Незнакомец

Мне не пришло в голову ничего лучше, чем перестать гадать и попробовать снова найти того человека. Возможно, так я получу ответы на свои вопросы. Проверку почты отложим до завтра. Перед выходом из дома я взглянул на висящий ключ от гаража. Нет, не сейчас.

За дверью меня вновь ожидал промозглый декабрь. Мимо пролетал ночной город, вечно скалящийся в небо своим щербатым ртом разномастной застройки, словно обвиняя его в собственной ничтожности и серости. На этот немой крик облака отвечали лишь слезами мокрого снега, к сожалению, это все, что они могли сделать. Я шел из спального района однотипных панельных девятиэтажек в исторический центр, с парочкой старых зданий, сохранившихся со времен царя гороха, конечно же в аварийном состоянии и бесчисленным количеством торговых и офисных центров, построенных на отвоеванных у городской мэрии клочках земли, за взятки конечно же.

Ноги сами вели к цели, давая возможность погрузиться в мысли. Думаю, он снова наведается сюда. Только зачем все это? Возможно, сейчас меня подцепила на крючок, какая-то секта, а что бар неплохое место для вербовки новых неофитов. Отчаявшиеся души легко поддаются внушению и готовы на все лишь для того, чтобы снова обрести смысл своего существования. Закричать во все горло: “Посмотрите на меня, я все еще живой, мне есть ради чего и за что бороться!”. Мало кто признается в этом, даже в алкогольном угаре, развязывающем язык, но это так.

Девять вечера, в баре пока немноголюдно, но угловой столик, рядом с рыболовными сетями занят. В голове промелькнула ассоциация с пауком и паутиной. Только я далеко не обычный мотылек и просто так залезть ко мне в голову не выйдет. На столе стоял рокс с яблочным соком.

— Добрый вечер, не подскажите, что это такое? — сказал я, выкладывая записку на стол и пододвигая к нему.

— Здравствуйте, присаживайтесь, а я пока взгляну.

Он обаятельно улыбнулся и взял в руки листок бумаги. Незнакомец был высоким, опрятным мужчиной, скорее всего примерно моего возраста, хотя я легко мог промахнуться. В наше время трудно определить сколько лет собеседнику. На нем был черный френч, рубашка, джинсы и высокие коричневые ботинки. Он подался вперед, в правом ухе блеснуло серебряное кольцо. Прямой и честный взгляд, только я все никак не мог отделаться от ощущения, что что-то не так.

— Кажется кто-то сообщает вам о крайне невыгодном вложении.

— Что, простите?

— Вам решили помочь, знаете ли люди довольно часто сбиваются с пути. Именно для этого были придуманы указатели вдоль трасс или, к примеру маяки. Для жизненной дороги сгодится и маленькая записка, чтобы указать вам искомое направление.

— Думаю шутки сейчас неуместны — процедил я.

— Отчего же это далеко не шутка, скоро вы все поймете, просто откройте чуть шире глаза. Разве это та жизнь, которая вас устраивает? К этому вы шли все эти годы? Уверены, что сможете сдержать, когда-то данные близким обещания? — мой собеседник испытующе прищурился и сделал небольшой глоток из стакана, складывалось ощущение, что он знает обо мне то, что я давно оставил в прошлой жизни.

— Да какое вам дело до меня?

— Мне?

— Да вам, ведь это вы вчера мне передали записку через бармена и читаете сейчас наставления, — незаметно для себя я начал повышать голос, но мой собеседник внезапно изменился в лице, превратившись из трикстера, в некое подобие случайного прохожего я же продолжил:

— Откуда вам знать, устраивает меня моя жизнь или нет, что я кому и когда обещал. Вас это не касается.

— Скорее всего вы что-то путаете, — он взглянул на часы, — Кажется мне пора, до скорой встречи, — слова были произнесены совершенно отрешенным тоном, будто меня здесь и вовсе не было, как и не было всего этого непонятного диалога.

— Вы не ответили на мои вопросы, — недовольство быстро закипало, превращаясь в гнев.

— Вы получите на них ответы, только несколько позже. Думаю, в течении двенадцати — восемнадцати месяцев, тут уже все зависит от вашей расторопности, — затем он наклонился ко мне и чуть тише сказал.

— Имейте ввиду, что окружение будет тянуть вас обратно, но ваши пути должны разминуться, вы даже не представляете насколько, — снова улыбка.

