

Похороны 18.09.20… 15.00

— Дядя Саша, пригляди за малышкой, — шепнул Пак, когда где-то в зоне моего обоняния появился привычный букет похмелочного запаха смеси коньяка, водки и дешёвого табака. По-видимому, наш организатор предполагал, что я не услышу. Забыл, как у «экстра» обостряется внимание в одних модальностях, пока бездействуют другие. Иначе бы «малышкой» не называл. Я за такое в обычное время вполне могу обидеться. Сегодня только не до того…

Дядя Саша подхватил меня под локоток и куда-то поволок:

— Пойдём, Даш. Тут сейчас столпотворение будет на выходе. Мы заранее выйдем, чтобы не мешаться и чтобы вид был получше.

Тьфу, блин! Как будто мне сейчас актуален вид получше! Но ему это, видимо, важно. Пусть так и будет. Действительно, что мешаться под ногами ребят?

— Кто понесёт, Дядь? — тихо спросила я. Снова перед ответом раздалось тихое поскрипывание крышки о фляжку и позвякивание стекла о зубы. Дядя Саша грузился не по-детски.

— Пак, Шамиз, Игорь, Вик, ещё этот… преемник который.

— Сергей.

— Ага. И Павлик.

Павлика я хорошо помню. Встречались редко, но всегда метко. «Павлушка» был правой рукой Пророка до последнего времени — пока не приспичило устроиться на денежную работу с длительными командировками. С тех пор он в нашем поле зрения появлялся редко. Возможно, именно это заставило Петра искать ему замену.

По лестнице спускались долго. Этот подъезд я не знала, потому приходилось осторожничать, ощупывая ступени, прежде чем перенести вес на шагнувшую ногу. Дядя Саша тяжело топал рядом, периодически подхватывая мой локоть, да всё невпопад. С Князем или Рашем было бы проще. Но выбирать не приходилось. Когда передо мной толкнули входную дверь, в лицо ударил ветер. На улице оказалось холодно. Сразу зазнобило, забило; захотелось поглубже укутаться в тёплышко княжеского свитера, вытянуть его до коленок. Джинсы всё-таки были слишком легки для этой погоды. Эх, Гаврош…

Мы встали в сторонке, возле скамейки, на которую мне помогли облокотиться. Оркестра не было. Как-то вот не ухитрились или не успели заказать. Но вот людей и цветов было несметное количество. Мне тревожило ноздри многообразием запахов — всё, от дешёвых астрочек до богатых роз. Кое-где в этом хаосе блестели смоляные лилии, где-то проявлялись неожиданные гладиолусы. Мимо промелькнула девушка, пахнущая молодостью и обновлённой «Красной Москвой», пронесла ромашки… Прошёл молодой мужчина с ароматом пота, помноженного на «Совершенно Секретно», в руках — потрёпанные пионы. Старушка с запахом старости и овсяной каши принесла неизвестные мне цветы… Здорово стало в последнее время — любые цветы в любое время года. Во времена нашего с Пророком детства такое и не снилось.

От земли пошёл запах влажного покрытия, георгинов и астр — видимо, бросали под ноги выносящим. Застучали шаги, заохали бабки, заскрипели ножки стульев по асфальту… С мягким звуком толчка встало дерево на железо… С плачем и молчанием потянулись люди к гробу…

Князь и Рашпиль оказались возле меня неожиданно. Вот кто-то подошёл, неуловимый в пряном воздухе, а спустя мгновения по дыханию, тяжёлому сгустку воздуха меж нами и лёгким прикосновениям стало понятно, что это — свои. Рашпиль курил, Князь, вероятно, мусолил спичку, как всегда, заменив ею сигарету.

— Наст, — негромко позвал Шамиз.

— У?.. Мать твою!

Интонации показали, что увиденное потрясло Игоря до глубины души.

— Что там? — Я тоже потянулась, в надежде уловить то, о чём ребята ведут речь. С них, ведь, станется не поставить в известность и влететь в историю без меня. Необычных запахов и ощущений не было.

— Дашенька, — голосок у Князя оказался слишком уж приторный. — Скажи, пожалуйста, тот мотоциклист, который тебя подвозил… У него какой шлемак был? Случайно, не красный в серую полоску?

— Ну…

— А куртка у него коричневая замшевая, да?

— Да…

— А на руле мотоцикла маленькая фигурка гномика…

— Княже, — вот теперь я напряглась. Где-то рядом, вероятно, находился тот, о ком шла речь. Что бы это значило? Слежку? Ещё один взрыв?...

— Ты постой здесь, детка, — проговорил Князь, и руки Дяди Саши обхватили меня сзади за плечи. — А мы с Рашем с твоим знакомцем пойдём познакомимся.

— Князь!

Но ребята уже двинулись в сторону. По тому, как стронулся за ними воздух, как затяжелели шаги, и налилось силой пространство, мне стало понятно, что пацаны идут не для разговора.

— Пусти! — Я задёргалась в руках Дяди Саши, но они оказались крепковаты для простого рывка. Вероятно, можно отцепиться от него, двинув куда-нибудь в рёбра, но старичок этого не оценит и не простит. — Дядя Саша! — Оставались только уговоры.

— Неча тебе там делать, — буркнул он в ответ и не ослабил хватки.

— Да скажи хоть!? Я же не вижу ни хрена! — пришлось взмолиться мне. Видеть сама я не могла, но сейчас требовалось именно это умение — всё проходило слишком далеко от меня, чтобы можно было ловить кожей или носом происходящее.

