Глава 14. Столичная паутина.

Итак, с того момента, когда Эссу, девушку, которую втайне любил Великий Мастер-оружейник Тор Кристрорс, сделал своей возлюбленной принц Клингор, судьба Тора пошла наперекосяк. Он, уже добившийся известности, богатства и положения как один из лучших оружейников всей Империи, оказался замешан в штормовые политические игры сильных мира сего. Эти волны сначала вынесли его из деревни Колинстринна, где Тор укрывался от суеты больших городов, и принесли в город Карлинор, ныне ставший столицей Рокоша Девяти Принцев. Затем они забросили его в ужасные застенки Имперского Суда на имперском острове Киальс, когда Тора обвинили в ужасающих богомерзостях. Имперский Суд, полностью независимый от властей и от конкретной конфессии (из четырёх судей один был из числа назначенных Имперским Сеймом по рекомендации Императора, один — из одного из крупных ленов Империи, один — от Патриарха, один — от Первосвященника, и на каждый процесс состав судей был другим, так что четыре силы внимательно следили друг за другом), абсолютно неподкупный, из двух противоположных отношений — в обвинение Тора и в его защиту — признал справедливым то, где авторы обвинения сами обвинялись в клевете. По ходу дела выяснилось, что богомерзостями занимались на самом деле многие из авторов доноса, и процесс вылился заодно в обвинение против сатанинской тоталитарной секты, обосновавшейся в Колинстринне. Но это очень тяжело далось Тору: он на шесть месяцев оказался оторван от своей мастерской и своей семьи, был подвергнут пыткам и безжалостным испытаниям в ходе следствия, а после суда окунулся в порочную и суматошную атмосферу имперской столицы в период Великого Сейма. В это время, как правило, на имперский остров съезжались все короли и князья, обязательно прибывали Император и 500 членов Великого Сейма, а за знатью тянулись целая свора челяди, искателей и искательниц приключений, художников, воров и другой пены, сопровождающей сборище богатых и знатных людей.

Несчастный Тор чувствовал, как его против воли заносит в сферы, где он никогда не хотел бы вращаться и по той причине, что у него был совсем не характер политика, и по той, что он уже был Великим Мастером совсем в других вещах: в реальном ремесле. Больше всего ему хотелось бы побыстрее вернуться домой, в мастерскую и к семье, но его задерживали всё новые и новые дела. Попутно кузнец обрастал такими связями, одна мысль о последствиях которых ужасала. Суд определил ему в рабыни-наложницы одну из осуждённых, а самая знаменитая гетера Империи захватила его в свои крепкие объятья. Его король, как ни странно, относился дружелюбно к участнику мятежа, но что крылось за таким участием? Тора, неожиданно для него, определили в сеньоры тех самых мест, где у него была мастерская, где он женился, где его возненавидели и оклеветали. А зачем ему было всё это? Мастерская, если её хорошо наладить, давала доход больше, чем девятнадцать деревушек баронства, а сколько будет ещё хлопот с этими деревнями, с местными дворянами и разбойниками! Вдобавок его владения лежали как раз на стыке между землями, занятыми восставшими, и оставшимися верными правительству. По ним безжалостно прокатывалась гражданская война, остаться от которой (хотя бы частично) в стороне становилось всё более проблематично. Вот и сейчас Тор, верхом на коне и в сопровождении двух пеших охранников, возвращался домой с заседания Сейма, где его вдобавок ещё сделали делегатом, так что завтра надо было опять ехать на совершенно ненужные Мастеру (да, честно говоря, и Владетелю Колинстринны тоже) разговоры.

***

Около дома гетеры Толтиссы Тор наткнулся на пышный кортеж своего короля Красгора. Монарх как раз выходил из паланкина. Мастер соскочил с коня и поклонился. Король милостиво кивнул Тору. На тонком, ироничном, немного болезненном лице монарха возникла сдержанная улыбка: «Пожалуйста, без церемоний. В доме любви неизвестно, у кого ранг выше!» Тор вымученно улыбнулся в ответ: «Как будет угодно, твоё величество!»

Зайдя в дом, Тор поднялся к себе, переоделся и заглянул к своей рабыне в соседней каморке. Наложница выздоравливала после покушения, когда её облили кипятком. Она лежала на постели с ногами, намазанными сильно пахнущей мазью (это было то самое лучшее снадобье от ожогов, которое делал для исцеления пытаемых палач Имперского Суда). Ангтун радостно улыбнулась и сказала: «Хозяин, мне говорят, что ноги быстро заживают. Через пару дней я смогу вновь служить тебе». Рядом с наложницей сидела пара рабынь гетеры и оживлённо обсуждали с ней какие-то женские проблемы, разглядывая хитоны с разноцветными полосами. Видимо, бывшая дама объясняла им значение разных цветов полос на балах высшего общества (конечно же, там были не хитоны, а танцевальные роскошные платья, и не полосы, а цвет всего платья целиком). Хозяин пожелал скорейшего выздоровления, погладил её по голове и отправился с обречённым видом вниз.

В приёмной зале были расставлены подношения короля. Тор не стал их детально рассматривать: видно было, что очень богатые. Толтисса пригласила его возлечь за пиршественный стол вместе с ней и королём. Прислуживали им не служанки, а ученицы и клиентки, которые так и вились возле короля. Король на весь этот цветник внимания практически не обращал, разговаривал лишь с хозяйкой дома.

— Твоё величество, мне нельзя без ущерба для чести принимать такие дары. За один вечер и ночь это просто неприлично.

— А мне, великолепная Толтисса, просто нельзя без ущерба для чести моей забирать свои дары обратно.

— Значит, три вечера и ночи ты будешь моим почётным гостем.

— А кузнец Тор останется хозяином? — улыбнулся король без всякой тени ревности.

— Он мой почётный гость на всё время, пока не покинет Имперский Остров. Я своих гостей не прогоняю, если они не провинились, — сказала Толтисса с улыбкой, но в голосе её чувствовалась тревога.

— Я знаю, — ответил король. — У тебя во дворце найдётся место и ласка для нас обоих.

— Найдётся, — с облегчением сказала гетера.

