Глава 17. Вновь Карлинор.

Эсса уже знала о многих событиях на имперском острове, волновавших её гораздо больше, чем ход военных действий. Её сердце разрывалось от того, что какая-то гетера захватила её мужа, но одновременно радовалось при виде, с какой завистью и скрытой ненавистью смотрят на неё дамы: ведь её муж оценён по высшему разряду! Она представляла себе, как они судачат за спиной: «И за что этой ледышке такое счастье? Он даже от женитьбы на знаменитости ради неё отказался. А гетера его не прогнала, значит, действительно первоклассный мужчина. Мы его недооценивали». И на самом деле дамы судачили примерно так, только поливая счастливую супругу грязью гораздо сильнее. Рассказы же насчёт рабыни по сравнению с главной опасностью — уступить мужа знаменитости, которая, конечно же, его в бараний рог согнёт и обженит на себе, если только пожелает — практически ничего не значили для Эссы. Но, тем не менее, посмотрев на рабыню, Эсса почувствовала сильнейшую ревность и ненависть и подумала словами древней поэтессы:

«Противней тебя

я никого,

милая, не встречала!»

(Сапфо)

С дороги Тор заскочил домой и в мастерскую всего на пару часов. Затем должен был состояться торжественный приём у принца Ансира, уполномоченного советом принцев рокоша и лично Клингором вести внешние сношения рокошан и следить в отсутствие других высоких особ за порядком в Карлиноре. Ансир оставался в городе один. Клингор после победы некоторое время улаживал военные дела, затем стремительно появился в городе с тысячей конницы, захватил с собой ещё тысячу конников своей гвардии, всех принцев, кроме Ансира, вместе с их личной конной охраной, и двинулся конным войском куда-то, как всегда, не афишируя своих намерений. Основная армия под руководством принца Крангора стояла под Линьёй, не столько осаждая город, сколько заняв крепкую позицию и мешая городу жить, а заодно контролируя основные сухопутные пути из Зоора. Флот правительства попытался высадить десант в провинции Линнагайе, но десант был быстро частично сброшен в море, а частично перешел на сторону рокошан. Из опасения такого исхода высадки флот весьма пассивно действовал против побережья рокошан, ограничиваясь морской блокадой.

Вечерний приём был явно подготовлен на скорую руку. Но Эсса поняла основное: коренное изменение статуса своего и мужа. Теперь он — имперская знаменитость, рыцарь, имеет титул и наследственное достоинство. Женщина оказалась в комнате, где были собраны жёны знати. Раньше она праздновала в зале для жён именитых горожан и простых дворян. Сам пожилой принц Ансир деликатно осведомился о состоянии её здоровья, пожелал родить доброго дворянина и хорошего запасного наследника Колинстринны, а потом ещё и третьего сына, который может стать прекрасным воином и добыть ещё одно поместье для их рода. Дамы-аристократки, выяснив, что Эсса знатного женского рода, приняли её в свой круг, где были жёны и возлюбленные принцев, жёны и дочери баронов, а также высокородная гетера Кисса. Эссе пришлось туго: разговор в этом обществе был сплошь построен на недомолвках, цитатах из классических книг и поэзии, произносимых так фрагментарно, что восстановить их (а тем более их контекст и содержащийся них намёк) мог лишь хорошо знающий классическую литературу и поэзию человек. Вежливость была безукоризненной, но за всем этим чувствовалось страшное напряжение. Эсса избрала верный путь: она в основном скромно молчала, но, пользуясь совсем неплохим образованием, которое ей дала мать, пару раз сумела удачно ответить намёком на намёк. Когда дама сказала: «Дух мой упавший» Эсса вспомнила стихотворение

Никто не сможет

Дух мой упавший поднять

Этою ночью.

Новой любовью

Мой кавалер увлечён.

и сразу отреагировала: «Значит, другою ночью» Дама иронически глянула на неё и сказала: «А если в лапах?» Эсса и здесь нашлась: «Тогда нежною лаской», вспомнив стихотворение

Милый печален:

В лапах соперницы злой

Сердце разбилось.

Нежною лаской

Сердце его возвращу.

Кисса заняла Эссу разговором, понимая, что дальше она не выдержит словесной дуэли и важно не испортить впечатление.

Для себя Эсса решила, что придется внимательно перечитать классические книги и священные тексты (из них цитат было меньше, но говорились они коротко и небрежно, как намёки на нечто тривиальное и общеизвестное, так что понять их было не легче, чем восстановить мелодию по четырём нотам из середины произведения). Очень тяжело пришлось новоиспечённой знатной даме: многие намёки были направлены на взаимоотношения мужа с Толтиссой и её самой с принцем. Но даже расшифровать их было трудно, а отвечать невпопад не хотелось, поэтому она входила лишь в разговор на нейтральные темы.

Тор сидел на почётном конце пиршественного стола почти рядом с принцем. Здесь, в мужском обществе, разговор шёл менее манерно и утончённо, и Тор в своём лаконичном стиле отвечал на вопросы о суде (сообразуясь с клятвой о неразглашении), о Сейме, и даже о Толтиссе и рабыне. Его спросили, что он предпочтёт: работать в мастерской и руководить городским ополчением, как Мастер, или собрать свой знамённый отряд и двинуться на передний край боёв как рыцарь и владетель Колинстринны. Тор кратко ответил, он должен сначала понять, что изменилось за семь месяцев, а потом уже действовать.

Когда под полночь Тор с женой вернулись домой с приёма, их экипаж встретили слуги, в том числе и Ангтун, которая стала помогать жене. Вспомнив, кто это такая, Эсса презрительно посмотрела на неё и процедила:

— Не прикасайся ко мне, позорная рабыня! Мне теперь придётся проходить очищение.

— Не гневайся на неё, дорогая моя, — мягко сказал Тор. — Проклятие нечистоты снято с неё Патриархом и она им благословлена. Так что очищения не потребуется.

— Я не потерплю, чтобы ко мне или к членам моей семьи прикасалось столь низкое и преступное существо. Она будет обслуживать подмастерьев и слуг, — жёстко сказала Эсса.

— Ангтун, я приказываю тебе в хозяйственных вопросах во всем подчиняться моей жене.

— Повинуюсь всем твоим повелениям, мой хозяин, — промолвила Ангтун, смиренно потупившись.

Это её поведение ещё больше разгневало Эссу.

— Завтра утром придёшь ко мне. Я определю тебе работы.

— Повинуюсь, госпожа.

