Невозможность восьмая

Невозможность восьмая:

Вдруг тебя услышат двое…

Так между двумя огнями легкою нитью колышется день,

И танцуют странный танец легкие, легкие тени.

Если для знакомой песни струн ты настроить не мог,

Крикни, вдруг тебя услышат двое — пол и потолок.

Пол и потолок.

«Пикник»

Послание 19.09.20… 18.25

Игорь открыть дверь не сумел. Я и быстро трезвеющий Дядя Саша суетились рядом с Князем, но ничем не могли помочь. А он, всё более нервничая, долго подбирал отмычку в попытке совладать с мощным замком в святая святых нашей базы — лаборатории Твикса. Эта часть нашей трёхкомнатной квартирки, давно уже функционирующей как штаб и место ночёвок, была защищена более всего. И именно поэтому сейчас мы наткнулись на такую нелепую ситуацию — в компьютерной лаборатории сидел наш человек, а мы не могли к нему попасть. Всё это продолжалась до тех пор, пока не приехал Пак. Сосредоточенно и целеустремлённо он подошёл к нам, подвинул Князя плечом и вставил ключ в замок. Два поворота, говорящие о том, что кто-то заперся изнутри… И дверь открылась. Мы хлынули внутрь.

Тальк сидел, глубоко откинувшись в офисном «ортопедическом» кресле. Его открытые глаза недвижимо застыли, сфокусировавшись на экране. Лицо бело до синевы. Пальцы скрючило над клавиатурой. И — никакой реакции на окружающее. Дядя Саша охнул и потеснил нас всех, грозно выматерив по маме и папе. Никто не обиделся — добротный мат в такой ситуации равнозначен знаку профессиональной гильдии. Князь помог откатить кресло в сторону и разрезал на Тальке одежду для того, чтобы врач мог поставить системы и датчики. По всему было видно, что нашего «активаторщика» «приморозило». Одно не ясно — «морозит», обычно, в зоне… А здесь? Или этот мир уже настолько не прочен, что всякая мерзость из псевдореальностей уже проникла в ткань нашего мира и теперь грядёт великий Апокалипсис?..

Я рванулась помогать Дяде Саше. От других в данном деле толку было бы меньше. Да и наш доктор более привычен к медсёстрам в качестве ассистенток, а не к медбратьям. Выражается это, правда, в изысканных ругательствах и обращении «девочка».

— Девочка! «Подключичку» давай!.. Пошло серденько, пошло! Клофелин… Кодеин… Мать твою растак-разэдак!.. Маску, и поживее!.. Адреналин давай!..

Я носилась, как зайчик на побегушках. Повод был — Тальк с трудом восстанавливал функции организма. Сухо трещала кожа при введении инъекций. Дядя Саша решился на укол в сердце — пришлось повозиться с подготовкой… В редкие мгновения передышки я посматривала в сторону наших ребят. Князь и Пак зависали над машиной и о чём-то тихо и напряжённо разговаривали, не обращая на нас внимания. Впрочем, их можно было понять — по их мнению, Тальк в надёжных руках двух профессионалов по вопросам вытаскивания с того света в этот. Редко в какой группе можно найти команду из врача и сестры, которые бы умели «размораживать» из такого состояния, но у нас она была. Я тоже по большей части не волновалась — сейчас за жизнь пострадавшего отвечала не я, а Дядя Саша, что автоматически снимало внутренние терзания и заставляло с умильной готовностью и собачьей преданностью смотреть ему в глаза и выполнять все команды. А он на волнения времени не оставлял — гонял за милую душу. Правда, прошло не менее тридцати минут, прежде чем я убедилась, что дело идёт на поправку. И только после того, как Талька переложили на диванчик, я смогла отвлечься от медицинских забот и присоединиться к ребятам, оставив Дядю Сашу курить традиционную «сигарету жизни» в одиночестве:

— Что там интересного?

— Посмотри, Акуя, — тут же посторонился от экрана Пак. Князь тоже немного сдал в сторону.

На мониторе висела картинка. Обычная. Казалось бы. Просто фотография какой-то зоны. Серое небо со свинцовыми тяжёлыми облаками, земля, намешанная в грязь то ли после проливных дождей, то ли после великого потопа. Рвы и валы создавали впечатление старинных фортификационных сооружений. Дыхание средневековья портил кусок ежа сбоку справа с остатками проржавевшей колючей проволоки. Пожалуй, это не средние века… Пожалуй, это или Курская дуга, или Соловки. Почти сливаясь с фоном, на заднем плане пейзажа сидел человек. Женщина. Молодая женщина с уставшими руками, безвольно опущенными на колени. Иссохшая женщина с кожей, сходящей с тела лоскутками различных оттенков серого. Древняя старуха с отсутствием воли к жизни. Она смотрела на невидимый за обрезкой горизонт, и взгляд её был опустошён. В её лице, казалось, собралась вся безысходность мироздания. И ещё… То, что поразило более всего, но на что до последнего мгновения не хотелось обращать внимания. Эта женщина один в один была похожа на… меня. Это была я. Такая, какой я могу стать однажды. Здесь ли — старой, разбитой временем и потерями… Там ли — «примороженной» до состояния камня или «затерявшейся» в лабиринте антиреальности.

— Что это? — голос мне почти подчинился. Но нотки истерики всё-таки проскользнули в вопрос. Ребята почувствовали. Мужчины бывают чуткими. Особенно в ситуации, когда имеют возможность «примерить» происходящее на себя.

— Это послание, — откашлявшись, пояснил Пак ровным голосом. — Оно пришло на электронный адрес группы час назад. С него, по-видимому, Валерку и накрыло…

— Посмотри внимательнее, — предложил Князь и тут же предупредил: — Периферийным зрением. Напрямую — может утащить, как Талька.

Я отвела глаза и приняла картинку на край взгляда. Тренированное сознание получило изображение и скоординировало его. Фотография оказалась не статичной — по пространству неизвестной «зоны» двигался текст. Он был бледен и скрывался за общим фоном. Прочитать его удалось только с третьей попытки. Наверняка, если бы меня так не вывела из равновесия схожесть изображённой женщины со мной, я бы справилась с задачей быстрее.

— «Зона» вызывает тебя, гонщик. «Зона» говорит с тобой. «Зона» пророчит тебе смерть, — прочитала я и задумалась. Ну, насчёт того, что «зона» говорит и пророчит — так это и так ясно. Но "«зона» вызывает"?.. Вот это странно. Значит ли это, что мне нужно воспринимать это как вызов на дуэль и срочно готовится к выходу в антиреальность? Одно явно — послание отправлено для меня. — С какого адреса поступила почта?..

Князь хмыкнул:

— С нашего же…

— Значит, ни с какого, — вздохнула я. «Зона» говорит с тобой, гонщик.

— Даша, расскажи о встрече с Глебом, — доставая трубку и кисет из кармана, попросил Пак. Я всадила в Князя две мегатонны задумчивого ядерного заряда и повернулась к Мише:

— Что конкретно ты хочешь узнать?

— То, что могло бы нам помочь, — подумав за время набивания и раскуривания трубки, ответил он. — А именно — что-нибудь показалось тебе странным в его поведении? Что-нибудь необычное вокруг? Что-нибудь особенное?

По тому, что и как спросил Пак, стало понятно, что Игорь в основном обо всём уже рассказал, и мне оставалось только найти какие-либо штрихи, которые могли бы заинтересовать Пака. Думала я долго. Сложность в том, что в поведении Глеба не было вообще ничего нормального. Всё, что происходило несколько часов назад на квартире Игоря, одна сплошная невозможность… И что прикажете мне в этой ситуации рассказывать Паку? Особенно, если он твёрдо убеждён, что о любом человеке и его целях может составить мнение по тому, что именно в его поведении выбивается из картинки. Обычно Пак угадывает с высокой долей вероятности. В том смысле, что ещё ни разу не ошибся. И что ему говорить? Что в поведении Глеба было нормальным, что ли? И тут меня прошибло потом.

