Невозможность одинадцатая

Невозможность вторая:

Один лишь шаг до высоты…

Открыта дверь тебе, я жду,

В одну из пепельных ночей

И твои руки обовьет

Змея железных обручей.

Один лишь шаг до высоты,

Ничуть не дальше до греха,

Не потому ли в этот миг

Ты настороженно тиха

«Пикник»

Кофе для Рашпиля 20.09.20… 18.11

Ох… Мамочки…

Не двинуться. Не подняться. Даже просто не повернуть головы. Ломит всё. Что не ломит, то свербит. Что не ломит и не свербит, то раскалывается. Например, мочевой пузырь…

Сколько времени?

Мама не горюй! Проспать четырнадцать часов! Не удивительно, что естественный гидробудильник уже не просто поёт — тоненько воет, как после неудачного обрезания. Можешь — не можешь, а встанешь и пойдёшь. Мы в ответе за тех, кого… гм… наполнили…

Я с трудом опёрлась на норовящие подогнуться руки и села на диване. Так. Как минимум это значит, что меня перенесли сюда с кухни. Как максимум… Блин! Кто-то стащил с меня брюки и джемпер! Трусики и маечка на месте — это радует. Я совершила над собой ещё одно волевое усилие и поднялась на ноги. Восемь метров до туалета босиком по холодному пыльному полу — удовольствие ниже среднего. Но оно вполне окупается радостью облегчения… Брякнувшись на стульчик, я ощутила, что вполне жива и «все системы функционируют нормально». В общем, — «привет, Земля!».

Выползла из санитарного помещения и с удовольствием осознала, что из кухни доноситься мелодичное перезвякивание ложки с чашкой. Гимн всепобеждающего утра! Собрав морщинки в кучку на переносице, я некоторое время соображала — стоит ли тащиться в обратном направлении до комнаты, чтобы одеться, или имеет смысл, наплевав на условности, идти на трубный глас далёкого рая? Победила лень! Я, перебирая руками по стеночке, двинулась в сторону кухни. Остановилась на пороге. Возле стола стоял Шамиз и упоенно вдыхал аромат свежеприготовленного кофе.

— А? Аааа… Акуя?.. — Рашпиль застыл на месте, так и не донеся чашку до рта. Чем я его так впечатлила — формами или синяками?

— Угу. Плагиат. — Флегматично констатировала я, просочилась мимо и влезла с ногами на уже хорошо известный стул в углу кухни. Сунула ноги в прорези батареи обогревателя и, счастливо зажмурившись, откинулась на спинку.

— Нет. Цитата в знак уважения к автору, — ответил Рашпиль. — Как себя чувствуешь?

— Пять минут — полёт нормальный, — преувеличено бодро отозвалась я.

Рашпиль хмыкнул. Посмотрел на мой неотрывно-кошачий взгляд, провожающий все перемещения чашки в его руках, вздохнул и подал мне только что сваренный кофе. Я мелкими глоточками начала прихлёбывать настоящий с повышенным содержанием сахара турецкий свежемолотый из кофеварки…

— Даш, тебе не холодно? — Поинтересовался Шамиз, смотря на мои голые ноги. Ножки как ножки — обводы ничего себе так, изящные, кожа бархатистая… Только выдают вчерашние похождения бордово-синие разводы. На них Рашпиль и поглядывал.

— Угу, — не оригинальничая, повторила я.

Шамиз поднялся и, тайком вздохнув, вышел из кухни. Вернулся он уже со спальником. Здоровой рукой набросил мне на ноги и укутал — то ли хотел сделать приятно мне, то ли себе. Я отхлебнула душистого кофе и кивнула верному оруженосцу. На большее меня бы не хватило — личико болело так, словно было рожей… Рашпиль улыбнулся в ответ и полез в полку за чашкой. Налил себе кофе. Не скупясь, насыпал сахара.

Явление Глеба было подобно летнему шквалу — вот его не было, а вот уже до земли гнёт столбы весёлый ветерок. В проёме беззвучно выросла тёмная фигура. Шагнула в свет.

— Доброе утро, страна! Бррр! — «Раверсник» резво потряс головой, выгоняя остатки сна. — О, Шамиз! Ранняя пташка!

— Медведь-шатун, — хмуро охарактеризовал в ответ Рашпиль.

— Даша, салют! Подогни спальник, иначе я сделаю стойку на твои пяточки…

Ну не хорош, а? Ухитрился одновременно, и обидеть, и завуалированный комплимент отвесить. Сделает он стойку на мои пяточки!.. Это с намёком на то, что у меня грудь сквозь футболку просвечивает, что ли?

— О! Я самый несчастный в мире Карлсон! — Окончательно проснувшись, Глеб сделал большие глаза на кофе в руках Шамиза. — Только глоточек настоящего кофе спасёт несчастного умирающего кота…

— Угу, — кратко ответил Рашпиль. Посмотрел на меня, на чашку в своей руке, перевёл взгляд на несчастную физиономию «медведя-шатуна» и медленно-медленно протянул ему кофе.

— Есть на свете счастье! — Убеждённо отозвался Глеб и, подмигнув мне, погрузился в чашку.

— И несчастье тоже можно съесть, — проворчал Шамиз. — А особенно наглым можно и не на свету…

— Втихаря под одеялом! — Глеб поддел ногой из-под стола стул, придвинул к себе и рухнул.

Вот не представляла себе, что он может быть таким. Озорной, словно мальчишка… Но каков нахал! Почему мне Рашпиль отдал кофе, это понятно — я женщина. Но ему-то за что? За красивые глаза? За лёгкую небритость, которая пробивается колючестью? За наглость? Рашпиль снова занялся варкой кофе… Глеб и я, не глядя ни друг на друга, ни на товарища, витали в нирване, вкушая напиток пробуждения жизни. Рашпиль собрался пить кофе…

В момент, когда он почти донёс чашечку до рта, тяжёлой походкой командора по коридору прошествовал Пак. Мишка вошел, спросонья щурясь на яркий свет.

— Привет… — Хмуро поздоровался он. — Все уже встали? Как Игорь?

— Я заходил. Спит. — Отозвался Рашпиль, не отрывая гипнотического взгляда от кофе, словно желая успеть энергетически поглотить его. Я и Глеб одинаковыми движениями наклонились к своим чашкам, продолжая неотрывно наблюдать за происходящим вокруг. Глаза раверсника смеялись — он, как и я, предполагал, что будет дальше.

— Кофе? — утвердительно спросил Пак Шамиза. — Настоящий? Да брешешь!..

Знамо дело, Пак был не только большим любителем чёрного наркотика, но и ценителем. Поэтому то, что не сварено в турке, за кофе не считал. Никогда. Кроме вот таких тяжёлых пробуждений… Шамиз с молчаливым укором смотрел на Пака. Он уже знал, что отказать руководителю не сможет — выучка, традиции, опыт…

— Вкусный?.. — продолжал допытываться Пак. Шамиз обречённо кивнул. — Не может быть! Из кофеварки только туфта получается! Дай попробовать?

Последнее было сказано так добро, так ласково, с таким ангельским видом, что я забулькала кофе, будучи ни в состоянии не смеяться. Через несколько секунд, счастливо вздохнув, Пак подсел к столу, навалившись на который, блаженно стонали от смеха я и Глеб. Глеб — стараясь подавить хохот, а я — потому что смеяться было больно, а не смеяться невозможно. Хмурый Рашпиль снова включил кофеварку.

Мы сидели молча и с упоением наблюдали медитативную картину — Шамиз с упорством камикадзе собирался пить кофе…

— Аа. Привет, молодёжь, — почёсываясь и зевая, вошёл Дядя Саша. — Кофеи гоняете?.. Налейте и мне чашечку…

Проговорив с интонацией знаменитого московского «понаехали тут»:

— Повылезали здесь…, — несчастный дагестанец медленно протянул чашку Дяде Саше.

Уже наделённые кофе переглянулись и захохотали. Хорошо вечер начался!