Тор почувствовал, что неприятности не остались позади. А ведь ещё надо был разбираться с делами, приводить в порядок мастерскую, принимать городское ополчение… «Стоп! А нужно ли это?» — вдруг подумал Мастер. — «Может, вернуться в Колинстринну? Ведь там у меня лучшая мастерская, и я теперь в тех местах полный хозяин. Но это значит заниматься делами всего баронства… А здесь заниматься разной чепухой, которую потребует от меня общество в связи с моим новым статусом… Хрен редьки не слаще!»

Когда он остался, наконец, наедине с Эссой, то первым делом вручил ей подарки. Эсса демонстративно отдала их служанкам, так как почувствовала интуитивно, что Тор советовался с Толтиссой. Тор, как будто ничего не случилось, сказал:

— Любимая жена! Нам с тобой стоит решить важнейший вопрос: где мы будем жить? В Карлиноре или вернемся в Колинстринну? И если жить здесь, нам нужно подобрать управляющих для наших замков.

— Ты не отвлекай меня от главного! Любимая жена! Я уже знаю, что у тебя была общая тантра с Толтиссой! Теперь она твоя любимая жена, а не я!

— Моя любимая! Для меня был бы позор не ответить на публичный вызов такой знаменитой женщины. Позор этот коснулся бы и тебя тоже, и очень сильно. А перед отъездом мы с ней дали обет не искать встреч друг с другом. — Тор вовремя остановился, не сказав о второй части обета.

— А мне-то что? Если бы ты привёз её как вторую жену, у меня было бы хоть утешение, что мне подчиняется самая знаменитая женщина Империи! И она была бы у меня на глазах! А теперь каково мне будет, когда ты, обнимая меня, будешь в мыслях вспоминать тантру и обнимать на самом деле её! Мне такое не нужно!

Тор прекрасно понимал, что, если бы он привёз вторую жену, упрёки были бы не менее жестокими, чем сейчас. Но вот прекрасная женская логика: теперь он виноват, что не женился без согласия Эссы! Оставалось ждать, когда буря затихнет.

Когда упрёки стали послабее, Тор достал вторую серию подарков и похвалил себя за хитрость, что поделил их на две части. На сей раз жена стала их рассматривать и критиковать. Чувствовалось, что она высмеивает не столько подарки, сколько вкусы соперницы. А затем супруга вдруг сказала:

— Мы засиделись, уже скоро утро! В Колинстринну я не хочу. Там тебя объявили колдуном и садистом, а меня ведьмой. Здесь общество, а там медвежий угол.

Ночью Эссе совсем не спалось. Душа её разрывалась на части от любви и ревности. И был единственный способ не сойти с ума и не потерять достоинства. Она взяла лютню и запела то, что у неё сложилось.

Ты вернулся издалека,

Долгожданный, любимый мой!

На чужбине жизнь нелегка…

Но кого Ты привез с собой?

Эти губы — вишнёвый каприз,

Эти груди, как яблоки рая,

Взгляд покорный очей томных вниз!

Что мне делать с собой? Я не знаю!

О, Ревность, жуткое создание:

Шипами колет, душу рвёт,

Покоя сердцу не даёт!

Трещит по швам основа здания,

Любовь в нем больше не живёт.

И Ревности водоворот

Любовь подхватит, унесёт

В глубины тёмные сознания.

Любовь погаснет и умрёт…

О, Ревность, страшное создание!

(Несущая Мир)

Утром Эсса вызвала рабыню. Она посмотрела на её хитон с серебристой полосой внизу и у неё зародились подозрения.

— Откуда у тебя такие хитоны?

— Их подарила хозяину для меня госпожа Толтисса, чтобы я была одета не хуже её рабынь.

— Она, небось, ещё учила, как мужчин обольщать и ублажать?

— Да вы что! Чтобы такая высокопоставленная особа снизошла до жалкой рабыни! Я занималась вместе с её рабынями.

— И чем вы там занимались?

— Гимнастикой, танцами, пением, этикетом обслуживания господ за столом, немного классической литературой, чтобы поддерживать разговор. А когда не занимались, прислуживали. Словом, свободных минут за весь день не было.

О других занятиях Ангтун благоразумно умолчала.

Эсса кипела внутри себя. Эта Толтисса великодушно подобрала красивые одеяния наложнице любовника, отправила её учиться, и теперь жене неудобно выглядеть хуже. «Но ведь эта знаменитость сама меняет любовников, когда захочет, вот она и не ревнует очередного друга к его служанке. А я — законная жена, почему я должна с кем-то делить своего мужа?» — обосновала свою позицию Эсса.

— Ты будешь обслуживать подмастерьев и слуг. Для такой работы эти одежды слишком красивы. Принеси мне их все.

— Конечно же, госпожа. У меня не может быть своего имущества, — смиренно ответила Ангтун и побыстрее удалилась выполнять приказание, пока госпожа совсем не разгневалась.

Ангтун принесла свои хитоны, и Эсса увидела, что полосы на них цветов танцевальных платьев, кроме бордового.

— А где бордовый?

— Хозяину он не понравился, и я выбросила его в море.

— Правильно сделала! Могла бы и все остальные выбросить туда же! Снимай хитон и надевай платье!

На краю сундука лежало бесформенное платье из холстины. Ангтун покорно надела его. Эссу всё больше раздражала эта покорность и скромно опущенные глаза. Она отвела Ангтун и показала ей комнаты учеников и подмастерьев, которые рабыня должна была убирать, и заодно приказала ей в случае, если у кого-то из подмастерьев появится потребность в женщине, удовлетворять её. Ангтун опять скромно опустила глаза и покорно сказала:

— Если мой господин прикажет, я, конечно же, это сделаю.

Такой ответ взбесил Эссу. Рабыня ясно дала знать, что госпожа вышла за пределы полномочий, переданных мужем. Она хотела было приказать выпороть Ангтун, но это противоречило образу гуманной и доброй хозяйки, которая наказывает лишь в крайних случаях. Да и пахло это вмешательством в приговор Имперского Суда. Поэтому у жены появился хитрый план.

— Я посмотрела твои хитоны. Они из хорошей ткани, но не подходят по виду для нашего дома. Поскольку нельзя их кому-то отдавать после позорной рабыни, хоть с тебя и снято проклятие неприкасаемости, я велю их перешить для тебя. Так что тебе в дерюжке ходить не придётся.

— Ты очень добра ко мне, госпожа, — ответила Ангтун. — Я ещё не заслужила такой доброты.

— Постарайся заслужить! Верную службу я всегда буду вознаграждать, — с ласковой улыбкой сказала хозяйка.