Тор увидел, что вокруг него увиваются три клиентки, и вспомнил, что сказала утром ему гетера: «Если мне так и не удастся отвлечь короля на другую женщину, то три клиентки почти готовы к рекомендации на Высокородную. Они проходят очищение и не имели мужчины достаточно долго. Все они очень желали бы твоей любви и ребёнка от тебя. Возьми одну из них». Тор понял, что настало время делать выбор.

— Как тебя зовут, прелестница? — спросил он самую привлекательную из трёх.

Та вспыхнула от радости и ответила: «Элоисса из Хирры, Мастер-Рыцарь».

— Ложись со мной за пиршественный стол, — продолжил Тор, хотя в душе у него всё переворачивалось.

Две другие клиентки разочарованно упорхнули.

— Нет, мы сейчас перейдем в маленькую приёмную, — сказала Толтисса, и Тор вспомнил её слова о разговоре наедине. Четверо перешли в маленькую комнатку, где уже стояло угощение, и женщины исчезли в другой двери.

Тор с королём некоторое время говорили на нейтральные политические темы. Тор удивился, что вопросы, вынесенные Советами и Собраниями на утверждение Сейма, практически все были мелкими. Король «милостиво наставлял» вновь испечённого рыцаря, владетеля и члена Сейма, что означают эти мелочи, как на них главные державы проверяют отношения друг с другом, а мелкие княжества намекают на возможные угрозы, поскольку для них единственной возможностью спастись является поддержание равновесия сил в Империи.

— Скажем, давным-давно Трома могла бы захватить Синнию. Но ведь рядом мы, Колина и Линна. Пойдет ли она на Синнию, если будет видеть, что придётся сцепиться затем со всеми тремя? Конечно же, нет! Вот и поддевают они с Синнией друг друга мелкими уколами. Трома ищет случая, чтобы стать столь же очевидно обиженной, как вы, рокошане, и захватить хотя бы половину княжества. А Синния так и хочет выставить Трому большим крокодилом, который хочет проглотить невинную, белую и пушистую овечку. В этом суть вопроса о синнийских крестьянах, пасущих овец на спорной территории, и о троминских разбойниках, которых никак не выловят власти. Говорят, что князь Синнии даже приплачивает своим крестьянам за выпас овец на полях вблизи Мисронстрана. А сам он в стороне: невежественные крестьяне считают эти поля исконно нашими, так было от веку, они ни на кого не нападают. А вот ваши троминские разбойники их грабят, вы их не ловите.

— Ладно, — сказал Тор. — А почему такое странное двойное решение: помочь тебе и одновременно признать наше восстание? Поясни мне, невежественному!

— Люблю тебя за прямоту, — улыбнулся король. — Да, это самое важное решение этого Сейма. Вся Империя показала: если мятежники действительно стоят за меня, то они очень советуют на вас не сердиться и решить дело миром. А вот если принц Клингор пойдёт брать престол или начнёт делить королевство… Тут во всей Империи может начаться такая замятня, что никто не хочет оказаться в это замешан.

Король отпил немного вина. Тор последовал его примеру.

— Один мудрый человек сказал, что времена всегда великие, а вот люди не всегда. Сейчас в Империи порядок, никому не хочется большой войны. Немного помахать оружием и погеройствовать, правда, все не прочь. Вот и пойдут ко мне желающие прославиться и поразмяться. Да, я думаю, и к принцу сейчас такие потянутся: всё-таки благородный законный рокош.

— Но ведь, твоё величество, страна разоряется!

— Зато армия закаляется! Если мы после рокоша договоримся, да ещё какой-нибудь дурак-сосед во время смуты к нам полезет, мы ему такого жару зададим! А то я боялся уже. Ведь Зинтрисса наконец-то замирилась со Шжи. Пошёл король Астир их завоевывать, да вышло всё наоборот: эти горцы объединились. Теперь у Шжи единый царь, а их старик-полководец Лян Жугэ оказался столь хитрым и расчётливым воякой, что заставил без больших потерь со своей стороны Зинтриссу не только отступить, но и очистить горные уезды, которыми она уже полсотни лет владела. Формально Империи до этой потери Зинтриссы нет дела: король владел ими как царь, не включая уезды в территорию и юрисдикцию Империи. Вот и обхитрил сам себя. А куда теперь Зинтриссе девать армию? Естественно после такой схватки не просто замириться с соседом, а совместно с ним пойти побить кого-нибудь. Это нужно и королю Астиру, чтобы смыть позор поражения, и царю Шжи, ведь в мирное время горцы быстро друг с другом опять передерутся. Хорошо, если они вместе пойдут на варваров. Туда им и дорога. Хуже, если на айвайские уделы. Тогда придётся помогать айцам. А то слишком жирной Зинтрисса станет. А если на нас или на Ликангс, что между нами и ними? До мятежа канцлер пренебрегал армией: он мастер интриг и управления, а не войны. Да и полководцы ведь ершистые, не то, что чиновники, а зачем этому старику своевольные и самостоятельные люди? Но теперь у нас будут отличные солдаты и проверенные военачальники.

— Так что же, выходит, ты, государь, был против реформ канцлера? Значит, ты его на самом деле боишься? — бестактно ляпнул Тор и сам себя мысленно схватил за язык.

Король даже немного посмеялся.

— Святая простота! Кто не побаивается такого старого и прожжённого интригана! Но наводить порядок в королевстве надо было. Правда, уж очень прямо и круто взял старик.

Вдруг Тора поразила одна мысль. Уже ясно, что король на самом деле очень умён и хитёр. А ведь, если канцлер умрёт, тогда у рокоша цели и оправданий не останется?

— А если вдруг умрёт старик Линьлиньлиньс? Ведь тогда рокош должен закончиться.

— Старик умрёт, его семейство останется. Они все посты наверху захватили. Но правда, в этом случае можно было бы помириться, особенно если найдется общая цель для принца и правительства.

«Однако, как спокойно рассматривает эту возможность король!» — вдруг подумал Тор. — «Даже сам подтверждает, что и тогда повод для рокоша остался бы! Уж очень крепко вокруг него всё схвачено!» И Тора посетила прекрасная идея.

— Государь мой! А если мы тебя увезём прямо с Сейма в Карлинор! Ведь мы не против тебя! Когда ты появишься во главе нашей победоносной армии, войска канцлера разбегутся как зайцы! Вы с принцем триумфально вступите в Линью и Зоор, казните виновных, наведёте порядок и благоденствие! Это было бы прекрасно!