Новости дня 20.09.20… 18.45

— Ну и какая бяка меня раздела? — Невинно поинтересовалась я. Однако мой излишне беззаботный вид друзей не обманул и ребята, продолжая дурачится, демонстративно проявили себя: Рашпиль задумчиво перешёл на другую сторону кухни, Пак заинтересовался видом из окна, Дядя Саша вышел проведать больного. Понятно.

Глеб поднял чистые-чистые глазки и положил руку на сердце:

— Только раздел, Даш. Вот ей-ей!

— Глебушка… — сквозь зубы процедила я, плотоядно улыбаясь.

— Нет, честное слово! А если ты чего потеряла, ну, девственность там, или что ещё… так я не виноват! Я уже так нашёл, правда-правда!

Ну, вот как на такого можно сердиться?!

— Глеб… Убью, блин, — простонала я. — Сволочь такая! Мне же смеяться больно!

Раверсник, виновато улыбаясь, развёл руками. Нда. Это что, реакция на стресс такая, что нас тянет хохотать по любому поводу? Палец покажи — посмеёмся, пошевели — будем валяться и ножками дрыгать? Как-то нетипично для нас.

— Ладно, замнём насчёт раздевания, — отсмеявшись, захотелось простить всех. — Я так хорошо вырубилась, что не почувствовала бы и большее… Честное слово, давно так крепко, долго и спокойно не спала!

От окна повернулся Мишка:

— Благодари Дядю Сашу и Глеба.

Я удивлённо приподняла брови. С левой стороны кожу неприятно потянуло, потревожило подживающий разрыв.

Пак пояснил:

— Фельдшор тебе снотворное вколол, а Глеб весь остаток ночи сторожил.

Вот хоть убей — не помню. Последнее, что запомнилось — это разговор ребят на кухне. И опять-таки — был он или приснился? Скорее всего, был. А вот после — как отрезало. Даже привычной темноты погружения не запомнила. Просто вынесло сознание куда-то на такой пласт снореальности, что вскроется впечатление от него только через несколько лет. Так всегда бывает, когда сновидение укладывается мягким невесомым одеялом на погашенную рассудочность.

— Что-нибудь ещё расскажешь? — Спросила я, качая в чашке мокрый кофейный осадок. Состояньице как в том анекдоте: «Ты как праздник провёл? — Не знаю, ещё плёнку не проявлял». Бардак, в общем.

— А что тебя интересует?

Судя по всему, информации было много. Пак заранее отсекал лишнее.

— Игорь. Вик. Панда. Тальк. И эти… двое-из-ларца.

Вот что-что, а люди меня всегда интересовали больше всего. Ещё мама, научая в меру своего разумения жить на этой грешной земле, говаривала, что всё здесь можно получить, и любая потеря восполнима, кроме человека. Я, наверное, воспитана на советском «не имей сто рублей, а имей…». Я давно и прочно знаю, что нет ничего важнее, чем люди. И нет ничего более ценного, чем человеческое отношение. С тем и живу. Подчас больно обижая, подчас — глупо обижаясь. И все же наступает момент, когда сознаёшь, что жизнь — и твоя и других — не бесконечна. Тогда нет страха большего, чем не успеть сказать людям о своей любви. Есть такая простая истина: признавайтесь в любви тогда, когда она уже есть, а не тогда, когда она ещё есть!

— Игорь спит, ему вкатили лошадиную дозу снотворного и антибиотиков. Необратимых последствий избиения врачи не обнаружили. Переломы, гематомы, опущение одной почки, задето лёгкое… Лечь в больницу наотрез отказался, поэтому пусть пока полежит дома. Если в течение суток проявятся сложности, Дядя Саша его определит к своим — бригада выедет по звонку и будет здесь в течение получаса.

— Зверская скорость! — презрительно бросил Рашпиль. — Если бы у меня была их мигалка, я бы за это время трижды город «прошил» по диаметру…

— Угу, — не поднимая глаз от чашки, сказал Глеб. — А я — четыре…

— А у меня длиннее! — Рявкнул Пак. Ребята вскинулись. — Что за манера всё сравнивать! Им на допотопном драндулете и полчаса — это сверхзвуковая! К обычным пациентам и за пять часов, бывает, не добираются!

Немая сцена. Пак общается в командирском тоне очень редко, но всегда — метко. Прошлое армейское сказывается. Как наши «гонщики», Пак в горячих точках не был, но ему довелось командовать сотрудниками подразделения информационной безопасности. По его собственному признанию, «без мамы и кулака дело не сдвинешь ни фига». Вот и застыли по краям стола — Глеб над чашкой, Раш в полуприсяде и я в ступоре. Ох, задели ребята Мишку, ох, задели… Но вряд ли отношением к работе медицинского транспорта. Скорее, уже не первый раз сцепляются.

— Пак, — я влезла, разряжая атмосферу, поскольку если не я, то кто же? — За ним уход требуется?

— Да. — Судя по тому, что Мишка нервно зачесал двухдневную щетину, он сам смутился своему эмоциональному всплеску. — Пока с ним будет Дядя Саша, а потом, возможно, кого из клинической попросим присмотреть.

— Ясно. А как Виктор и Пандочка? — Обозначила я следующую тему.

Мишка нахмурился и привычным жестом полез за трубкой и кисетом. Вот это уже не волнение. Это напряжение. Это — беда. Я, нервно сцепив руки под столом, стала дожидаться, когда Пак набьёт трубку «Капитаном Блеком». Уже давно известно, что прерывать это действо Миша не станет.

— Нет их, — просто ответил руководитель, когда поднялся первый дымок. Увидел мои глаза и печально усмехнулся: — Да, нет, не в этом смысле. Просто нет. До квартиры они добрались, а вот из неё исчезли при — как это называется? — загадочных обстоятельствах в неизвестном направлении. В общем, в квартиру они зашли, из неё не выходили, однако в ней их нет. Знакомый почерк.

Он прав — знакомый. «Зона» — единственное объяснение случившемуся. Мир наш и псевдореальность существуют в одних и тех же пространственно-временных координатах. Только частота вибраций основной матричной энергии — разная. Вот и получается, что пропали Вик и Панда не где-нибудь, а в частоте. Они, наверняка, где-то близко, где-то совсем рядом, только вот почувствовать и увидеть их сможет лишь тот, кто настроен на восприятие антиреальности не только в её воплощении, но и в скрытой форме. Нужен «экстра», одним словом… Я нужна. Акуя.

— А как Тальк? — Мой голос стал хриплым. Звуки заскребли по горлу, выбираясь наружу. Я хотела добраться до кипяточка, чтобы смыть внутреннее напряжение чаем, но Глеб меня опередил — молча встал и соорудил мне чашечку крепкого чёрного с сахаром. Кивнула значительно, улыбнулась благодарно.

— Тальк — нормально, — пропыхтел Пак. Дым поднялся под потолок и словно сытый Каа потянулся к дымоходу. Я проследила за его медленным хвостом. Вейся-вейся, сизый дракон над склонами Фудзи. — Сегодня с утра пришёл в себя. Теперь отсыпается в клинической, в отдельной палате, под хорошим присмотром. На всякий случай, я к нему двух телохранителей подсадил.

— И это правильно, — негромко прокомментировал Глеб.

Я вдруг вспомнила, что уже вечер, что, говоря про утро, Пак имел ввиду именно утро, а не момент нашего пробуждения. Ко всему прочему, это означало, что руководитель, в отличие от нас, грешных, с утра уже мотался в штаб, перевозил Талька в больницу и договаривался с охранным агентством на пару секьюрити. И делал он это, скорее всего, с Дядей Сашей. А герои вчерашнего побоища всё это время благополучно дрыхли… Я — в том числе.

— Ну, а Двое-из-ларца, как ты их называешь, — Пак весело хмыкнул, — уже отдыхают по домам. Воздействие само сошло на нет через пару часов после произведения. Когда к ним подъехали, они уже были на ногах и рвали и метали по поводу похищения доверенной им личности. К счастью, их быстро вразумили.