После этого, отдав распоряжение срезать с хитонов цветные полосы и подшить их по длине как у рабынь гетеры в коротких хитонах (у Киссы тоже была пара таких рабынь, и Эсса их видела, когда заходила в гости к подруге), дама из рода Каррина уселась за классические книги, в которые она почти не глядела после смерти матери. К вечеру у неё заболела голова от усилий расшифровать запомнившиеся ей диалоги знатных особ, но кое-как понять удалось едва лишь пятую часть. А муж весь день был то в мастерской, то в городском совете, то в цеху, то на плацу городского ополчения, и вернулся лишь когда стемнело, полностью измотанный. Его даже было жалко. Эсса приласкала его и очень обрадовалась, когда он на несколько секунд прижался к её груди, как будто ища защиты. Она расплакалась и сама крепко-крепко обхватила его руками, простив ему всё.

— Мой любимый и единственный муж! Мы ведь созданы друг для друга. Когда я выкормлю этого ребёнка, мы сразу сделаем ещё! Мне хочется, чтобы у нас было много детей. И я тебя больше никуда не отпущу.

— Милая жена, — ласково ответил Тор. — Мужчине порою необходимо отправляться туда, где жене не место. Например, на войну. А детей я тоже очень хочу, и ты у меня самая лучшая.

— Давай сегодня спать вместе. Я хочу пригреться у тебя на груди, — тихо сказала Эсса. Тор нежно и глубоко поцеловал её. И Эсса почувствовала, что ей становится намного легче, как будто с души упала тяжесть. Она ласково обняла мужа и опять заплакала.

— Что с тобой?

— Так хорошо! А я боялась, что потеряла тебя.

А Тору было не очень хорошо. Поцеловав жену от всей души, он почувствовал, что через благословение поцелуя забрал её тяжёлые чувства и мысли, и теперь должен победить их сам. Поэтому он сказал, что перед сном должен ещё помолиться, и провёл в часовенке целый час. Эсса думала, что он кается в своих прегрешениях во время жизни в столице, и терпеливо дождалась его. В темноте она включила своё видение ауры и поразилась. У Тора была раньше сильная серебристая аура. Теперь она стала ярче, отливала золотистым оттенком, а главное, стала во много раз сильнее.

— Как изменилась твоя аура! — прошептала Эсса.

— Я же был благословлён великим благословением, а потом пережил двойную тантру, которая выжгла из меня остатки свинства, — прошептал Тор.

Эсса подумала, что Толтисса выполнила свою роль очищения души её мужа, и хорошо, что она осталась в прошлом. Теперь уже ей не было так обидно: муж вернулся более сильным и более чистым. И она спокойно уснула, прижавшись к его груди не как любовница, а как жена, ищущая защиты и духовного тепла своего мужа, а не физической близости. Тор некоторое время гладил её волосы, и наконец уснул сам.

Утром Тор ощутил, что он ещё не полностью поборол взятые на себя страсти и вынужден был ещё полтора часа помолиться. Жена с удовольствием отмечала возросшее благочестие мужа, и с каким-то наслаждением время от времени ныряла в его очищающую ауру. А Тор, когда молился, заодно подумал о коварном даре Патриарха: он разрешил Тора от греха прелюбодеяния, зная, что теперь Тор сам себя накажет гораздо больше церкви, если поддастся скотству. Тор вздрогнул, когда представил последствия хотя бы поцелуя с порочной женщиной. Да, если бы Эсса знала, какая жестокая защита от обычных мужских слабостей сейчас у него стоит… Но ей рассказывать об этом не стоит. Но почему же защита не работала, когда он соединялся с Ангтун? Ведь та не безгрешна, хоть и кается изо всей силы. Может быть, как раз в этом и дело. Рабыня знает, что грешна, кается от всей души, а Эсса лишь слышала, что грешна, и молится формально, в душе считая себя вполне добродетельной.

Ангтун нашла у себя вместо скромного холстинного платья хитоны, но без цветных лент, и укороченные так, что они в вертикальном положении едва прикрывали срам. А ведь ей придётся нагибаться, когда она моет пол и убирает комнаты подмастерьев… Осталось лишь молиться, чтобы никто из них не соблазнился…

Эсса же невзначай сказала собравшимся подмастерьям, что она разрешает им пользоваться объятиями новой рабыни, если, конечно, всё будет по доброму согласию. Когда Ангтун появилась среди мужчин, они начали грубо ухаживать за ней, а она, в контрасте со своим нескромным одеянием, скромно опускала глаза и говорила лишь: «Если мой господин прикажет, то я обниму тебя. А без приказа — нет. Я — верная рабыня». В конце концов старший подмастерье Ун Линноган, который видел Ангтун ещё в её «прошлой жизни» как легкомысленную, пустую и злобствующую дамочку в Колинстринне, поразившись переменам в ней, спросил:

— Одежда у тебя подобающая гулящей даме больше, чем их обычные наряды. Но ты стала совсем другой. Почему?

— Той дамы больше нет. Её посадили на кол в имперской столице. А я родилась в этот момент заново, но унаследовала все грехи той ничтожной развратницы, её настоящее имя и проклятие, ею заслуженное. Я каюсь в её грехах и в тех, которые я по слабости и глупости своей допускаю уже в новой жизни. Мне уже удалось смыть проклятие неприкасаемости. А остальное я смогу смыть лишь всей своей жизнью. И я молю Победителей, чтобы они помогли на этом пути.

Подмастерья и ученики слушали проповедь легкомысленно одетой, молодой и очень симпатичной женщины, разинув рты. Никто такого не ожидал.

— А почему на тебе такой хитон?

— Его мне велела надеть госпожа.

— Ааа, эта стерва боится, чтобы ты мужа у неё не отбивала! Сама холодная, как лягушка, наш Мастер из-за этого взрывается, а всех, кто хоть посмотрит на мужа, готова свести в могилу!

— Да, госпожа у нас красивая, умная и добродетельная, но характер у неё такой, что, если кто-то из женщин хоть глянет на её любимого мужа, Эсса её в могилу сведёт, причём своими благодеяниями. Помните, что хозяйка сделала с Имир? А с женой Унса? — раздался голос ещё одного старшего подмастерья из задних рядов. — Ну что, мужики, неужели мы по скотству своему поможем ей в таком благородном деле? И заодно возьмём её грех себе на душу? Ведь ей только и хочется, чтобы мы все поимели рабыню, и Мастер после этого от неё отвернулся.

— Нет! — закричали все.

