Неурядицы

Говорят, утро вечера мудренее. Не знаю уж, насколько оно прибавляет мудрости, но взглянуть на проблемы после сна действительно оказывалось полезно. Посмотришь свежим взглядом, и то, что вчера казалось чем-то серьёзным, и не проблема вовсе, а так, средней сложности задачка.

Но не в этот раз. Никакой тебе трезвости и ясности мысли, лишь разбитая усталость, словно и не было восьми часов сна. Я не чувствовала в себе сил ни на учёбу, ни на разговоры, но кто меня спрашивал? На календаре вторник, а значит, собрала рюкзак и бодрым шагом в школу. Ладно, можно и не бодрым, но от этого не особо проще.

В классе ко мне почти сразу подошёл Максим. Буркнув «Привет», я продолжила готовиться к уроку. Только его не отпугнула моя холодность, да и когда отпугивала? Хитро улыбаясь, он растянулся на парте и в очередной раз выбил меня из колеи:

— У меня к тебе провокационный вопрос. Морозова, ты что, ревнуешь?

Я вспыхнула. Позже я много раз вспоминала этот момент и радовалась, что ответила сразу, не замешкалась, не выдала себя.

— Ещё чего не хватало! Просто удивил ты меня вчера. Вот я и растерялась.

Он посмотрел внимательно, не прекращая улыбаться, и довольно зажмурился.

— Вот и хорошо.

И ушёл. А я осталась успокаивать перепуганное сердце.

Весь день всё валилось из рук. Я не могла ни на чём сосредоточиться, просто сидела с пустой головой да изредка злилась на собственное бессилие. На завтра была запланирована контрольная по истории, и вечером я пыталась готовиться. Но даты не держались в голове, мотивы поступков древних правителей ускользали от понимания, а главное — никакого интереса. Именно на нём я привыкла выезжать. Я не считала учебники скучными, меня увлекала история и география, а то, что было интересным — запоминалось без проблем.

И вот накатанная схема дала сбой.

— Так дело не пойдёт, — заключила я вслух и засобиралась на улицу. Оставалась слабая надежда, что свежий морозный воздух меня взбодрит.

Я успела навернуть вокруг дома всего один круг, когда раздался звонок Макса. Некоторое время я смотрела на телефон, но потом подняла трубку.

— Привет, как дела? — он был, как обычно, жизнерадостен и весел. Я невольно улыбнулась и тут же поспешно сошла с проезжей части, пропуская машину. Максим, видно, услышал шум и спросил: — А ты где сейчас?

— На улице. Гуляю.

— Возле дома?

— Да.

— Одна, что ли?

Я дошла до своего подъезда и облокотилась на ограду. Чтобы, как только кончится разговор, сразу пойти домой, потому что прогулка ожиданий не оправдала. А заболеть, чтобы не пойти в школу, в мои планы не входило.

— Я часто гуляю одна.

— И не боишься?

— Нет, — я бы пожала плечами, только он не увидит. — Если б я выглядела и одевалась как Кира, тогда боялась.

Минут пять мы продолжали болтать ни о чём в таком духе. Когда я уже хотела сворачивать разговор, Макс внезапно попросил:

— А прочитай мне стих.

— Какой?

— Какой-нибудь. Свой любимый, например.

— Зачем?

— Просто так. Тебе же нравится их читать? А мне нравится слушать, как ты читаешь.

Каждый раз, когда я была готова рассердиться на Живова за его бестолковость, безалаберность, разгильдяйство — И, вообще, чего он забивает моё время всякими пустяками? — каждый раз, когда чуть-чуть к нему привыкала, он говорил или делал что-то такое, отчего я впадала в ступор. Ничего предосудительного, ничего плохого, и мне действительно нравится читать стихи. Но предложение сделать то, что хочется, просто потому что хочется, а не потому, что надо, ввело меня в состояние какой-то беспомощной растерянности. С маленькой капелькой восторга…

— Ну… хорошо. Ты сам напросился! Только оно длинное.