Изнурённый речью, Тор, не глядя на короля, налил себе бокал вина и залпом выпил. Король опять рассмеялся.

— Мой добрый рыцарь-кузнец! Слова, достойные рыцаря и Мастера! Может, и наступит день, когда я выеду перед войском рокошан с принцем Клингором по правую руку от меня и с другими принцами позади нас. Но ни в коем случае не говори об этом нигде! На имперском острове полно шпионов, и заранее нанятых, и любителей, которые, прослышав что-либо, сразу бегут продать новость. Похитив меня, вы должны ещё довезти. На море флот, преданный канцлеру. Нет ничего проще, как потопить один кораблик, а потом сожалеть, что пираты захватили короля и тот погиб в волнах моря.

— Понял! — огорчённо сказал Тор.

— Перейдём к нашим общим делам. Пока мы вместе, ты можешь принять у меня заказ на драгоценное оружие, на комплект мечника вместе с твоим особенным добавлением: нижним лёгким панцирем. Время меня не очень волнует, главное, чтобы оружие было как можно лучше.

Тор сразу понял, что и цена, конечно же, короля не очень волнует. В таких случаях честь Мастера велела назвать справедливую цену по высшей границе, чтобы не было обидно никому. Тор её и назвал.

— Мастер, ты просчитался, — укоризненно сказал король. — Идёт мятеж, у вас всё вздорожало раза в полтора. Я и заплачу в полтора раза больше.

Тор смутился. Король поддел его как раз там, где он считал себя более сведущим. Но пока всё шло отлично.

— Теперь, Мастер-Рыцарь, Владетель девятнадцати сёл, — с легкой иронией сказал король, — подумай. Поскольку твой сан вырос, старая вассальная присяга не считается незабвенной. Ты должен дать новую. У тебя три выбора. Конечно, ты мог бы присягнуть самому Его Величеству Императору.

Как бы подчёркивая абсурдность этого шага, провозглашающего независимость Колинстринны, монарх опять иронически улыбнулся.

— Ты можешь присягнуть мне или твоему любимому принцу Клингору. Но уместно ли тебе в твоём нынешнем сане присягать принцу, не являющемуся Имперским принцем и князем?

Тор вздрогнул. Государь поставил его в положение, когда любое действие будет или глупым, или подлым. Ведь они не воюют против монарха! Значит, вполне можно было бы присягнуть его величеству. Но ведь его товарищи по оружию воспримут это как перекидывание в стан канцлера и присягу фактическому правителю! Да и на самом деле это может оказаться именно так. И Мастер нашёл решение.

— Твоё величество, мой государь! Ты просветил меня, который волей Судьбы из положения обычного гражданина оказался поднят до знати. Но честь моя велит мне, прежде чем дать новую присягу, открыто при свидетелях заявить принцу Клингору: старая присяга стала недействительной и теперь снята с меня.

— По обычаям именно так, хотя почти никто из новой знати так не делал, — подтвердил король. — Я ещё больше зауважал тебя, Рыцарь-Кузнец. Я вижу, как тебе тяжко в столице, а то пригласил бы тебя стать моим придворным оружейником и одновременно начальником моей личной охраны. С таким верным и честным вассалом я спал бы спокойно.

И король вновь иронично улыбнулся.

— Спасибо, государь. Тебе мог бы поверить, но в столице всевластен канцлер, а ему я не верю.

— Ладно, Рыцарь-Мастер. Вижу, что ты вернёшься домой и там примешь решение. Но у меня есть ещё один совет. Кое-кто может очень хотеть твоей смерти или исчезновения. Сейм вышлет мирную делегацию к принцу, и тебе лучше всего присоединиться к ней. На это Сейм с удовольствием даст разрешение.

Тор понял, что возвращение домой ещё откладывается. Но надеялся, что ненадолго: сформировать делегацию так просто и быстро!

— Теперь пойдём к нашим женщинам, — с еле заметной скептической улыбкой сказал король.

— Пора, — без удовольствия согласился Тор.

***

За маленькой приёмной была ещё одна небольшая комната, а за ней спаленка. Именно там сидели две гетеры и обсуждали что-то своё.

— Идём к нашим цветам, — улыбнувшись монарху, сказала Толтисса. — Они все ждут твоё величество и жаждут, чтобы ты обратил на них своё благосклонное внимание.

— Внимание на них, конечно, обращу. Находясь в саду, нельзя не полюбоваться цветами и не наслаждаться их запахом. Но я уже выбрал зрелый плод, который сорву. Не только народу, но и королю нужно улучшать свою кровь. Лишь ты, великолепная и несравненная, можешь разогнать мою остывшую кровь и освежить её.

Толтисса тонко улыбнулась и взяла короля за руку. А Элоисса улыбнулась радостно и искренне, приобняла, слегка прижимаясь, Мастера. Тот отметил, что дразнящие тепло и запах практически не действуют, но изобразил радость и легонько поцеловал гетеру.

Четвёрка вернулась в общий зал. Пиршество продолжалось ещё несколько часов, а затем Толтисса и Тор ушли в свои комнаты.

Утром Мастер не хотел выходить к общему завтраку и позавтракал с Элоиссой в своей комнате. Гетера была радостная и даже счастливая. Любовник тоже старался казаться радостным.

А затем надо было вновь идти на заседание Сейма… Конечно же, до назначения мирной делегации к рокошанам и королю повестка так и не дошла. Тор зашёл вечером к рабыне, она сказала, что завтра лечение заканчивается и сообщила, что ей уже велели идти утром на общие занятия с молодыми рабынями Толтиссы. С неохотой Тор отправился в главный зал, откуда доносились песни и музыка. На сей раз король прибыл с несколькими челядинцами. Кое-кто из них начал ухаживать за ученицами и клиентками, а кое-кто быстренько договорился с рабынями в коротких, чуть ниже начала ног, хитонах. Король вёл себя безукоризненно, чисто по-светски, не давая Тору возможности даже чуть-чуть обидеться на пренебрежение и вместе с тем чётко выдерживая дистанцию. Гости уже разошлись почти все, когда крепко выпивший Тор отправился к себе. Элоисса отнюдь не была примитивной, моложе, чем Толтисса, не менее красива и, казалось, полностью отдавалась Мастеру душой и телом. Но наутро он почувствовал какую-то тошноту. Увидев Ангтун, куда-то спешившую, Тор приласкал её и неожиданно для себя велел, чтобы та постаралась вывести запах мази палача у себя в каморке и ночью ждала его. Ангтун вспыхнула от радости, прошептала: «Повинуюсь, хозяин!» и убежала. Тор стоически отправился по своим делам.