И Ангтун оказалась почти избавлена от приставаний. Её лишь шутливо подбадривали высказываниями типа: «Ты только посильнее ласкай нашего Мастера, а то он опять взорвётся и всех нас в клочки порвёт» — и иногда немного похлопывали, на что она скромно отвечала: «Хозяин мне ещё не приказывал тебя обнимать».

В течение двух следующих дней Эсса продолжала до одури изучать классическую литературу и занималась с учительницей этикета. Порою, чтобы без хозяйского глаза всё не пошло наперекосяк, она отвлекалась, раздавала распоряжения по хозяйству и заходила в мастерскую. Там она несколько раз спрашивала вроде бы невзначай у самых симпатичных и мужественных подмастерьев, как им понравилась новая рабыня? Те отшучивались, но когда вопрос услышал краем уха Ун Линноган, он громко сказал:

— Пора нам кончать с этим!

Эсса поняла не высказывание, а его раздражённый и осуждающий взгляд. Такое отношение она никогда не забывала. Осталось лишь ждать, когда Линноган в чём-то провинится.

***

На следующий день Мастер Тор собрал всех своих домочадцев во дворе. Он должен был отправляться на торжественный приём и бал во дворец, и перед празднеством решил устроить праздник своим людям. Он торжественно награждал всех, кто оставался ему верен в тяжёлые дни, и под конец объявил четырём старшим подмастерьям, что он рекомендовал их на мастера и что готов оплатить им подготовку шедевра. Тут вышел вперед Ун Линноган и сказал:

— Учитель, спасибо за предложение. По дерзости своей я шедевр уже подготовил, деньги на банкет и взнос в цех у меня есть, и я готов защищать звание мастера хоть завтра. Точно так же и остальные трое рекомендованных. Но мы хотели поговорить с тобой об очень серьёзных делах. Разговор будет неприятным. Готов ли ты выслушать нас, хозяин?

— Конечно, Ун! — ответил Тор.

— Пока тебя не было, жена твоя старалась, чтобы хозяйство не развалилось. Но, если бы не принц, который в каждое посещение города заглядывал сюда и ободрял нас, что ты обязательно победишь, и чтобы мы сохраняли верность тебе, мы все разбежались бы! Она у тебя верная, хозяйственная, честная, но законченная стерва, как и многие бабы. Ты, если обидишься на кого-то, поругаешься, накажешь, может, даже побьёшь, и всё. Да что там, и на тебя ругнуться можно, если по делу! А она ничего не скажет, запомнит каждый косой взгляд и каждое неосторожное слово и потом спросит при малейшей провинности. Причём вроде бы за провинность, а на самом деле за неуважение к ней, такой хорошей и добродетельной! Запрети ей заходить в мастерскую. Здесь мужские дела, а не бабские.

Эсса с возмущением выслушивала такую публичную характеристику её деятельности. Распоясались совсем без хозяина! Ничего, сейчас муж их на место поставит! Она посмотрела на каменное лицо Тора и прочла в его глазах твёрдую решимость.

— Я завтра же договорюсь в цеху о дне защиты для всех четырёх. А тебе, жена, действительно не место в мастерской, когда хозяин здесь. И когда я буду уезжать, я буду оставлять за себя одного из старших подмастерьев. Так что порог мастерской больше не переступай без моего слова.

Эсса повернулась и хотела было уйти в обиде, но Тор железным голосом сказал:

— Я тебя не отпускал, хозяйка! Разговор с людьми не кончен.

Такого Эсса не ожидала. Да, за эти месяцы у Тора изменилась не только аура. Он стал настоящим хозяином во всём доме, а не только в мастерской, как раньше. Несмотря на жгучую обиду, интуиция и мысль у Эссы работали вовсю. «Если он такой властный теперь, то железной рукой наведёт порядок во всём баронстве!» — вдруг подумала Эсса. И раздражение немного отступило: в конце концов, хорошо, когда мужчина как масло в твоих руках, но такая податливость приятна по-настоящему, лишь если для всех остальных он железный.

Ун Линноган не возвращался в общие ряды. Видно было, что он имеет ещё что-то сказать. А рядом с ним стали выходить и другие, по двое, видимо, заранее была установлена очередь. И действительно, за время отсутствия накопились многие недоразумения и ссоры между людьми. Судя по всему, вмешательство Эссы не утихомиривало ссорящихся, а лишь подливало масла в огонь. Тор должен был выполнить обязанности сюзерена и рассудить всё это.

Одно из дел сразу ужаснуло его своей мелочностью и стервозностью. Одна из кухонных служанок обвинила другую в присвоении пузырька с благовониями, а та стала утверждать, что этот пузырёк отдал ей муж потерпевшей. После этого первая забыла о пузырьке и вцепилась в волосы второй с воплем:

— Так ты, шлюха, у меня мужа отбиваешь!

Тор каменным голосом велел Эссе рассудить дело, предупредив публично, что после этого она несёт ответственность за продолжение дрязги наравне со ссорящимися. Эсса перевела разлучницу убирать комнаты подмастерьев, переселила её в дальний конец дома за комнаты учеников и запретила ей приближаться к кухне. Спорный пузырёк с благовониями она вытребовала у его нынешней обладательницы и на глазах у всех пополам разлила его на головы ссорящихся. Обе служанки остались довольны: одна — что убрали соперницу, другая — что теперь ей будет легко волочиться за подмастерьями, а они и здоровее, и красивее, и богаче. Тор затем стал поручать жене другие подобные дела, и впоследствии даже похвалил её за «мудрые решения», которые на самом деле чаще были хитрыми. Но самое неожиданное из дел Ун Линноган приберёг на конец.

— И, наконец, Мастер, ещё одно дело у всех нас, мастеровых, появилось к тебе после твоего возвращения. Нам надоело, что ты, из-за того, что твоя жена холодна, начинаешь по временам дрючить всех нас. Теперь у тебя есть законно отданная тебе женщина. Мы успели зауважать за её верность тебе и искреннее покаяние в своих прошлых страшных грехах. Да и на вид она привлекательна, как сдобная булочка. Дрючь лучше её как следует, а на нас больше не взрывайся. И забери рабыню из распоряжения своей жены, а то она её в могилу сведёт, грех будет на тебе и на нас всех.

— Ангтун, ты отныне прислуживаешь мне, хозяйке и почётным гостям. Во всех серьёзных делах слушаешь лишь мои приказы. Я тебя переселю в другую комнату и велю сшить приличные платья.

Эсса как будто жабу проглотила. Но делать было нечего:

— Я распоряжусь насчёт платьев и прикажу сейчас же подготовить комнату рядом с нашими покоями так, чтобы почётным гостям не было стыдно в неё заходить.