— Я переживу.

И чуть улыбнувшись, я начала. Здесь не нужна была решимость или злость. Здесь нужны были совсем другие чувства.

В простудном мраке, в сырости ночной

Горит огонь спокойно-одинокий.

Чуть-чуть печальный, трепетный такой,

Загадочный, манящий и далёкий...

Он словно Марс или живой цветок,

Таинственный и в то же время честный.

Пылающий во мраке уголёк,

Кусочек чей-то жизни неизвестной.[1]

Так было даже легче — читать вроде бы и для кого-то, но самого слушателя не видеть. Не так страшно, не так смущаешься. Строчка шла за строчкой, я делала пару шагов перед подъездной дверью, останавливалась, а спустя строфу опять срывалась с места.

Огонь в ночи!.. Ненастье… Вязнут ноги...

Со снегом дождь… А путь далек-далек...

И чтобы стало с путником в дороге,

Когда б не этот добрый огонёк?!

И есть там сказка или сказки нету —

Не в этом суть. Ты верь, и ты иди!

Он как надежда, этот лучик света,

Как искра счастья где-то впереди.

Хотелось плакать, и частью сознания я думала, что зря выбрала настолько цепляющий меня стих. Но ведь Макс сказал — любимый. Вот мне и вспомнились «Ночные огни». Пожалуй, стих был слишком трогательным, слишком сокровенным для подобного чтения, но вначале я этого не поняла, а теперь было поздно.

Ведь счастье тоже может быть порою

Чуть-чуть не то, которое ты ждёшь,

Но ты страдаешь, борешься, живёшь,

Пока оно горит перед тобою.

Возможно, птицей с синими крылами

Оно должно быть вечно впереди,

И кто ответит, может быть, в пути

Вот так к нему и следует идти

И никогда не брать его руками?!

Последняя строчка — и тишина. Максим молчал, а я не могла найти нужных слов для банального вопроса: «Ну как?!» И тут со стороны дороги раздались аплодисменты. Я испуганно обернулась и увидела Макса. Он стоял совсем рядом, у фонарного столба, и с самым серьёзным видом хлопал в ладоши.

— Как? Когда ты успел?

— А я рядом проходил, вот и…

Засунув руки в карманы, он двинулся ко мне, а я постаралась успокоиться.

— Со свидания возвращаешься?

— Типа того. А ты чего тут одна скучаешь? — Макс облокотился на ограду рядом со мной.

— Готовилась к контрольной, устала, вышла проветриться. А ты, я вижу, не садился и не собираешься.

— Зануда, — он лучезарно улыбнулся. Ещё бы, я постоянно напоминала ему взяться за ум, и он столько же раз отмахивался, что слишком безнадёжный разгильдяй.

— Всё с тобой ясно.

Я тяжело вздохнула, а Макс шагнул к улице и поманил за собой:

— Пойдём, погуляем?

— Да я уже возвращаться хотела.

— Пойдём-пойдём, — продолжал настаивать парень. — Пятнадцать минут ничего не решат.

И он развернулся ко мне с явным намерением потащить за собой, если я буду дальше отнекиваться. Ну уж нет, не надо меня хватать за руки. Я подняла ладони, показывая, что сдаюсь. Ни настроения, ни сил спорить с ним не было.

— Хорошо. Только недолго, а то я совсем замёрзну и заболею.

И мы зашагали по тротуару. Макс не спешил продолжать разговор, и я спросила:

— Как дела с девушкой?

Он зажмурил один глаз.

— Ревнует.

Я рассмеялась:

— Ты, конечно, извини, но с тем, как ты себя ведёшь, любая ревновать будет.

Самый честный взгляд стал мне ответом.

— Да ладно, разве я как-то не так себя веду?

— Для тебя это ничего не значит?

Он пожал плечами.

— Понятно.