На Сейме его подстерегала неожиданность. Король велел Крису Уларкангу перед началом заседания поднести чашу мира делегатам от мятежных провинций. Это был обычный знак, что он желает скорейшего примирения. Делегаты в ответ преподнесли через того же Уларканга чашу мира королю (только вчера Тор на неё сбрасывался). Но, когда король, по ритуалу, прежде чем отхлебнуть из чаши, погрузил в неё свой перстень, тот засветился красным. Тор, который, как «старейший» из делегатов от рокошан уже поднёс чашу к губам, тоже опустил в неё перстень-индикатор. Он тоже засветился красным. Крис Уларканг выхватил чашу у Тора, сказав: «Сейчас разберусь!» и вдруг уронил. Но кто-то успел поймать чашу с остатками вина, Уларканга схватили за руки, а в дверях Сейма появились официалы Имперского Суда. Император будничным голосом произнёс:

— Высокий Имперский Суд покорно просит Сейм передать для исследования делегата от Старквайи Криса Уларканга. По показаниям наёмного убийцы Ира Лактайрины, покушавшегося три дня назад на Мастера Тора, он — заказчик преступления.

— Нам угодно! — единодушно вымолвил зал, и бессильно обвисшего Уларканга вытащили, чтобы передать в руки официалов.

В этот день наконец-то коснулись вопроса о создании мирной делегации, создав комитет для обсуждения её состава и наказа. Такое продвижение не обрадовало Тора, и он в унылом настроении ехал к себе после заседания. Тошнота не отступала.

Неожиданно он заметил мальчишку, метнувшегося прямо под ноги коня, и увидел, что тот срезал кошелёк. Инстинктивно он схватил воришку за руку так крепко, что хрустнула кость. Охранники подобрали кошелёк, а на вопль провокатора выскочили из соседней улочки амбалы с дубинками. Тор выхватил молот и начал защищаться, но стараясь больше никого не покалечить: на душе и так крайне скверно. На шум выползла городская стража, нападающие сбежали. Стражники начали расспрашивать, в чём дело? Мастер сказал, что какой-то пьяница пытался подраться. Охранники подтвердили это. Когда их спросили, приносят ли они жалобу и смогут ли опознать нападавших, и Тор, и охранники единодушно подтвердили: «Нет!».

Когда Тор прибыл во дворец, охранник Тук сказал:

— Я думаю, что Скользкая гильдия высоко оценила твоё поведение, господин. Но, тем не менее, ты их опозорил: ни единой царапины после стычки. Нужно ждать ещё одной засады. Так что не всегда слишком хорошо драться хорошо.

Второй охранник слегка покосился на товарища, как будто тот сболтнул лишнее. И Тор вдруг вспомнил, что ведь охранников не били! И те лишь отводили удары, но не били нападавших. Значит, Гильдия Охранников и Скользкие друг с другом… Но лучше этого не додумывать до конца.

Вечером Тор быстро ушёл к себе, подарив кольцо Элоиссе и не желая больше с нею общаться. Затем он пришёл к рабыне. Та с радостью встретила его. Он обнял её, боясь, что будет то же ощущение неправды и чего-то сладкого, но слегка ядовитого. Наоборот, душа как будто лечилась. Ангтун ласково обнимала его и щебетала своё. Она рассказывала, какие трудные упражнения делают рабыни ежедневно, чтобы поддерживать форму, как её учили пользоваться притираниями и что-то ещё и ещё. Чувствовалось, что эта девятнадцатилетняя женщина получала в семье лишь самое элементарное образование и навыки. А после выхода замуж в пятнадцать лет она вообще ничему не училась, кроме светских интриг и флирта. Теперь перед ней как будто раскрывался мир. И вдруг она вздрогнула, прижавшись всем телом, маленькое кругленькое существо, к большому и почти прямоугольному туловищу Мастера.

— Хозяин, мне сегодня ночью страшный сон снился. Как будто ты пришёл ко мне, а я стала опять такой, как в той жизни. Ты не бойся, я буду стараться быть всё чище и чище для тебя.

Чувствовалось, что ей очень хотелось сказать обычные женские вещи типа «ты мой единственный и любимый», но рабыне этого нельзя. И она вместо этого выдохнула:

— Какое счастье подчиняться и служить тебе! Я очень перепугалась, когда услышала о нападении на улице. Мне страшно за тебя, хозяин! Эта имперская столица какая-то грязная и жестокая. И я рада, что ты такой сильный и хорошо дрался сегодня. Может быть, я помогу тебе чуть-чуть омыть душу. Я чувствую: у тебя что-то не так.

«Даже рабыня чувствует, что не так!» — устыдился Тор. — «А что стыдиться? Даже собака почувствовала бы».

И он ласково сказал:

— Ты молодец, ты прямо смываешь с неё грязь. Ты действительно становишься всё лучше и лучше. Не зря тебя благословили, — и ещё раз нежно поцеловал эту маленькую растерянную и любящую женщину, которая может стать преданной и родной и мечтает стать такой.

Наутро за завтраком Тор стал свидетелем любопытной сцены. Толтисса презрительно посмотрела на Элоиссу и жёстко сказала ей:

— Кто слишком многого хочет, тот ничего не достигает! Ты провалила испытание и показала, что на Высокородную рекомендовать тебя ещё рано, а, может, и уже поздно.

После этого она, пившая лишь воду и ничего не евшая, обратилась к Тору:

— Сегодня я пощусь и должна пройти очищение. Поэтому мы больше разговаривать не будем до завтрашнего утра.