Неизвестно, какая сцена разыгралась бы между супругами после этого наедине, но надо было спешить на приём.

Приём Эсса вспоминала как кошмар. Переполненная классической премудростью и не переваренными правилами этикета голова трещала. Она чувствовала, что часто допускает неловкости, разговор теперь был ещё более раздражающим: иногда было понятно, но лишь обрывками, потому что сразу же ответ был непонятен, и линия диалога ускользала. Кисса сочувственно смотрела на неё и пыталась незаметно помочь, давая на намёк другой намёк, чтобы Эсса могла расшифровать первый. Эсса вначале была ей благодарна, а потом увидела, что другие дамы поняли эту игру (может быть, ей просто показалось, а может быть, и на самом деле) и подсмеиваются над ней. Ещё хуже стало, когда пару раз Кисса помогла ей исправить оплошности в этикете. Но многое Эссе понравилось. Она уже представляла себе, как она будет ставить всех эти дам в тупик, когда натренируется в искусстве светской беседы. Отношения высокородных дам с мужчинами тоже были ей, в общем, симпатичны. Флирт был тонким. Обычай после свидания писать даме стих, а даме тоже отвечать стихом, Эссу просто восхитил. Дамы цитировали краткие стихотворения, особенно удавшиеся любовникам либо любовницам. Ревность в высшем обществе считалась неприличным чувством, но дама должна была рожать детей лишь от мужа, если он для улучшения рода не разрешал ей другого явно. Детей, случайно зачатых от любовника, сразу после родов тайно отдавали на усыновление в худородные семьи, давая за ними приданое. Объявлялось, что ребёнок умер при родах. Но наружу всё равно это выходило, и Эсса чувствовала, что над неосторожными дамами и их любовниками подсмеиваются. В общем, это действительно был кусочек высшего света с его манерностью и утончёнными обычаями, расцвечивающими и облагораживающими то, что в более низких слоях выглядит как обычная распущенность (да и на самом деле является ею). К концу вечера Эсса вымоталась так, что стала бояться за себя и за ребёнка.

Тору пришлось намного легче. С дамами он не флиртовал, а с мужчинами можно было вести себя по-мужски — в принципе, аристократы были одновременно и воинами. Когда одна из дам попыталась изящно подкатиться к Тору, он неожиданно для себя ответил стихотворением:

Мощный дуб тяжкий

Ивушки ствол сокрушит,

Если сломается.

Дама осталась довольна таким тонким отказом, а мужское общество просто было в восхищении.

Возвращались где-то в полночь. Радостная Ангтун бросилась помогать госпоже, которая скрыла своё раздражение под маской снисходительной вежливости, а хозяину принесла отрезвляющего имбирного напитка. Эсса опустилась в кресло и сказала мужу:

— Светский приём, оказывается, очень тяжёлая работа.

— Я ещё в имперской столице понял, что в высшем свете лёгкой жизни нет, — ответил Тор. — На каждом шагу стремятся тебя запутать в паутину. Чуть ошибёшься, и рядом с тобой смерть и ужас.

— Я не думала, что это так страшно и так серьёзно, — тихо сказала Эсса и подставила губы Тору. Муж поцеловал её, и Мастера чуть не вырвало: всё накопившееся за день раздражение и на домочадцев, и на рабыню, и на Тора, и на высший свет вылилось в его душу, и все помыслы о страшной мести обидчикам тоже. А Эссе стало легко, как будто с плеч сняли тяжесть. Она ласково улыбнулась мужу и заставила себя произнести:

— Обещай мне, что будешь прибегать к услугам рабыни, лишь когда будешь готов взорваться.

— Обещаю, — сказал Тор, которого выворачивало наизнанку, и убежал облегчать хотя бы желудок.

Рабыня принесла ему питья и помогла привести себя в порядок. Эсса тоже сочувствовала мужу: «И его довели! Такой крепкий человек, а перепился! Небось, спаивали его специально, чтобы потом смеяться над неотёсанностью попавшего в знать простолюдина». После этого Тор бросился в часовню, но молитва почти не приносила облегчения. Вместо этого в мыслях было: «Эсса сама не понимает, насколько хитрое обещание она с меня взяла! Ведь от похоти я теперь излечился навсегда, и взрываться из-за неудовлетворённых мужских потребностей не буду. Но почему же я об этом думаю? Понял, вот почему! Теперь я могу взорваться из-за переложенных на меня чужих грехов и греховных помыслов. А ведь с Ангтун я почему-то омывал свою душу. После рвоты я мыл тело, а теперь нужно омыть душу!»

— Извини, дорогая, но я сейчас взорвусь, если не выпущу напряжение, — прервав молитву, сказал Тор.

— Я понимаю тебя! — неожиданно для Мастера сказала Эсса, вспомнив стихотворение Мастера и рассказы дам во время вечера. — Эти светские дамы так тонко обольщают, а ты так блестяще держался с ними. Я горжусь тобой. Комнатку рабыни очень симпатично убрали. Иди, и не накидывайся зря на своих людей. А на светских шлюх ругаться нельзя, хоть они-то этого и заслуживают.

И Эсса внутри себя восхитилась своим благородством.

Тор поцеловал её руку и бросился к не ожидавшей его рабыне.

— Мне очень плохо в душе! — простонал он и ощутил острый стыд, что признался в этом, тем более рабыне.

— Хозяин, обними меня! Я постараюсь тебя утешить, — просто сказала Ангтун.

Утром, с очищенной душой, Тор решил поговорить с рабыней.

— Знаешь, когда я хотя бы целую других, я сразу ощущаю их грехи и тревоги и беру их себе. А ты, наоборот, очищаешь мою душу. Ты что, их тоже забираешь себе?

— Нет, хозяин. Но я не даю тебе свои тревоги и свои грехи, я должна расплатиться за них сама. И разве берёт себе грязь тот, кто моет другого человека? Он её смывает. А ещё я, дерзкая, сейчас не могу удержаться от одного греха. Хозяин, я тебя люблю больше жизни, и я всегда хочу, чтобы тебе было хорошо. Когда тебе хорошо, мне очень хорошо. Но я не имею права так говорить, и к моим грехам добавился ещё один.

— Больше говорить об этом не надо, этот твой грех я беру на себя, — сказал Тор и внезапно поцеловал Ангтун со всей страстью. Но грех в него не перешёл, видимо, потому, что он был против обычаев и законов, а не против души. Зато Ангтун просияла и вновь слилась с ним, прошептав:

— Ты снял с меня мой грех, хозяин! Но больше так не делай! У меня грехов слишком много, чтобы перекладывать их на тебя!