Я внезапно испугалась своего любопытства. Можно ли так нагло лезть в душу? Пусть он сам завёл этот разговор, мне стало не по себе. А кстати, почему? Так доверяет? И почему так доверяет? Единственный ответ, который приходил в голову, был такой: он не видел во мне девушку, только друга. Я внутренне поморщилась. Ладно, мне не привыкать.

— А для тебя?

Вопрос застал меня врасплох.

— О чём ты? — я посмотрела на Максима, и он улыбнулся своим мыслям.

— Да так, не обращай внимания.

— Нет уж, договаривай.

— Ну хорошо, — он посерьёзнел. — Меня давно интересует такой вопрос: почему ты не общаешься с одноклассниками?

— Я? Это они со мной не общаются! — тут же ощерилась я и отвернулась к воде.

— Ошибаешься. Я постоянно вижу, что к тебе кто-то подходит.

— Только из-за учёбы. Просто из-за того, что я хорошо учусь.

— Ну надо же с чего-то начинать общение.

Я промолчала, по-прежнему смотря на журчащую речушку, но боковым зрением заметила, как Живов хитро улыбнулся:

— А разве я не из-за того же с тобой начал общаться? Не из-за твоих отметок?

— Ты… — я замялась, подбирая слова. Ты намного добрее, тебе не плевать на меня, ты заботишься обо мне. Иногда, но это уже очень много. Но я не умела говорить о важном, поэтому произнесла другое: — Ну да, и что?

— Дай им шанс. Возможно, они не такие плохие, как тебе кажется.

— Ну да, это я плохая. Заучка, зануда и скучная. Знаем, проходили, — ещё больше насупилась я. Мне хотелось, чтобы он заспорил. Сказал, как однажды, что всё совсем не так. Убедил меня, что я лишь накручиваю себя. Но вместо этого он обвиняюще навёл на меня палец и сказал:

— Заметь, я этого не говорил.

Я безнадёжно вздохнула.

Погуляли мы немножко да и разошлись. И как бы я ни ссылалась на то, что мне, в отличие от всяких остолопов, учиться надо, дома к урокам больше не прикасалась. А потом полдня тряслась в ожидании истории. Облегчённо выдохнула, только сдав лист с ответами — я не была уверена лишь в двух из двадцати. Твёрдая «4», а если повезёт, то и «5». Это немного прибавило оптимизма. «Ладно, наладится как-нибудь, — рассуждала я, трясясь в трамвае. — Не дело раскисать так позорно из-за… Глупости всё это. Глу-пос-ти».

Позади осталась остановка, короткая дорожка в мелких лужах ускользнувшего от дворников подтаявшего снега, лифт. Почти уверив себя, что всё будет хорошо, я зашла домой и застыла в ужасе: там был потоп.

Прозрачные ручьи бежали с потолка, по стенам, оставляя грязные разводы на обоях, по плинтусам, и разливались в озеро. Пол блестел от воды, а сверху капало и капало, и брызги от падающих капель оседали на прихожей и обуви. С трудом заставив себя шевелиться, я прошла на кухню, в ванную, в туалет. Везде была вода.

Из прострации меня вывел шум у входной двери, которую я забыла закрыть. Соседка Тамара Михайловна, живущая двумя этажами ниже, топталась на пороге и, поджав губы, рассматривала потоп.

— Здравствуй, Даша, — поздоровалась она, когда я выглянула с кухни. — Кто ж всех так затопил-то, а? Наверно, как раз над вами. У них там все трубы разом прорвало, что ли? А ты только пришла? Я пойду выше, а то совсем беспредел творится! А ты не зевай, хоть с пола воду собери, все ж ниже течёт.

Она ушла скандалить, а я, наконец опомнившись, побежала за тряпкой и тазиком. Но сколько бы я ни убирала воду, её будто и не становилось меньше. Слава богу, возвращавшаяся к себе соседка присоветовала поставить под ручьи кастрюли и банки, а то я так спешила убрать воду с пола, что о другом голова отказывалась думать.

