Невозможность третья

Невозможность третья:

Как вода разольется…

Он озяб, его гонит луна,

Он во власти неведомых сил.

И теперь с него будет сполна:

Будь что будет, спаси-пронеси.

Ты не знаешь, как сходят с ума —

Как вода разольется точь-в-точь.

Самый звонкий крик — тишина,

Самый яркий свет — ...

«Пикник»

Звонок 17.09.20… 11.45

— Акуя?

— Ась?

— Девочка, просыпайся… Это — Пак.

— А, привет… Сколько времени?

— Почти двенадцать. Просыпайся, золотце.

— А-а… Ты чего такой милый? Случилось чего? Опять выезд?

— Нет, не думаю…

— Как-то ты это неуверенно произносишь…

— В общем, я пока не знаю.

— А чего звонишь?

— Предупредить. Тут по всем телефонам ребят прошли звонки с угрозами…

— Вот удивил! Мне вчера звонили под вечер.

— Ясно… Сегодня вечером мы все встречаемся у Князя в центральной. Нужно будет обсудить ситуацию и просчитать — откуда идёт угроза. Явка обязательна.

— Ладно. Подъеду.

— И… Будь осторожна, девочка…

— Буду. Ты свою задницу береги лучше…

— Постараюсь. Бывай.

— Пока!

Утро 17.09.20… 11.50

Я отбросила мобильник и подумала, что его нужно было вырубить ещё вчера — чтобы не мешались всякие… Хотя, конечно, здорово, что Пак почти дождался моего обычного времени пробуждения, чтобы позвонить — уважение ко сну человека говорит о высоком уважении к нему как к личности. А ещё приятно, что позвонил он по такому поводу — предупредить. Заботится, руководятел наш дорогой! Плохо то, что происходящее очень серьёзно. Иного не может быть, раз невозмутимый и вечно всё знающий Пак даёт общий сбор. Его не просто встревожило происходящее, его оно подстегнуло к таким действиям, которых редко можно от него ожидать. Что ж. На нас, как на группу, решили наехать? — приготовьте себе места на кладбище! Если в одиночку нас и можно свалить, то всех вместе — кишка тонка…

Я обернулась. Естественно, что её тоже разбудил звонок. Он у меня весьма немелодичный, специально, чтобы поднимать из любого сна — некое сочетание металла и панк-рока. Создание смотрело на меня встревоженно:

— Что-то случилось?

Я потянулась, затягивая ответ. Что бы такое удобоваримое соврать?

— Так, неприятности… На работе…

— А ты где работаешь?

Черт! Вполне закономерный вопрос. Можно было его предположить. Что ж, раз допустила оплошность, открывшись, так отвечай!

— Спасателем.

— Серьёзно? — Саша потянулась на постели и села, скрестив ноги, спиной к стене. В глазах — два больших вопросительных знака, щедро сдобренных восклицательными. Её не сложно понять — профессия ныне весьма престижная и особо культивируемая в СМИ.

— Серьёзно, — проворчала я и скинула с бёдер одеяло. На самом деле вылезать из тёплой постели не хотелось. Даже то, что вдвоём за эту ночь мы превратили пододеяльники и простыни в скрученные влажные жгуты, не мешало ощущению тепла и нежности в мягкости кровати. А вовне было холодно. И немудрено — всю ночь был зверский ветер, почти ломающий сирени под окнами, а под утро полил ливень. Сейчас дождь, как тот маяк из детской загадки, то затухнет, то погаснет, но туч на небе несметное множество, и все они так тяжелы и темны, что сомнений в их намерениях не остаётся…

— Ты из МЧС? — продолжила расспросы девушка.

— Вроде того… — Я вздохнула и опустила босые ступни на пол. Захолодило пальцы. Как ни крути, а подниматься и собираться надо. Начался новый день. Вот и с добрым утром, последний герой!.. И ходу отсюда, ноженьки, ходу…

— Ты выезжаешь по вызовам или в диспетчерской работаешь? — Саша склонила лицо на бок, наблюдая за тем, как я неуверенно шарю в поисках чего-нибудь одеться. Чёрт побери! — я и забыла, что всю одёжу вчера оставила в ванной, а по квартире ходила только в полотенце… А ещё я ухитрилась забыть о том, что одежда у меня грязная, словно у мусорщика, отработавшего смену в мусоропроводе…

— По вызовам, — вздохнула я и направилась в ванну. Но почти на пороге меня достал ещё один вопрос любопытствующего создания:

— А чем ты занимаешься?…

Остановилась, задумчиво взялась за ручку двери. Что бы соврать поубедительнее, да так, чтобы не далеко от истины было? И так, чтобы вопросы прекратились раз и навсегда?.. Вспомнилась девочка из «Плешки» — белое лицо, пергаментная кожа, замершие зрачки…

— Я — патологоанатом… — вздохнула я и, рванув на себя дверь, ступила на холодный кафель…

Беглый осмотр одежды позволил понять, что остаётся только небо благодарить за то, что идти отсюда до дома мне недалеко. А ещё, что дождик сейчас будет в самый раз — прохожих меньше, да и грязь более объяснима. А ещё возникло острое желание влезть под душ… Вчера (или уже сегодня), после всего, что меж мной и Сашей было, доползти до ванной для меня не представлялось возможным. Я помню, что мы лежали рядом, остывающие и истекающие, и сплетали пальцы рук в пространстве меж животами. И поочерёдно проваливались в сон. И снова выныривали из него. Пальцы то делались вялыми и опадали вниз, то снова наполнялись усталой жизнью и сплетались, лаская чужую кожу… В конце концов кто-то из нас заснул первой… Я не знаю — слишком сумбурно всё было…

Потом были сны. Странные сны на грани пробуждения. Они заставляли метаться, заставляли вскидываться и понимать, что в этом мире нет ничего прочнее, чем ты сам, но и сам ты — всего лишь щепка в потоке, и скоро и этого не останется, а мир продолжит бурление и круговерть… Странные сны. В них фактически не было действий, только картинки. И вроде бы нет ничего страшного — всего-то какой-то старый пруд, и люди возле него на прогулке, но в том пруду не отражаются их фигуры, и только маленький мальчик, грустно сидящий на перевёрнутой лодке, почему-то виден на глади воды, да и то как-то нелепо — одежда его двойника не соответствует его… Странные сны. Длинные коридоры, в конце которых свет, и, если движешься к нему, то попадаешь в обычную коммунальную кухоньку, в которой варится в кастрюле на плите картошка, но, если всмотреться внимательнее, то это окажется не картошка, а речные голыши с человеческий кулак, а из-под них выплывают змеи… Странные сны. Пустая квартира, в которой на одиноком диване сидят, тесно прижавшись друг к другу, два человека — мама и дочка, они боятся, они ищут защиты в объятьях, а в стекло за толстыми шторами бьётся птица, бьётся, в кровь разбивая жёлтую грудку…

Лет пять тому назад такие сны бы меня напугали. Лет десять назад — прошли бы мимо сознания. Сегодня всё не то — не страх и не напряжение. Скорее усталость. Я знаю, что могут значить такие картинки. Не по мне, обычно, пророчествовать, но сегодня ощущаю себя Кассандрой. Всё увиденное — к смерти. К моей ли, чужой ли… К смерти.