Хорошо, что Пак соображает с такой скоростью. Я, вот, только сейчас стала задумываться о том, что могло случиться, если бы телохранители обратились в милицию или ещё куда.

Бросила косой взгляд на Глеба. Тот сидел вполоборота и задумчиво смотрел в окно, словно его совершенно не касалась тема разговора. Судя по тому, что Пак разговаривает спокойно — действительно, уже не касается. Да и что считаться, если «воздействие само сошло на нет» — на «нет» и суда нет.

— Значит, основанная наша проблема — Вик и Панда, — резюмировала я.

Мишка кивнул, откинулся на спинку стула и стал наблюдать за тем, как дым уходит под потолком в чёрный провал за крашеной решёткой дымохода. Мы тоже притихли, занявшись каждый своим делом.

— Когда будем снаряжаться? — Спросила я, не без основания подразумевая, что ребят из зоны нужно освобождать, а дорога не будет простой.

— После того, как я смогу отыскать вход, — вздохнул Пак. — А это ещё время.

Оставалось только кивнуть. Значит, самое малое — завтра, мне предстоит видеть и осязать. Что ж, будем готовиться. Зашёл Дядя Саша. Взобрался на подоконник.

— Я так понимаю, народ… — Откашлялся он. — Тута мне делать сейчас нечего… Так что поеду я отсыпаться. За Князем, думаю, вы и сами доглядите.

— Доглядим, Дядя Саша, — утвердительно пыхнул дымком Пак. — Что прикажешь?

«Фельдшор» свирепо зевнул и категорично высказался:

— Постель и утку. Баб, пивко и сигареты — ни в коем разе. Чаи, чаи, чаи! Травки на тумбочке, заваривать по две ложки на стакан. Ну, и наблюдать. Температура, давление, мочеиспускание и состояние лёгких. Всё, что надо — я оставлю. Ещё бы неплохо сегодня повторно анализы сдать…

— Хорошо, Дядя Саша, — я послушно кивнула. Естественно, что всё вышеперечисленное относилось ко мне. Есть ли в этом доме баночки?..

— При любой тревоге — поднять меня! — продолжил доктор. — Телефон хирурга на столике, возле Игоря — звонить сразу, если возникнут сложности, — Дядя Саша рыскнул глазами по слушателям и снова остановился на мне, — ну, в общем, сама понимаешь…

Я понимаю. Я всё прекрасно понимаю, Дядя Саша.

— Ну, вот. Поеду я, — вздохнул «фельдшор» и, подхватив со стола бесхозную сигарету, по старинке сунул её за ухо — халява на «потом». Вслед за доктором засуетились и другие.

— Не торопись, Дядь Саш. Подвезу, — тяжело поднялся Рашпиль и повернулся к Паку. — Мне надо в контору подъехать — там за три дня, поди, столько бумаг скопилось…

— Давай. Может, и меня подбросишь до штаба? Хочу в Твиксовской машине покопаться.

— Не вопрос, — пожал плечами Шамиз. — Бешенному джигиту семь вёрст лесом.

Пак обернулся ко мне:

— Даш, тебе народу подкинуть в охрану?

Ответить я не успела. Вмешался Глеб:

— Я останусь здесь.

Пак посмотрел на него внимательно. Так внимательно, наверно, смотрит снайпер сквозь оптику. «Раверсник» взгляда не отвёл. Более того, прищурился, и приподнял уголки губ в усмешке сильного. Я уже, было, решилась встрять, дабы не позволить обмену взглядов перейти в открытые вызовы, но Пак уже махнул рукой:

— Чёрт с тобой, оставайся. Только уговор — при любой проблеме звонить мне! При любой! И с квартиры без разрешения — ни ногой! Это ясно?

— Так точно, товарищ командир! — Глеб вскочил и вытянулся в струну, по стойке «смирно». Ах, как он прекрасно в этот момент смотрелся! Гардемарин! Гусар! Настоящий полковник! Одним словом — мечта!

— Вольно! — Усмехнулся Пак и, шагнув ближе, процедил: — А девочку обидишь…

— Ребята! — Вот теперь я живо вскочила с места. Пак драться не любитель. Пак драться — профессионал… А Глеб в накладе не останется. Да и Рашпиль вольётся в драку из-за традиционного «наших бьют!». И Дядя Саша включиться просто так — за компанию. Вот и начнётся в том селе совсем другая жизнь… Меня перспектива угомонять четырёх мужчин не радует. — Мужики, ну, хватит, а?

Ноль эмоций. Пак и Глеб продолжали смотреть друг на друга холодными изучающими глазами. Рашпиль подкатил ко мне сзади и хватанул за плечи. Рваться из его рук бессмысленно, но, если эти коты сейчас сцепятся, я всё равно попытаюсь.

— Ты мне яйца открутишь… — Глеб равнодушно продолжил незаконченную фразу Пака.

Мишка кивнул. Кажется, его сбил с толку будничный тон раверсника.

— Ну, всё. Поехали! — Предложил Рашпиль и первый направился на выход.

Михаил, помедлив возле Глеба, словно желая что-то досказать ему, промолчал и двинулся за другом. Дядя Саша мазнул меня по щеке щетиной и вышел следом. В кухне остались только я и Глеб. Ребята пошумели в прихожей, в процессе одевания-обувания тесня друг друга неохватными плечами, и выкатились за пределы квартиры. Хлопнула входная дверь и повисла тишина. Я сидела возле батареи, меланхолично крутила в руках пустую чашку и грела ноги о тёплышко обогревателя. Глеб недолго позволял мне оставаться в одиночестве. Он подошёл ближе и присел на корточки.

— Даш… — Протянул он.

Я согласно промычала в ответ.

— Я с командами соглашаюсь. И никого не задираю. Я даже вчера с Рашпилем помирился… — Смиренно начал он. Ну, ничего себе! Чтобы это значило? Кажется, моё состояние отразилось на лице. Глеб отреагировал: — Не сердись, а?.. — Заглянул в глаза и кошачьим движением боднул головой мои коленки…

Вот ведь. И не скажешь, что совсем недавно этот человек в этой же кухне прижимал меня к столу и был готов сотворить непотребное! Да, сколько мироизменяющей силы в одном коротком ударе! Эта Вселенная жива, благодаря кулаку, дубине и вечной маме…

Иссык-Куль 20.09.20… 19.23

Тихий голос услышал Глеб. Насторожился, отнял лицо от моих коленей, на которых мурлыкал под лёгкие поглаживания, и вскочил. Ну, что за мужчина! — Все повадки кошачьи!

— Игорь зовёт, — прокомментировал он и направился вон из кухни.

Только проводив его млеющим взглядом, я осознала, что вряд ли зов Князя предназначался раверснику. И, собравшись, понеслась следом за Глебом.

Игорь был устроен в спальне. Самая дальняя комната в квартире была обставлена немногой мебелью, но зато шикарно. Огромная королевская кровать на деревянном каркасе, шкаф, комод и журнальный столик из настоящего дуба, кожаное кресло и изящно изогнутый торшер. На окнах — тяжёлые с золотым тиснением шторы, на потолке — люстра, свисающая каскадами хрусталя и светодиодов. В смешении благородной добротности сделанной под старину мебели и рациональности изящества современных светильников просматривался характер хозяина дома. Именно таким я всегда и представляла себе Игоря: для окружающих — яркое свечение, подобное софитам, и такое же поведение, а внутри — рыцарские законы, меч, круглый стол, старый плед и грог. Снаружи — Джеймс Бонд, внутри — Король Артур.