— Еще раз до свидания и удачи.

Он крепко пожал мне руку и удалился. Такое рукопожатие бывает только у старых друзей, это нельзя ни с чем спутать, но я ведь вижу его в первый раз!

Чтоб меня, что только что произошло? Я частично выпал из реальности, этого хватило незнакомцу, чтобы скрыться из поля зрения. Придя в себя, выбежал на крыльцо, но его уже нигде не было видно. Поразительно. Невыгодное вложение, указать направление. Ну-ну просто так ничего не бывает, это правило я уяснил уже давно. Не нравится мне это.

— Ты помнишь его лицо? — прозвучало в моей голове.

А ведь правда, оно совершенно не запомнилось. Странно, на лица у меня всегда была отличная память. По плечам пробежало беспокойство. Сплюнув на брусчатку, я закурил. Ночь забирала свои права у вечера и скоро бар снова будет полон народу. В голове все сильнее и сильнее раскачивалась маленькая пластинка домино с каждым событием увеличивая амплитуду. Из задумчивости, в которой тщетно старались собраться предшествующие события, меня выдернул знакомый голос:

— Привет Семён, что-то ты рано сегодня. Решил напиться сильнее нас, жадина? — его реплику подхватил второй:

— Мы тебя домой не потащим!

На встречу мне подходили трое. Двух мужчин я знал, это были мои коллеги, один из них даже работал в моем отделе. А вот девушку я видел впервые, скорее всего новая пассия Петра.

— Конечно же не потащишь, Максим, потому что тогда ты задержишься, а тебя дома ждет любимая Инночка со скалкой, — произнес я, едко улыбнувшись.

— Да ну тебя, — он махнул рукой.

— Не успели тебя встретить, а ты уже ворчишь, пойдем поправлять твое здоровье! Кстати, познакомься это Мария, прекрасная девушка, которая составит нам сегодня компанию, прошу любить и жаловать, — переигрывает, но ей почему-то нравится. Фарс, да и только.

Мы обменялись дежурными приветствиями и зашли в бар. Данное заведение пользовалось популярностью в определенных кругах. Наша компания села за столик на четверых. Вечер был тягучим и медленным, как патока. За праздными разговорами мой бокал все никак не пустел, в отличии от остальных я практически не пил. Видимо наступило окончательное пресыщение.

— Петь, как тебе прошлый хоккейный матч?

— Да я так и не успел взглянуть, было столько работы в тот день, ты же знаешь, — он многозначительно взглянул на Макса. Видимо в тот день он охаживал очередную барышню. Максим улыбнулся своими желтоватыми зубами и повернулся ко мне.

— А тебе Семён?

— Видел в новостях счет, ничья, матч посмотреть не довелось. Так как сыграли?

На ближайшие полчаса мы обеспечены темой для монолога, хоккеисты бывшими не бывают, даже несмотря на залысины, брюшко и прицеп в виде жены, детей и ипотеки.

Петр же продолжал с упоением спаивать свою спутницу и грязно шутить, она отвечала ему пластиковым смехом и пустым взглядом маслянистых глаз. Максим продолжал свой монолог. Я лишь молча кивал, медленно вращая бокал с отравой.

Виски совершенно не лез в горло, я чувствовал себя не в своей тарелке. Хватит. Пора домой. Кое-как отбившись от своей компании, удалось выйти из бара, под недовольные восклицания конечно же. На душе было крайне паршиво, так еще и слова того странного парня все никак не выходили из головы. Я достиг критической точки, нужно срочно сесть и обдумать все, желательно на свежую голову. В таком состоянии я и не заметил, как оказался дома, за монитором компьютера.

Рука уже потянулась к кнопке выключения, но тут разразился сообщением старый контакт.

— Привет, как поживаешь? — в ушах раздался звук падающей дощечки, запускающей давно выстроенную цепочку из воспоминаний.

Вот так просто, — Привет? — и все?

Будто не было года молчания, будто не было всех этих дней, проведенных в мучительном ожидании чуда и знака свыше, будто бы никогда не убивал в себе надежду, которая так упрямо оживала каждую ночь и под шелест прибоя напоминала мне о том, что я потерял, о том, что я лучше бы никогда не находил. Никогда не страдал от контраста своего мира, сотканного целиком из боли и отчаяния с той прекрасной реальностью, струящейся солнечным светом и радостью. В которой не было бесцельного марафона по лабиринтам в потемках, в которой была настоящая цель и ощущение жизни в каждом моменте. Все воспоминания, прошедшие за этот год, сжались в точку, в сингулярность и осыпались словно пепел, рождая нового феникса.