Вода вбивалась в макушку тонкими струями. Иглы рефлексотерапевта были бы милосерднее… Да и какие рефлексы можно выжать из уставшего человека, которому не всё равно — кого завтра не станет? Только желание драться. Свобода моя — биться. Бьётся сердце, не внутри — снаружи, везде, где есть я. Стучит, пытаясь достучаться до моего сознания сквозь забрала висков. Стучит, потому что борется. И мне остаётся только одно — бороться. Дети — мёртвые и живые… Пророк — уставшие глаза смертника и желание миссии… Мрази, которым в охотку насиловать слабых девчонок… Тонкое кружево женских пальцев, где ловишься, словно мотылёк в паутине… Странные сны…

Сквозь закушенные губы — почти клятва воде и воздуху: не отдам! Никого не отдам! Кто там звонил, кто грозил, кто искал во мне страх? Я сейчас поняла, что дошла до той точки, где сошлись лебединые шеи весов смерти и жизни. И я меж ними…

Прошло довольно-таки много времени, пока сознание отмылось от красной пелены перед глазами. Пелены здравой злости. Помогла вода. Я, чуть придя в себя, до упора назад повернула регулятор горячей воды. Захотелось ринуться вон из потока. Захотелось заорать благим матом. Захотелось снова оказаться в тёплой постели под боком у кого-нибудь живого… Только вздрогнула. Только зубы стиснула. Только сжалась в комочек, сберегая свою собственную живую тёплость… Чуть позже тело заалело, и по нему, вприпрыжку догоняя мурашки, побежало тепло… И только тогда я вышла из-под ледяного душа.

Влезать во всю одежду сразу я не стала — джинсы и напялила, а рубашку и жакет оставила на потом. Только полотенце на грудь накрутила — чтобы быстрее высохнуть. Вышла. После душа, который я себе устроила, температура в комнате показалась вполне даже ничего, даже странно как-то наблюдать за Сашей, влезшей в тёплый флисовый халат. Салатовые цветы всё также нежно обнимали её стан, прижимались, словно защищали. Кажется, я даже догадываюсь — от кого. Саша вскинула глаза, когда я смачно прошлёпала босыми ногами в кухню. Здесь уже пылал огонь и что-то грелось в маленькой кастрюльке. И тихо посапывал ещё не вполне закипевший чайник. Здорово. А то во рту такое ощущение, что выпивки вчера было значительно больше…

— Молоко или рассол? — сосредоточенно хмурясь чему-то своему, спросила Саша.

Ну не прелесть ли?

— Молоко, — вздохнула я. Обычно это спасает от лёгкого утреннего подташнивания недооформившейся алкоголички. Пакет и стакан оказались передо мной мгновенно, только по ногам холодком протянуло из открытой-закрытой двери холодильника. Я села на стул, закинула ногу на ногу и заполнила стакан. Молоко, естественно, оказалось холодным, и, хотя я и люблю тёплое, но просить подогреть не решилась. Саша ходила хмурая, делая вид, что полностью поглощена процессом приготовления пищи. Жалеет она, что ли? Или просто ещё не успела осознать то, что её тело создано для любви и нет никакого смысла выяснять её цветовую принадлежность? Любовь — это сознательное волевое усилие по полноценному дарению себя и нежно-трепетному обладанию кем-то… Пол не имеет значения. Только желание дарить и принимать. Одно на двоих. Мне оставалось только догадываться о том, что заставляет девушку метаться от плиты к холодильнику, словно в лихорадке — в холод, в жар, в холод. Но догадываться лень, и потому я только цежу молоко, стараясь не обморозить нёбо. Однако легчает.

Наконец, Саша прекратила метание. Поспешно выбросив на тарелки макароны и залив их кетчупом, она расставила приборы и села напротив. Общее метание прекратилось, но руки остались такими же нервными — пальцы неутомимо перебирали предметы, хватаясь то за вилку, то за салфетку. Зачем-то бросилась к хлебнице, достала, нарезала хлеб. Да. Нация, которая ест макароны с хлебом… Хорошо, что не порезалась.

Вчера здесь были задёрнуты шторы, и в их обрамлении Саша казалась мадонной. Сегодня шторы раскрыты, за окнами пасмурный день и нет того неземного света свечной романтики, в которой можно было бы растворяться, забывая себя. Сегодня — это сегодня.

Начали есть. Я вяло зажёвывала псевдоморские макаронные изделия, а Саша, напротив, сделала очень бодрый вид, стараясь громче и выразительнее звякать вилкой по тарелке. Правда, еда от этого на блюде исчезала с той же скоростью, что и у меня…

— Тебя что-то тревожит, Саша?

Наверное, даже наверняка, так неправильно — задавать вопросы в лоб. Но время идёт, солнышко за окном поднимается, мне сейчас уже уходить, и просто свински было бы вот так нелепо расстаться. В памяти останется навсегда вот эта её нервозность, вот эта её ненужная суета. И самое главное — недопонимание. Так вот уйдёшь и всю оставшуюся жизнь будешь спрашивать себя — что было не так? о чём не договорили? И, не находя ответа, будешь сомневаться в себе, в ней, в Мире… А это ещё более неправильно, чем задавать прямой, хоть и нетактичный вопрос. Хотя бы потому, что порождает не внешнюю, а внутреннюю неправильность…

— Нет. С чего ты взяла? — Саша дёрнулась и отвела хмурый взгляд.

— Ты выглядишь так, словно жалеешь.

Так тоже неправильно. Потому что жестоко. Но я не намерена позволять ей жевать сопли с сахаром всю оставшуюся жизнь. Потому и не нужны мне эти игры — игры, в которые играют люди. Детское сознание всегда готово свалить вину на рядом оказавшихся взрослых. Только не ребёнок она для меня. С детьми в «люблю-люблю» не играют, поскольку «за растление» — это не тост, а статья.

— Ну и что? — Она вскинулась с таким видом, словно обвинила меня. В голосе появились нотки истерики, в глазах — искорки ненависти. Впрочем, тут же она смешалась и отвернулась. Пороху взвалить на меня вину за всё произошедшее не хватило. А может быть, просто совесть не спит в этой девочке? Ведь не зря именно к ней привёл вчерашний ветер.