Игорь пытался выбраться из одеял. Он уже сел на кровати и сбросил вниз ноги. Мама родная… Я закусила итак пораненные губы. Правая половина головы Игоря оказалась тёмно-синей. Под виском и на скуле виднелись насечки — не иначе, Дядя Саша спускал кровь. Грудная клетка была стянута повязкой. Живот, руки и ноги заплывали синим по всей поверхности. Чёрт подери! Я на своём веку видела побитых людей… Но никогда не было так больно! И никогда ещё с такой силой не хотелось самой найти сотворивших такое и сделать с ними что-нибудь нехорошее. Например, взять биту и…

Пока я, застыв на пороге, всей кожей впитывала видимое, Глеб не размышлял — он подошёл к Князю и, крепко взяв за плечи, опрокинул его обратно на подушки. Игорь взрычал и попытался снова подняться. Ладони раверсника удержали порыв. А тут и я подоспела:

— Игорь, солнышко! — Чёрт возьми, раньше же он меня так величал… — Вставать нельзя — фельдшор не дозволил…

— Ты теперь лежачий больной, — хмуро пояснил Глеб. — А мы твои сиделки. А если понадобиться, то и стоялки. Над душой.

Игорь прекратил бесполезную борьбу, убедившись, что ладони раверсника необоримы. Закрыл слезящиеся глаза, облизал сухие губы. Отдышался. За это время я успела вновь расправить одеяло и подтолкнуть ему под ноги, создав карман для сохранения тепла. Так же, как это для меня делал раньше он.

— Ребята… — Просипел Игорь. — Мне подняться надо…

— Зачем? — Спросил Глеб.

— Надо, я говорю…

— Зачем? — Поднажал раверсник.

Князь с тоской посмотрел на него, мол, ты, мужик, и не понимаешь. Вклинилась я:

— Игорь, правда, не надо рисковать. Тебе бы теперь отлёживаться несколько суток, вообще не поднимаясь, и тогда есть вероятность, что быстро поправишься…

— Даша… — Вздохнул он в ответ. — Есть дела, для которых нужно твёрдо стоять на ногах. Мужчинам… Иначе можно подмочить репутацию…

Это он о чём? Глеб с подозрением посмотрел на него. Я тоже призадумалась.

— Ребята… Мне всего ничего надо — до Иссык-Куля добрести и обратно.

Вот теперь понятно! Я спешно вытащила из-под кровати оставленную на положенном месте неперелётную эмалированную птицу с несчастной судьбой:

— Вот! — Безапелляционно продемонстрировала я. — Озеро, пожалуйста, сюда!

Князь вытаращил глаза на мистически возникший перед ним предмет и из последних сил просипел:

— Даша! Я ещё ого-го какой орёл! Я ещё вполне сам могу!..

— Можешь! — Кивнула я. — Я и не предполагаю это делать за тебя. Но подниматься и идти для этого совсем не обязательно. Сейчас всё устроим, не отходя от кассы… — И взялась распутывать от одеяла его ноги.

Князь завопил, иначе это не назовёшь:

— А! Акуя!

— Да!? — Моё тело от его крика отбросило до шкафа, а мой пульс — до потолка.

— Я… сам дойду! — Твёрдо сказал Игорь, смотря на меня единственным незаплывшим глазом.

— Игорь, стесняться нечего — у меня образование медсестры и полгода практики в реанимации. Я восприму всё как врач. — Я улыбнулась, бледно и неуверенно, поскольку пульс после вопля друга ещё не пришёл в норму. — Если же ты за мою нервную систему боишься, то, поверь — мне ты Америку не откроешь…

— Даша. Я дойду… — Повторил Князь тихо.

В голосе прослеживались нотки паники. Вот те на! Никогда не думала, что для Игоря такая малость окажется проблемой. Гордость, что ли? Высказаться по этому поводу я не успела. Вмешался Глеб и спас ситуацию:

— Так. Хватит. — Распорядился он. — Даша, ты идёшь на кухню и завариваешь Игорю чай. А мы тут по-мужски устроим ассамблею…

Глеб безапелляционно отобрал «утку» и в плечо несильно подтолкнул меня к выходу. Я не артачилась, только прихватила со стола лист с назначениями, а возле двери обернулась — вдруг Игорю присутствие Глеба ещё хуже, чем моё? С него, ведь, станется, отказаться от помощи вообще и попытаться самому добраться до туалета. А силовой метод укладывания Князя в постель может принести проблем больше, чем его хождение до санитарного помещения. Но, вроде, ничего страшного не происходило — Игорь с тоской смотрел на «утку» в руках Глеба, понимая, что с ним не поспоришь, — и, убедившись в том, что до смертоубийства здесь не дойдёт, я убралась, позволив мужчинам самим разбираться. В конце концов, не маленькие — сами найдут консенсус. Иногда для правильного воспитания любимых людей требуется и такое самопожертвование — дать им самостоятельность.

На кухне ещё витали запахи кофе. Хотелось погрузиться в тёмный океан и сделать ещё один заплыв на дальность, но звали дела. Я заглянула в список, оставленный Дядей Сашей и начала споро собирать на столе необходимое. Телефонный звонок отвлёк на поиске подходящей кастрюльки для создания водяной бани. Пришлось тащиться в комнату и искать, откуда вибрирует это маленькое гаденькое устройство по порче нервов.

Звонок 20.09.20… 19.36

— Акуя?

— Хай, Пак. Что-то забыл?

— Наоборот. Вспомнил.

— Мм?

— Я ужин вам заказал в «Блиннице», скоро подвезут. Так что не шугайтесь. А ещё подъедет Серый и привезёт лекарства для Игоря и вас. Дядя его списком на восемь листов снабдил, так что приползёт не раньше, чем через час… Как вы там?

— Миш, ты же только что уехал. У нас ничего не изменилось. Игорь, вот, проснулся…

— Ну вот, а ты говоришь, что не изменилось! Как он?

— Нормально. С Глебом, вон, по-мужски разбираются…

— Что?!

— Да, нет, не то, что ты подумал! Ну… Глеб, в общем, за Игорем ухаживает. Медбратом заделался.

— И Игорь это позволяет?

— Криков и ударов не слышно…

— Ясно. Ты, всё-таки, приглядывай за своими рыцарями, Даш, а то они друг другу глотки перегрызут…

— Да, вроде, не с чего…

— Помяни моё слово, не доглядишь — каяться будешь!

— Ладно. Буду иметь в виду… Что-нибудь ещё?

— Нет. Просто — будьте аккуратнее.

— Будем. Пока!

— Пока.

Князь 20.09.20… 19.41

Пак, наверное, прав. Он всегда прав, аксакал наш… На то он и руководитель. Вот и сейчас, уже добираясь в штаб и будучи занят другими мыслями, он ухитрился вспомнить о нашем пропитании и покупке медикаментов. Первое — для того, чтобы разгрузить меня. Второе — чтобы не позволить нам с Глебом шляться по улице. Заботится… Его голова — сверхточный инструмент для забивания гвоздей. Ему бы науку двигать, как Твиксу, например, а он сидит серенькой мышкой в какой-то средненькой фирме на дохленькой зарплате и чувствует себя свободным. У него нет семьи, единственно ради которой мужчины такого свойства, как Мишка, готовы загонять себя на работе, но у него есть любимое дело. И есть идеи. Пак — автор гениальной психотехнической системы, описывающей состояния людей и свойства миропорядка и их взаимозависимость. Гениальная, потому что никто, кроме разве что того же Твикса, ничего не понимает в этом странном бреде, являющим собой нечто среднее между психологическим трактатом и объектно-ориентированным кодом. Ему бы довести её до ума и продвинуться в сфере докторов и кандидатов — Нобелевку бы срубил, однозначно. Но. Во всём точный и правильный, Пак не способен был пробивать свои идеи в научных слоях — не хватало пороху. Он часто говорил, что, касайся его система технический интеллигенции — и дело бы пошло. «Технари» способны принимать новые точки зрения, если они содержательно и конструктивно описывают уже имеющиеся факты мира. А вот гуманитарии новых знаний не приемлют. Им хорошо лишь то, что уже подтверждено и, желательно, упоминается в авторитетных источниках. Вот и получается, что любой новый взгляд для них только досадное недоразумение, не стоящее внимания. Вот так гении и оказываются не у дел. Нет пророка в своём… Да. И Пророка нет…

Толокнянка энд компани мерно побулькивали, когда в коридоре захлопали двери. Выглядывать я не стала, итак ясно, что это Глеб. Раверсник вошёл в кухню и сел возле окна, потянул сигареты из оставленной кем-то пачки. Ой, неспроста… Закурил, зло щурясь в стекло на индиговое пространство. Там, за стеклом желтели в тёмно-синей массе домов окна. В окнах метались тени. В каждой тени — жизнь. Но Глебу было не до их далёких судеб.