— Он не очень удивился, увидев останки биомассы, — медленно сказала я.

Пак флегматично кивнул, словно подразумевал этот ответ. Князя передёрнуло от злости. А я закусила губу. Ещё в тот момент, когда Глеб шёл по коридору и напоминал мне Талька за работой, мне нужно было догадаться, что никакой он не мент. Он — чистой воды «гонщик»! Иной бы не смог различить на стенах подтёки разлагающейся биомассы прорыва. Ой, дура, дура… Блондинка крашенная!

Чтобы как-то реабилитироваться, пусть даже только в собственных глазах, я вспомнила о двоих-из-ларца:

— Пак! Глеб там этих… охранников загасил. Им бы доктора…

Пак поморщился и неопределённым жестом повёл трубкой по воздуху, не желая отвлекаться от своих мыслей. Князь отозвался вместо него:

— К ним бригаду из клинической отправили. Там есть более-менее знающие люди.

Что ж. Свои люди у Пака есть везде или почти везде. Я пожала плечами — вот так, и в этом я тоже, получается, последняя блондинка в команде. И направилась к выходу, проведать как дела у Талька. Но голос руководителя меня остановил:

— Акуя! Это ещё не всё… — Пак щёлкнул по «вводу», и висящая на мониторе картинка исчезла. На её месте завис список. Судя по всему, это то, с чем работал Тальк до получения «послания». Список представлял собой учётные записи выходов в значимые «зоны» территории бывшего Советского Союза. Напротив некоторых из строчек висел значок картинки. Пак уверенно двинул курсор… Раз. Два. Три. Десять. Пятнадцать.

Семнадцать учётных записей выходов в «зоны» Александры Степанковой.

Разные даты, разные «зоны», разные люди в группах. Только два фактора объединяли эти выходы — Саша и гибель всех участников команды. В большинстве случаев тела в зоне не найдены все, в части случаев — найдено и вынесено только несколько человек. Я стиснула зубы, давя то ли вой, то ли мат. Князь и Пак переглянулись со странным выражением, словно провели молчаливый диалог: «Думаешь, это обязательно?» — «Уверен!».

— Теперь главное, — Пак вздохнул, как-то участливо взглянув на меня, и снова щёлкнул мышью. Возникла ещё одна строка.

«16 ноября 20… года. Зона повышенного риска «Плешь». Группа сталкеров «Ной», руководство — Матюшко Юрий. Кружок при туристическо-патриотическом клубе «Радуга», педагог-тренер Александра Степанкова. Проблема: «налипание» членов группы в межбарьерном пространстве. Работа спасателей: отряд «Явь», руководство: Пак (Михаил Воробьёв). Приглашённый специалист: Акуя (Дарья Стрельцова), экстра. Результаты: погибших — двое (Александра Степанкова, руководитель группы; Мария Фокова, учащаяся). Тело Александры Степанковой не найдено… Отчёт о работе группы — общесетевой каталог J, № 3457»

Значит, это Сашу мы не успели вытащить. Значит, именно её не нашли. Или и не особенно старались? И не потому ли так странно переплелись наши судьбы?

— Кажется, это конец ниточки, — вздохнул Князь.

Мне говорить не хотелось. Информация была, конечно, такая, что закачаешься, но она ничего не объясняла. Просто ничего. Ни того, почему Александра нашла меня (или я нашла её?), ни того, почему она всегда возвращается, ни того, почему за мной охотится «зона». Теперь, после полученного послания, у меня не осталось сомнений в том, что охота идёт именно за мной. Только это не упрощало ситуации.

— Может быть, — задумчиво произнесла я, разглядывая список. — Может быть, это и конец ниточки… Одной из ниточек большой паутины… Как думаешь, Пак, здесь, у Твикса на машине, можно найти самую первую учётную запись о входе Александры в «зону»?

Пак хмыкнул и уважительно кивнул:

— Наиболее ранняя — вот, — и выделил строчку. — Тысяча девятьсот пятьдесят второй, зона «Пролетарка», группа С. Лапушкова. Далее — тишина. Раньше этого времени учётные записи просто не велись. И эта-то случайным образом появилась и сохранилась. Так что вполне возможно, что твоя Саша блуждает по антиреальности более значительное время.

Неприятно царапнуло «твоя», но я снова промолчала. Действительно, моя. Хотя бы потому, что у нас остаются взаимные недоговорённости. С её стороны теперь говорит мир разорвавшихся связей, с моей — боль и страх мои и моих друзей. Вот такая вот беседа двух девушек, на время связавших свои эмоции в одной постели узами греха… Да только почему же так, Господи? Почему же так?..

— Эта зона чем-то выделяется среди прочих? Возможно, с ней связано какое-либо пророчество или там обнаружен артефакт другого измерения?

Пак покачал головой:

— Ни о чём подобном не слышал. «Пролетарка», вообще-то, зона средненькая. Где-то в Подмосковье расположена, активизировалась как раз приблизительно в тот период. Так что вполне возможно, что этот выход зафиксирован просто потому, что первый. А вообще твоя невысказанная версия не выдерживает критики — не было в истории движения проводников такого, чтобы обычный человек вошел в «зону» и там преобразовался настолько, что стал блуждающей меж мирами величиной.

— Есть легенда, — задумчиво разглядывая потолок, сообщил Князь. — О Вольном Страннике.

— Действительно, есть, — сдержанно подтвердил Пак. — О том, как группа проводников оставила в «зоне» своего товарища, и тот погиб там. В результате его душа была захвачена антиреальностью, и его последнее чувство стало программой вторжения. Чувство, естественно, не особо приятное для бывших друзей, поскольку явно не переполненное любовью к ним. Ну, а для того, чтобы вершить месть, Странник вернулся в нашу реальность. С тех пор он частично там, частично здесь… Сказки для малолеток. Энциклопедия романтического сталкерского бреда! — фыркнул Пак, досказав легенду в вольном изложении.

Князь пожал плечами, отворачиваясь:

— Сказки на пустом месте не рождаются…

— Только не такие! — отмёл Пак. — Данная идея — всего лишь осовремененный вариант рассказов о привидениях и неупокоенных душах. И таких — старых песней на новый лад — в истории сталкеризма достаточно много, так что не обольщайтесь.

— Ясно, — я кивнула и задумалась. Пак прав, как всегда прав, аксакал наш.

— Многое остаётся неясным. — Князь почесал бровь, обращаясь ни к кому-то конкретно, а так, в пространство. — Я бы ещё понял, если бы Александра была просто порождением антиреальности. Но она свободно общалась с Акуей именно здесь, в нашем мире. Значит ли это, что Саша — вырвавшаяся на свободу «зона»? Или что она — гонщик с большими возможностями? Например, «эмиссар». Вопрос.

Пак покачал головой:

— Я бы скорее ставил другой вопрос: является ли Саша тем самым агрессивным проявлением «зоны», с которым мы столкнулись, или речь идёт о разных явлениях? За первое говорит временной параметр, за второе — наличие ключа, который чудесным образом участвует в спасении Акуи.

— А меня больше интересует — почему именно на мне сошёлся клином весь этот бред? — тихо призналась я.

Призналась и впервые за всю эту бешеную неделю почувствовала себя невероятно уставшей. Вплоть до беспомощности. Тупо смотря в экран, присела на гостевой стул возле компьютерного стола и потянулась за сигаретами. У Талька возле клавиатуры оставалась пачка красного «L&M». Крепковато для меня, но Князь всполошился слишком поздно, достав и протянув мне свои — уже пристроив на губах сигарету, пришлось лишь устало махнуть рукой на его предложение. Но от огонька отказываться не стала.

— Почему именно я? В «Плешке» нас было пятеро, если считать группу поддержки. Значит, списывать явление мне Саши на то, что неупокоенная душа хочет отомстить гонщикам, которые её не вывели, — нелепо. Почему тогда, почему?