— Ничего. — Я пожала плечами и почувствовала, как поползло полотенце. — Это твоё нутро, твоё восприятие, тебе с ним жить…

Саша уставилась в тарелку. Я тоже. Правда, и исподлобья мне всё равно было видно, что её губы подрагивают. То ли её напряжение стало предельным, и скрывать это она не могла, то ли просто не хотела. Второе было бы хуже.

— Знаешь… — наконец вздохнула она. — Я не так себе это представляла… Наверное, в этом всё дело. Не надо было фантазировать — не пришлось бы разочаровываться.

Я кивнула. Она вполне права — по дороге разочарований ходят только очарованные дурочки.

— Ты, вообще, часто вот так… — Она замялась с вопросом. Впрочем, я бы тоже в первый раз задумалась, как назвать происходящее. Поэтому ничего зазорного в помощи не вижу:

— Схожусь на ночь с девушками? — докончила я. Саша кивнула, подтверждая. — Нет, не часто. Обычно с мужчинами…

Сказав, задумалась — а часто ли я схожусь с мужчинами? С одной стороны всё верно — часто, значительно чаще, чем может себе позволить обычная свободная женщина. Так уж получается, что я желанна многим, и мне не приходится применять долгие ухаживания для того, чтобы со мной захотели остаться в постели. С другой стороны — я бываю как с мужчинами, так и с женщинами недостаточно. Во всяком случае, моё тело явно намекает мне, что постельных отношений ему недостаёт до полного счастья. Поэтому каждый день чувствую себя, как весенняя кошка. Замуж выйти, что ли, да успокоиться? Только где найдёшь такого, чтобы мог быть вполне-вполне каждую ночь? Рашпиля, что ли, испытать на состоятельность?…

— Но с женщинами тоже?

Ах, вот что тебя интересует! Как я могла не догадаться! Ревновать к мужчинам — это даже не смешно, а вот к женщинам — самое то. А без ревности как? Вся современная культура сексуальных отношений строится на ревности — а мировая литература и кинематограф активно подкрепляют данный настрой в людях. Эх, Саша, Саша, ревность — удел прилизанных девочек с двумя высшими телевизионными образованиями — левое полужопие и правое полужопие, а посредине интеллект… Не тебе это, малыш, не для тебя. Остаётся только надеяться, что в тебе данное явление всё-таки останется в рамках обычного любопытства…

— Тоже, — согласно кивнула я и отправила в рот большую порцию макарон. Саша же есть перестала совсем.

— У тебя есть постоянная подруга?

Тоже вполне закономерный вопрос. И, ответив, можно заранее просчитать последовательность следующих действий — от высказывания желания дальнейших встреч до предложения попробовать совместную жизнь. Однако. При всём при этом поразителен один факт — такое поведение вполне нормальным я бы посчитала для женщины имеющий немалый опыт, в том числе и сексуальных отношений с представительницами прекрасного пола, но отнюдь не для девушки, которая нынешней ночью впервые открыла в себе возможность быть не только с мужчиной. В последнем я уверена полностью — так, как это было сегодня, не играют, так не сможет сыграть никто. Опытные не скрывают дрожи тела так, что она становится только явственней, не могут так неуверенно трогать губы и так нервно и испуганно вскидываться на неожиданно оброненную ласку… Одно то, что Саша может пересилить себя и вот так искренне и честно передо мной и собой, перед ветром и Богом говорить… Одно это стоит ответной искренности. Уж что говорить о естественной благодарности за жар ночи, шёпот простыней, капли на спине и диалог пальцев…

— Нет. Постоянно я не встречаюсь ни с кем, — задумчиво ковыряясь в почти опустевшей тарелке, ответила я. И тут же добавила, чтобы не вызвать шквал последующих вопросов: — И не имею желания связывать себя с кем-либо.

Саша снова уронила взгляд в тарелку. Кажется, туда же сейчас посыплются слёзы.

— Скажи честно… Для тебя всё это только игра? Влюбить, поиграться и бросить? — вздрогнули губы, почти готовые скривиться в плаче.

Ну, что на такое можно ответить? Я отложила вилку и отставила тарелку. Посмотрела прямо, так, словно даю клятву и требую не сомневаться в моей честности.

— Нет. Я ни с кем не играю в такие игры. Более того — не позволяю играть с собой. Слишком это опасная игра — чувства. Один раз — это подаренная на ночь сказка… Но большее — это кошмар на улице Вязов…

Саша скривилась, грустно усмехаясь. Её тоскливым взглядом можно топить полярный лёд, не меньше того. Только вот было такое со мной, было, потому и не тает моё сердечко — хорошо я знаю, как она сейчас осознаёт себя, меня, мир и будущее в нём. Было такое — утро, заполненное запахом свежесваренного кофе, и разговор за пачкой сигарет одна от другой… И тогда я чувствовала себя обиженным ребёнком и хотела, чтобы весь свет ответил за мою обиду, или чтобы меня не стало, и все бы поняли… Но тонкие брови сходились и закладывали недовольную складку под агрессивной чёлкой зубчиками, губы же, которые ещё недавно были мягки и бархатны, кривились, выпуская слова, от которых мне становилось плохо. И через это «плохо» приходило понимание того, что ночь была прекрасна, что это было в моей жизни, и довольно на этом.

— Всё просто, Саша. — Я потянулась, пробралась сквозь приборы на столе, добралась до её руки, положила ладонь сверху. Может быть, мы и не сможем или не захотим продолжить ночной вальс пальцев, но диалог наш облегчится от их соприкосновений. Так и происходит — девочка подняла глаза, и её пальчики вздрогнули. — Всё очень просто в этой жизни, и не надо усложнять то, что разным людям в разные периоды бывает зверски одиноко и хочется найти ещё одно такое одиночество и вместе повыть на луну. Но когда ночь проходит, наступает время личной жизни, в которой совсем не связанные для двоих — работа, семья, друзья и прочее, прочее… Но потом снова наступает момент, когда человека грызёт тоска по себе самому, и тогда он выходит на улицу и спрашивает ветер о том, есть ли здесь хоть кто-то, кроме меня…

Последнюю строчку я напела, и она улыбнулась.

— А если… когда снова захочется повыть на луну… ты вновь найдёшь того же человека, с которым была до этого? — осторожно спросила она.

— Это вряд ли, — покачала я головой. Говорить о том, что придерживаюсь принципа «одной ночи», не буду — слишком это для девочки, но и надежд давать не хочется.

— Но если… всё-таки! — требовательно повторила она и сжала мои пальцы. Сильно сжала, настолько, что ногти побелели. Чёрт возьми, с этой девочкой не соскучишься.

— Вряд ли, — не меняя ни тона, ни выражения лица, повторила я и вытянула пальцы из её ладони.