— Это на седьмом этаже, — говорила она, наблюдая, как я верчусь на полу. — Они в отпуск уехали, а у них трубы прорвало. Вызвали уже сантехника, он везде воду перекрыл, дверь, зараза, вскрывать отказался. Теперь ждать, когда объявятся, и без воды как-то обходиться.

Ворча, она ушла, а я опять осталась с потопом один на один. Меня слегка трясло, но работы было столько, что на мысли времени не оставалось, и я продолжала бегать, вытирать, отжимать. В какой-то момент всё закончилось: и лужи на полу, и мокрые ковры, и даже залитые кухонные тумбы. Я растерянно огляделась, вдруг что упустила.

Ремонту наступил полный и окончательный каюк. Пол, стены, потолок — всё было в разводах, пузырилось и грозилось в любой момент отвалиться. Под ногами хлюпало, значит, надо бы взять тряпку, отыскать место, где нужно подсушить. Колени противно заныли, предчувствуя влажный холодный линолеум. И всё же я взяла тряпку и пошла с ней вдоль плинтуса, не задумываясь о том, насколько эффективны мои действия. На мысли тоже не оставалось сил.

Правда, закончить я не успела (да и было ли это возможно в принципе?) — пришла мама.

Заслышав звук открывающейся двери, я поднялась с колен и с кривой улыбкой наблюдала её реакцию. Она переводила взгляд со стен на потолок, с потолка на пол. Глаза расширились от изумления, а рот беззвучно разевался, словно она хотела сказать что-то нецензурное, но каждый раз вовремя спохватывалась.

— Что тут случилось?

Что ж, закономерный вопрос. криво улыбаясь, я ответила:

— Потоп. Разве не видишь? Это ещё ничего. Когда я пришла со школы, тут бассейн открывать можно было. Я старалась как-то… как ужаленная пыталась хоть что-то спасти, но, как видишь…

Слушая мой рассказ, мама разделась, медленно обошла санузел и кухню. А я чем дальше, тем больше путалась и сбивалась, почувствовав предательскую дрожь в голосе. А потом не выдержала и откровенно всхлипнула:

— У меня ничего не получилось. Я не знала, что делать.

Мать удивлённо повернулась, заметила слёзы и внезапно прижала к себе. От неё пахло чужими сигаретами и немного автобусом — запахи рабочих будней. Я захныкала уже в голос:

— Мам, я так испугалась.

— Ну-ну, — мамина ладонь прошлась по моим волосам. — Не переживай ты так. Это же не ты затопила, а нас. Тамара наверняка это так просто не оставит, в суд будет подавать, ну и мы… Может, на новый ремонт деньги и найдутся.

Лёгкая рука гладит по голове — она хочет успокоить, а я сжимаюсь в комок. Так давно не чувствовала этих рук, и не знаю, что от них ждать, и хотя на автомате пытаюсь собраться, мобилизоваться, освобождённые слёзы льют потоком. Некоторое время мы стояли в центре коридора, обнявшись посреди вздувшихся обоев, которые не прожили и года. Сколько мы тогда провозились с ремонтом, а теперь…

Наконец я отодвинулась, спешно утирая слёзы.

— Ты не будешь ругаться?

— За что? — опешила мама, но в глазах блеснуло понимание, и она улыбнулась одними губами. — Нет, не буду. Что можно было сделать, ты сделала.

Отпустив меня, она села на кухонный табурет и долго не сводила взгляда с особо красочного развода на стене. Я уже хотела уйти, но замялась у двери.

— Жалко ремонт, да?

— Ох, не говори, — она схватилась за голову. — Вот не было печали. Я и так пашу как проклятая, едва концы с концами сводим, а тут ещё и это. Ладно, иди отдыхай.

И я ушла. Приводить себя в порядок, делать уроки (хотя, казалось бы, какие уж тут уроки!) и спать. Заснула я быстро, крепко и без сновидений до самого утра...

Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Вот и у потопа внезапно оказались хорошие стороны. На фоне него переживания о Максиме сошли на нет. Ну подумаешь, завёл девушку. Ну и пускай, его право. У меня тут дома стихийное бедствие, не до этих мелочей.