— А может быть, «зачем»? — флегматично предположил Пак, остановив мой эмоциональный взрыв на уровне едва оформившегося. И так сказал, будто тяжёлым кирпичом по голове приложил. И, пока я не очнулась и не смогла внятно объяснить, что не вижу поводов для выделения меня в группе, он продолжил: — Ты у нас девочка особенная, Акуя. Не надо спорить! И дело не в том, что работающих женщин — раз, два и обчёлся. Всё слишком тонко и непрочно в этом мире, и ещё более шатко на границе меж мирами. Ты дошла до Алтаря. Случайность или нет? — кто теперь скажет. Было это предопределенно, как Артуру Экскалибур, или явилось случайной выборкой антиреальности, но это произошло. И меня уже давно не удивляют те странности, которыми заполняются все выходы команды в «зоны», если ты идёшь в ней в качестве специалиста. То всё проходит гладко, словно ты слишком торопишься добраться до дома и улечься спать, то всё идёт наперекосяк, и, как правило, именно тогда, когда у тебя плохое самочувствие, дурное настроение или ПМС… Конечно, бывают и просто выходы… — добавил он примирительно, глядя, как меня перекашивает от его откровенности.

— Ты хочешь сказать, что я влияю на исход выходов? — За кашлем я скрыла замешательство и подкатывающую панику.

— Ну, не то, чтобы очень, — скрыв взгляд, пожал плечами Пак. — Но некоторая корреляция прослеживается.

— Спасибо за откровенность, — несколько поразмыслив над тем, стоит ли обижаться или быть благодарной за мнение, отозвалась я. Было над чем задуматься. По предположению Михаила получалось, что я могу вешать себе на шею все наши провалы в «зоне», все травмы и смерти «гонщиков» или тех, кого они спасали, все неудачи и потери. И Пророка… Хотя причём тут Пророк, если меня в то время в антиреальности и не было? С другой стороны, всё в этом мире и из-за меня тоже. Не задавай вопрос — по ком звонит колокол…

— Вопрос моей исключительности мы решили, — вздохнула я. — Может, вернёмся на цикл назад?

Пак и Князь переглянулись, опять проведя молчаливый диалог. Всё больше у меня складывается впечатление, что под влиянием новых, мне неизвестных факторов, ситуация стала таковой, что не во всё меня следовало посвящать. Одно неясно — потому ли, что я стала помехой или потому, что мужчины рьяно взялись меня защищать?

— Как ты думаешь, Даш, — медленно начал Пак с молчаливого согласия товарища, — Алтарь пропустил тебя к себе почему-то или зачем-то?

Молчала я долго. В принципе, я всегда считала, что смогла пройти одну из самых опасных «зон» России и добраться до артефакта просто потому, что очень хотела жить. И не просто жить, а жить хорошо, так, чтобы все вокруг завидовали. Хотя попёрлась я туда как раз таки с противоположной целью — чтобы сдохнуть вдали от глаз человеческих. Но всё это, как и у многих в поздний переходный период, было связанно с желанием доказать себе и окружающим, что уж моя-то жизнь точно имеет смысл, и этот смысл обязательно высший! Алтарь же, по определению, место, посвящённое богам, где боги говорят с людьми, и где свершается воля высших. И что из этого вытекает? Правильно — что возможно и то, что Алтарь пропустил меня и преобразовал зачем-то, с его богам ведомой целью.

— И то, и другое, — наконец отозвалась я.

Пак кивнул.

— Действительно, твоё преобразование нельзя назвать следствием праведной жизни, — скупо заметил Князь. Я мило повела плечиками и застенчиво улыбнулась. Игорь весело хмыкнул и снова посерьёзнел. Обмен добрыми дружескими подколками закончен.

— Мы предполагаем тоже и с «Плешкой», — вздохнул Пак. — Вполне возможно, что твоё явление там и совершение какого-либо поступка…

— Например, твоё вмешательство в телефонный разговор внутри «зоны», — влез с предположением Князь.

— Сконцентрировало на тебе, — невозмутимо продолжил Михаил, — волю антиреальности. И именно это побудило фактор Х — некую блуждающую силу, в образе в дальнейшем нам известным как Александра Степанкова — выйти с тобой на связь в нашей реальности и попытаться воздействовать с помощью передачи ключа.

— Из чего следует, что ключ является некой силой, влияющей на мои возможности как в этой, так и в иной реальности. А именно, производит их сближение, — задумчиво продолжила я.

Пак кивнул головой.

— И ещё одно… — Я помолчала, переваривая мысль, оказавшуюся настолько кристально ясной, что иных прочтений не осталось. — Это был первый раз, когда группа, в которую входила Саша, смогла вернуться. Пусть не вся, но смогла. А это значит, что мстить мне могут именно потому, что задача сорвалась.

Пак и Князь снова переглянулись. Князь усмехнулся:

— Надо было спорить на ящик красного!

— В общем, где-то так, — Пак пожал плечами и, подтвердив моё предположение, отвёл от меня глаза.

По-видимому, вся история с замалчиванием — его затея. Злости не было. Даже обиды не возникло, хотя, наверное, должна была. Лишь как-то холодно стало. И пасмурно. И неожиданно остро стало понятно, что происходящее не просто касается меня, что оно буквально направлено на меня и что поэтому страшно по сути своей. Вот ребята — вроде бы честно пытаются меня спасти и защитить во всех передрягах, в которые мы влипаем, но и они играют в свои игры в этой ситуации. Играют, быть может, не вполне осознавая, что цена такой игры может оказаться непомерно тяжела. Играют в какую-то нелепую «молчанку», хотя с той стороны баррикад идёт прицельная стрельба, и мишенью выбрана я. Я… Чёрт возьми! Впервые так остро поняла, что проигрыш в этой схватке принесет мне гибель!

«Зона» пророчит тебе смерть, гонщик!..

О! Кажется, в мозгах посвежело! И сразу стали видны нестыковки тех положений, что изначально были выбраны как аксиомы в нашей ситуации. Например, то, каким языком говорила с нами зона. Точнее — чьим.

— Тогда Пророк… — медленно начала я, внезапно понимая, что собственно могло в «зоне» произойти с товарищем. И почему именно его образом говорит зона.

— Именно, — строго подтвердил Пак, не дав досказать мысль. И правильно сделал, что не дал. Не пить нам за «прописку» Петра Зацоя в антиреальности, не упоминать вслух. Петра не просто «замесило». Затянуло его. Может быть, сильна оказалась ловушка «зоны», а, возможно, очень хотелось ему жить. Просто жить, пусть даже не физическим телом, а вот так — сознанием, сплетённым с силой неведомого пространства, периодически прорывающегося в наш мир и пытающегося навести здесь свои порядки. Просто захотелось жить. Быть может, он даже не думал о таком, когда шёл в «Корку», но в тот миг, когда вместе с пострадавшим налип в подпространстве, в тот момент, когда, как и положено справному видящему, увидел, что через секунду-другую прорвётся и накроет пласт, тогда со страшной силой захотел жить. И, как всякий опытный гонщик, не раз и не два слышащий зов с той стороны, он знал, что нужно сделать, чтобы стать частью чужой Вселенной. Он стал сознанием «зоны».

— Когда ты догадался, Пак? — после минуты молчания спросила я. Сама для себя, правда, так и не решила — по чему и почему… эта минута — по ушедшему другу или по ушедшей дружбе? Или просто потому, что моё душевное равновесие пошатано?

— Когда прорыв произошёл второй раз, — Пак отвернулся и посмотрел на экран монитора. Уже включился ждущий режим и по чёрному полю поплыли разнокалиберные пятна всех цветов радуги. Они переливались, они взаимно перетекали и своими метаморфозами напоминали вход в портал подреальности. — Но уверенность я обрёл только после того, как поговорил с теми, кто шёл с Пророком в «Корку». Пётр был внутренне разбалансирован. Его что-то жгло…

— Мысли о смерти. У него был рак… — негромко сказала я.