Саша на несколько минут замерла, рассматривая свою руку на столе. Она придумывала мою жизнь до неё и после сегодняшнего дня, так и не познав, что недостаточно ещё знает себя, чтобы вот так легко и свободно решать за другого человека. А познав себя, никогда не захочет решать за кого-то, раз и навсегда поняв, какую ответственность принимает выбирающий. Хотя бы потому, что в каждом выборе есть страшный подвох — выбор всегда запирает тысячи и тысячи дорог, открывая только одну — ту, которую ты выбрал сам или выбрали за тебя, ту, которую ты примешь как великое деяние, и останется единственная благодать — жить в неведении относительно того, какие пути стали для тебя закрыты. Непрозрачность жизни — благо. Ответственность за выбор — боль…

Внезапно Саша подняла серьёзные до отсутствия понимания глаза и тихо сказала:

— У тебя полотенце развязалось…

Действительно. Я уже некоторое время ощущала, как ползло полотнище, медленно обнажая незащищённое более ничем тело. Вот Иуда! Оставалось только усмехнуться и перезапахнуться. Сегодня мне уже ничего не хотелось и потому стесняться своего тела или, напротив, выставлять его напоказ мне не было нужды. Ну, разве только пару-тройку поцелуев на прощание, объятие и мягкие поглаживания… Но ради такой мелочи, как мимолётная ласка расставания, совсем не стоит разгораться самой и заводить девочку.

— Спасибо.

Я поднялась. «Спасибо!» — это за всё: за ночь, за кров, за ласку, за пищу телесную и духовную, за вот это последнее замечание, да и просто за то, что такие, как она, ещё есть на этом свете. Такие… особенные тем, что кажутся совсем обычными в идиотском спектакле общественных правил и ценностей, но, когда гаснет свет рампы и расходится публика, они становятся королевами. Уставшими королевами, которые не играют, которые живут так — некоронованно, но величественно и светло. Особая святость существования — хоть на какие-то мгновения жизни быть не такой, как все… Быть самой собой.

На благодарность Саша не ответила. В полном молчании я прошла в комнату и оделась. Торопиться, по сути, некуда, но и оставаться здесь — только причинять ненужную боль. К тому же говорить нам более не о чем — если не засыпать друг друга комплиментами и «ласковыми почёсываниями за ушками», то все остальные разговоры сведутся к выяснению кто из нас кто в обычной жизни. Утром подобная попытка уже была. И в том нет ничего хорошего, поскольку знание связывает. А нам ничего не нужно друг от друга… Найдёт. Не сегодня — так завтра, она найдёт того или ту, с которой захочет прожить жизнь, и это будет взаимно. Пусть даже «жизнью» окажется только несколько дней-месяцев-лет. Главное, что будет такое желание, а как оно получится на самом деле — не имеет значения. На то жизнь и непрозрачна, что не зависима от наших желаний…

Саша зашла в комнату, когда я была уже одета и вяло приводила себя в порядок перед трюмо. Зеркало было старое, мутноватое, наводящее на мысли о наследстве бабушки-ведьмачки… Однако отражение моё в нём было почти нормальным. Вот только слабое, но заметное при движении сияние окружало фигуры. Искажения, наверное…

— Вот! — Саша протянула мне золотистый ключик на ладошке. Простой ключик от английского замка. Ох, что-то есть у меня недоброе предчувствие, что это ключ от её квартиры.

— Что это? — Торопиться забирать его я не стала.

— Когда тебе снова захочется… «повыть на луну», приходи сюда. В любое время. Даже если меня не будет дома… Пройдёшь и устроишься, как пожелаешь…

Говорила она тихо, глаз не поднимала, но общий тон высказываний был однозначен — она не отступит. Всё сказанное — выстрадано и решено в весьма сложном выборе, за который она готова ответить не только сейчас, но и в будущем. Силы в её голосе оказалось на нескольких Наполеонов сразу…

— Это совсем не обязательно, — мягко ответила я и, протянув руку, закатала ключик в её напряжённую ладошку. — Я и так прекрасно помню, где ты живёшь. Если я вдруг решу прийти, я просто приду.

— Нет, — она интенсивно замотала головой. — Это обязательно!

Что ж. И это я вполне понимаю. Стоит вот так вот всучить ключ и тем свяжешь человека — просто по психологически не зависимым от него причинам он будет помнить, что у него есть ключ, что ключ открывает дверь, что осталось недоделанным именно это действие… Гештальт, мать его… Да и самой так проще — знать, что сделала всё, чтобы получить от судьбы то, что хочется… Что же мне делать с тобой, маленькая глупышка…

— Хорошо. Я возьму. Но я хочу, чтобы ты знала — это ничего не значит. Вероятность моего появления здесь фактически…

Я хотела сказать «равна нулю», но Саша перебила меня и, вручив мне почти насильно ключ, грустно улыбнулась:

— Пятьдесят на пятьдесят — либо придёшь, либо нет!..

Хороша женская логика. Она всегда оставляет место надежде, не то что статистика… Я усмехнулась и вышла в коридор. Пора было уходить. Вот теперь-то точно пора. Ключ холодно щекотал кожу частым гребнем. Ключ был чужим, инородным, не принимаемым мной. Скрепя сердце сунула его в карман — даст небо, и я забуду о его существовании, а когда вдруг обнаружу (если раньше не потеряю), то не смогу вспомнить ничего с ним связанного…

Саша, как гостеприимная хозяйка, последовала за мной в прихожую. Молчаливая тень её шаталась, повисая надо мной то ли укором, то ли намёком, пока я завязывала шнурки на кроссовках…

Звонок, как всегда, оказался неожиданным. Не вовремя. Если бы кто другой — не ответила бы, просто сбросив. Но мягкое вступление «Мишель» у меня давно уже стоит на Князя. А Игорь, как известно, просто так не беспокоит…

Звонок 17.09.20… 13.53

— Привет, Князь!

— Привет. Отоспалась?.. Глазки не беспокоят?

— Ага. А ты чего такой хмурый?

— Солнышко… Ты сейчас где? Дома?

— Нет, в гостях, но недалеко. Что случилось, Княже?

— Ребята, Пророк и его юное дарование, вчера вечером ушли в «Корку»… И, кажется… нам может понадобиться твоя помощь…

— Так. Подробнее?

— Подробнее пока нечего. Просто час назад Панда и Клео потеряли их из виду…

— Сразу обе? И ментальная связь и радио?…

— Да. Мы пока сидим — вполне возможно, что ребята просто вошли в «чёрную дыру» и там застряли… Но будет лучше, если ты придёшь домой и будешь на постоянной связи. Если что — за тобой приедет Вик. Рашпиль мне здесь будет нужен — мы с ним на пару выйдем раньше. Лады?

— Лады. Сколько ждать будете?