— Привет, где ты все это время пропадал и почему не отвечал на сообщения? — я смог выдавить из себя лишь эту дежурную фразу, сущую банальность, настолько меня переполняли чувства! На большее, сейчас, я был не способен.

Но теперь будто бы не было пропасти между этим сообщением и тем, что было отправлено им год назад. Ведь именно благодаря ему я сел в автобус под номером 410, который словно в сказке увез меня из зимы в лето. Надежда приносит только боль. Проще думать, что это был просто сон. Но было поздно, старые шрамы на сердце вновь разошлись и из них хлынули воспоминания, мерцающие перед глазами словно калейдоскоп, а затем осыпающиеся на клавиатуру шорохом летнего леса.

Я сажусь в последний автобус поздней ночью, как обычно на последний ряд, наблюдаю за ночным городом, бьющимися в окно снежинками. Этой ночью мы договорились встретиться с моим товарищем по переписке, которого я никогда не видел. В салоне играет какая-то старая, но всем известная мелодия. Постепенно сознание начинает затихать, становится вязким, тягучим, мысли в голове теряют, свою форму и я проваливаюсь в сон.

Но просыпаюсь не на конечной, а в рейсовом икарусе, посреди знойного лета, на остановке у ворот пионерлагеря. Следствием глубочайшего шока оказалась удивительная осознанность действий, но ответом на любые попытки определить свое местоположение или достучаться хотя бы до кого-нибудь, при помощи современных средств связи, была звенящая тишина. От края разверзнувшийся в сознании бездны, меня отдернул голос, идущей навстречу девушки.

Во многом благодаря его прекрасной обладательнице, я вливаюсь в местное бытие, принимаю такие необычные для себя правила игры. Становлюсь частью всего этого, начинаю жить новой жизнью, а воспоминания о прошлом меркнут, словно страшный сон. Словно я никогда не был тем человеком, словно я никогда не жил там, словно мне и правда семнадцать лет здесь и сейчас. К сожалению, всему рано или поздно приходит конец и мой личный рай, разбился осколками калейдоскопа о жестокую реальность

Все закончилось. Я снова открыл глаза в пустом автобусе, а шагнув за порог оказался в своей квартире, лежа головой на клавиатуре. На большее с моей кармой рассчитывать было глупо. Это были семь дней, которые оказались гораздо насыщенней чем мои предыдущие двадцать четыре года. За это короткое время мне удалось обрести верных друзей, настоящую любовь, найти место, в котором я готов был трудиться и жить, а не существовать. Я бы, наверное, так и решил, что это было просто сладостное видение, если бы не две вещи, которые невозможно объяснить. В квартире я оказался спустя неделю после того, как сел в автобус и на моем телефоне были две новые фотографии. На одной запечатлены ворота в лагерь, с острыми колышками, взмывшими вверх, воротами покрашенными шаровой краской и стоящими по бокам статуями пионеров, приветствующими всякого сюда вошедшего. На другой стоящая на площади Славяна, отчитывающая какого-то проказливого мальца. Когда человек не знает, что его снимают он всегда выходит настоящим, живым. Но после того, как я попытался открыть снимки снова, файлы оказались повреждены. Остались лишь названия и дата июль 1989 года.

Затем были несколько месяцев душевных скитаний, освященных светом надежды, омраченных болью воспоминаний, об утраченном счастье. Но если в пламя не подбрасывать веток, оно рано или поздно затухнет. Так что все вернулось на круги своя. Мне оставалось лишь ждать, спрятав этот участок памяти за семеро замков, питая собственной кровью, тлеющий уголек, когда-то горевший огромным костром. Потому что мне казалось, что если погаснет он, то погибну и я.

Мы проболтали до раннего утра, редко удается встретить родственную душу, но это был именно тот самый случай. Человек, которому можно полностью довериться без страха, что тебя ранят или не поймут. Он долго извинялся, говорил, что потерял мои контактные данные, после одного не самого радостного события, но это все было уже не важно. Потому что потом он долго и внимательно слушал мой рассказ.