***

Утром Эсса проснулась в отвратительном настроении. Вчерашний неудачный приём так и не выходил у неё из головы. Она поняла: придётся тренироваться в светском общении, по крайней мере, год, а то и больше, чтобы понимать почти всё и достойно отвечать. Так что подъём в высший свет приносил отнюдь не только радости. С этими мыслями она помолилась и отправилась к Тору. Но хозяин уже ушёл в мастерскую, даже не позавтракав. Эсса зашла в комнатку прислуги, где занималась гимнастикой Ангтун, и приказала рабыне отнести ему завтрак, подумав, что её жест будет оценён мастеровыми.

Ангтун быстро накинула на себя хитон. Он лез с трудом, так как её грудь налилась и буквально разрывала ткань одежды. Она побежала на кухню, где на неё как-то странно посмотрели кухонные служанки и повара, и понесла поднос с завтраком в кузницу.

Когда она туда зашла, её встретили с ликованием. Тор взял завтрак и стал с удовольствием есть, а мастеровые поздравляли её с тем, что хозяин пришёл в отличном настроении, но почему-то очень уж на неё пялились. Тор глянул на неё, тоже почему-то улыбнулся и сказал всем, что они могут на несколько минут выйти во двор поболтать с рабыней, чтобы не мешать ему есть.

Когда все вышли во двор, Ун Линноган, улыбаясь, подошел к рабыне и провёл рукой по нижнему краю хитона. Ангтун с ужасом поняла, что из-за груди хитон задрался ещё и теперь уже ничегошеньки не прикрывал. А Линноган сказал:

— Не очень-то торопится хозяйка переодеть тебя прилично. А в этой одежде ты выглядишь неприличней, чем голая. Особенно сейчас, когда ты ещё налилась соками.

Ангтун вдруг вспомнила, как на её глазах наставница рабынь отчитывала одну из рабынь Толтиссы за ошибки, допущенные ею с гостем, и сказала: «То, что обычно выглядит самым неприличным, иногда становится приличнее того, что принято. Запомни это». Ангтун запомнила. Она решительно сняла с себя хитон и хотела было разорвать его в клочки, но затем вспомнила, что он не её, а хозяйский, и просто держала его в руке. Но при этом она сказала:

— Хозяйка просто не успела позаботиться о моём платье. Она ведь сразу после вчерашнего разговора уехала на приём и вернулась очень-очень усталая, а все уже спали.

Мастеровые восхищённо смотрели на неё. Линноган подвёл общее мнение:

— Ты не просто пышечка, ты вся здоровьем и страстью налита. А когда волосы у тебя отрастут полностью, ты станешь совсем красавица. Мы рады за Мастера.

И мастеровой доброжелательно потрепал её по красивой груди. Ангтун было даже приятно, как на неё смотрят, но она всячески следила, чтобы не начать кокетничать. Тем временем Тор кончил завтракать, подозвал её, она подошла к нему взять поднос. Хозяин не обиделся на неё, он просто сказал:

— Теперь ты действительно выглядишь приличнее и ещё красивее, — и поцеловал её.

Ангтун взяла хитоном поднос и отправилась обратно на кухню через строй мастеровых, любующихся ею. И тут она увидела стоящую в дверях главного здания Эссу. Госпожа строго спросила: «Что творится»? Линноган, который теперь уже ничего не боялся, сказал:

— Ты, госпожа, одела рабыню столь неприлично, что мы все решили, что ей приличнее ходить нагой, пока не будет готово новое платье. И хозяин с нами согласился.

Эсса поняла, что даже затянуть с платьями в надежде, что кто-то всё же соблазнится, не удастся. К её удивлению, рабыня шла с достоинством, без всякого вихляния бёдрами и кокетства. Первое платье, длинное, скромного фасона, но хорошо сидевшее на рабыне, было готово уже к вечеру. Рабыня радостно поблагодарила госпожу, а Эсса не удержалась от того, чтобы съязвить:

— Теперь-то у тебя не будет предлога голой показываться на обозрение красивым мужчинам.

— Рабыня не всегда бывает голой по собственной воле. И на невольничьем рынке, и на приёме важного гостя она нагая. А мне пришлось трое суток ходить нагой на виду у всей столицы по приговору суда. Вот я и научилась вести себя так, чтобы нагота не выглядела наготой шлюхи. Да и потом наставницы у меня были отличные, — довольно дерзко, но скромным тоном, ответила Ангтун.

— Теперь буду знать, кого назначать танцевать перед гостем и прислуживать ему, — деловым тоном отбрила Эсса, не опускаясь, как казалось ей, до пререканий с рабыней.

— Это твоё право, госпожа. Любое приказание господина я выполню всем сердцем и всей душой. Моя жизнь, моё тело и моя душа принадлежат вам, господин и госпожа. Для женщины моего положения самое лучшее служение — это служение хозяевам. И грехи лежат на них, а не на ней, пока она беспрекословно и добросовестно выполняет их повеления, — так же смиренно ответила рабыня.

— Я рада, что ты осознала свое положение. Так же верно служи и дальше, — сухо сказала хозяйка и удалилась.

А когда Тор вернулся домой, Эсса неожиданно для него сказала:

— Я ещё раз подумала. И тебе, и мне тяжело выносить миазмы столичного города, особенно духовные. Мастерскую в Карлиноре ты можешь передать под управление одного из своих новых мастеров. А нам лучше отправиться в Колинстринну. Там мы с тобой будем полными хозяевами в замках, в деревнях и в обществе. А если нам опять захочется побывать в высшем обществе, всегда сможем поехать в Линью либо Зоор. Они не чета Карлинору. Ведь не вечно же будет идти рокош.

— Но сейчас Колинстринна на границе между нашими и местностями под властью канцлера. И последнее сражение было именно там. Наверно, там всё разорено, — заметил Тор.

— Насколько я знаю, наш замок цел. Бывший замок барона разорён, но что поделаешь, — ответила Эсса.

— Я тоже слышал, что наш замок цел, — задумчиво сказал Тор. И вдруг он рассмеялся.

— Ты не обижайся, жена, но я уже принял решение сам. Нанял отряд наёмников для сопровождения в Колинстринну и для гарнизона бывшего баронского замка. Мы выедем сразу после принятия новых мастеров в цех. Это будет через пять дней.

Эсса немного помрачнела. Тор, оказывается, уже сам всё решил.

— Зачем такая срочность? Почему ты не посоветовался со мной?