— Ещё час.

— Через час могу подъехать к вам…

— На автобусах или такси? На другую сторону города? Не стоит, подруга, не дёргайся. Просто посиди дома, подожди. Я отзвонюсь при любом исходе…

— Хорошо. Только не затягивайте…

— Ладно. Пока.

— Пока.

Утро 17.09.20… 14.00

Я окончательно разогнулась и посмотрела на Сашу. Она рванулась что-то сказать или сделать — например, обнять на прощание, но, наверное, мой взгляд и выражение лица изменили её первоначальные желания.

— Не забывай про ключ, — тихо попросила она.

— Угу. — Говорить, что собираюсь сделать как раз обратное, наверняка, не стоит, но и подтверждать неправду не в моих правилах. Нейтральный ответ, типа, «услышала», здесь будет уместнее.

— И будь осторожна! — решительно выдохнула она самое главное.

— Буду, — я кивнула и взялась за ручку двери.

Саше хватило выдержки не броситься мне на плечи и не наговорить глупостей. Молодец, девочка! И самым главным, сказанным последним, оказалось именно то, что сейчас мне так нужно.

И поэтому она замечательная!

Дорога домой 17.09.20… 14.03

На улице было прохладно. Причём настолько, что пришлось до самого подбородка застегнуть молнию и даже развернуть рукава-резинки, натянув их на пястья. Тучи зависли низко, ветер торопит в спину, лужи на асфальте отражают бесконечность тоски. Город в антракте дождя. Состояние, когда при всём желании не «включишь» фильтры восприятия, чтобы успеть увидеть солнечный луч, мазнувший прицелом по окнам, радугу в веере брызг от пролетающей мимо машины, да и просто вальсирующие листья, пока ещё они не втоптаны в грязь прохожими, возможно, даже тобой… Тоскливо. И Пророк с этим, Серым, не в ту дыру запёрлись… Тоскливо.

Вспомнились вчерашние сны, вспомнились, и накатило волной страха. Да настолько, что меж лопатками прошёл локальный ливень… Пётр, Пётр… Лишь бы пронесло. Ты там, я здесь — расстояние не в километрах, а в мгновениях и границах территорий реальности… Но, возможно, до тебя долетит сейчас, минуя все преграды континуумов, слабая, но верная нить, что поможет выйти, зацепиться и выползти сюда — туда, где ждут…

Серые здания, словно черепахи, проползали мимо, нервируя и будоража, а я всё ещё не могу заставить себя идти быстрее. Будто нет мне дела ни до чего, и есть время и возможность просто так шагать, аккуратно обходя всякую встреченную лужу. Медленно и спокойно. Только до невозможности курить хочется…

— Закурить не найдётся?

Синяя джинсовка встряхнулась, словно за шиворот вылили стакан воды. Обернулся.

— Даша!?

Вот только этого не хватало! И в каком, я себя спрашиваю, нужно быть состоянии интроверсивной созерцательности, чтобы вот так вляпаться?!

— Хай, Кирилл! Напугала?

Мой бывший ярко оскалился. Красивый он, и улыбка красивая, но я иначе, чем оскалом её не считаю. Потянулся в карман за сигаретами — естественно, дорогими и бестолковыми… Он их не потому таскает, что курит, — сам он обычно пользуется чем подешевле, но вот производить впечатление на молодых, никем не застолблённых самочек ему необходимо. И даже наша сегодняшняя встреча сейчас будет разыграна так, что любая мимо проходящая особа подходящего возраста, длины юбки и объёма бюста будет убеждена в том, что это — мужчина её мечты. Помочь ему, горемыке, или, наоборот, посадить в лужу? С одной стороны всегда немного жалко дурочек, которых он привлекает — так просто из женской солидарности, да и по старой памяти тоже; с другой: совсем ведь мужик один скоро останется — пройдёт это время моложавости, и рухнет последняя надежда на нормальную жизнь.

Красивым жестом Кирилл достал портсигар, одним движением щелчка открыл. Я изящно подцепила сигаретку за хвостик. Не успела тронуть губами, как рядом уже заметался на ветру синий огонёк. Умеет Кирилл производить впечатление. Помнится, что и я, как и десятки других молодых, вполне подходящих по объёмам и незанятости дурочек, клюнула именно на эту особенность мужчины своей мечты — его умение быть вот таким обаятельным и элегантным. Джеймс Бонд местного разлива, блин…

Закурила. Он тоже не отстал — видимо, хотелось поговорить. Я краем взгляда заметила незнакомый заинтересованный взгляд из-под блондинистой чёлки. Наверное, нелепое зрелище — красивый молодой человек в новомодном джинсовом костюме рядом со спортивной тачкой, за посадкой в которую я его застала, и всклокоченная после бурной ночи вне дома женщина в изгвазданной куртке… Сравнение явно не в мою пользу. И потому я изящно откинула голову и, подняв лицо, мягким сексуальным жестом с многозначительным намёком на возможности выпустила изо рта дым… Ветер мгновенно развеял сизый дымок. Зря это он. Было бы красиво. Кирилл криво усмехнулся. Он уже некоторое время как не может привыкнуть при таких внезапных и не кому, по сути, ненужных встречах, что я изменилась, и первую скрипку теперь играть не ему.

— Как твои дела? Где работаешь? С кем-нибудь сошлась? — Он вольготно привалился к машине, пытаясь обыграть меня по раскрепощённости позы. Не получится, зайчик. Во-первых, потому, что синий костюм диссонирует с алым бортом «феррари», во-вторых, потому что я, не долго думая, развернулась к тачке спиной и блаженно забралась на капот. Вот теперь можно скрестить ножки, сделать вид слетевшего для грехопадения ангелочка и подумать над ответом.

— Дела — отлично. Работаю «вольным каменщиком». Сходиться с кем-либо не собираюсь — одного раза хватило. — Смотря, как ветер разгоняет дым, можно не только делать безразличный вид, но и впадать в глубокую медитацию.

— А я…

Вот клещ! Он даже не дождался ответного вопроса вежливости. А теперь я буду вынуждена выслушивать целую эпопею его жизни за три года, прошедшие с момента нашей последней встречи. И тут будет, в зависимости от того, чего ему больше сейчас требуется — моего восхищения или сочувствия, подтверждающих важность его персоны для меня — либо его победы на всех фронтах, либо длинная чреда постигших его несчастий. Это даже не занудство, когда на дежурный вопрос «как дела?» человек начинает долго и последовательно рассказывать тебе о том, как он живёт. Это — либо идиотизм, либо эгоцентризм. Впрочем, большинство красавчиков именно такие. И почему я этого не знала десять лет назад? Не втрескалась бы…

Заинтересованный взгляд под сивой чёлкой снова нашёл меня. Любопытства ради бросила ответный взгляд. Оказалось — молодой человек приятной наружности. Впрочем, для меня, рядом с давно и прочно антипатичным «красавчиком» Кириллом, любой мужчина будет приятной наружности. Особенно, если он смотрит на меня заинтересованно и рядом с ним стоит железный конь многолошадиной мощности о двух колёсах. Люблю мотоциклы… Поймав мой взгляд, мотоциклист чуть вскинул уголки губ — значит, дружественный флаг поднят и можно взойти на борт!