Пак поверх моей головы взглянул на Князя. Оборачиваться, чтобы увидеть, как Игорь мотает головой, утверждая, что ничего мне не рассказывал, я не стала. И говорить о том, что Пётр сам пришёл ко мне по этому поводу, тоже не буду. Пак не дурак, — сложит один и один и поймёт. Но моё молчание сейчас — месть за его недоговорённость.

— Нда… — вздохнул Пак, то ли подтверждая моё высказывание, то ли подводя черту в разговоре. И в тот же момент зазвонил телефон.

Тревога 19.09.20… 20.13

— Да? — Пак живо притянул мобильник к уху. Звонок был по тому сотовому, который использовался им только для рабочих сообщений членов нашей группы. — Алло! Вик?

Разговор был напряжённым. Я кинула взгляд на то, как хмуро Михаил начал теребить разряженную долгим курением трубку, взятую в руку. По этой верной примете получалось, что где-то что-то происходит, и это что-то через недолгое время хорошего поджаривания укусит нас за задницы. Князь деланно равнодушно разглядывал на экране монитора абстрактное разноцветье, но мне было хорошо видно, что занимают его отнюдь не сюрреалистичные пятна на чёрном поле, а вполне реальные проблемы, которые вскоре придётся решать. А Пак с трудом разбирал слова невидимого нам собеседника, за дальностью расстояний или за невозможностью хорошей связи потерявшиеся по пути, и мрачнел с каждой фразой всё больше.

— Ладно, Вик! Постарайся не отсвечивать… Заляг на дно на время, говорю!.. Тебе квартира у Храма Спасителя подойдёт?.. Езжай туда и Панду прихвати с собой!.. Там всё заряжено, так что просто посидите тихо, пока здесь всё не рассосётся. Да, именно! Ключи сам заберёшь?.. Вот и ладно. А Клео я займусь… Да. Договорились. Я тебя по этому номеру найду?.. Звоню через час! Ну, бывай.

Он щёлкнул «отбой» и некоторое время постоял молча, мрачно смотря на синий экран мобильного телефона. Встретился глазами с нашими настороженными взглядами, поднял вверх палец в знак ожидания и ткнул клавишу горячего вызова. Кажется, это звонок Рашпилю.

— Шамиз?.. У тебя всё в порядке?.. Ага. Занят, нет?.. Есть дело! Нужно добраться до Клео и перевести её в штаб. Сделать это нужно шустро — её здесь Дядя Саша ждёт… Догадался или прямым текстом?.. Да, и сам будь осторожен. Ок, жду.

Михаил отключил связь и сунул телефон во внешний нагрудный карман куртки — значит, скоро может снова понадобиться. Поднял на нас глаза. Постоял молча. Сел на столешницу…

— Мать твою, Мишка! — зарычала я. — Ты будешь говорить или нет?!

— Клео в заморозке, — тихо сказал он.

Я и Игорь переглянулись с явными проявлениями мыслей на лицах, тут же отвернулись друг от друга и постарались больше не встречаться взглядами. Многовато в них тревоги и растерянности. Слишком много для двоих — а массовые истерики нам не нужны.

— Так, — сквозь зубы протянул Князь. Он всегда был более стабилен, чем я или Пророк. Может быть, потому и потерял, в конце концов, свои возможности экстра — для того, чтобы чувствовать ирреальный мир, нужно быть дестабилизатором, нужно уметь бояться. Его же страх очень быстро преобразовывался в агрессию. Оставалось только найти объект для её реализации. — Как и кто?

— А я почём знаю, — пожал плечами Пак. Он не меньше моего понимал, что Князю оставалось только выбрать цель. — Вик заехал к ней для того, чтобы отвезти в «Корку» для написания протокола. Дверь оказалась открыта. Клео лежала на пороге.

— Открыла дверь кому-то или чему-то, и этот некто или нечто провели воздействие… — сквозь зубы процедил Игорь.

Помолчали. Течение мыслей у нас троих было вялым и синхронным. Словно биоритмы сошлись — одновременные изменения взглядов, поз и мимики. Думали мы одинаково — сила, с которой мы столкнулись, начала выбивать нас по одному. Сначала попыталась убить меня, но промахнулась — сейчас уже даже не важно, потому ли, что у меня оказался золотой ключик-зубоскал, или по какой иной причине — потом попыталась загасить Князя, но, по счастью, в моём присутствии, затем Талька через послание, теперь вот Клео… Пожалуй, приказ Пака уходить на освящённую квартиру на территории церкви — это разумная мера по спасению наименее защищённой части команды. И нормально, что мы остаёмся. Начата война. Это уже не эфемерные угрозы и не единичные выпады врага. Это — полномасштабное нападение, целью которого является уничтожение нашего маленького сообщества. Сейчас даже не важно, какова причина данного явления. Важно, что нам нужно выжить и устранить угрозу.

Пак предложил кофе. Отказываться причин не было, поскольку оставалась вероятность того, что ещё одна ночь пройдёт в тревоге или боевых действиях. Согласились и он, не торопясь, потопал на кухню. Здесь, в штабе, он считался хозяином и потому нередко готовил сам. Тем более что кофе в нашей среде почитался напитком особым, напитком, который позволяет задуматься о вечности и «встряхнуть лампочку» ожиданием чудес. Правда, сейчас чудес хотелось менее всего.

— Как думаешь, это мог быть Глеб? — спросила я Князя. Голос показался напряжённым, словно мне есть до этого дело. Игорь оторвался от размышлений и посмотрел на меня настороженно:

— А ты давала ему адреса, пароли, явки? Нет?

Я ошалело замотала головой.

— Тогда чего паришься? Об имени и адресе Клео и в нашей-то компании не все знают.

И Игорь снова ушёл в свои раздумья. Успокоил, блин…

Пак на кухне о чём-то трепался с Дядей Сашей. В воздухе уже разливалось благоухание специй в кофейной гуще. Разноцветье на мониторе ярко внедрялось в сознание, завораживая взгляд и порываясь затмить всё окружающее. Я сонно наблюдала за тем, как цвета перетекают один в другой, как меняется форма, как полыхает мир. И поэтому не сразу заметила, когда с экрана потекла первая капля. Чёрная, густая, заполненная отблесками всех цветов радуги, что в этот момент были в глубине монитора… Капля медленно сползла с угла чёрного прямоугольника, мягко проторив дорожку подтёком, на миг зависла в воздухе и гулко шлёпнулась на стол. Я тупо проследила за тем, как чёрная смола растеклась в маленькую лужицу и снова подняла глаза на монитор. Вторая капля стекала с экрана вслед за первой, так же тягуче и мягко растягиваясь в пространстве. И снова — кап! Третья капля начала красться из портала ещё до того, как упала вторая, но — с другой стороны экрана. Вскоре под пропастью портала монитора уже было море подтёков. Словно под большой церковной свечой. А внизу, на столешнице, среди окурков, записных листов, карандашей и прочей мелочи, коей всегда усеян рабочий стол думающего человека, расплывалось маленькое озерцо консистенции нефти с мелкими вкраплениями разноцветья, меняющего свой основной цвет одновременно с экраном. Будто отражение. Только самостоятельное. Эта самостоятельность проявлялась в том, что озеро стремительно увеличивалось в размерах и отращивало смоляное щупальце, которое ползком по скользкой поверхности двигалось в нашу сторону. Мою и Игоря. А мы тихо сидели, смотря на то, как продвигается антиреальность, и молчали… Не потому, что нечего было сказать, отнюдь. Лично мне хотелось проораться! И было что сказать — и по матушке, и по батюшке, — только тело не хотело двигаться, а язык — шевелиться. Навалилось состояние усталости. Такой, от которой хочется не просто выспаться или убежать. Такой, от которой спасает только длительная стационарная мумификация.