И на этот раз я не убеждала себя, это действительно было так. Я ощущала себя почти счастливой, избавившись от давящего беспокойства.

Правда, стоило выкинуть Макса из головы, как мне тут же о нём напомнили.

Мы пересеклись в туалете. Я как раз собиралась выходить к умывальникам, когда услышала знакомые голоса и замерла. Обсуждали Живова.

— Ничего у Ленки не получится. И вообще, это глупо — звать его на дискотеку, — снисходительно произнесла Кира.

— Ага. То он говорит, что не ходит на подобное, и ради неё пойдёт? Возомнила о себе невесть что, — а это уже Лена Шапина, наша главная сорока. Вечно в центре всех скандалов и новостей.

— Нет, она действительно думает, что ему нравится. А он не спешит разубеждать.

— Может, тоже сходим на эту дискотеку и покажем, как надо танцевать? У Ленки не будет никаких шансов, особенно против тебя.

Они рассмеялись, а я решила, что пора выходить. Неизвестно, сколько они ещё будут трепаться, а если я задержусь, это покажется подозрительным.

— Он считает себя таким неотразимым! Ничего, тем интереснее будет заставить его ползать на коленях, умоляя быть с ним.

И угораздило же меня выйти аккурат на этой фразе! Я с непроницаемым видом подошла к раковине мыть руки. Девчонки смолкли. Ещё бы они продолжили свои разговоры при мне. А я хотела так же молча уйти, будто ничего не слышала, словно это меня не касается. Но не утерпела.

— Не суди других по себе. Ничего он не считает.

Они переглянулись и прыснули, и я тут же покраснела. Уж лучше бы молчала дальше!

— Какая уверенность! Что, Живов таки очаровал нашу отличницу? — ехидно спросила Орлова.

— Нет. Просто ты судишь по себе, — упрямо повторила я, отряхнула руки и направилась к выходу.

— Даже не надейся, он на такую замухрышку внимания не обратит, а если и обратит, то только из жалости, — бросила мне в спину Лена. А Кира добавила:

— Не думай, что если он с тобой общается, ты его хорошо знаешь. Вы даже не друзья.

Фраза про друзей заставила меня остановиться. Я развернулась в сторону одноклассниц.

— Кира, зачем он тебе? У тебя же есть ухажёр, даже два, куда тебе ещё?

— Точно запала, — скривилась Шапина.

— Да мне он нафиг не сдался! Сам навязывается, мне что, теперь от него бегать?

— Ага, и ты себе навоображала невесть что. Дура, ему от тебя только уроки и нужны!

Если они думали, что это меня зацепит, то глубоко заблуждались. Во-первых, к такому отношению я давно привыкла, а во-вторых… день, когда я потеряла сумку, не давал мне поверить в это. Только переубеждать одноклассниц я ни в чём не намерена. Поэтому я лишь пожала плечами и вышла из туалета.

В классе Катя скучала за партой, рисуя замысловатые узоры на последней странице тетрадки. Я села рядом и некоторое время наблюдала.

— Вас когда-нибудь заливали?

— М-м? — Катя передвинула тетрадь поудобнее и стала обводить получившийся клубок-лабиринт не менее хитрой рамкой. — Нет, ни разу.

— А нас вчера залили. Дома такой кавардак! — Я вздохнула и призналась: — Совсем туда не хочется.

— Да ты что? — тут же оживилась Тимонина. — Рассказывай!

— Да уж, — заключила она, когда я закончила свой рассказ. — У вас там небось ещё влажность дикая сейчас. Помнишь, как в школе батарею прорвало?

— Так там же горячая вода была.

— Без разницы. Может, гулять сегодня пойдём?

Я улыбнулась. Самой позвать мне не хватило духу.

— Пойдём.

[1] Стихи Э. Асадова «Ночные огни». В тексте приведены 6 строф из 13.