— Что случилось? — Это даже не вопрос — требование.

— Ничего…

— Вы поссорились?

— Нет, — он повернулся, понимая моё беспокойство, и позволил себе улыбнуться. — Нам не до этого было.

— Ну? — Так из подростка родители тянут содержание последней вечеринки.

Прежде чем ответить, он покатал по глазам хмурый прищур — то одна бровь опускалась, создавая наклон недоброго настроения, то другая.

— Ему порядочно досталось. — Наконец сказал он. Спокойно так сказал… Констатировал, не иначе. А вот дальше начал заводиться. — И дома он не отлежится. Я, когда кровью ходил, валялся в реанимационном блоке две недели, а этот железный дровосек мечтает завтра-послезавтра на ноги встать… Терминатор местного разлива! С тем, как он загибается, чтоб облегчиться, на анальгине сидеть надо или наркотиках… И никак не пытаться доказывать, какой ты орёл! Общипанный… Крепкий Орешек, едрит его через колено!

Я глубоко вдохнула. Угу. Это так он мне сообщает о двух вещах — что, по его мнению, Игорю предельно нехорошо, и что он этим обеспокоен. А то, что форма изложения зла — так это норма для встревоженного мужчины. Так и запишем — «импульсивен, но сострадателен». Вместе с пунктами «сив, но симпатичен», «нахален, но силён», «насмешлив, но внимателен» и «подонок, но желанен» весьма ценный экземпляр рисуется для девичьих грёз.

Глеб посмотрел на меня с подозрением.

Тьфу, блин! Так что там с Игорем?

— Значит, так… — Протянула я. — Серый сейчас подъедет и подвезёт, что надо. А пока я Игорю чаёк дам и анальгетик всандалю. — На вопросительный взгляд пояснила: — Сергей — молодой подован в группе. — Глеб понимающе кивнул.

Он остался сидеть на кухне, разбираясь с приготовлением чая, а я, прихватив стакан с заваренной травой, направилась в спальню. Игорь ещё не спал. Не мудрено. Судя по тому, какой белизной отливало его лицо, заснуть от боли долго ещё не получится.

— Это что? — Спросил он, приподнимаясь мне навстречу на локте здоровой руки.

— Травяной чай по персональному рецепту Дядя Саши. Чтобы быстро встать на ноги! — Я постаралась оптимистически улыбнуться. Получилось весьма натянуто. Практика нарисованных улыбок у меня большая, но быть хорошей актрисой, смотря на то, как близкий друг валяется в помятом состоянии, у меня не получается. Сама была в таком положении, и, по счастью, по своей вине. А вот с ситуацией Игоря хочется не улыбаться, хочется зло скалиться и материться сквозь зубы.

— Раз для быстрого восстановления, — Игорь улыбнулся непобитой стороной, — значит, препротивное на вкус.

Я сочувственно вздохнула — так оно и есть — толокнянка всегда придаёт вареву тошнотворную горечь. Поставила стакан на стол, помогла больному приподняться, устроила подушки для посадки сидя. Будучи вполне устроен возле стены, Игорь принял в руки тёплую от чая посуду. А я ощутила, как схватило горло. Ладони Князя с трудом свелись на ручке кружки. Они были опухшие, в разводах гематом… Я знаю, что это значит — сухая острая ломота бьёт по травмированной надкостнице, суставы ноют в ответ на каждое движение, мышцы полны жаркой боли и реагируют на холод и напряжение. В таком состоянии не то, что двигаться — даже находиться в покое сложно. Боли, жара и ломоты не избежать никак. Не заснуть, не подняться, не дышать свободно… Он сделал первый глоток и болезненно скривился, являя, что восторгов по поводу питья не будет. Я выпотрошила оставленную медиками сумку и приготовила шприц. Князь смотрел на мои приготовления с подозрением:

— Внутримышечно?

— Да. — Я скинула защитный колпачок с иглы. — Если допил — поворачивайся…

Игорь с тоской посмотрел на почти опустошённый стакан в руке и хватанул настой одним махом, словно горькую. Признаться, я предполагала, что с инъекцией будет та же морока, что и с «уткой» — что Игорь предложит сделать укол себе сам. Но этого не произошло. Князь отставил стакан, тяжело сдвинувшись вниз, лёг на бок и скинул одеяло. Бедро отсвечивало палитрой грозового неба… Спирт. Хлопок. Введение. Спирт.

— Помассировать?

— Да, нет. Я сам.

— Ну, держи, сам-с-усам…

Игорь потянулся и, ловя ватный шарик, прижал мои пальцы к коже. Обдало жаром и болью… Рука расслабилась. Сознание поплыло. Словно окунулась на мгновение в переживаемое другом. Очнулась от того, что тело стало оплывать вниз. Одёрнулась. Выпрямилась. Спустя три секунды мир вокруг вынырнул из белёсого тумана и обрёл правильное ориентирование. Пол и потолок — горизонтали, шторы и торшер — вертикали. Так, всё в порядке… Но всё же — чёрт возьми! — такого удара моё тактильное восприятие давно не получало! Внутри осталось дрожание то ли от пережитой боли, то ли от понимания внезапного резонанса меж мной и Игорем. А он, ничего не заметив, прижал вату к коже и стал водить кругами, разгоняя болезненное лекарство по мышце.

— Игорь? — Ноги не выдержали, и я рухнула на кровать. Страстно захотелось покурить. Подкралась тошнота от понимания того, что последнюю сигарету я выкурила ещё вчера и с того момента лишила себя и удовольствия и возможности самоуспокоения. Садомазохистка…

— Что?

Гм. А что я, собственно, хотела? Скрыть за беседой своё состояние?

— Я тут подумала… Что мы такого сделали в зоне, что на нас ополчились миротворцы? И, кажется, я решила эту задачку.

— Ну? — Он оглянулся и по частям стал переворачиваться на спину. Лицо скривилось от переживаемых болезненных ощущений. Ему бы сейчас забыться, заснуть, а тут я со своими разговорами! Чувствую себя последней сволочью…

— Мы вывели из псевдореальности детей, так? И нам известно, что каждый раз, когда Саша отправлялась в зону, она и её спутники там оставались. Сложи два и два…

Игорь думал недолго:

— Жертвы, — однозначно вывел он.

— Да. И ещё один момент — в последнее десятилетие выходы Саши в зоны участились. И, предполагая, для кого она водила в псевдореальность «биоматериал», можно предположить, что…

Я повесила вопросительную интонацию на незаконченном предложении. Князь включился без перерыва:

— Что миротворцам требуется большое количество живой энергии… Скоро произойдёт нечто особенное.

Игорь внимательно разглядывал потолок. Возможно, его заинтересовал узор на плитке, но, вероятнее всего, он прятал взгляд. Свирепый и больной. Я кивнула:

— Именно. Присовокупив к этим догадкам информацию от Глеба, можно сделать вывод…

— Ящик Пандоры, — устало вздохнул Князь. — Как-то всё просто получается, ты не находишь?

Просто… Моя квартира (о, мой бесценный длинношёрстный ковёр!), его квартиры, помятые кости и мясо друзей, машина Рашпиля. Если это называется «просто получается», то, что же такое — непросто?! Несмотря на внутреннее возмущение, вслух я благоразумно промолчала — нельзя сбивать больного с оптимистического настроя.