Предупреждённый о возможности повторного нападения, Тор был настороже. Но ничего не случилось. На Сейме были мелкие вопросы, ничтожность которых, кажется, все понимали, но обсуждали с серьёзным видом. Два раза пришлось по просьбе делегаций подниматься на трибунал и ему. Второе выступление снискало аплодисменты зала. Оно состояло из одной фразы: «Я в этом ничего не смыслю». После этого от него немного отстали. Единственное, что наконец-то удалось поговорить с коллегами. Вечером, после дружеского разговора со столичными мастерами, Мастер пришёл, переполненный вином. Ангтун, оказывается, уже знала, где есть снадобья от перепоя, и стала приводить его в норму, что удалось. А затем она улеглась прямо на его широкой груди и блаженно уснула. В таком положении он и застал наложницу под утро, и с сожалением был вынужден пошевелиться и разбудить её. Мастера удивил первый вопрос рабыни: «Неужели вы с госпожой Толтиссой поссорились?» Он был задан таким искренним тоном, что сразу видно: хоть невольница и счастлива, что хозяин с нею, она страшно расстроилась бы, если бы он поссорился с возлюбленной.

— Нет. Но неужели в прошлой жизни ты никого не ревновала? — вдруг спросил её Тор, ласково прижав к себе.

— Ревновала, и совсем как бешеная, хотя никого не любила.

Ангтун хотела ещё что-то добавить, но побоялась, что это будет нечто, недозволенное рабыне низшего разряда, которая ничем не может владеть и должна лишь служить. Она заплакала радостными слезами и сказала:

— Твоё счастье, господин — моё счастье. Я вся целиком твоя, и телом, и душою, и чувствами. Я счастлива быть твоею. В падении своём я нашла своё счастье, а в благополучии я была несчастным и злым существом.

Осталось лишь поцеловать её, но колокольчик уже сзывал всех отправляться по своим делам.

За завтраком Толтисса попросила Тора сказать старейшине, что завтра и ещё два дня Тор не сможет прийти на заседания.

— Мы поедем в загородное именьице моего старого друга. Хоть на два дня нужно вырваться из этой ядовитой атмосферы столицы.

— Мне казалось, что для тебя этот воздух животворный, — неожиданно для себя ядовито ответил Тор.

— Даже я вдохнула его слишком много. Любой стимулятор становится ядом, когда превосходишь меру. А ты уже совсем плох от этих миазмов. Сразу видно, привык к чистому деревенскому воздуху, сидеть в своей берлоге и быть царём округи, — поддела его гетера.

— А тебе царицы мало. Императрица, и то маловато, — ляпнул Тор и вдруг помрачнел: он вспомнил, что Толтисса в своё время отказалась выйти замуж за Императора.

Но возлюбленная не обиделась, а рассмеялась:

— Верно! Во всяком случае, третьей императрицей быть не желала и не желаю! Уж лучше первой женой короля!

Оба расхохотались от такого невероятного предположения.

— А не получается первой женой короля, можно и второй женой Мастера, — ещё раз подколола Толтисса. — Если он, конечно, соизволит согласиться вовремя.

Вечером ожидаемое второе нападение всё-таки состоялось. Тора не удалось застать врасплох, он спешился и вовсю гвоздил своим молотом по рукам и ногам нападавших. Когда несколько из них отползли с воем, другие выхватили ножи. Сразу несколько лезвий полетели в Тора. Один из них он отбил, другой Линг, а Тук перехватил сразу три: один отбил и два принял на себя. Раздался свист, и нападающие исчезли. И вовремя, потому что разгневанный Тор начал бы бить насмерть. Он смахнул капельку крови от царапины, полученной при отбивании ножа, подхватил на седло Тука и быстрее помчался в дом гетеры. Там Туку промыли раны и остановили кровь. За исключением кровотечения, раны оказались неопасными. Прибывшим стражникам опять сказали, что нападавших опознать не могут и что никакой жалобы подавать не будут.

Тор похвалил Тука и Линга и выдал им по три золотых в награду. Линг с благодарностью принял, а Тук сказал:

— Я попрошу, господин, объятия Ангтун, а не золото.

Тор отшатнулся. Это действительно было в обычае: вознаграждать любовью рабыни. Тук, возможно, спас ему жизнь, и обычай надо было соблюдать.

— Ты прав. Твоя награда недостаточна. Сегодня ночью Ангтун твоя. И золото тоже твоё.

— Спасибо, господин! — просиял Тук.

Тор позвал рабыню и приказал ей обнять и жарко приласкать Тука, который спас ему жизнь. Ангтун вздрогнула и вдруг вспомнила своё невинное кокетство после танцев, когда она обещала обнять Тука очень нежно, если хозяин прикажет. Ей ничего не осталось, как ласково улыбнуться Туку и дать ему свою руку, а самой подумать: «Около Тора любое неосторожное слово явью становится! Это мне ещё одно испытание на пути раскаяния. Я должна теперь всей душой выполнить приказ хозяина. Я ведь рабыня, их объятия всегда дают в награду или же почётным гостям. Хорошо, что Тук такой симпатичный и чистый». А Тук, оказывается, помнил её слова и шепнул: «Вот я и заслужил твои поцелуи и объятья! Я тоже буду очень нежен».

***

Утром после завтрака Толтисса быстро отдала распоряжения. На «пикник» отправились она с Тором, две её ученицы со своими возлюбленными, три рабыни-прислужницы в коротких хитонах и две — в длинных, четыре охранника и четыре возчика. Охранники Тора оставались дома. Кроме того, приглашены был Клин Эстайор и ещё один музыкант. Толтисса захватила лютню, ученицы — арфу и флейту, и Тор тоже попросил дать ему свирель, на которой он иногда любил играть. Свирели нашлись, Тор выбрал подходящую, и все отправились садиться в экипажи и на коней. Толтисса решила ехать верхом.

Ангтун и Тук вышли провожать господ. Увидев счастливое лицо охранника и ласковую улыбку Ангтун, Тор сказал слуге: «Ещё две ночи твои!» У Ангтун всё внутри оборвалось, но она ничего не сказала: не имела права протестовать, — и, улыбнувшись, склонила голову: «Я повинуюсь!» Она была очень довольна, что и сейчас ей удалось смириться и не высказать греховного недовольства хозяином. Правда, это не столь тяжело, парень действительно был очень нежен и ласков, но вся её душа тянулась к хозяину! Она поклялась внутри себя, что никогда больше ни с кем не будет кокетничать: ведь она любит хозяина и только его! И с ужасом рабыня подумала: теперь она уже никогда не будет обнимать хозяина, такое короткое счастье кончилось.

