XXIV век, Тайная канцелярия

Все же изобретательность далеких предков покоряла с первого взгляда, когда начинаешь думать о том, что старые города и старые крепости можно использовать по назначению даже в нынешний просвещенный век. Планетарное отделение Комитета Галактической Безопасности (то есть, Тайная канцелярия) решало возродить традицию, а потому базировалось в Санкт-Петербурге, что каким-то чудом уцелел после катастрофы, произошедшей два века тому назад, а потому использовало знаменитую Петропавловскую крепость по ее прямому историческому назначению.

Оба равелина ныне представляли собой не очень-то историческое зрелище, но если Иоанновский все еще сохранял частично первоначальный облик (исключительно для инопланетных туристов), причем там были даже восковые фигуры писаря и жандарма, то в Алексеевском все модернизировалось согласно требованиям века, и именно там находились самые что ни на есть настоящие политическое заключенные. Кто-то сидел долго, пока из него клещами (иногда и в прямом смысле) вытаскивали ценные сведения, кто-то довольно недолго ждал расстрела.

Камеры были душными, но при том холодными — идеальный контроль климата для того/. чтобы заключенный рано или поздно сошел с ума, — под потолком двадцать четыре часа в сутки горели старомодные светодиодные лампочки, спальное место представляла из себя нары времен начала ХХ века (причем полагался только голый матрац, набитый дефицитной, но необходимой соломой), а вот отхожее место полагалось исключительно памятуя о естественных потребностях, так что о гигиене речь не шла, душ уже роскошь. Именно в такие условия и был помещен арестованный генерал Рихард Сикорски.

К сожалению, применить пресловутую «сыворотку правды» к сотрудникам Комитета никто не мог, поскольку первым делом каждому агенту подсаживалась смертельная форма аллергии на нее либо выпрыскивался особый яд, что сам по себе человека никогда не убьет, а смешавшись в крови с сывороткой, не даст произнести ни слова до самой кончины (минут через пять после укола). Тем не менее, главы спецслужб были уверены, что генерал не просто много знает о мятежных звездный капитанах, он наверняка сам все срежиссировал.

Будрайтис понятия не имел, как докладывать императору о том, что упрямого генерала так еще и не раскололи, хотя уже использовали часть чисто средневековых пыток (пусть и видоизмененных в угоду времени). Самым странным было то, что он не заговорил даже после игл под ногти, ведь, как правило, более терпеливы женщины, у мужчин вечные проблемы с тем, чтобы игнорировать боль. Сикорски, зараза такая, держался как партизаны в самой ужасной войне в истории человечества.

Хорошо, стоит применить еще один старинный трюк, примерно в середине ХХ века бывший весьма популярным, а потому вошедшим в историю под названием «хороший и плохой полицейский». Стоит теперь подослать «хорошего», например, это может быть Проценко, ведь внешность у парня очень располагающая к доверию, как у эталонного агента из трактата Сунь-цзы.

— Павлуша, — окликнул парня майор.

Блондинистый молодчик истинно славянской внешности (работал он в Комитете лет с четырнадцати, столь молодых агентов неофициально кликали «красный дьяволята» как в старинном всемирно известном фильме) подошел к столу и вытянулся в струнку.

— Вот что, Павлик, попробуй-ка вызвать генерала на откровенность.

— Будет исполнено, Альгимастас Донатосович, — без запинки выговорил сложное имя парень и, козырнув, отправился прочь.

Павел Проценко быстро и бесшумно прошагал по коридору крепости, а вот перед коридором, ведущим в камеру Сикорски, таиться перестал, перейдя на обычный строевой шаг, но и нарочито топать не старался, потому что сие проявление непростительного варварства. Размеренно и не торопясь добрался парень до силового поля, заменяющего сейчас решетчатые двери камер.

Генерал лежал на койке, неизвестно как поместившись на ней, ибо вытянулся во весь свой немалый рост, яркие зеленые глаза его смотрели в потолок, руки вольготно лежали под головой. Сикорски мычал себе под нос старинную песню:

— Прикажет желтый идол нам —

И мчим навстречу безумным дням,

А грифу кажется, что крысы

Бегут куда-то по камням.

