Записка

Как ни готовься к неприятностям, всегда найдётся что-то, чего ты ну никак не ожидаешь. Это верно так же, как реакция мироздания на мысли, что хуже быть не может.

Не стоит недооценивать противника.

— Морозова!

Отчаявшись пробиться сквозь мою апатию, друзья больше не пытались вовлечь меня в свои дела, которые казались малопонятными и порой не прерывались даже во время занятий. Хотя для урока истории ребята, кажется, сделали исключения.

Учительница оторвалась от списка, по которому диктовала оценки за последнюю контрольную, и посмотрела на меня поверх очков-половинок:

— Очень плохо. Не было времени подготовиться?

— Я готовилась, — холодея, ответила я.

— Тем более странно. Три, Морозова.

С превеликим трудом я удержалась от недоверчивого восклицания. Зато класс наполнился шепотками.

«Ничего себе...»

«Вот тебе и отличница...»

— Галина Алексеевна! А можно посмотреть свои ошибки?

— На перемене.

Я откинулась на спинку стула. В чём я ошиблась? Я была уверена во всех ответах, пусть даже где-то ошиблась, одна ошибка — это не меньше четвёрки.

— Тимонина. Пять.

Кто-то прыснул. Катя напряглась, но выдержала мой взгляд. Я знала, о чём они думали. Ирония — решить билет за соседку на отлично и так сплоховать на своём.

— Просто не повезло, достался билет сложнее, — наконец шепнула Катя. — Не расстраивайся, ещё будет время исправить.

— Ничего не сложнее. Такой же, как и у тебя. И ответы я после проверила, сходились.

Наверное, Кате казалось, что урок прошел в тягостном молчании, но это было не так. Я не сердилась на нее, я… просто пыталась унять панику. Волнение накатывало волнами, перекрывая дыхание, пальцы заледенели, словно зажатые меж двух льдин. Тройка! Чёрт возьми, я их два года не получала, с той дурацкой проверки чтения вслух на английском. Мало мне было насмешек! Как теперь исправлять? Доклад готовить? Кому другому оценка за один-единственный тест показалась бы ерундой, но для меня это было практически крушением мира. Когда тебя презирают, должно быть что-то, что сохранит твою гордость. Пусть меня осуждают за равнодушие к моде, за неумение хорошо выглядеть, за скучную речь, но зато я лучше всех учусь!

Может, какая-то ошибка? Учительница перепутала вариант, сверилась не с той строчкой ответов? Так порой бывало, и я ждала перемену в надежде оправдаться.

Но моим надеждам не суждено было сбыться. По крайней мере, так быстро. После звонка у стола учительницы возникла толпа. Кто-то спрашивал, как исправить полученную двойку, кто-то оспаривал правильный ответ или собственный почерк. Никакой очереди или порядка, тихоням и бывшим отличницам можно и не рассчитывать пробиться. Это как бороться с течением: сколько усилий ни прикладывай, всё равно тяжело и окажешься не там, где планировал. Но стоило мне наконец-то пробиться к столу, как учительница встала.

— Всё, остальное на следующем уроке спросите.

Сказав это, она подхватила со стола журнал и вышла в коридор. У неё своих дел по горло. И журналы в учительской сменить, и к уроку подготовиться, и ещё что-нибудь обязательно. А я? А как же я?

— Что-то ты, Морозова, учёбу забросила? — раздался совсем рядом язвительный голос Шапиной. — А как же надежды школы, а как же медаль?

Я ожгла её злым взглядом и покинула кабинет. О своём обещании отвечать на подобные выпады, а не игнорировать их, я вспомнила уже на полпути к кабинету географии. Чёрт с ним, находиться рядом с ними слишком невыносимо! Особенно теперь, когда они получили такой замечательный повод для подколок. Я чуть не расплакалась от бессилия, не представляя, как достойно отвечать, и понимая, что игнорировать вряд ли получится.

И потянулось ожидание. Хотя больше меня не трогали, ждать гадости, кажется, было у меня в крови. В таком состоянии и застал меня Макс на химии. Он опоздал, но учитель традиционно опаздывал ещё больше. А так как у Живова в крови была болтливость, то он не мог промолчать, видя мой смурной вид.

— Ты это из-за тройки, что ли? Да ну брось! Исправишь, не переживай. Ты ж у нас умница.

Почему-то слова поддержки только ещё больше расстроили.

— Мне бы твою уверенность.