Тор внутренне расхохотался. Только что жена его уговаривала ехать в Колинстринну, а теперь возмущается, что он сам так решил.

— Например, потому, что как раз подвернулся свободный отряд наёмников с хорошей репутацией. А через несколько дней неизвестно, будет ли он доступен.

— Ты — глава семьи, ты — владетель Колинстринны, а я — только твоя дама. Ты волен управлять семьей и владением. Но в следующий раз прислушивайся и ко мне тоже, — завершила разговор Эсса и подставила губы для поцелуя. Но Тор поцеловал её в грудь, ласково обнял и сказал, что сегодня он будет спать в своей комнате, так как очень устал.

По пути в спальню из двери каморки выглянула рабыня. Тор поцеловал её и велел ложиться спать. А сам он в эту ночь наконец-то спал здоровым мёртвым сном.

Прошло в подготовке к отъезду ещё четыре дня. На пятый состоялся обряд посвящения учеников Тора в мастера. Цех признал качество шедевров отличным. Кое-кто из цеха посетовал, что надо было бы устроить приём по отдельности, тогда было бы четыре банкета, но все мастера цеха примирились со своей участью, когда увидели стол, устроенный четырьмя новоиспечёнными членами цеха. Тор попросил одного из новых мастеров Она Турийрона принять начальствование над мастерской в Карлиноре при условии уплаты одной десятой дохода ему как владельцу. Он Турийрон согласился на такие выгодные условия. А Ун Линноган неожиданно для всех встал на колено перед Тором и сказал:

— Как Великому Мастеру я теперь не могу тебе подчиняться, поскольку я — полноправный мастер. Но я приношу тебе вечную и нерушимую вассальную присягу как Владетелю Колинстринны и отправлюсь в неё с тобой, учитель, чтобы поставить свою мастерскую рядом с твоей и работать рука об руку.

— Не противоречит ли это уставу и обычаям цеха? — задали мастера вопрос старейшинам. После воспоминаний о прецедентах в других цехах (поскольку среди оружейников Мастера-рыцаря не было) они решили, что это ничему не противоречит, ведь мастерские самостоятельные.

Тогда Тор принял вассальную присягу (благо священник по традиции на банкете присутствовал), поднял Уна, обнял его и сказал, что он выделит землю для мастерской в своём замке и навечно освободит её от арендной платы. Линноган после этого обратился к Мастеру ещё с одной просьбой.

— Учитель, я хочу жениться на дочери мастера цеха портных Ритоссе Арстанг. Благослови меня на брак как сюзерен.

Тор благословил Уна, забыв, что ему дана сила благословения, и вдруг почувствовал, как его духовные силы подкрепляют Уна. В обмен он получил много чистой энергии от ученика и несколько мелких грехов и страстей, которые, как он сразу понял, будет легко замолить. В общем, оба отошли друг от друга с просиявшим лицом. Но выяснилось ещё одно затруднение. Тор уезжал послезавтра, и пришлось Уну срочно переносить свадьбу на завтра. В результате он вынужден был временно покинуть банкет, и вернулся на него с отцом невесты. Банкет был столь богат, что мастера не возражали против ещё одного участника, лишь потребовали поставить ещё бочку пива и ведро водки. Ун с удовольствием это сделал. Стол был столь обилен, что, когда мастера уелись и упились, они послали приканчивать банкет старших подмастерьев, тоже попировавших всласть.

Следующий день прошёл в предотъездной суматохе, да ещё на свадьбу пришлось идти. Словом, когда пасмурным осенним утром караван двинулся в путь, Тор вздохнул с облегчением. Он ехал на своём коне в доспехах, с копьём и молотом. Рядом с ним скакали Ун Линноган и капитан полусотни наёмников из Линны Арк Тустарлон. Подмастерья и старшие ученики шли тоже в доспехах, но тяжёлое оружие везли на телегах. Слуги-мужчины и младшие ученики были вооружены луками и арбалетами. Женщины ехали на повозках, управляемых слугами и рабами, а также наёмными возчиками.

***

Принц Клингор задумал дерзкий план. Его маленький, зато блестящий по количеству знатных персон, отряд двинулся на север, где гражданская война считалась практически завершённой, поскольку все владетели, примкнувшие к рокошу, были либо убиты, либо схвачены, либо изгнаны. Но почему-то вождю рокоша казалось, что взрывчатого материала там более чем достаточно, и можно будет сыграть роль запальника. Поэтому он планировал пройти через четыре лена принцев Онгора, Кусара, Карсира и Сутара, которых захватил с собой. Их земли были распоряжением канцлера отобраны и поделены между мелкими владетелями.

Перед выходом с территории, которая находилась в состоянии рокоша, принц обратился к войску:

«Мы вступаем не на враждебную и не на дружественную территорию. Прежде всего, нам надо помнить, что это — наша земля, земля нашего королевства. Но люди, на ней живущие, сейчас не наши люди. Если возможно, мы должны их привлечь и сделать добрыми рокошанами. Если не удастся, то нет смысла всех обращать во врагов. А если кто будет нам враг, с тем мы поступим по военным законам и по праву победителя, но опять же, не убивая никого зря».

«По этой причине помните. Если деревня, поместье или город переходит на нашу сторону и даёт людей, обращаться с ними как с хорошими друзьями. Если они выставляют угощение либо преподносят провиант и дары добровольно, обращаться с ними как с дружественными людьми. Это значит, за всё платить и не допускать грубостей. Если нам придётся потребовать от них поддержки, но они дадут её без сопротивления, обращаться с ними как со сдавшимися на почётных условиях. Это значит, что вы отказываетесь от права победителя, но имеете право на пир победителя и на две похвалы, как и положено по обычаям. Если они сопротивляются, то сопротивляющихся убиваем, сдавшихся щадим и поступаем по праву победителя, но не грабим дочиста».

Операция была дерзкой ещё и потому, что принц двинулся совершенно без обоза. Ставка в начале похода делалась на быстроту передвижения и внезапность удара. И она себя оправдывала. Первые несколько деревень и два города не оказали сопротивления, правда, и на сторону восставших никто из них не перешёл. Кто-то сразу устраивал пир либо давал провиант. Кто-то после напоминания, и за это расплачивался дважды. Во-первых, размер «доброхотного подношения» или, точнее, выкупа, устанавливал тогда Клингор. Во-вторых, все воины имели право на угощение, поскольку они добровольно отказались от права победителя. А во время угощения — на две похвалы. Можно было похвалить вещь, и хозяин обязан был подарить её благородному победителю. И можно было похвалить женщину либо девушку. Единственными основаниями для отказа в этом случае были беременность или ритуальная нечистота, но тогда можно было похвалить другую.