Вновь, вновь золото манит нас,

Вновь, вновь золото, как всегда, манит нас…

Павел деликатно кашлянул, генерал на несколько секунд замолчал, затем недовольно процедил сквозь зубы:

— Спортил песню, дурак…

Парень тотчас изобразил раскаяние:

— Извините, товарищ генерал, не хотел я.

Зеленый глаз недоверчиво покосился на него:

— Почто пожаловал, не звал я тебя.

Любой другой на его месте так и вспыхнул бы от такой наглости, но Проценко все же очень давно стал разведчиком, прошло целых десять лет, а потому он прекрасно знал, что сейчас начнется словесная игра, старт которой генерал уже дал. Что ж, посмотрим, кто кого, опята противнику не занимать.

— Да я тут.., — деланно засмущался молодчик, — не верю я, что вы — и вдруг предатель.

В ответ загрохотал жизнерадостный смех, мало вязавшийся с докладом о том. какие пытки перенес этот человек:

— Научись блефовать грамотно, сынок.

Павел умело сыграл отчаяние:

— Да убьют же вас, поймите! Скажите просто, что произошло, Сенат может принять решение в вашу пользу.

— Ага, конечно, — презрительно фыркнул генерал. — Да и что прикажешь доложить, сынок? Я уже все сказал.

Парень поковырял ногтем стену.

— Я не слышал, — буркнул он.

Генерал наконец соизволил принять сидячее положение, держась чересчур прямо и сложив руки на коленях. На шее у него были синяки, под ногтями черным-черно.

— Как звать?

— Павел Проценко.

— Вот что я тебе скажу, Паша, — задумчиво протянул мужчина, — не знаю я ничего… Был бы сын дома, он бы сказал, что там у чертова кибера в башке замкнуло, что он роботу оную прострелил.

— А потом? — изобразил испуганный трепет молодой человек.

— А потом, Павлуша, он собаку убил или выгнал — я с тех пор не видал кутенка, — и внучку мою неизвестно зачем выкрал. Может, надругался. А может, выкуп хочет, кто его знает. Неожиданно все произошло.

Помолчав, генерал покосился на собеседника и невинным тоном предложил:

— Вы б в блоке памяти покопались, что ли…

Павел стиснул зубы чтобы не выругаться вслух: блок памяти, как же! «Чертов кибер» пальнул в башку домработнице как раз с таким расчетом, чтобы ни одного файла не осталось. Или его подговорил сам Сикорски, или проклятый гад прекрасно знал, как разломать столь безупречного робота до состояния металлолома, не подлежащего восстановлению.

Пришлось озвучить — аккуратно озвучить! — выводы комиссии, на что генерал великолепно заломил густую бровь:

— Вот, значит. как… сочувствую, сынок.

Проценко захотелось тяпнуть Сикорски по плеши: издевается, старый козел! Правы те, кто считает, что он мнит себя великим комбинатором или кардиналом Ришелье с его уровнем интриг, и это прямо-таки высшая справедливость, что Канцелярия сумела его сцапать, пусть и без доказательств. А ведь какая-нибудь гадина запросто может о самоуправстве императору накапать, и тогда тот в гневе попросту все сметет, даже если сенаторы будут другое блеять. Тяжел на руку «самодержец всероссийский», пусть даже его власть в наш век сильно ограничена.

Итак, результат снова нулевой, и он, Павел Проценко, опозорил ныне не только себя. Какая досада! С убийственной вежливостью молодой агент откланялся и поспешил на доклад.

Будрайтис вздохнул:

— Сенатор Спейдер будет недоволен, ведь о заговоре он точно знает, а доказать не может.

— А почему капитаны вообще подняли мятеж? — рискнул уточнить Павел. — Чего они добиваются?

Майор страшно оскалился:

— Это не наше дело, мятеж следует просто подавить.

— Как скажете, товарищ майор, мое дело маленькое.

Шеф одобрительно кивнул, но Проценко это не устроило, он решил демонстративно показать свою преданность, а втихаря подсмотреть, что же случилось на самом деле. Не следует быть тупым исполнителем, когда, возможно, решается судьба Земли, последствия могут быть катастрофическими.

Павел Проценко всегда хотел жить.