Я исхитрилась краем взгляда посмотреть на Князя. Право слово, затратив на это огромное количество усилий физических и моральных! Даже не помню за свою жизнь — было ли что-то ещё такое, что бы заставило меня так напрягать силу воли? Князь стоял молча. Черты его лица заострились, и в них проявлялась внутренняя борьба. Но наравне с этим проявлением стало видно, что Игорь уже истощён, что кожа сереет, теряя краски жизни, а в глазах полыхает отчаянье пополам с гневом. На кого тот гнев — на себя или на то, что так настырно вторгается в нашу жизнь и пытается свести её к нулю? А куя мне это знать! Только посмотрев на то, как свело судорогой скулы товарища, я ощутила, что зверею. Мне не было дела до того, что сама я сейчас выгляжу не лучше, что только на самом дне моего «я» остались силы, что вокруг нас разливается по горизонтальным и вертикальным поверхностям смоляная дрянь, овладевающая нашим пространством, что у нас в запасе только несколько секунд… Если не я — то кто? Акуя — я!

Напрягая сознание в попытке позвать Пака, увидела, что Игорь сумел перевести на меня взгляд. Глаза его оказались страшнее засасывающего портала или «чёрной дыры преобразования»… И в них было то же, что и во мне, — попытка позвать на помощь. Но рот его только кривился от усилия, а пальцы дрожали. Как и у меня, наверное…

А антиреальность растекалась по полу и ползла вверх по ножкам стульев и столов. Она уже уверенно чавкала вокруг наших ног и рук, пока ещё не решаясь напрямую контактировать с телами. У Князя на запястьях — наруч и часы, у меня — цепочка и браслет, кроссовки обработаны спреем… Это приостановит поток, но вряд ли надолго — уж слишком сильна волна.

Я порывалась кричать, но не могла совладать с горлом. Старалась двинуть рукой и задеть какой-нибудь наиболее гремящий предмет, но не получилось шевельнуть даже пальцем. Пыталась позвать Пака мысленно, но не могла найти его волну в хаосе прорыва. И, судя по взгляду Князя, у него дела были не лучше… Глаза как часть сознания, доказывая свободу его от телесного, продолжали жить. Наши взгляды могли скользить по окружающему и, периодически сталкиваясь, поддерживать друг друга. Никакого другого исхода ожидать не приходится.

Если Пак успеет вовремя… Ох, если он успеет.

Чёрная масса, чавкая по линолеуму новыми щупальцами, доползла до границ помещения и начала вспениваться. Блестящая разноцветная пузырчатая дрянь стала заполнять пространство, поглощая в себе все бывшие в комнате предметы. И нас — тоже… Пена оказалась холодной, словно стол морга, и жесткой, словно тёрка.

Игорь закрыл глаза, все силы отдавая внутреннему крику, но прорваться к Паку тоже не смог. Я увидела результат по тому, как посерело его лицо, да в чертах стало проявляться отчаянье. Нас приморозит. Да, чёрт возьми… Сейчас нас приморозит… Сотни раз была в глупых и опасных переделках, а вот в этот раз промахнулась на пустом месте. Страшно до чёртиков. В животе будто открыли морозильник — всё стало заволакивать мертвённым холодом. Ливер, свежемороженый ливер! Налетай, подешевело!.. Я стиснула зубы. На самом деле смеяться не хочется, но надо — в нашей среде так положено. Это ведь мужская среда, в ней законы жёстче, чем хотелось бы женщине. И не просто жёстче, чем хотелось бы, но и тяжелее, чем моглось бы.

Чёрная масса, искристо пенясь, поднялась до уровня бёдер и продолжила ползти вверх. С тоской оглядывая комнату, до полуметра заполненную пенистой (уж что ж я, право, по-латыни, здесь же все свои — поймут и по-русски!) массой, я поняла что скоро перестану быть… Вот так вот просто. Была и нету… И где-то из глубины моего «я» раздался голос, в котором в изумлении узнала свой собственный:

— Там — самое изысканное общество ищущих в мироздании. Там — самые сильные личности из всех, кто когда-либо сталкивался с зонами. Там — те, кто исполнен силой. И это общество может быть и моим. Оно может принять меня и наделить правами и способностями, коих нет более ни у кого. Просто потому, что я — женщина, особенный гонщик. Я — та, кто дошёл до Алтаря. Я имею право присоединиться к обществу себе подобных. И… В конце концов, там Пророк…

Ага. Только а куя мне сдался этот изысканный сброд, если рядом не будет Князя, Раша, Пака и прочих? Не согласная я! Даже ради Пророка. Простая арифметика — там один, здесь — трое как минимум.

— Так долго изучать зону и наконец-то иметь возможность оказаться внутри и познать её природу! То, что долгое время было скрыто от меня, ныне откроется. Обнажится истина существования антиреальности, параллели поведут меня вдаль, туда, где, возможно, скрывается до поры до времени мировая истина. Я дошла до Алтаря… Неужто не смогу дойти до центра мира?

Ага. Мне только дай волю, и я доберусь до основания Вселенной. Или ещё куда дальше. Только а куя мне нужен билет в один конец, если не будет даже шанса растрезвонить здесь о том, что я нашла? Но ещё более обидно, если некому будет этак небрежно похвастать, что это сделала именно я.

— Одно желание! Пусть не три, как в сказках, но — одно-то точно! Одно! Самое сокровенное желание будет выполнено силами зоны! Самое!

Н-да… Туфли, что ли, новые попросить? С моей изощрённой фантазией станется и в рюшечки одеть полгорода. Или мехом розовой пантеры отделать тротуары.

— Зачем мне прекращать существование? Ведь если знаешь, как избежать смерти, и не уходишь от неё, то это грех самоубийственный. Таких только за оградкой раньше хоронили, не так ли? Не для того Господь дал душу, чтобы я её профукала вот так вот глупо, ни за грош. Нужно выжить, пусть даже и не в привычной форме.

Ага! Только я не верующая. В смысле в Бога верю, а вот в людские догматы и якобы небесные правила — нет. Потому этим меня не проймёшь…

— «Я мыслю, следовательно, я существую»! — говорили древние. Возможна жизнь без тела и жизнь в недвижимом теле. Сильное сознание легко переносит разлучение с миром физических возможностей. Столько калек, которые доказали свою духовную мощь тем, что сумели найти приложение своему сознанию, столько…

Ага! Только вот тона этого менторского не надо, пожалуйста, — не люблю и в других, и в себе. А так — да, конечно. Полностью согласна! И, если бы мне в реальности перебили бы позвоночник, то же самое я бы себе и говорила… потому что оставалась бы в реальности.

Но — всё тобою сказанное, Зона, не ко мне. Не потому, что неправильно, нет! Потому что я — неправильна. Потому что не те ключики и не тот замочек! Потому что я своих не предаю! Потому что я не представляю себе жизни в тебе, при которой твои силы возрастут и приблизят время оккупации моего мира. Да просто потому что у меня скоро дни Красной кавалерии, а я в эту пору неадекватна! Что, съела?! Кушайте — не обляпайтесь!

Пока шёл этот неуместный торг, пена поднялась до ключиц. Пришлось поднять веки и, может быть, в последний раз оглядеть мир, в котором я жила. И увидеть глаза Князя. Странные глаза. Словно зеркала в темноте чердачной комнаты, дрожащие от несуществующего землетрясения. Мужчины не умеют плакать. Но, когда наступает такое время — время жалости — слёзы появляются сами. И тогда можно увидеть самое уродливое зрелище на свете. Мужчины не умеют плакать. Потому, что слишком искренни. Потому, что опыта маловато. Ведь мужчины плачут не для того, чтобы чего-либо добиться от окружающих, а потому что боль вышла за предел терпения. Глаза Игоря выдавали именно это состояние. Только отчего бы? Не ему бояться смерти — он её, родименькую, последние лет десять ищет. Отчего же тогда в глазах его такая тоска, такое свербение сути?.. Не по себе. Так по кому же?..