— Извини, Кир. Мне тут поговорить нужно! — решительно пресекла я странно замороченную историю о том, как ему предложили быть финдиректором нефтяной фирмы, а он отказался. Дурилка картонная, уж он-то давно должен был знать, что на такие подробности поведётся кто угодно, только не я. Кирилл не успел закрыть рта, как я уже направилась в сторону светлого молодого человека. Тот оказался понятливым — скинул мотоцикл с опоры и сел в седло.

— Куда едем? — спросил он, подавая руку для посадки. Силён мужик — одной рукой удерживать двухколёсного зверя, другой — меня.

— Домой, — улыбнулась я и, игнорируя специальную рамку на седле, обняла его за торс. На ветру будет холодно, я знаю; возможно, даже ладони поморозит, что после вчерашних порезов подействует отнюдь не благоприятно, но отказываться от поездки не хочется.

— Конкретнее? — усмехнулся он. Молодчина! Для того чтобы спросить адрес, он отвернул лицо от Кирилла. Со стороны вполне складывается впечатление, что мы давно знакомы, и Кира я бросила в растерянности неумения переживать такие обломы именно потому, что предпочла другого.

Я назвала адрес, и мотор заурчал. Переждав пару машин на перекрёстке, мы выехали на дорогу. Приятно вот так угнездиться за спиной у мужчины и одновременно с этим ощущать бёдрами вибрацию машины и знать, что в том же ритме сейчас зажигает и сильное тело впереди… Есть в езде на мотоцикле пассажиром что-то невероятно женское — и чувство вибрации, напоминающее о ласках и движении, и принятие защищённости, в которой тебя ведут по жизни, как доверчивого спутника, и готовы принять в грудь все опасности мира, буде такие возникнут…

Вёл он аккуратно. И не очень торопился — то ли всегда так ездил, то ли хотел продлить нашу поездку. Остановиться я указала на въезде в квартал — незачем ему проезжать дальше — и выезжать в нашем лабиринте будет неудобно, и дом мой ему не к чему…

— На чай не пригласишь? — весело и немного насмешливо сощурился он, когда я слезла с мотоцикла. И покорил меня. Вот так легко и свободно задал вопрос, словно мы действительно знакомы уже несколько лет.

— Нет, — я, сожалея, покачала головой. — Не сегодня. Должны позвонить с работы — там неполадки и без меня могут не решиться… Просили сидеть дома и ждать звонка.

— Ты, кажется, оправдываешься? — фыркнул он насмешливо.

Ёпрст. Действительно, оправдываюсь. И значит это только одно — мне не хочется отказывать ему в такой малости, как рюмка чая за знакомство!

— Оправдываюсь. Каюсь, — улыбнулась я. — Потому что в любое иное время не преминула бы воспользоваться твоей доверчивостью и беспечностью и затащила бы тебя к себе в постель…

От обалдения, вот так легко, из-за моей интерпретации, оказавшись в ситуации-«перевёртыше», он приоткрыл рот и выдал невероятное, среднее между задавленным смехом и выдохом изумления. Я же скромно потупила глаза и поводила ножкой по тротуару. Отсмеявшись, он предложил:

— Тогда, возможно, в другой раз?

— Точно! — Я потянулась к нему и чмокнула в щёку. Вполне невинно. Но с таким видом, словно он только что выдал невероятную по новизне и рациональности идею. Ждать, будет ли он пытаться стребовать большее за небольшую помощь, оказанную мне недавно, я не стала — просто отшатнулась и бодро запорхала меж «классиков» луж в сторону дома.

— Эй! Как зовут-то хоть? — крикнул он мне вдогон.

Сумасшествие ситуации захлестнуло меня, и я, обернувшись, легко отозвалась:

— Даша!

Мой недавний спутник кивнул и набросил на голову шлем. Стартовал он так, что сразу стало понятно — медленно мы ехали именно из-за меня! Низколетящая ракета «воздух-воздух» его бы не догнала.

Интересный молодой человек. Хотя бы потому, что я ухитрилась назвать ему своё имя, показать квартал, где живу, и даже поцеловать на прощание, и при этом всё, что я знаю о нём, — только то, что у него карие глаза, сивые волосы, приятная улыбка, сильное тело и… мотоцикл-иномарка. Да, девочка. Вот так влипать в истории накануне работы — это умеешь только ты! Браво, прима! Одно радует — такие встречи обычно заканчиваются ничем, да и найти меня здесь не так-то легко, особенно зная только внешность и имя. Поэтому, если у молодого человека ещё все дома (а не похоже, чтобы это была любовь с первого взгляда), то искать меня он не кинется. Да и вообще, судя по его поведению и внутренней силе, этот мужчина недостатка в девушках не испытывает. Зачем ему ещё одна?..

Спустив себя с небес на землю, двинулась к дому. Весёлость на свежем ветру слетала, словно хмель из головы. И после ухода приятного в сухом остатке оказались только тревога за Пророка, неловкость за Сашу и начинающий накрапывать дождик. Тропинка возле дома основательно подмокла за время ночного ливня и не успела просохнуть за утро. Кроссовки окунулись в грязно-зелёные волны травы, накатывающие с двух сторон тропы, и почти мгновенно вымокли.

Подошла к двери подъезда дома и потянула ключи из кармана. Кроме связки домашних — от квартиры и от домофона, вытянулся маленький золотистый ключик от английского замка скромной квартирки первого этажа старенького дома на краю Вселенной… Он поблёскивал гранями и словно бросал мне вызов, словно пытался обвинить и позвать. Под сердцем тревожно заходило волнами ожидания чего-то нехорошего. Настолько нехорошего, что в маленьком предмете, казалось бы, ничем не связанным с моей будущностью и будущим окружающих людей, причудилась враждебная сила, способная разметать всё построенное. Я верю таким чувствам, я верю себе… И потому не долго думала — хорошо размахнувшись, я забросила ключ в океан мокрой травы. Грани мелькнули в воздухе и скрылись в зелёном пространстве давно уже превратившегося в карликовые джунгли заросшего газона. Теперь и с металлоискателем не разыщешь. Избавившись от наваждения и от его источника, я успокоено повернулась к двери и прижала таблетку магнитного ключа к замку домофона. Динамики выдали немелодичный протяжный скулёж, и я шагнула в старый подъезд.