— К тому же Глеб появился… очень уж вовремя… — Помолчав, добавил Князь. На меня он, конечно же, не посмотрел. Это и понятно — одного его пристального взгляда в довесок к скользкому предположению достаточно, чтобы разжечь в нашей компании третью мировую. А вот безадресное высказывание подобно намёку. Но лёг он, как тонкий-тонкий ломтик сальца на толстый-толстый шмат сала…

— Игорь. Я, может, чего-то недопонимаю, — заговорила я. Медленно-медленно, тихо-тихо, но он знает, что этот тон, как слабое дуновение перед шквалом. — Глеб помог нам. Спас тебе жизнь. Избавил нас от плена. Предоставил информацию… И ты после этого можешь предполагать, что он — лазутчик?!

Его глаза — капли цвета на чёрно-белом эскизе. Яркие, зелёные, то ли с кошачьим миропониманием, то ли с созерцательностью монаха Шао. Сумрак отёков вокруг оттеняет лихорадочный блеск. И такая во взгляде Игоря усталость, такое страдание, что хочется зарыться лицом в его руки и заплакать. Сострадательность, порою, принимает странные формы… Заплачешь, рухнешь как подкошенная, а тебя станут гладить по волосам и говорить ласковые слова, но эти слёзы будут не твои, они будут на двоих — одной сентиментальной дуры и одного сильного мужчины. И это — правильно, это — хорошо. Но в нашем обществе так нельзя. Мне — тем более. Акуя я. Это образ, это стиль, это смысл жизни. И в нём нет места сердцу. Я обязана быть женщиной, подобной мужчинам. И, закусывая губу, я сдерживаюсь. Свет торшера мягок, но я молю небо — пусть его будет недостаточно, чтобы разглядеть моё застывшее лицо.

— Ты права, Даша, — сказал он.

И мне захотелось заорать на него, замахать руками и натворить массу непоправимых глупостей. Потому что простым согласием он выбил из-под меня опору. И внезапно стало ясно, что Глеб и вправду появился у нас на горизонте как-то очень уж к месту, и информация, которую он нам впихнул, не особо-то и важна, и спас нас в потасовке не он, а, скорее, наша взаимовыручка. Вот и думай после всего этого, девочка, думай — кто тебе друг, а кто враг. И есть ли вокруг тебя те и другие…

Я натянуто улыбнулась и отозвалась:

— Это паранойя, Игорь. Глеб, может быть, и появился внезапно и из ниоткуда, но он помогал нам. И старался не влезать в наши дела!

— Даша, — Игорь внимательно посмотрел на меня. — Ты только что мой интеллект тестировала. Позволь ответить тем же. Сложи два и два. Встреча. Датчик слежения. Помощь в антиреальности уже тогда, когда ты была захвачена. Ноль информации. «Р-Аверс». Ещё можно добавить неугасимый интерес к твоей персоне и нашим общим делам. Есть вопросы?…

— Сволочь ты! — Грустно улыбнулась я. — Я, может, впервые так серьёзно запала…

— Красавец мужчина в самом расцвете лет. — Вернул мне улыбку товарищ и протянул руку. Тронул горячими пальцами моё запястье. — Ты не горюй, Даш. Может, это всё, действительно, только моя паранойя. И, на самом деле, он замечательный. И вы предназначены друг другу…

Я фыркнула и в ответ сжала жаркую ладонь друга:

— Дурак ты, Игорь! — Я раскатисто прокатила «рррр» сквозь фразу. Словно старательная девочка на приёме у логопеда.

— Ну. С кем поведёшься…

Грустно у нас получалось разговаривать. Печаль закралась в улыбки, усмешки, речи и вздохи. Будто что-то сломалось. Что-то такое, что и начаться-то не успело и, наверное, даже и не могло. Но, вот, поди ж ты, — нет его, и нам тоскливо.

— Даша…

Игорь порывисто рванулся ко мне всем корпусом. Так кидаются на добычу, так налетают на врага, так бросаются от опасности. Покалеченное, но всё так же мощное тело вот только что ещё — от меня на расстоянии вытянутой руки, а вот — уже в плотную возле меня. Я дёрнулась от испуга и чуть не навернулась с постели. Но его руки уже схватили меня за кисть и тем остановили падение. Он притянул мою ладонь к лицу и вжался в неё губами. Сухие и жаркие, они плотно прижались и побежали по коже вверх, от пальцев к запястью. Я застыла, боясь пошевелиться. И не только пошевелиться. Таким неожиданным и странным было движение Игоря, что сердце бешено забилось и внутри живота закрутилось винтом, пробегая холодной волной и отдавая в поясницу ощущением выжимания. А Игорь застыл, вжавшись в моё тело. Что происходит?! Господи, что же происходит-то…

— Игорь?.. — Голос задрожал. Но я и не скрыла этого. Испуг и смущение, волнительное томление и страх непонимания — вот то, что заставляло голос дрожать.

Князь с трудом отпустил мою ладонь и тяжело откинулся на подушки.

— Ну, вот, — он облизал сизые подрагивающие губы. — Я хотел поблагодарить тебя за вчерашнее, и я это сделал…

— Игорь, за что «вчерашнее»? — Больше всего мне нужно прокричаться, но серое лицо, зависающее передо мной хелуиновской маской, останавливало порыв. С таким цветом кожи за покойника можно принять и напугаться. Я и напугалась. И его действий, и его вида.

— Ты осталась со мной, — он улыбался, с видимым напряжением растягивая губы, и смотрел в потолок, словно в экран. — Ты должна была уйти, но ты осталась… И, честно слово, Даша, благодаря тебе я жив…

Господи, что он лопочет!? Я-то тут при чём?! Я даже до него добраться не смогла, не то чтобы помочь! Меня носило где-то по периферии свалки, я стянула не себя только троих или четверых, не помню точно, но он-то, он! Он оказался в центре этого месива, этой чудовищной кучи-малы и с невероятной силой сражался, пытаясь пробиться ко мне! За что «спасибо»? За то, что дала себя избить и отвлекала его внимание на себя, когда он мог методично и спокойно работать с противниками?! Бред какой-то!

— Игорь… — Тихо позвала я. — Не хочется тебя обижать, но… Я бы на твоём месте, минимум дурой назвала. За то, что отвлекала от боя. Потому что баба в драке — помеха. Умной нужно бежать и вызывать подмогу, не очень умной — просто бежать. Остаются только круглые идиотки…

— Круглые идиотки, Даш, — он вздохнул, — остаются для того, чтобы завывать и висеть на шее друга, мешая ему выживать за двоих. Наивные идиотки — для того, чтобы визжать и висеть на руках нападающих, и тем давать фору своему дружку. А есть ещё одна категория идиоток — «бешенные». Эти остаются, чтобы драться.

Он с грустью улыбнулся.

— Лестно, мать твою, — проворчала я. Краем взгляда зацепила своё отражение в зеркале. Ну и уродище! Говорят, что слово «уродина» образовалось от понятия «уродилась», то есть родилась красивой и справной. Всё верно получается — вчера я родилась заново… Второй раз за свою жизнь… И, можно отметить, благополучно уродилась — без переломов и ранений, как ребята.

— Ты осталась. — Продолжил Игорь, не заметив моего сарказма. — И мне пришлось крутиться не по-детски. С одной стороны — Раш, с другой — ты. Я как представил себе, чем всё закончиться, если не выдюжу… Злости прибавилось. Силы. Если бы за моими плечами был только Шамиз,… не знаю, Даш… Честно — не знаю… А то, что женщина осталась, чтобы драться рядом. Это одновременно и отрезвляет и подхлёстывает. Словно первый поцелуй. Жить хочется. И можется. За себя, за двоих, за троих. За весь мир вокруг. Вот в этом состоянии и дерёшься.