Именьице было на берегу моря. Забор охватывал кусок пляжа, дом, сад и то ли парк, то ли лес со скалой, ограничивающей пляж с запада. На вершине скалы были стол и беседка, оттуда открывался прекрасный вид на море, а вдали синели берега Валлины. Свежий ветерок обдувал открытую веранду, на которой пировали, пели, плясали. Правда, Тор и Толтисса ели и пили мало. Гетера как будто заново соблазняла возлюбленного, и тот, в опьянении от женского очарования, почти не мог пить вино. Любовница тоже пила и ела совсем чуть-чуть. Словом, к вечеру Мастер никак не мог дождаться ночи. И, кажется, его пара тоже.

Естественно, начались страстные объятья, и единственно, что было странно, что Толтисса всячески просила его удерживать свою силу в себе. В тот момент, когда он уже почти не мог сдерживаться, она вскочила, подняла его за руку из постели и страстно прошептала:

— Бежим в сад! Мы достигнем высшего блаженства под звёздами и деревьями, а не под крышей! Только смотри мне в глаза, а я буду смотреть в твои!

И в саду мир как будто взорвался ярким светом. Посмотрев друг другу в глаза и слившись в удивительно сильном порыве страсти, Тор вдруг почувствовал, что две души рука об руку поднимаются в другие миры. Ощущение единства с чем-то непостижимо высоким пронизало его, и сквозь нечто, что иногда называли музыкой сфер, едва прорывались стоны Толтиссы. Но она была не там внизу, она здесь, рядом, как душа. Свет и ясность, внутренний огонь, невыносимая и совершенно чистая радость… скорее даже не радость, а натянутые до предела, играющие гармоничную мелодию три струны: дух, чувство и тело. Впереди раскрылась светлая воронка, и две души подошли к её краю. Мужчина почувствовал, что вот-вот всё станет необратимо. Он оглянулся вниз, увидел жену и сына. «К ним! Я ответственен за них!» — мелькнула мысль, в этом мире, где слова слишком низки, звучавшая страшным диссонансом. Но он увидел знатную даму и своего сына как рыцаря впереди отряда войска, и вдруг понял, что они удержать его не могут, без него не пропадут. А другой светлый сгусток души рядом с ним тянул его в воронку. Это было невыносимо привлекательно. Вдруг внизу он ощутил маленькое существо, которое радуется, почувствовав его высшую радость, но вместе с тем ужасно боится за своё будущее. Донёсся мысленный крик: «Была бы рядом, я сейчас покончила бы с собой вместе с тобой! Иди туда, хоть мне и страшно оставаться!» И Тор понял, что эта женщина погибнет в муках и позоре, если хозяин не вернётся. Он, преодолевая страшное искушение, повернул назад. За ним неохотно повернул назад и другой сгусток духа. Внутри мягкого света загорелась яркая звёздочка, Мастер неожиданно ощутил, что это — только что воплотившаяся душа. А в голове его вдруг вырисовалась схема совсем нового сплава, который должен быть намного острее всего созданного до сих пор.

Такое мучительное возвращение на землю!

А там уже чуть-чуть светает перед рассветом, и вокруг них, видимо, привлечённые криками, стоят их спутники и хозяин с его возлюбленной. Как ни странно, Тор не чувствовал никакого стыда, что его застали в таком состоянии. А Толтисса, прижав его к себе ещё крепче, вдруг сказала ясным голосом:

— Двойная тантра в момент двойного экстаза!

— Вот это да! — зашумели ученицы.

Тор слышал о тантре как о прорыве души в высшие сферы через телесную любовь духовно и физически подготовленных людей. А это был тот редчайший случай, когда одновременно двое достигли такого. Они еле расцепились, и тут Мастер почувствовал, как он был близок к смерти. Видимо, многие в такой момент уходят совсем. Он совершенно ослаб, их закутали и поднесли вина.

— Мы живы? — глупо спросил Тор возлюбленную.

— Я хотела спросить то же самое, — ответила она. — Я тоже чуть не ушла. Такое бывает один раз в жизни. Но если бы мы ушли, то вместе.

И тут застонал Клин Эстайор.

— Я понял! А я, дурак, хотел повторения! И бросался в грязный омут, потому что всё другое ничто по сравнению с воспоминанием!

— Эх ты, дурачок-светлячок! — ласково сказала Толтисса, перед которой Эстайор упал на колени. — Мужчине намного легче достичь тантры, чем женщине. Простая тантра бывает и несколько раз в жизни. Но нельзя стремиться к ней. Если её хочешь поймать, она никогда не придёт! Нужно возвышать себя, и она будет дана как награда.

Теперь Тор понял, почему столь жестокое учение у гетер. Поднять мужчину до неба, а не свергнуть его в ад, куда идёт самая простая дорога через физическую близость. Вот почему секс гадок, а любовь возвышенна! Но как мало людей могут прорваться наверх!

Толтисса как будто прочитала его мысли.

— Гетера может не только поднять до тантры. Она может поднять душу, которая опустилась почти до свинского уровня, обратно до людского, но лишь если человек сам искренне всей душой и всеми силами стремится подняться. И она же может опустить вроде бы сильную, но гнилую и ядовитую душу до свинского уровня, когда та станет не столь опасна для других. А всё остальное — необходимая предпосылка этого главного триединого мастерства.

— Ты — Великий Мастер! — прошептал Тор и прижал к себе возлюбленную.

— Ты — чистая душа! — ответила она и поцеловала его.

День прошел спокойно и тихо. Все были под впечатлением происшедшего ночью. Тор и Толтисса не могли оторваться друг от друга, но уже не как любовники, а как друзья. Физических сил у них почти не было. Тор с улыбкой сказал, что ему придется возвращаться на повозке. Гетера ответила, что ещё одна ночь впереди и можно будет отдохнуть.

— Теперь я понимаю, почему так мало рассказывают о тантре, — тихо сказал Тор возлюбленной.

— Да, словами это не передашь. Достичь этого очень трудно, нужно много перестрадать, многое осознать и быть духовно готовым, а затем выйти из своего страдания и своего творения в грешный мир, что часто труднее всего.

— А люди со свинской душой пытаются этого достичь через похоть. Теперь я понимаю, почему они так извращаются.