Никогда не думала, что придётся умереть вот так вот — задыхаясь…

Князь закрыл глаза, и я поступила также — чтобы не видеть, как серебрится пена, вздыхая под подбородком, как дрожат глаза напарника, и как кончается свет… Пена внезапной холодной массой лизнула губы. Теперь уже осталось недолго. Мама, папа — увижу ли я вас там, или за чертой конечности нет ничего? Да нет, что-то должно быть. Хотя бы потому, что любовь не может исчезать — она величина постоянная, она фундамент мироздания. А значит должно существовать и то, что её порождает, и то, что её поглощает. Только — я ли это буду?..

Я ли буду? Буду ли ещё?..

Пена защекотала ямочку над верхней губой, стала навязчиво лезть в ноздри…

Животный страх полоснул по животу. Закрутило, повело… Чёрт! Я-то знаю, что всё это только видимость! Всё это — недвижимость, пена, монитор! Но через несколько минут нас найдут — спокойных и уже примороженных до мозга костей. Найдут. С засранными штанами от страха! Мне ли не знать, как это выглядит… Противно! Только одного понимания будущей картины хватает, чтобы взять себя в руки, — ведь я всегда была немного брезглива. А значит — я не буду поддаваться страху… Я не буду поддаваться страху… Я не буду…

Пена залепила ноздри и начала расти внутри меня вверх, пытаясь выместить весь воздух из тела…

Я ещё держу в себе большой глоток воздуха, но надолго его не...

Пена залила переносицу и залепила веки…

Грудную клетку обхватили обручи тяжёлого давления…

Дышать! Господи…, дышать!

Пена залила лоб и склеила волосы…

Неужели теперь надо мною тонны смерти?..

Дышать, Господи, дышать!

Пена вокруг, пена во мне… Даже выдохнуть я уже не в состоянии…

В висках — пульс…

Сердце рвётся…

Грудь — один большой накалившийся камень…

Жизни, Господи, жизни-и-и!!!

Закопошилось, засвербило на линиях жизни…

Сахарная вата 19.09.20… 21.45

Темнота вокруг не оттого, что глаза закрыты — оттого, что тьма пришла за мною. Полнота и пустота сместились по часовой стрелке и замерли на мгновение, разрушив изначальное движение, — и, значит, убили меня… Полнота вовне и полнота внутри не нашли резонанса… И полное стало неполным, но и не пустым и…

Я открыла глаза.

Замечательный вечер двадцать лет назад. Парковая аллея ухожена, простые аттракционы карусельного характера, киоски с водой и сладостями, лавочки и мусорные ящики изящно-громоздкими вазами рядом с ними… За кронами жёлтых деревьев — крыши давно снесённых двухэтажек. Крыши крашенные, в белую крапинку голубиного помёта.

Всё, как в детстве. Даже ощущение в воздухе — запахи жизни, запахи вечера, запахи спокойствия. И запахи мамы и папы.

Только нет ни людей, ни движения. Ветер не трогает листьев, но они планируют в невесомости. Аттракционы застыли — какой на пуске, какой на излёте. Пена в стакане с газировкой в автомате белыми пузырьками висит в желтоватой воде, словно в молодом янтаре. Ничего и никого.

Где я?

Свербение в левой руке сделалось невыносимым, и я вынужденно оторвалась от созерцания странного мира, в котором оказалась…

…Оказалась? А разве я не всегда была здесь? Нет, не всегда, раз удивляюсь. Но тогда — оказалась откуда?..

…На ладони лежал ключик. Золотистый ключик от английского замка. Ни надписей, ни номеров на нём не было. Просто ключик с чрезвычайно острыми краями и до блеска отполированной поверхностью...

Мир тонко зазвенел, потянулся, вздохнул и проснулся. Сначала появился силуэт, а вслед за ним всё прочее — ветер, шум, люди… Человек шёл по аллее по направлению ко мне и приносил с собой жизнь этого странного мира. Вокруг него проявлялось движение и осознанность. Человек приносил правильность.

Зашумели листья, закричали вороны. Женщина продолжила ругать медленно проявляющегося малыша в луже. Велосипедист, форсящий на «Каме» с иностранными наклейками, заложил вираж по тротуару. Лоточница оставила товар, чтобы отойти к знакомой на другом конце аллеи. Воровато оглядываясь, потёртый человек в поношенном костюме прихватил граненый стакан из автомата, не потрудившись заказать газировки. Люди. Жизни. Судьбы. Пространство задышало полнотой и пустотой, и их слиянием…

Человек оказался пожилым и уставшим. Седым и морщинистым. В строгом тёмно-синем костюме-тройке под серым плащом. От него пахло высококачественным табаком и мятными карамельками. От человека веяло мощью и нежеланием эту мощь применять.

Он дошёл до лоточницы справа и протянул руку жестом покупателя, который уже заплатил и теперь ждёт, что ему подадут купленный товар. У продавщицы не возникло сомнений — она улыбнулась и, потянувшись к коробке с мороженым, вытащила из неё кусок белого облака — сахарную вату на палочке. Человек кивнул благодарно и двинулся дальше. Судя по всему — ко мне.

Скамейка рядом осозналась внезапно. Возможно даже, что совсем недавно её тут и не было, но теперь она стояла, маня теплотой нагретого дерева. «Маша + Петя = Любовь» притулились с одной стороны зелёной поверхности, а я — с другой…

Человек подошёл, и я с испуга или от волнения сжала ключ в руке настолько, что он вошёл в плоть и, слегка порезав её, исчез из моего восприятия. Испарился, что ли?.. Человек же остановился надо мной и протянул мне палочку с облаком сладости искрящимся весельем и детством:

— Не сомневайся. Та самая…

Я неуверенно протянула руку и взяла в пальчики деревянный стебелёк. В детстве я обожала сахарную вату, вот только покупали мне её редко — не по средствам была. Я тронула губами ломкие волоконца и улыбнулась — действительно, тот самый вкус, тот самый запах. Та самая.

— Позволишь?

На мой кивок человек откинул полу плаща и сел рядом на скамейке. «Маша + Петя = Любовь» вынуждены были перебазироваться на громоздкую бетонную мусорную вазу рядом со скамейкой. Там надпись стала не так вопиюща, но всё-таки заметна. Человек откинулся на скамейке и на время замер, задумчиво разглядывая мир вокруг. Вздохнул, повернулся ко мне, но не навязчиво, как это бывает, а весьма интеллигентно, не позволяя себе прямого взгляда. И это оказалась кстати, поскольку я уже исхитрилась измазаться в вате.

— Итак. Я тебя не вызывал, — сказал он. — Следовательно, меня вызвала ты…

Я сглотнула, непонимающе смотря на человека, который оживил картинку.

— Что ты хочешь, жрица? — спросил он, проигнорировав мой взгляд.

Я подумала, слизывая сахар с ладони. Подумала о том, что всё происходящее как-то можно объяснить. И что я точно помню, что никого не вызывала. И что я не Маргарита, чтобы мне являлся Воланд или кто похожий.

— Кто вы? — отважилась на вопрос.

Человек вскинул брови, то ли удивляясь моему незнанию, то ли моей наглости.

— Наставник хранителей дома прообразов. А твоё название, если позволишь?

Мысли забились ключом. В первую очередь нужно определиться с тем, кто я, а уж потом подумать над тем, что же за странную должность мне сейчас назвали.

— Акуя, — назвала и смешалась — зачем я это сказала? — В смысле, Даша! А «Акуя» — это по работе, — и тут поняла, что мне-то человек назвал не имя, а профессию. — Я — «гонщик». Который — сталкер. То есть — проходчик. Бродник. Ну, знаете, это…

Я замолчала, потому что наставник хранителей поднял руку в жесте понимания. Интересно, что он понял из того, что я тут сказала? Что он понял, если я сама успела окончательно и бесповоротно запутаться в том, кто я.