Макс не стал убеждать дальше. Он просто посмотрел на меня, как на дурочку.

— Ну да, конечно, для тебя тройка — это ерунда! А для меня…

Но закончить мысль Живов мне не дал.

— Что такое тройка? Чернильная клякса на бумаге. Ты думаешь, это оценка твоих знаний? Или пятёрка за списанную домашку — показатель ума? Даже с тройкой ты остаёшься лучшей ученицей в классе. Да и вообще, выше нос! Знаешь, как мне мама говорит? Детские проблемы — не чета взрослым. Сначала от них умереть хочется, а потом вспоминаешь с улыбкой. Вот и ты так же: несколько лет пройдет — и об этой тройке даже не вспомнишь. Или вспомнишь с улыбкой.

Я лишь с сомнением покачала головой. На том разговор и затих.

После уроков каждый пошёл к себе домой. Макс, конечно, попытался что-то там вякнуть про то, что мне надо дальше учиться отвечать на атаки, но был послан. Беседы не вышло — Катя оттащила возмущающегося Макса, а я побежала делать уроки. А то там и физика, и химия, и по литературе сочинение.

Матери про тройку я не сказала. Пусть лучше она узнает о ней потом, вместе с пачкой закрывающих её пятёрок. Только нотаций про учёбу мне и не хватало.

Мне всегда было жалко учеников, которые выбивались из сил ради хороших отметок. Особенно во всяческих аниме о буднях японских школьников. По мультфильмам выходило, что нагрузка там совершенно бешеная. Я бы так не смогла, правда. Даже сейчас, перепугавшись, меня хватило всего на два часа, после чего решила устроить перерыв и вернуться к урокам позже. Включила компьютер, пять минут бездумно покликала мышкой по привычным вкладкам, ткнула кнопку питания ещё раз и пошла собираться на улицу. Голову надо было остудить. Хотя бы банальным холодным воздухом.

Но и этого у меня не вышло. Не удосужившись поглядеть в окно, я выскочила аккурат в метель. Она быстро загнала меня обратно, застудив не только голову, но и всё остальное. И остаток вечера я отпаивалась горячим чаем.

Прошел день. Второй. Ничто не предвещало беды. Даже пакости прекратились, и меня потихоньку начало отпускать внутреннее напряжение.

Я устала и расслабилась.

Уроки у классной редко были проблемой не только для меня, но и для остальных. Заданное по литературе всегда доступно в пересказе, а уж подсмотреть сомнительное слово диктанта в телефоне и вовсе пустяк. Народ шумел, переговаривался, не слыша ничего нового и уж тем более интересного. Но шумел негромко, ибо не успел проснуться к первому уроку, что избавило классную от необходимости повышать голос, а нас — от регулярных призывов вести себя потише. Едва улавливая смысл из-за внезапных перескоков с темы на тему, я практически перестала её слушать, поэтому не сразу разобрала слова, обращённые ко мне.

— Даш, подойди на перемене.

Сказав это вполголоса, Светлана Николаевна отошла от моей парты и продолжила ходить по классу. Опять понеслось о мировоззрении автора, потайных смыслах и иносказаниях.

Наконец прозвенел звонок, и засидевшийся класс рванул с низкого старта.

— Запишите домашнее задание, — Светлана Николаевна загородила путь к выходу своей полной фигурой и продиктовала, перекрикивая поднявшийся гвалт: — Главы с пятой по одиннадцатую прочитать, разобрать, найти описание внешности героев!

Я неспешно собирала рюкзак, ожидая, когда схлынет волна учеников, а сердце заходилось в бешеном ритме. Да ничего страшного она мне не скажет! Даже если это из-за тройки — велика трагедия, закрою. Но успокоиться никак не получалось.

Это никогда не получалось.

Я подошла к учительскому столу и напряглась ещё больше. Светлана Николаевна выглядела очень обеспокоенной. Пальцы нервно перебирали по столу, большие, навыкате глаза смотрели озабоченно то на меня, то на тетради, покрывавшие стол стопками разной высоты.

— Обычно мы, учителя, не вмешиваемся в такие дела, но твоя записка… Даша, у тебя что-то случилось? Это из-за Максима? Я заметила, что в последнее время вы с ним много общаетесь.

Сердце отбило последнюю барабанную дробь и остановилось.

— Что?