— Не говори — со свинской! Просто с обычной, не раскрытой, не прокованной и не закалённой, — Толтисса улыбнулась, глядя на Мастера. — И чем больше они изощряются, тем несчастнее на самом деле они становятся. Они либо теряют душу, либо остаются с ощущением, что самое важное для них недоступно. И они начинают всё это поливать грязью, чтобы не чувствовать себя ущемлёнными: я, такой богатый или такой знатный, видел лишь физическое наслаждение. Так что врут все! Если бы это существовало, я, самый богатый, самый сильный и вообще хороший, получил бы его. Значит, такого нет вообще.

— Точно, — кратко ответил Тор. — Такое за деньги не купишь и силой не возьмёшь. Впрочем, творческий экстаз тоже.

И возлюбленная вновь его поцеловала.

— Женщине, вижу, нужно очень много духовных сил потратить, чтобы поднять до тантры. — через некоторое время сказал Тор.

— И не только духовных. А самое главное, что, если по пути в мужчине проглянет свинство, то всё будет зря. Но не жалей нас, бедных, которым трудно поднять до тантры и трудно её достичь. Знаешь, когда мужчина находится в тантре, женщина получает самое острое и самое сильное из физических наслаждений, а вдобавок много сил. Ведь в этом состоянии естественно отдавать, а не брать. Ты сам чувствовал. Есть даже такие гетеры, которые полюбили поднимать до тантры добродетельных монахов и отшельников, а самим наслаждаться и получать силы. Их мы называем «тантрические вампирши» или просто йогини. Некоторые из них даже становятся ведьмами. Ведь можно не выпускать мужчину из тантры и оторваться от него лишь перед самой его смертью, высосав его полностью.

— Значит, мы всё время отдавали силы, любовь и остальное друг другу. А куда же потом всё подевалось? Мы оба еле живы.

— Передавали друг другу, отдавали всем другим, кто с нами тесно связан. А также Мировой Душе.

— Ты говорила об охотниц на добродетельных. Я слышал, что каждая гетера должна совратить хотя бы одного добродетельного, иначе её в цех не примут.

— Простой народ всегда всё преувеличивает, ты же знаешь. Но правда в этом есть. Самое тяжёлое и одновременно самое приятное испытание на Великородную — очаровать отшельника или честного монаха, заставить его забыть обеты, а потом сразу помочь ему частично искупить это, подняв до тантры.

«Да!» — подумал Тор. — «Оказывается, как жестоко устроен весь мир. Только начал очаровываться гетерами, а тут мне изнанку показали. И, кажется, отнюдь не всю».

***

Вечером, чуть-чуть придя в себя, Толтисса и Тор сидели в компании друзей, которые все ещё были в шоке от легендарного события, чьими свидетелями они стали. Толтисса вдруг взяла лютню и тихонько запела, нежно глядя на Тора:

Ладонь в ладонь,

В глазах огонь.

Душа к душе,

Мечта к мечте!

Когда ты рядом,

То послушай,

Любовь пылает в наших душах.

Закружит страстью хоровод

В наш чувственный водоворот.

Любви стремительный канкан

Захлопнет золотой капкан.

В изумрудах сияет трава.

Я шепчу тебе страсти слова.

Станешь ты покорнее льна.

От любви я жгучей пьяна.

Тор почувствовал, что он тоже не должен ударить лицом в грязь, попросил лютню себе и пропел:

Этот жаркий огонь в крови!

Этот гон от зари до зари!

Песнь любви, в моем сердце твори!

Страстный танец свой повтори!

Его возлюбленная вновь перехватила инициативу и уже не выпускала её из своих нежных рук:

И я струюсь, податливее шёлка.

В меня вонзается твоя иголка!

Мы шьём наряд чудесный для любви

Кроим, сшиваем, примеряем до зари.

Сладкий стон от утра до утра,

О, волшебной любви игра!

Ладонь к ладони,

К взгляду — взгляд!

И к сердцу-сердце,

Грудь к груди.

Ты снова танец повтори!

Я тебе люба, ты мне рад,

Я тебе рада, ты мне люб,

Мой ненаглядный страстолюб,

Мой несравненный сердцевед!

(А говорили — ты медведь!)

Ты очень близко от меня.

И вот уже волна огня

Меня ласкает. Бьет озноб?

Глаза в глаза,

Лоб в лоб,

Рот в рот!

И изумрудная трава

Мне плоть разрежет, как стекло.

И я дышу едва-едва…

И время наше истекло.

И солнце алое взошло.

И соком спелым наливаясь,

Я, расцветая, возвращаюсь,

Из звёздных бездн я прилетаю

В наш бренный мир.

Где мы творили

Любовный пир,

Где мы чудили,

Мечтали страстно

И любили,

И в танце чувственном кружили,

Где изумрудная трава

И страсти неземной слова!

Ладонь в ладонь,

В глазах огонь.

Душа к душе,

Мечта к мечте!

(Несущая Мир, по мотивам Сапфо)

Закат был прекрасным. Клин Эстайор, плача от песни Толтиссы, попросил всех подняться на скалу, полюбоваться морем и закатом, а он споёт свою последнюю песню. Компания с шутками поднялась, расположилась на траве пониже вершины, Эстайор стал на вершину скалы на краю обрыва и запел:

В горы и в море пути упирались,

К краю обрыва подводят шаги,

Но за спиной не надежды остались —

Только долги.

Душу ветру ты открой,

Убери препоны,

Может, ветер сдует соль

С раны раскалённой.

Те, кто тебе на пути повстречались,

И обнимали, и били, и жгли.

Но не друзья за спиною остались,

И не враги.

Душу ветру ты открой,

Убери препоны,

Может, ветер сдует соль

С раны раскалённой.

В жизни, быть может, с тобой и считались,

Были победы, и слава, и ложь.

Но вот дела или мразь там остались —

Не разберёшь!

Душу ветру ты открой,

Убери препоны,

Может, ветер сдует соль

С раны раскалённой.

Это — свобода! И чувства смешались.

Радость и счастье, как будто из снов,

Но лишь мгновенья полёта остались

До валунов.

Вот и над твоей спиной

Закружат вороны.

Значит, бриз подсыпал соль

К ране раскалённой.

Если бы Тор и Толтисса не были так заняты впечатлениями от случившегося с ними, они бы поняли: происходит нечто неладное. Но все опомнились, лишь когда Эстайор с последним тактом мелодии бросил вниз лютню и сам бросился со скалы.