— Ты не знаешь, кто ты, — удовлетворенно кивнул человек, словно соглашаясь со всем, что и как было высказано мной только что. — Это есть. Так для чего я понадобился?

Вот уж вопрос, так вопрос!

— Если честно, — вздохнула я, — то происходящее для меня загадка. Я не только не помню, чтобы как-то вызывала вас, но и вообще не помню последние события. Хотя чувствую, что происходило что-то весьма важное, на грани познания жизни и смерти… Вот так.

Человек не удивился. Просто долгим взглядом посмотрел на тихо шуршащую о своём аллею и пожал плечами:

— Ты пришла сюда, сбегая от смерти. Точнее — от её осознания. Прошлое — иллюзии. Настоящее — твоя суть, но она тобой не познана. Будущее — суть Мира, но она непознаваема. Для чего я тебе нужен, Акуя по имени Даша?

Вот ведь привязался! Не знаю я! Ничего не знаю и ничего не понимаю из только что произнесённого бреда!

— А что вы умеете? — Весьма наивный вопрос, но надо же с чего-то начинать!

Человек мазнул по мне заинтересованным взглядом. С чего бы?

— То же, что и другие хранители прообразов, но глубже и быстрее. А ты?

Н-да. Ответил, так ответил. Только куда бы сунуть этот ответ? В моей системе миропонимания, конечно. И что дать взамен на такое туманное разъяснение? А может, просто игнорировать вопрос? Говорят, в диалоге выигрывает тот, кто задаёт вопросы — их всегда больше, чем ответов.

— Я не знаю, чем занимаются хранители, — просто отозвалась я. — Поясните?

Человек мягко улыбнулся:

— Жрица, которая не знает? Впрочем… Более странно — жрица, которая признаёт, что не знает, — он помолчал, явно не собираясь отвечать мне. Напротив, задал свой вопрос: — Где ты проходила инициацию, Акуя Даша?

— Я не жрица. И я вас не звала. — Меня наполнило раздражением на продемонстрированное отношение. Захотелось резко встать и уйти. Пришлось силой заставить себя сидеть и меланхолично доедать сахарную вату. В этом мире нельзя показывать свои слабости — сожрут.

— А кто звал? — хмыкнул наставник хранителей. — Не он же! — и кивнул мне за спину.

Я обернулась. Князь проявился в тонком полупрозрачном поле, искрящимся на солнце. Он стоял, закатив глаза. Страдание было на его лице. Страдание и умирание… И я вспомнила, откуда сюда попала. Не вспомнила — как, но вспомнила — почему. Потому что сознание бежало от смерти, от мгновения самого страшного явления её, бежало сюда — в память… Это моя память. И я просто уходила так — своим путём.

— Я вспомнила, — медленно заговорила я, переваривая свалившееся на меня понимание случившегося прошлого, происходящего ныне и просматривающегося будущего. Хаотичными кривыми проштопала сознание мысль о переходе в смерть. Оказывается, это то, чего я страшилась всю жизнь. Боялась настолько сильно, что теперь, повстречавшись, смогла вытащить гаснущее сознание куда-то далеко от реального мира. Возможности «зоны», тем более «зоны», желающей заполучить лакомый кусочек, безграничны. — Простите за беспокойство, наставник. — Я склонилась перед незнакомцем. — Вы отчасти правы — я позвала вас. Но сделала это неосознанно, убегая от гибели. Исейчас ещё убегаю… Простите. Если вы можете нам с другом помочь — я буду благодарна.

Человек задумчиво покрутил пальцами в воздухе, выписав замысловатую фигуру магического иероглифа. Вздохнул.

— Н-да. Жрица, которая просит прощения… Куда катится мир? Я уже дожил до времени, когда жрицы позволяют себе подобное. Что же будет дальше?

Я почувствовала, что краснею. Нет, не от стыда, но от понимания, что неожиданному собеседнику неприятно происходящее. Так, наверное, старики вздыхают о близящейся кончине мира, видя признаки её прихода в обнищании духа следующего поколения.

— Хорошо, — просто согласился наставник и повернулся ко мне всем корпусом. — Я не поменяю всего, но, думаю, что минимального вмешательства будет довольно… Я предполагаю вернуть вам возможность движения. Этого будет достаточно, Акуя Даша?

— Да. Конечно, — отозвалась я, одновременно соображая, кем же может быть человек, вот так вот легко распорядившийся действиями «зоны». Жрецом? Явлением сознания «антиреальности»? Богом?

Незнакомец встал со скамьи и кивнул на прощание. Под плащом глухим гулом отозвался вздох. Из-под полы вывалилась на дорогу серо-синяя тряпочка, подтянулась, отряхнулась, громким «мяу» оповестила всех о своём пришествии и пошла по аллее, высоко задрав пушистый хвост. «Сибирская голубая, полуторагодка», — автоматически отметила я про себя. Кошка повернула голову, фыркнула в усы и двинулась дальше. Наставник почти неуловимо улыбнулся в ответ и сощурился на заходящее солнце. Свалившийся на погон плаща осиновый лист расплавился на его плече и жёлтой каплей потёк вниз, по пути превращаясь в маленькую веретеницу цвета красного золота. Она доползла до пястья, пошипела на меня и юркнула в карман. Чёрный ворон выглянул почти до половины из-под воротника, огляделся, с прерывистым морганием поводив глазами-бусинами, и снова спрятался под тканью… По земле заклубился туман, в котором тихо зашуршали ящерицы, устроив догонялки возле моих ног…

А в руке моей засвербил острозубый атрибут мечты Буратино.

И вспышкой озарило понимание:

— Вы — Буклей?

Уже собравшийся уходить человек приостановился и приподнял брови:

— Это моё имя для соратников, — помолчав, признал он.

— У меня для вас сообщение от Тарио! — заторопилась я, почувствовав, как расплывается мир вокруг, как он просеивается сквозь мелкое сито, теряя взаимосвязанность частей и распадаясь пикселями по чёрному монитору закрытых век… — Сеть накрылась, и он просит о срочной помощи!

Человек поднял лицо и взглянул на тихо таящее в небе сиреневое облако. Вздохнул и, снова посмотрев на меня, улыбнулся:

— До скорой встречи, Акуя Даша!

И картинка окончательно распалась на многоцветные квадратики. Затем пиксели стали уменьшаться, отлетая от меня в бесконечное далёко. А мне осталась только чернота с кристальным оттенком. И возвратившееся чувство разрывания нутра.

Дело мастера 19.09.20… 21.46

Лёгкие чувствовались как одно сплошное огненное пятно, где-то посредине которого то разбухало, то сворачивалось в клубок моё сердце. Давление на глаза заставляло дрожать картинку на веках — разводы разноцветья, дублирующие заставку Твиксовского монитора. Катастрофически не хватало вдоха. И жизни.

Я вздрогнула, распахнув руки, и почувствовала движение на коже. Моё тело вновь стало моим! Оно двигалось! Оно слушалось! Оно чертовски хотело жить! Руки замолотили по пенной массе, поймавшей меня, словно паутина бабочку. Ноги оттолкнулись от поверхности пола, и я почти выбралась! Почти… Поверхность антиреальности оказалась вровень с моим подбородком, но сама масса, оказавшись одновременно и липкой, и хрустящей, словно сахарная вата, продолжала окутывать лицо. Вдох получился — воздух пополам с тонкими волокнами чёрного вещества. Лёгкие ожгло… Но я дышала, дышала, дышала и не могла надышаться, продолжая бешено молотить руками и ногами по пространству, в котором зависла под самым потолком. Словно лягушка в сметане. И дышать, дышать, дышать! Обжигая лёгкие до самых дальних закоулков, раскрывшихся от необоримого желания жизни.

— Пак! — захрипела я, с силой выталкивая из себя воздух. Воздух, такой сладкий и обжигающий, как смесь мёда с перцем. — Пак!