Моя квартира под самой крышей — тут немного ближе до звёзд… И ходить наверх я привычна, не пользуясь лифтом. И, несмотря на то, что вчерашний день, ночь и утро были весьма напряжёнными, лучшим способом развеяться посчитала пройтись пешком. А вдруг кого встречу, кто развеет моё состояние? В квартиру мне не очень-то и хочется, помня о том, какой бардак там остался со вчерашнего. А ребята искать меня будут не по домашнему телефону, а по сотовому. Для них важна только точка, с которой меня нужно будет забрать — Вик не очень хорошо ориентируется в городе, но мой дом знает точно. Вероятно, именно поэтому Князь и попросил меня вернуться домой. Что ж. Я уже дома. Я уже жду. На особо освещённой площадке взглянула на часы — с момента моего ухода от Саши прошло всего каких-то сорок минут, а всё, произошедшее нынешней ночью, уже фактически забылось, оказавшись заваленным массой эмоций, связанных с более важными происшествиями.

Железная дверь, когда-то стоившая мне огромных денег, исправно охраняла моё жилище в отсутствие хозяйки. Я сунула руку в карман и замерла. Металл явно холодил пальцы, но было в этом что-то неправильное. Только спустя несколько мгновений зависания я осознала неправильность — ключ от моей квартиры был длинным, от сейфового замка, а то, что я ощущала ладонью, было явно меньших размеров…

На всякий случай отошла в сторону, где горела лампа и тускло светилось давно не мытое окошко. Вытащив кулак на свет, я раскрыла ладонь и уставилась на маленький золотистый ключик, зло сверкающий гранями на моих линиях жизни…

Я точно помню, что выбросила его в траву… Точно ли?..

А, может быть, перепутала и выбросила свои ключи, а этот вложила обратно в карман?

Тогда как бы я открывала дверь в подъезд?..

Или я сначала открыла дверь в подъезд, а потом выбросила ключ?..

Нет… Сначала выбросила, потом открыла дверь…

Или всё-таки наоборот?..

Или я вообще выбросила из кармана что-то постороннее, а ключ автоматически положила обратно? Тогда где-нибудь по карманам должны быть мои ключи…

Я лихорадочно обшарила все карманы куртки. Сначала просто обхлопывая их в ожидании привычного позвякивания, потом методично залезла в каждый карман, кармашек и даже за подкладку. Ключей не было… В потной от волнения ладони всё также вгрызался острой гребёнкой в кожу золотистый ключик от замка не моего дома.

Подняла глаза на мою надёжную сейфовую дверь в тихой панике, понимая, что дубликаты сегодня достать будет невозможно — они у подруги на другом краю света. Нужно идти вниз и пробовать найти выброшенные ключи, и, если не получится, то падать сегодня на квартире у Пака, а завтра ехать за дубликатами. Прошла вниз, но на площадке меж этажей остановилась, почувствовав странное движение за дверью моей квартиры… Обернулась, посмотрела…

И в этот момент лестница сотряслась подо мной, а дверь — моя надёжная сейфовая квартирная дверь! — полетела на меня, мягко планируя среди оглушающего грохота, а за ней заклубился грязный воздух… А дальше, где-то невероятно далеко, начал разрастаться огонь… Мне стало интересно, что может так гореть в моей квартирке, но посмотреть я не успела — весь обзор закрыла летящая на меня и быстро приближающаяся дверь…

На лестнице 17.09.20… 15.51

Телефонный звонок раздавался где-то очень далеко, наверное, за стеной… Но вибрация от него ощущалась по всему телу. Вот это странное несоответствие и заставило меня наконец открыть глаза.

Вокруг было черно и бело… Вверху, далеко, там, где должно быть небо или, как минимум, побелённый потолок — чёрное. Сразу между ним и мной — белое, клубящееся. Туман? Дым? Да, наверное, дым. Потягивает чем-то горелым. Неприятно так потягивает… Я посмотрела на окружающее ещё раз и решила снова прикрыть глаза — то, что я увидела, мне не особо понравилось. Надо проснуться в другой реальности, нормальной.

Звонок. Опять звонок… Странное чувство, что где-то под одеждой по мне ползает нечто дергающееся, вьюном сползающее по груди куда-то вниз-вбок. Снова пришлось открыть глаза и всмотреться в окружающее пространство. Оно вновь мне не пришлось по нраву — глупое оно: чёрное, белое и где-то высоко вверх по лестнице, заваленной осколками камня, красное. Если туда — в рай, то как-то неожиданно он выглядит, если — в ад, то почему вверх? Закрою глаза от греха подальше.

Дышать стало сложно, и я повернулась на бок, чтобы избавить нос и рот от хлопьев чего-то странно налипающего на слизистые. Закашлялась и только тут стала понимать, что телефонный вызов мне не чудится, что это мой сотовый в режиме «звонок от Пака». Не открывая глаз, потянулась до внутреннего кармана. Ни фига. Телефон уже успел свибрировать оттуда куда-то мне подмышку и теперь уверенно полз в рукав. Сволочь. И из руки, гад, норовит вывалиться.

Звонок 17.09.20… 15.53

— А?

— Что случилось? Куда ты пропала?

— Ничего… вроде бы… А ты чего?…

— Сейчас за тобой Вик подъедет — в «Корке» проблемы. Группа Юлича не вернулась. Пророк с группой спасателей утерян из виду. Возможно, мы их потеряли… Но кого-то ещё наверняка можно вытащить. Мы готовим вторую группу спасения. Нужна будет помощь видящего. Ты слышишь?..

— Ага…

— Машина сейчас подъедет. Жди…

— Ага…

— У тебя точно всё нормально, детка?

— Ага…

Под пеплом 17.09.20… 15.55

Дышать стало совсем невмоготу, и я натужно закашлялась, опуская трубку. Открыла глаза и замерла — руки мои, которые я поднесла к лицу, были в крови… Сотовый вываливался, потому что в этой жидкой массе, словно в смазке, ладони не могли удержать его. А ещё я поняла, что дышу пеплом и дымом.

Приподнялась на карачки и сквозь кровь и пепел, налипшие на веки, и дым окружающего пространства попробовала осмотреться. Вокруг царил хаос… Куски бетона, пепел, сорванная дверь, разбитое стекло, в которое она влетела… Крики соседей, треск чего-то горящего в моей квартире наверху. И я — подранная, окровавленная и странно ещё живая.

Только посмотрев на себя и осознав, что кровь — моя, я поняла, как же мне больно! Больно стало внезапно и везде — я не увидела ни одной причины этому, но тело заломило даже в таких местах, что страшно себе представить, что там могло поломаться или разорваться! Посмотрела на корпус, насколько смогла, ощупала… Вроде бы всё на месте, и явных дыр во мне нет.