— Игорёк. — Я осторожно взяла его безвольные пальцы в свою ладонь. Какие слабые! Какие горячие! Парацетамол надо бы ещё… — Я тебе тоже очень благодарна. За то, что ты меня бережёшь. За то, что стараешься понять. За то, что ты такой есть. И ещё — давно хотела тебе признаться…

Меня понесло, захотелось выплакаться, повисеть на шее, расцеловать и наговорить массу пушистых ласковостей, что давно теснились рядом с сердцем, да всё было некогда выпустить их из грудной клетки… Но звонок в дверь, словно нож гильотины рубанул по состоянию и мгновенно перестроил сознание. Тело, уж до чего больное и уставшее, напряглось и сжалось в звенящую пружинку. Вскочить! Броситься! Защитить! И в Игоре, только что грустно улыбающемся мне с белых подушек, я увидела отражение своего порыва. Пальцы в моих ладонях стали плотными и обрели железную несгибаемость. Тело на постели напряглось, готовясь к рывку. Лицо закаменело. Мне оставалось лишь поспешно улыбнуться, подавив свой агрессивный настрой и постаравшись успокоить друга. Из коридора донеслось далёкое: — «Я подойду!» — Глеба. Судя по всему, Князя это не успокоило.

— Это, наверное, Сергей. Он должен был подъехать. — Я ласково сжала пальцы Игоря. — Пойду я, встречу, а то Глеб его не знает, замесит, не глядя.

— Давай, — Игорь разжал пальцы и отвернулся.

Показалось или он не хотел отпускать мою ладонь? Показалось или слёзы появились на глазах? Показалось или его дыхание прерывалось вздохом?

Тяжело ему… Суровая боль скрутила. И понимание своей немощности. Вешение на шее друзей. И неотвратимость будущих бед.

Да, а парацетамол всё-таки лишним не будет. И снотворное какое-нибудь. Крепче спишь — меньше думаешь.

Глеб 20.09.20… 20.30

Это оказался не Сергей. Пожилой разносчик привёз три пакета с питанием из ресторана. Глеб к моему подходу благополучно принял их через порог и теперь барски давал «на чай». Благо, из своего кошелька. У меня денег не было ни гроша, а Игоря дёргать не хотелось. Перенося пакеты в кухню, полюбопытствовала о содержимом. Облом! Всё оказалось дополнительно запаковано в индивидуальные коробочки. Но, судя по запаху, нас ждали куриные деликатесы с рисом, салатики и сладкие блинчики. А жизнь-то налаживается!

— Ура! — С чувством произнёс Глеб, войдя в кухню. — Наконец-то, еда! А то отощал я в сражениях на «невидимом фронте». Вкусненького хочется… — И мимоходом придвинулся ко мне ближе, делая вид, что заглядывает в коробочки. Его бедро будто невзначай толкнулась мне в филейную часть, а ладонь прижалась к талии и соскользнула ниже.

— А! — Я вскинулась, словно вспомнила о важном. — Вдруг здесь бомба!? Проверь! — И, резко обернувшись, пакетом наперевес ткнула приставалу чуть ниже ватерлинии. Глеб ойкнул и спешно отодвинулся. Под мою удовлетворённую ухмылку паинькой сел на табуретку, скрестил ручки, как перед пенальти и натянуто улыбнулся:

— Ты за кого меня принимаешь?

Угу. Хорошо, что упаковки бумажные, и я, не смотря на некоторую слабость, контролирую координацию рук. Иначе бы не этот тембр услышала. Но приятно осознать, что можно так вот легко указать мужчине место на коврике у входа в пещеру, приятно…

— Я всё уже проверил, — он пожал плечами и потянулся за сигаретой.

Вот это да! Я-то по наивности думала отвлечь от происходящего и тем получить шанс на удар! А он, оказывается, вполне серьёзно подошёл к вопросу обеспечения безопасности. И теперь мне стыдно за несдержанность. Опять стыдно! Каждый раз, когда нас с ним тесно прижимает друг к другу мир, я не к месту оказываюсь требовательна и зла. А потом жалею о произошедшем и даю мужчине ещё один шанс. И ещё один. И ещё. А он пользуется, гад. Вот какая штука.

— Так, что там на ужин? — Я опять вернулась к разбору пакетов. Скрыть смущение не сложно — достаточно просто заняться отвлечённым делом, да так, чтобы даже внимания не обращать на собеседника. Это одновременно и снимает агрессию к тебе и интригует.

Тарелки мельтешили перед глазами, заполняясь вкусностями, потом перекочевывали в недра микроволновки, недолгое время томились там, после чего, завершая круг, возвращались к столу. Часть выстраивалась ровным строем на подносе — для Игоря. Конечно, вряд ли в нынешнем состоянии ему придётся по вкусу ресторанная еда, но подкрепиться организму просто необходимо. Завершающей точкой я положила на поднос хлеб и схватилась за ручки, чтобы унести питание больному. И тут Глеб прервал своё молчаливое равнодушие:

— Давай, я отнесу, — живо поднялся он и, пока не опомнилась, перехватил у меня поднос. Я, ошалев от его вмешательства, не успела толком возмутиться. Вот ещё выступала в роли официантки, а в следующее мгновение мои ладони были перехвачены поверх мужскими лапищами и оказались пусты. Я только ещё собиралась взбунтоваться, а Глеб уже направился на выход из кухни.

Зачем? Нет, я, конечно, могу поднапрячь фантазию и предположить, что герои прониклись искренним уважением и трепетной любовью друг к другу и теперь готовы общаться день и ночь напролёт. Но. Не похоже на то. Эти ребята смогут быть друзьями только тогда, когда останутся одни на необитаемом острове, где каждый день придётся сражаться за выживание. Есть такая порода мужчин, которые при любых внешних обстоятельствах продолжают «самцовые игры». Их хлебом не корми, дай вдоволь посоревноваться — кто выше? Кто больше? Кто дальше?.. В общем, как правильно заметил Пак, у кого длиннее? И успокаиваются они только в двух случаях — если кто-то победил и сломал другого, и если появилась серьёзная внешняя опасность. Не зря мужское объединение по защите от врага называлось «дружиной». Друзья в основе. А, если ещё не друзья, то станут таковыми через один-два боя. Друзья, они не для того, чтобы трепаться, а для того, чтобы что-то делать вместе. Представить себе Игоря и Глеба что-то делающих вместе… Ну, если только кого-то реанимирующих… Слишком они похожие — оба сильны, оба воинственны, в обоих есть несгибаемая ось, за которую и уважают мужчин. И вот эта похожесть и не позволяет им быть откровенными друг с другом. В общем, причина объединения может быть только на грани жизни и смерти. А вот причин для открытой ссоры возможно сколько угодно…

Сама себе кивнув на это рассуждение, я скользнула к комнате Игоря и замерла за прикрытой дверью. И честно заранее простила себя за подслушивание. Потом времени может не быть, да и просто забудется за впечатлениями дня, а внутри непрощённое может подтачивать, давя на нервы. Так что — на войне как на войне.

— Первое, второе, чай с блинами. — В руках Глеба позвякивали устраиваемые перед Князем тарелки. — Что-нибудь ещё принести?

— Нет, спасибо. Я и это-то могу не осилить, — вежливо отозвался Игорь. Хорошо зная его, можно услышать в его ответе полкило недоброжелательства.

— Помочь?

— В смысле — осилить?

— Нет. С ложки покормить.

— За маму, за папу, за Президента, за колхоз? Не надо, сам справлюсь.

— Как хочешь.

Кровать коротко всхлипнула под весом. По-видимому, Глеб присел рядом с лежащим. Надеюсь, он не собирается его насильно кормить? Нянька из раверсника получиться изобретательнее домомучительницы Фрёкен Бок. А из Князя послушник получиться опаснее, чем Карлсон… Гремучая смесь.

— Ты решил у меня над душой постоять?

— Нет. Посидеть.

— Шёл бы ты… — Князь задумался.

— На хутор? — Протянув соответствующую гласную, вкрадчиво спросил Глеб. — Бабочек ловить?