Где-то сбоку, глубоко подо мной, где-то на дне этого пространства антиреальности должен быть Князь. Жив ли он ещё или уже…? Ждать Пака или самой вытаскивать товарища, замеревшего статуей командора? Я ещё пару раз проорала призыв и нырнула в хрустящее, липкое и сверкающее металлическим блеском вещество. Глаза пришлось закрыть — веки мгновенно склеились от налипшей массы. Открывая, вновь придётся раздирать… Вслепую зашарила, с трудом раздвигая руками плотную массу. Под ладонями рвались нити взаимосвязи массы и лопались пузыри воздуха. Кожу саднило от царапин и обжигало на местах ран.

Это — заплыв дрессированных сыскных барракуд в море стекловаты…

Князя я нащупала ногой. Искала руками, но внезапно упёрлась бедром. Пришлось погрузиться глубже и на ощупь подхватить товарища за ворот. Получилось. Но вот как подниматься с таким грузом?! Я рванула, с силой раздвигая вяло расступающуюся передо мной пену. Воздух в лёгких весь без остатка ушёл на два больших гребка. По счастью этого хватило, чтобы моё лицо оказалось над основной поверхностью. На коже осталось липкое ломкое вещество, но резкий выдох очистил ноздри и позволил новой порции жизни войти в меня, болезненно раздвинув лёгочные меха. И я вновь погрузилась вниз, теперь уже для того, чтобы вытолкнуть наверх товарища. Князь оказался на поверхности и судорожно задёргался — попытался вздохнуть… Не вышло — часть пены дегтярным мёдом липко склеила лицо и не позволила воздуху добраться до нутра. Я рванулась к Игорю и стала руками оттирать с его носа и рта вещество антиреальности. В какой-то момент показалось, что его тело уже не производит попыток схватить воздух. С удвоенной энергией я стёрла последние липкие ошмётки и, взяв друга за грудки, выпихнула вверх, сама на мгновение уйдя в пену по маковку. Вынырнула, резко выдохнула, прочищая лицо. Посмотрела. Князь безвольно запрокинул голову… Трендец.

— Пак! Мать твою! — заорала я, поняв, что в одиночку с ситуацией не справлюсь. Меня уже покидали силы, и я едва удерживала на плаву лицо товарища и свой собственный нос.

Почти впритык к нам придвинулся потолок. Ещё с полминуты, и нас вмажет в него. Вот тогда нам уже не придётся болтаться здесь, как дерьмо в проруби.

Пак проявился сквозь пену едва различимым силуэтом человека с трубкой в одной руке и туркой в другой. Едва-едва сквозь созданную для нашей смерти реальность просвечивал настоящий мир.

— Акуя? — голос Пака, по счастью, был хорошо слышен. Вот почему «зона» постаралась нас обездвижить — чтобы мы не могли позвать на помощь, поскольку возможности её оказались здесь весьма урезаны — едва хватило на создание локальной воронки антипространства.

— Да! Давай живее — Князь уходит!

Переспрашивать Пак не стал — не в его привычках. Он живо отвернулся от нас вполоборота и замер, что-то рассматривая с превеликим интересом. Я вспомнила, что в том направлении было окно. Пак зашептал нечто невразумительное, со стороны могущее показаться сущим бредом:

— Собачка… Собачка — гараж описывать… Листик… листик — дождик ловить… Дерево… дерево — в лоб дать… Метла… метла — бомжей метелить…

В какие-то десять секунд Пак сумел расстроить собственное восприятие, чтобы увидеть ситуацию, так же, как и мы. Работа упаковщика тем и сложна, что человеку, чьё сознание стабильно и прагматично, необходимо временно войти в видение антиреальности, а затем, применяя возможности своего рассудка, проявления «зоны» привести в соответствие с миропорядком. Обычно ткань мироздания достаточна прочна, чтобы проявления сил хаоса не могли производить в ней долговременные разрывы. Но для того чтобы запустить процесс самовосстановления, силам миропорядка необходим рабочий шаблон, чётко и безошибочно представляющий взаимосвязи меж элементами, разрушенные в процессе агрессивного вторжения. Таким шаблоном и является стабильное сознание человека. Упаковщику необходимо увидеть то, что было разрушено, и восстановить взаимодействие. И всё это в какие-то краткие секунды, пока сознание ещё способно отрицать увиденное, не поддаваясь его сумасшедшей логике.

— Ок. Я вас вижу, — кратко оповести Пак, повернувшись к нам. Интересно, как он нас видел в начале — зависшими в воздухе в нелепых позициях? Или застывшими в своих креслах? Насколько я знаю, каждый упаковщик видит происходящее с минимальной погрешностью относительно реальности. Но всякий раз это бывает по-разному.

— Давай, Пак! — заторопила я. Повод был — голова Князя упёрлась в потолок, да и я уже только нос держала наружу. Ещё немного, и прослойка воздуха меж нами и бетонной плитой станет настолько тонка, что не сможет прокормить нас.

— Будете падать, — напророчествовал Михаил и закрыл глаза.

Насколько долго ничего не происходило, я не могла определить. Только кончик моего носа упёрся в потолочное покрытие и, кажется, продавил его пенопластовую оболочку. Во всяком случае, больно стало так, будто по нему хорошо врезали. Ещё немного, и липкая дрянь поползла по моему лицу. Вздохнув поглубже, я доверилась другу и ушла в пену… Хорошо, что Князь в отключке, — Паку придётся вести сражение только с моим видением мгновения. Будем надеяться, что мой рассудок некрепко привязан к происходящему. Будем надеяться…

Мгновение обжигающего холода по всей поверхности тела и… бах!

Площадный удар буквально опалил рецепторы, уже привыкшие к бездействию за то время, пока внешнее воспринималось мозгом только через выстроенную в сознании картинку. Словно выход из глубинной медитации. Но больнее. Логично — сверзилась я с высоты метра в полтора.

Полежать бы немного, отдохнуть...

Открывать глаза не хотелось. Но где-то рядом заматерился пропитой, прокуренный голос Дяди Саши, и стало ясно, что полежать возможности не будет. Я открыла глаза и повернулась. По всей левой части тела побежали электрические разряды. Хорошо меня приложило. Но, если я в таком состоянии, так каково же Князю? От этой мысли сил прибавилось, и, несмотря на лёгкое пошатывание и тошноту, я смогла подняться на четвереньки и подползти к ребятам. Игоря откачивали двое — бессменный доктор и едва держащийся на ногах от усталости Пак. Моя помощь, наверняка, будет вовремя.

— Давай, девочка! — обдал меня запахом дешёвого табака Дядя Саша и головой указал мне на лицо Игоря. Сам доктор уже готовил инъекцию, а Пак делал массаж сердца. Объяснений не потребовалось. Я живо доползла до головы пострадавшего и отстранила Мишку. Раз, два, три… Четыре! Мягкие тёплые ещё губы безвольно раскрылись под моими руками. Выдох! Давай, Княже, давай!

Раз, два, три… Четыре! Выдох!

Когда внезапно Князя тряхануло навстречу мне, я чуть не столкнулась носом с его лбом. Успела отшатнуться. Игорь завалился на бок и, скрутившись в позу эмбриона, закашлялся, пытаясь освободиться от жидкости. Видимо, при всей стабильности его сознания, он был уверен в том, что нахлебался дряни. Естественно, ничего не выходило — сухой кашель бил его до тех пор, пока не стошнило.

— Ну, вот и ладненько… — захлопал Дядя Саша пришедшего в себя по плечу. — Не хрен туда торопиться, там, поди, и без тебя тесно. Да и в моём морге мест сейчас нет. Вот завтра пару дохляков увезут, и — милости просим. А то валяться голышом на полу под простынкой — не мёд, скажу я тебе. Да и дежурный патологоанатом та ещё сволочь — некрофил без определённой ориентации… И…

— Заткнись! — отозвались мы слаженным трёхголосьем.

Дядя Саша довольно хмыкнул.