— Чё-чё… Стоит твой знакомец с мотоциклом вон в сторонке, не чешется. Шлем не снимает, с седла не слазит. Ребята к нему идут. Князь немного влево забирает, Раш — вправо. Вроде как в клещи берут. Ну… Подошли. Князь спрашивает что-то… Он отвечает. Рашпиль сзади к мотоциклисту… У, гад!..

— Что? — Я дёрнулась, выдернула руки и замерла натянутой струной.

Рёв мотора, визг шин, крики…

— Эта сука Князя приложил!

В голосе Дяди Саши были и искренняя злость, и изумление. Его понять несложно — Князя положить надобно умение не из средних.

— О, нет-нет! Поднялся!

Только мне уже было не до эмоций Дяди Саши. Разрывая бинты, я сдирала повязки. Пусть эти глаза будут палить нещадной болью! Это — мои глаза! Они должны работать! Особенно тогда, когда окружающим нужна моя помощь! Когда происходящее настолько завязано на мне!

От многоголосья криков аудиальное восприятие накалилось, различая оттенки злого мужского ора:

— Наст! Сюда! — Это Рашпиль.

— Да ты что, Дашка?! Прекрати! — Это Дядя Саша.

— Вик! Тальк! По машинам! — Это Пак.

— Раш! Гони! — Это Князь.

Но плотность перед глазами сошла на нет.

Рёв мощного движка Рашпилевского джипа был последним ударом по барабанным перепонкам.

Как от подъезда стартовали ещё две машины и один мотоцикл я уже увидела. Сквозь слёзы, гной и боль… Но — увидела. Красная «Хонда» Вика едва вписалась в поворот выезда из квартала, почти пройдя по уже оставленным джипом Раша чёрным опалённым следам. Синяя «Нива» Пака отстала всего на несколько метров. Тальк же напрямую промял газоны, пустив свой мотоцикл следом за уже исчезнувшим из виду за поворотами беглецом.

— Догонят они его, не волнуйся, ты, птица! — Дрожащими руками медик группы пытался натянуть мне на глаза бинты. Я дёргала башкой. Не только потому, что не давалась. Потому что было больно. Глаза видели сквозь мутную плёнку, снижающую цветовое восприятие. В голове вспыхивали яркие цвета — видение воспринимало боль.

Сквозь слёзы и плёнку, подобную умирающему мыльному пузырю, увидела собственные руки. В грязных бинтах… Полные ощущений… Почти не думая, потянулась к ним. Притянула руки к лицу. Зубами вгрызлась в узелки. Начала рвать марлю.

— Дашка, уймись! Дашка!

Боль в руках была терпимой, в глазах — нет. Нужно было поменять знак! И я срывала бинты с ладоней. Обжигала кожу резкими рывками ткани. И оттого отступала боль под веками, за висками, где-то глубоко в голове вспыхивающая яркими разноцветными пятнами.

Ребята унеслись. Хочешь — не хочешь, а теперь вряд ли возможно их найти в лабиринте городских кварталов. Теперь остаётся только ждать. И молиться.

А вокруг суетились люди. Судачили, не понимая происходящего.

Подошёл Сергей. Бледный, осунувшийся, всё лицо в шрамах, правая щека опалена и отморожена. Непросто ему достался этот выход в «зону».

— Дарья Антоновна…

— Да, Серый, — голос хриплый. Ощутила, что налипло что-то на губы и рот. Сплюнула — нитки порванных бинтов резко выделились белым на сером постдождевом асфальте.

— Нужно как-то…

— Ага, — понять его не сложно. Себя он ещё не причисляет к старшему звену, и это правильно, а вот для похорон организатор нужен. Мёртвый конца погони ждать не будет — по фигу она ему уже. — Шестеро ребят из вашей группы найдётся? — Серый кивнул. — Тогда беритесь — тащите гроб и крышку в катафалк. Потом туда же стулья захватите. Полотенца и водку с закуской не забудьте. Сейчас едем. Пусть народ по автобусам рассаживается — кто влезет.

— Спасибо, — Серый опустил глаза и отошёл распоряжаться.

Спасибо. А ведь он мог всё сделать и сам. Мог. Только не хотел. Не чувствовал в себе преемника? Ощущал боль и вину за то, что оставил учителя одного? Видел во мне близкого к Петру человека?.. Просто хотел, чтобы те, кому сейчас он передавал мои слова, прислушались к ним, видя за ними не уставшего и рано повзрослевшего товарища, а то, что им более понятно и привычно — сволочную бабу Акую, которую боятся и которой, вследствие этого, подчиняться не зазорно…

Молодые. В их группе ещё будут самцовые разборки. Дайте только оплакать учителя, и начнётся… Проходили это, не раз проходили. И непросто придётся Серому. Но именно сейчас я уверилась в том, что Пророк не ошибся. Что Серый выдержит и понесёт на себе ярмо наставника и руководителя движения. Потому что нет больше мальчика, которому нужно выпить просто потому, что он с нами. Есть мужчина, который пережил трагедию, который прожил одиночество понимания. И он теперь — другой человек. Тот, за которым однажды пойдут. Тот, кто больше никогда и никого не оставит в «зоне» умирать. И этим продолжит дело своего наставника.

А я? Я — Акуя.

И а куя мне всё это надо?..