Первым на пути был лен принца Онгора. К его окраинному поместью подскакали несколько всадников: Онгор и люди из его личной охраны, среди которых был переодетый принц Клингор. Онгор постучал в двери поместья рукояткой меча:

— Открывайте! Ваш хозяин вернулся!

Двери не открылись. Оценив, что всадников немного, на той стороне в безопасном отдалении появился толстячок.

— В чём дело? Я дворянин Кир Арлистор, законный владелец этого имения.

— Ты что, не знаешь, что конфискация владений участников рокоша незаконна?

— Я законно получил титул на имение, и ничего не знаю.

Арлистор хотел было нагрубить принцу, но мятеж кончится, а принц, если голову сохранит, принцем и останется. Поэтому он выразился «изысканно и вежливо»:

— Твоё высочество лучше соизволило бы продолжать свой путь к намеченной тобою, принц, цели. Здесь ты не хозяин и не гость. Я не берусь оспаривать намерения твоего высочества, но с точки зрения закона ты сейчас похож на мятежника, и я, к превеликому прискорбию своему, вынужден буду позвать войско из города, если ты попытаешься воевать здесь.

— Последний раз требую пустить законного владельца! — в гневе закричал Онгор, а Клингор подал знак своим конникам, которые прятались в двух соседних рощах.

Увидев мчащиеся конные отряды со значками пяти принцев, в том числе Клингора, Арлистор струхнул. А тут ещё воин подъехал к воротам и без всякой вежливости спросил его:

— Откроешь ворота сам или возьмём усадьбу приступом?

— А ты кто?

— Принц Клингор!

Толстяк осел на землю, так ничего и не сказав. Ворота выломали, и Клингор стал отдавать приказания:

— Усадьбу не грабить. Это имущество принца Онгора. Поскольку Арлистор незаконно владел имением, он и его семья изгоняются и должны оставить всё бывшее в имении и нажитое ими имущество законному владельцу. Поскольку мы не знаем, в чём они пришли, а пользователь имения уже зарекомендовал себя как лживая и подлая скотина, он и его семья изгоняются нагими. С женщинами по праву победителей. Но с членами семьи Арлистора обойдитесь как с дворянами. Не берите их публично, и предоставьте им выбор, кто овладеет ими по праву победителя.

Младшая дочь Арлистора отказалась выбирать одного из дворян, выстроившихся перед нею, а подошла к Клингору.

— Если уж мне суждено лишиться девственности по праву победителя, я предпочту, чтобы это сделал знаменитый полководец.

Оглядев нагую девушку, принц улыбнулся:

— Я польщён твоим выбором…

— Меня зовут Оссисса.

— Прелестная Оссисса. Я приглашаю тебя в Карлинор. При моём дворе найдётся место и достойный муж для тебя,

— Не смей! — закричал отец.

Но его голос был похож на глас вопиющего в пустыне. Зато его сын, десятилетний мальчик Крин, смело подошёл к принцу и сказал:

— Когда я вырасту, я найду способ сразиться с тобой и отомстить за свою семью.

— Когда ты вырастешь, ты поймёшь, что виноват в случившемся не я. А за смелость я дарю тебе кинжал, чтобы ты в дороге защищал свою семью. Если ты сочтёшь возможным, я приму твою вассальную присягу в Карлиноре. Мне нужны храбрые и честные дворяне. Имение ты себе заслужишь доблестью, а не за подношение, как пытался получить его твой отец.

И по знаку принца мальчику подали кинжал на поясе. Следующей ночью Оссисса сбежала от отца и направилась вместе с единственным оставшимся у изгнанного семейства слугой в Карлинор. А через год к ней присоединился и брат.

Столица лена Онгора город Астрин открыл ворота сам. Его наместник предпочёл подписать бумагу, что добровольно возвращает город принцу Онгору, и получить сто золотых отступного, был отпущен с честью и со всем имуществом. А городским старейшинам пришлось напоминать о необходимости заплатить выкуп. Посетив ещё пару замков и вернув их под власть Онгора, принц попросил восстановленного в правах владетеля построить уже собравшихся под его знамёна воинов и отобрал лучшую половину себе. После чего оставил Онгора управляться со своим леном, а сам двинулся дальше уже помедленнее, поскольку в войске появились шесть сотен пехотинцев.

Небольшие шайки разбойников, желающих вернуться к честной жизни, стали присоединяться к войску. Но самое быстрое пополнение дал пьяный болван. Барон Кир Труситорс, славившийся храбростью и исключительной физической силой, похвастался, что разобьёт ничтожное войско Клингора. Правитель провинции дал ему семь тысяч воинов, и Труситорс, как следует вдохновляясь крепким вином, направился навстречу принцу. За три дня похода у него осталось шесть тысяч. Тысяча разбежалась или была забыта в придорожных кабаках. Увидев войско Клингора (казавшееся ещё меньше: две группы по пятьсот всадников командир заранее послал в обход), барон заорал:

— Сдавайся, мятежник, и останешься жив!

— Тебе сдаваться, пьяному болвану? — хладнокровно ответил Клингор, выезжая вперёд.

Барон бросился на него, но шансов у пьяницы не было никаких. Искусство фехтования и оружие Клингора были несравнимы, а грубая сила здесь не значила ничего. Одним ударом принц отрубил голову хвастуна. Войско барона хотело было разбежаться, но сзади появились всадники рокошан, и Клингор громовым голосом закричал:

— Бегущие трусы будут убиты без всякой пощады! Кто хочет сражаться за законные права, становитесь в наш строй! Кто трусит, снимайте оружие, доспехи, одежду, кроме рубашки и сапог, и убирайтесь без всякой чести! Таких проводим ударами бичей, но жалкую жизнь им оставим.

В итоге войско Клингора выросло до семи тысяч, но, когда оно подошло к провинциальному центру Киростану, принц увидел страшную картину. Город был полностью разрушен, на остатках стен развевались жёлтые знамена со знаками: «Жёлтое небо и справедливость». Эта картина до глубины души возмутила главу мятежа — тем сильнее, поскольку он знал, какую тёплую встречу готовят ему заговорщики в Киростане. Город был готов перейти на его сторону без боя, а большинство воинов увёл этот дурак Труситорс. Но бандиты его опередили и разорили всё дотла!

Словом:

Без недостатков

Нету ни жён, ни мужей.

В мире подлунном

Нет совершенства,

И его тщетно искать.