Когда к нему сбежали, он был ещё жив. Но позвоночник был сломан, и он должен был теперь угаснуть на глазах у всех. Толтисса положила его голову на колени. Изо рта текла струйка крови. Эстайор улыбнулся и сказал:

— Какое счастье умирать у тебя на коленях, любимая! Но сожги это платье: я заразился дурной болезнью. Поэтому я и решил уйти. Счастья тебе и всем вам! Закончилась моя бестолковая жизнь.

— Прощай, мой певец! — проговорила Толтисса. — Я буду молиться за лучшую участь для твоей души.

— Не уходи! Я хочу отойти в мир душ с твоих коленей! — попросил Клин. И ещё полтора часа сидела Толтисса, держа на коленях голову Эстайора, пока прибывший врач не осуществил эвтаназию.

— Вновь вокруг меня кровь и ужас! — тихо, но слышно для всех, сказал Тор, благословляя умершего. — Пусть простится Клину его тяжкий грех. Он любил, страдал, он ошибался и запутывался, но в нём не было серого равнодушия и чёрного злодушия.

— Иди с миром, светлая запутавшаяся душа! — просто сказала Толтисса. — И в другой ипостаси своей желаю тебе выдержать все испытания и достигнуть, чего ты достоин.

Напомним, что у жителей Родины есть оригинальное общее представление о пути душ. Обе главных религии считают, что Бог в благости своей должен любой душе дать возможность раскрыть все свои способности и проявить себя в любых обстоятельствах. Поэтому душа рождается многократно: и в теле младенца, которому суждено ещё в младенчестве принять ужасную смерть, и в теле нищего и отверженного, и в теле богатого и благополучного, и даже в теле царя, если душа этого достойна. Представление о переселении душ считается терпимым, поскольку его намного легче понять, чем множественность воплощений. Но, вообще говоря, считается, что за деяния, совершённые в данном воплощении, душа несёт вечную ответственность вплоть до конца всех времён. После этого будет Страшный Суд, подведён общий итог деяний всех воплощений души во всех мирах. Воплощения могут быть в разных временах, так что вообще нельзя говорить о том, что одно из них идет после другого.

***

Ночью Мастер и Толтисса вновь заговорили о поэте и его трагической судьбе.

— По-моему, ты не всё ему сказала днём. И не совсем правду, — задумчиво проговорил Мастер.

— Да. Я думала, что это ложь во спасение. Надо было сказать ему сразу всё чётко и ясно. Он был сильной личностью, и правду выдержал бы. А полуложь свела его в могилу.

— А в чём же правда?

— Мы с ним могли бы подняться до двойной тантры, но у него не хватило сил, скорее всего, физических. Он был настолько истощён, что и из обычной я его еле-еле вытащила. Естественно, у него возникло ощущение роковой незавершённости. А завершить он после случившейся обычной тантры тем более не смог бы. Так что надо было ему сказать, чтобы воспоминаниями о лучшей ночи своей жизни он вдохновлялся в поэзии, но даже не пытался повторить. В лучшем случае такая попытка убила бы его прямо на ложе любви.

— А худший случай можешь мне не говорить…

— Да, ты и сам понимаешь.

— И вот ещё. В рассказах, что ходят в народе, гетеры поднимают до тантры отшельников, а в легендах о двойной тантре отшельников почти никогда нет. Да заодно ведь ни я, ни Эстайор отшельниками не были. Я чего-то не понимаю.

— Милый мой Мастер! Дело тут не в отшельничестве! В творчестве, в творении художник либо Мастер вплотную приближается к Высшей Душе Мира или Высшему Разуму, что одно и то же. Если он сумел прорваться сам, это просто вспышка гения. А наше, гетер, дело — помочь ему прорваться. Ведь у тебя теперь всё время какая-то затаённая мысль, наверняка в момент возвращения из тантры было прозрение?

— Это так.

— Отшельники слишком часто чересчур сосредоточены на своей душе. Они в каком-то смысле немного эгоистичны и высокомерны, заботясь лишь о своём спасении. Беспокоиться об одном попроще, достаточно быть искренним и отдаваться всей душой аскезе, и они часто подходят вплотную к самому тяжёлому, последнему кругу защиты Мировой Души. Поэтому их удаётся поднять чаще и легче. Но зато оттуда они ничего не выносят, кроме неясных мистических ощущений. Вот почему вас, творцов, тантра поднимает абсолютно, а их даже порою опускает. И не зря ходят легенды о небесных гетерах, соблазняющих самых могущественных отшельников, чтобы их эгоистическая духовная сила не стала разрушительной. Но эти небесные девы на самом деле живут на грешной земле…

— Но почему же тогда так редко поднимаются Мастера?

— У Мастеров, художников, богатырей и полководцев другая опасность. Они могут оказаться слишком замараны в мирской суете, и это их отрезает от Мирового Духа.

— Замараны?

— Да ты сам почувствовал по столице, как она марает. Впрочем, можно сказать и мягче: запутаны в паутине суеты.

— Удивительно! Ты, оказывается, не запуталась в этой паутине!

— Как это тяжело! — со вздохом сказала Толтисса. — Всё время старалась не запутаться, даже если ради этого приходилось вести себя цинично и жестоко.

— Но тогда и ты должна вынести что-то незаурядное из тантры?

— А что может вынести женщина? — вдруг цинично сказала гетера. — Конечно же, дочь-красавицу или сына-богатыря!

Тор почувствовал, что Толтисса чего-то не договорила и договаривать не желает.

На следующий день утром печальный кортеж вернулся в столицу. Мастера встречала Ангтун, смотревшая на него с затаёнными тревогой и страхом, но внешне державшаяся спокойно, и весь сияющий, как новый медный самовар, Тук. По дороге какая-то личность под видом продажи напитков шепнула Мастеру, что Скользкая гильдия теперь довольна и он под её защитой. «Только этого не хватало», — подумал Тор. Навстречу им выбежала дочь Толтиссы, восхищённо смотревшая на двух любовников, добившихся высшего взлета в любви и оставшихся живыми, и поплакавшая над гробом Эстайора.

Словом:

Высший взлёт рядом

Вечно со смертью ходил.

Если ты выжил

Бог с тебя спросит

Что ты оттуда принёс?