— У тебя в последнее время ухудшились оценки, и не только по моим предметам. Я думала, это Живов сбил тебя с толку. Но что бы там ни случилось, это пройдет. У многих в подростковом возрасте бывали проблемы, это совсем не повод отчаиваться.

Почти те же слова, но с тем ли смыслом? Я слишком долго подбирала слова для ответа, и классная продолжила:

— Да, у вас довольно проблемный класс, но тебя-то я всегда считала разумным человеком. Да посмотри на «7в» — там совсем караул, но перебесятся, вырастут, будут людьми. Ну, если совсем трудно, у нас в школе есть психолог, она наверняка поможет. Тебе надо просто чуть смелее общаться с одноклассниками.

Она металась от одного к другому, будто нащупывая твёрдую почву под ногами. А, нащупав, отдельные фразы говорила твёрдо и убеждённо, чтобы тут же вновь понизить тон на сомневающийся в своей правоте. Наконец, я нашла в себе силы прервать нравоучения:

— Светлана Николаевна, вы о чём?

— О твоей записке, — смешалась она. Начала её искать, судорожно, но негромко хлопая по столу. — Это хорошо, что ты не сделала ничего не поправимого, самоубийство ученика плохо отразится… то есть, я хочу сказать, это всегда плохо и большая трагедия, подумай о маме, ты же у неё одна! Я так испугалась, когда нашла записку в твоей тетради! Как же так, у тебя же вроде хорошая семья, учишься хорошо, а тут такое… — открыв ежедневник, классная достала оттуда половинку тетрадного листа.

— Можно? — не дожидаясь ответа, я взяла листок и принялась читать. Я уже получала такие. Написанные словами капризной младшеклассницы, только здесь почерк был больше похож на мой и другая тема. Всё плохо, меня никто не любит, я уродина и бла-бла-бла, жизнь кончена, и жить не стоит. Да-да, те же пафосные фразы, просто на другую тему. Обычно это были валентинки а-ля тайный поклонник, томящийся от страсти.

Светлана Николаевна пошла на второй круг в своих аргументах. Значит, дело не в бойкоте, а в этой записке? И она думает, что я хочу покончить жизнь самоубийством. Нет, я, конечно, скажу, что это чушь собачья, но она наверняка обязана сказать об этом штатному психологу, и мне не миновать минимум ещё одной задушевной беседы. А родителям? Они должны позвонить маме?! Я представила её реакцию, и меня захлестнуло ужасом вперемешку с яростью. Да, они устроили мне кошмар наяву, но как они посмели втягивать в это взрослых?!

— Светлана Николаевна, — я кашлянула, чтобы унять дрожащий голос. — Это просто дурная шутка. Я не писала этой записки, а что до оценок — у всех бывает, вы сами сказали. Я всё исправлю.

Озадаченно замерев на секунду, классная приторно улыбнулась.

— Наверно, это была минута слабости, да? Конечно, ты же умная девушка, должна понимать, что со смертью шутки плохи. Мы, конечно, проходим по литературе трагические кончины, но поверь, в жизни это не так благородно и красиво.

Скажите это тем, кто меня подставил.

— Светлана Николаевна, это правда не я писала, и звонить моей маме тоже не надо. Не стоит её волновать из-за чьей-то глупой шутки.

— Да-да, конечно. Но, может, тебе стоит поговорить с психологом? Ты наверняка её знаешь, приятная молодая женщина, Юлия Александровна. В разговоре с психологом нет ничего страшного или предосудительного. Наоборот, это полезно, она поможет тебе посмотреть на проблемы со стороны.

Она не верила. И я могла сколько угодно доказывать, что не верблюд — бесполезно.

— Да услышьте же вы меня, наконец! Сверьте почерк — это не я писала, — я глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. Верблюд — не верблюд, а что-то звериное явно рвалось наружу. Поэтому я продолжила медленно, чеканя слова: — Мне нет смысла писать подобные записки. Если бы мне было плохо, я бы поговорила с Катей — вы же видите, что мы дружим! Я бы завела блог в сети, я бы сделала кучу вещей, но не стала писать эту глупую, пафосную, дурацкую записку.

Заметив испуганный взгляд классной, я мысленно выругалась. Похоже, вместо того, чтобы оправдаться, я только подтвердила её опасения.

— Светлана Николаевна, я пойду, а то урок скоро начнётся, — и не давая ей опомниться, я сунула записку в карман и покинула класс. Да, невежливо, ну и пусть. Впереди был ещё более невежливый разговор.