Судя по всему, меня шарахнуло дверью. Да. Дверь ведь слетела с петель и полетела в мою сторону… Правда, удара я не помню. Я вообще слабо что помню, кроме неё, родимой, сейфовой, летящей мне навстречу.

Что я делала здесь? Почему не была дома, когда всё это случилось? Ах, да! Ключ… Был какой-то ключ… Маленький такой… Золотой… Выпал из руки, пока я стояла и смотрела на летящую стальную громаду.

И, задыхаясь, борясь с позывами к рвоте и волевым усилием заставляя стеклянно звенящее от боли тело двигаться, я начала разгребать осколки бетона и белый налёт на камнях. Пепел под кровью превращался в грязь и менял цвет… А ключа я не видела… Но попыток не оставляла. Потому что билось в башке, что если вдруг остановлюсь, то обязательно рухну здесь и задохнусь…

Гремящие каски вынырнули из мрака подземелья неожиданно. Прогрохотали огромными сапожищами, проскрипели динамиками радиопередатчиков… Красные с белыми слепящими полосками, они показались здесь очень даже к месту. Тут, где только белое, чёрное и красное… Только вот трогать меня не надо! Не надо, говорю же! Я же вас не трогаю!..

Я активно замахала руками и даже, кажется, весьма успешно. Если называть успехом разбитый о чью-то каску кулак… Двое завернули мне руки и повалили вниз. Странные у этих людей глаза — огромные, словно у рыб, выпученные, нечеловеческие… Мне накинули на лицо маску, и мир сразу сузился до точки переносицы, в которую слишком сильно её вдавили. Захотелось кашлять и блевать. Кажется, я не стала сдерживаться…

Меня на мгновение выпустили из рук, но только для того, чтобы спеленать в подобие детского одеяла, которое спутало мне не только руки, но и мысли. Странно, второй раз за последние сутки оказываюсь в спеленутом состоянии. Первый раз это было… Да, это Пророк меня в одеяло завернул… Пророк… Ах, да. Нет больше Пророка — не выбрался он… И я, наверное, не выберусь. Потому что потеряла ключик. Золотой ключик от заветной двери… Вспомнить бы только — от какой?..

Меня на руках понесли по лестнице вниз… Пять этажей моего дома… Огромный человек в бело-чёрно-красном тащил меня вниз и негромко приговаривал:

— Всё будет нормалёк. Держись, девонька… Щас врачи подъедут…

Внизу, возле подъезда, была такая масса народа, что мне тут же захотелось закрыть глаза. А может быть, закрыть глаза захотелось от того, что на грудную клетку навалилась масса воздуха. Изобилие подействовало невдохновляюще — захотелось закрыться в себе. Глаза потекли, и стало просто необходимо прикрыть их, чтобы грязь от смеси пепла с влагой не попортила зрение. Меня посадили на скамейку рядом с подъездом, привалили к спинке и наконец-то оставили в покое. Но ненадолго. Я только успела подумать о том, что, кажется, у меня сгорела квартира… И мой шикарный ковёр теперь превратился в обгоревшую чёрную паутинку. Спустя несколько мгновений ко мне уже подошли врачи. Один принялся стаскивать с меня одеяло, в которое я, напротив, стала кутаться, словно в последнюю защиту моей суверенности, другой из чемоданчика начал вытаскивать на свет приборы и склянки… Ещё один звон в дополнение к тому, что и так стоял в ушах, заставил меня потерять терпение… Я вскочила на ноги, отшвыривая человека в белом халате и рванулась в толпу с диким рёвом и криками. Толпа отшатнулась от меня, мгновенно расходясь в стороны.

Какие-то тёмные тени бросились наперерез, кто-то явно догонял сзади… Терять мне больше нечего — ключик и ковёр уже не вернёшь, и я приготовилась подороже продать свою жизнь…

— Отстаньте! Отстаньте! Отстаньте от меня!!

— Это от шока. Галлюцинации у неё… Сейчас мы её к себе заберём, а вы потом подъезжайте и, если будет в сознании, допросите…

Как меня спеленали, я так и не поняла. Вот только была свободна и могла двигаться и двигать, а мгновение спустя уже лежала, тяжело дыша, и меня закутывали в то же самое одеяло, будь оно неладно. Несколько мужчин явно придерживали меня, чтобы не рыпалась — один за ноги и двое за руки… Неизвестно откуда, из невероятно бесцветного тумана вынырнули носилки, опустились рядом… Ковёр-самолёт…

— Пропустите!

Голос Князя показался рыком. Таким он бывает только в самые сложные экстремальные ситуации, в такие, когда никто не решается называть его ни по прозвищу, ни по имени, только Настом — жёстко сократив фамилию до сочетания, которое максимально отражает его внутреннюю сущность. Только вот, откуда здесь взяться Князю? Он же в «зоне»?..

— Как ты, девочка?

Голос оказался совсем близко. Да и лицо склонившегося надо мной весьма знакомо… Я облизала губы и подумала о том, стоит ли отвечать или это просто мои галлюцинации…

— Акуя, солнышко? Дашенька?

По-видимому, всё-таки Игорь. Тёплая, живая и очень ласковая рука тронула мою щеку, и захотелось расплакаться. Просто так, отнюдь не потому, что всё произошло так, как произошло… Просто так…

— Ага, — всхлипнула я.

— Отойдите, молодой человек. В больницу подъезжайте — там всю информацию получите. — Кто-то серый, большой и страшный попытался отстранить от меня Князя.

Не тут-то было. Даже не поднимаясь и не переводя взгляда, Игорь вытащил из внутреннего кармана красное удостоверение, показал его развёрнуто наверх и негромко распорядился:

— Потерпевшую я забираю. Освободите проход до моей машины. — И когда большой и страшный попытался вклиниться, оборвал: — Все вопросы через отдел. Официальным запросом.

И поднял меня на руки. Я почувствовала себя лёгкой, почти невесомой, так воздушно моё тело вознеслось над тяжёлым миром. И только сейчас поняла, что всё самое дурное позади. Игорь прижал меня к себе, и всё, чего мне захотелось в этот момент, — это расплакаться и заснуть, зная, что завтрашний день будет светел и прекрасен… Но нельзя так. У нас так не принято. И я, пересилив себя и заставив соображать, спросила о том, что обеспокоило меня:

— Ты почему здесь?.. Где Вик?

Игорь опустил глаза и тихо улыбнулся:

— А как иначе? Ты же, девочка, так перепугала нас всех! Этим телефонным разговором… И телефон забыла отключить. Пак себе места не находил после. Да и другие тоже… Как же я мог не приехать.

— Ага. — Я не знаю, удалась ли мне улыбка, но я честно постаралась её изобразить до того, как сознание меня покинуло.