— На Хуанхэ, — ласково отозвался Игорь. — Стену достраивать. Великую. Китайскую.

Ох, мужчины. Ждала, что Глеб взорвётся, но тот только хмыкнул в ответ. Спустя минуту тишины зазвякала вилка о тарелку. Игорь убедился, что от добровольного ангела-кормителя не избавиться, и начал ужинать.

— Игорь, ты давно с Дашей?

Вот гад! Вот так взял и напрямую спросил!

А Князь?.. Князь с ответом замешкался. Может быть, его тоже покоробила прямолинейность собеседника? Я вытянулась в струну вдоль косяка, приложившись щекой к холодной доске наличника. Стало страшно. В животе закрутил холодный вихрь, пальцы задрожали. Даже закусывание многострадальной губы не остановило мандража. Чего я боюсь? Того, что мужики сейчас начнут дубасить друг друга? Или того, что ответит Игорь? И не то что очень уж важно его мнение… Просто — оно обо мне.

— Пять лет, — сдержанно отозвался Игорь.

— И до сих пор не можешь осчастливить девушку семейной жизнью?

Что?! Я ж его всего под гжель распишу — синими узорами! Омлет сделаю на сто яиц! Цилиндр недоточенный, параллепипидом ушибленный и конусом уделанный!

— Ты не понял, Глеб, — глухо ответил Князь. — Пять лет, как мы с Дашей работаем вместе. А личное счастье — это дело, к работе касательства не имеющее.

— Понятно.

Звякнула отложенная вилка. Не черта тебе не понятно, Глеб! Опять ты влез не в те двери и снова ничего не понял из увиденного… Но, ёлки-палки, как же хочется заплакать! Просто так, не почему-то, не зачем-то, а просто так.

— Покурить найдётся? — Спросил Игорь внезапно.

— Только холостые!..

— Не понял?..

— Не стреляй! Тебе доктор категорически запретил пиво, сигареты и женщин. Так что курить возьмёшь спичку, а пить — чаёк.

— А в качестве бабы что предложишь? Резиновую подружку?

— Подушку! — Усмехнулся Глеб, но тут же посерьёзнел: — Правда, Игорь, не дури. С переломами рёбер не курят. И с опущенными почками не пьют пиво.

— А не спят с бабами, по-видимому, с отшибленной башкой, — философски продолжил Князь. — Пора вешаться.

— Угу. Помочь узелок навязать или сам справишься?

— Да уж разве я тебе доставлю такое удовольствие?!

— Ну-ну. А то я уж разбежался… За верёвкой и мылом.

Снова повисла тишина. А я продолжала прислушиваться, тонко улавливая звуки. Глаза пришлось закрыть для полного сосредоточения — так сила восприятия «экстры» меняла модальность. Мочки стало покалывать, за ушками по костям побежали электрические разряды. Да, невралгия от переутомления обеспечена.

Звякнула вилка.

— Ёмть!

— Ничего, я поймал… Держи. — Отреагировал Глеб.

— Спасибо.

— Да ладно Бога впрягать — сам справлюсь.

— Ну… Ты и жук, Глеб! — Вздохнул Игорь. Раверсник в ответ хмыкнул. — Слушай, там, может, помощь нужна. А ты со мной тут просиживаешь…

— Возможно, — равнодушно отозвался Глеб и тут же переключился: — Игорь, раз у вас с Акуей исключительно рабочие и дружеские отношения, то… В общем, по-хорошему с тобой поговорить реально? Как мужик с мужиком? О бабах.

— Не вопрос, — напряжённо ответил Князь. Да и у меня сложилось не лучшее впечатление от того, с какой лёгкостью Глеб произнёс «по-хорошему». — Валяй.

— Тут такое дело, Игорь… — Помолчав, заговорил Глеб. — Уже понял, наверное, что я хочу подгрести к Дашке с непристойным предложением?

— Ну.

Вот тебе и подслушала! Потом уши мыть с мылом… Я плотнее прижалась к зазору меж дверью и проёмом.

— Я так понимаю, если я что-либо напортачу, то, как минимум, дело буду иметь с тобой, Паком и вашим горячим Маклаудом…

— Ты и с ними сцепиться успел? У тебя просто невероятный талант… начинающего самоубийцы.

— Ага. Потому что с вами связался. Скажи мне, кто твой друг… Игорь, меня совсем не радует перспектива оказаться между молотом и наковальней. Надлюблять женщину и, одновременно, думать о том, как потом сваливать от её друзей… Лично мне это возможностей не прибавит. А ей — радости от процесса. Ну, ты понимаешь…

— Не приходилось драпать от мужей не вовремя вернувшихся из командировки? А я-то думал, ты предпочитаешь острые ощущения… — Задумчиво спросил Игорь. Голос у него на последней теме начал меняться, становясь всё суше и горше. Не в радость ему был этот разговор. Да и Глебу, видимо, тоже. Но вот — разговаривали и даже позволяли себе разбавлять неприятные смыслы улыбками и шутками. Да и как иначе, если оба — и я сторонним слушателем тоже, — понимали, что перейди кто-то один барьер наигранного дружеского стёба и порушиться с таким трудом выстроенная пирамида общения. И закончиться это одним — болью. А кому из них тяжелее — Игорю от ощущений беспомощности и немощности или Глебу от чувств ответственности и всемогущества — я не знаю.

— Не одно и то же, Игорь, — вздохнул Глеб. — В общем. Вопрос ребром! Могу ли я рассчитывать на фору?

— Смотря какую…

— Мне хватит пары спокойных дней, чтобы наладить нормальные отношения с ней. Если, конечно, эти дни никто над душой стоять не будет… Вот я и спрашиваю — дашь ли ты мне возможность? Не будешь в обиде?

— Во-первых, насчёт спокойных, так этого никто гарантировать не может. На войне, как на войне. Во-вторых, я за ребят не в ответе. В-третьих, откуда вообще уверенность, что Даша тебе простит попытку изнасилования?

— Ты меня за кого принимаешь, Игорь? Я похож на того, кому нечем взять женщину, кроме силы?.. — Глеб хмыкнул. — Ну, поиграли немного. Нервы это щекочет и градус повышает. Но, если бы она хоть словом обмолвилась, что ей не нравится…

— Нож по рёбрам — достаточное основание считать, что ей не понравилось? — Устало спросил Игорь.

— А то, что за сутки мне уже дважды от неё влетало банальным рукоприкладством — достаточное основание считать, что она меня хочет? — Парировал Глеб.

Вот нахал! Это-то тут при чём? Ну, Игорёк, ответь ему по-мужски, по маме…

— Любовь детям опаснее, чем спички, она идёт по судьбам, их круша — он дёргал её милые косички, она в ответ палила с «калаша»… — задумчиво процитировал Игорь. — Достаточное.

Эй, мужики! Вы в своём уме?! Как, ну скажите на милость, как, отталкиваясь от одних и тех же фактов можно прийти к совершенно противоположным выводам?!.. И при чём здесь эти спички-косички? Я же просто ему пыталась объяснить, что он…

— Ну?...

— В конце концов, она женщина самостоятельная и свободная, — вздохнул Игорь. — Но если будет хоть одно замечание от неё — держись он нас подальше. Мы люди не посторонние, отыграемся не по-детски…

— Замётано. Не в курсе, она предпочитает банан или клубнику?

Он, что, испытывает его терпение? Игорь сейчас с постели не вскочит, чтобы приложить по роже, но чем-нибудь под руку попавшим может и запустить от души!

Игорь отозвался:

— В верхнем ящике трюмо. А в серванте на нижней полке — непочатая красного десертного… Где-то в шкафах пара шоколадок… Чем богаты.

— Ну, роскошный подарок, Князь!

— Угу. Если обидишь — убью. Обещаю.

— Замётано! — Весело отозвался сивый мерин.

Загремела собираемая посуда, и я отпрянула от двери. Настала пора быстро ретироваться.