— Все это звучит, как бред сумасшедшего, если не брать в расчет эти два факта. У тебя ведь еще остались эти снимки? Как встретимся могу попробовать помочь, может быть их можно восстановить, но это займет скорее всего много времени.

— Ты прав, ничего я готов подождать, вернемся лучше к этому разговору позже, хорошо?

— Конечно же, просто скажи мне, когда будешь готов.

— Завтра еще спишемся.

— Доброй ночи.

Ночь начала сгущать краски, так бывает только перед рассветом, нужно поспать хотя бы пару часов. Я отключился.

У ног плескалась вода, воздух был наполнен пением птиц, а песок нагрет полуденным солнцем, я словно всем свои существом чувствовал пульсацию жизни вокруг. Она научила меня этому. Светило клонилось к закату, а значит скоро нам нужно будет снова прощаться. Вдали прозвучал клич горна.

— Только пожалуйста не возвращайся туда, я боюсь за тебя, — она еле сдерживала слезы.

— Но ведь без этого никак. Я должен. Не тревожься, все будет хорошо.

Ветер нежно гладил ветви деревьев, ввысь взметнулась стайка озорных пташек. Мы смотрели друг на друга, как в последний раз. Старались удержать в голове образ, который потом будем хранить, словно потрепанную фотографию в скрытом отделении кошелька, всю жизнь.

— Сем, мне пора, прости я не могу больше задерживаться, — грустно произнесла она.

— Я знаю, приходи еще. Буду ждать.

Мы протянули друг к другу ладони, но они наткнулись на непреодолимую преграду, словно мы были в разных мирах. Реальностях, которые в пустоте пространства и времени пролетели так близко друг к другу, что можно было бы прикоснуться, но так и не пересеклись, а разминувшись, разлетелись в разные концы остывающей вселенной. По ее щеке скатилась серебристая жемчужинка, оставляя в моем сердце очередной кровоточащий шрам. Нет ничего больнее, чем видеть слезы любимой и быть не в силах их остановить. В такие моменты я чувствовал себя жалким и ничтожным. Несмотря на то, что нужно совершить невозможное, прорваться сквозь ткань мироздания лучом пульсара, испарить своим светом эту преграду и смахнув с любимой щеки звездную пыль, раствориться в небытие реликтовым излучением, помахав на прощание хвостом кометы. Она улыбнулась, словно прочитав мои мысли и вытерла слезу. Даже эта воля злого рока не помешает нам наслаждаться встречей и летним солнцем. И мы обязательно снова увидимся, ведь для настоящих чувств нет ничего невозможного, верно?

Воспоминания переливались, кружились в свете сознания, словно снежинки, освещаемые фонарем, чтобы затем завибрировать моим голосом и закончить свой танец слившись с мерным перебором струн, сидящей напротив, Тени.

— Все равно не понимаю, зачем мне рассказывать все это тебе? Неужели ты не знаешь, как все было? — поинтересовался я.

— Конечно же знаю, но ведь, если мы хотим, чтобы твоя история продолжала жить, то ее должен сначала озвучить первоисточник не так ли? Иначе это будет уже не она, а нечто другое, лишь созданное по мотивам произошедших событий.

— Но ты ведь все это видел?

— Ну и что, что видел, многие видят. Только ведь дело в том, как ты пропускаешь через себя увиденное, как проживаешь данный момент. Отклик на одно и тоже событие в душе разных людей уникален.

— Даже если так, то, как можно поделиться этим, передать в неизменном виде?

— А никак, да и не важно это.

— Сначала ты говоришь о достоверности, а затем о том, что она не важна. Несколько противоречиво, не находишь?

— Не нахожу. Потому что данный рассказ важнее всего ни для меня, ни даже для благодарного слушателя чью жизнь возможно он изменит, а для тебя. Это твоя исповедь перед вселенной.

Костер продолжал мерно потрескивать, в такт мелодично пульсирующей музыке, созвучно дыханию древнего леса и переливам вечной реки. На нас смотрели звезды.

— Пожалуй ты прав, — согласился я и затем продолжил, — В те дни раздавались первые трещины льдов, сковавших меня, но дальше все начало развиваться гораздо интереснее. Поток набирал скорость.

— Продолжай, я весь внимание, — прошелестел мой внимательный слушатель.