Настоящая виновница

Похоже, Кира и её компания, и правда, устроили перерыв в своих пакостях. Они по-прежнему демонстративно меня игнорировали, но если раньше игнор перемежался выпадами в мою сторону, то теперь наступила передышка. Мне бы радоваться, да не получалось. С каким удовольствием я бы выкинула из памяти произошедшее, как страшный сон! Но ставшие уже привычными сцены унижения и насмешек преследовали меня и не желали отпускать.

Я бросила ещё один взгляд в сторону Киры, и это не укрылось от Кати. Она нахмурилась и спросила:

— Неужели ты её до сих пор боишься?

От неожиданности я вздрогнула. Мои чувства стали так заметны?

— Я не верю, что она мне всё так просто спустит, — я подняла откатившуюся ручку и положила рядом с учебником. Перемена была в самом разгаре.

— Ну будь это всё её затея, то да, а так… — Катя пожала плечами. — Они с Таней здорово повздорили, так что ты для неё осталась в прошлом.

Последнюю фразу она произнесла, подражая самодовольной интонации Киры, и засмеялась над собственной шуткой. Но мне было не до смеха.

— А чья же?

— То ли Бандюковой, то ли Шапиной. Их видели, когда они крутились возле стола Николаевны.

— Да они небось вместе придумывали, просто исполнять она заставила других.

Катя вновь пожала плечами.

— В любом случае перестань трястись. Если они ещё чего натворят, мы их быстро на место поставим!

Спорить я не стала, и разговор затих.

Минуты и часы сменяли друг друга неспешным ходом, когда я сидела в тревожном ожидании, но стоило мне погрузиться в размышления, как стрелки часов принимались скакать с места на место в причудливом ритме. Разговор с соседкой — пять минут, звонок, три минуты размышлений — и вновь перемена, ведь для всех прошло уже три четверти часа. К шестому уроку кажется, что и часов сейчас шесть, и во дворе темень позднего вечера, хотя солнце только клонится к закату.

После занятий мы с Катей спешили в гардероб, когда нас перехватил Макс.

— Вы сильно торопитесь?

Мы переглянулись и вразнобой ответили, что не очень, и Живов поманил за собой на третий этаж. Там, в холле, стояла Бандюкова и кого-то ждала. При виде нас её бледное, как у всех рыжих, лицо стало землистого оттенка. Кажется, она бы рада была убежать, но Макс шёл прямо на неё, и она с вызовом спросила:

— Что вам нужно?

— Кое-что прояснить, — хмуро ответил Макс. Я замешкалась, и Живов подошёл к Бандюковой первый. На мгновение мне показалось, что он сейчас толкнёт её, но я сделала шаг вперёд, и видение рассеялось. Макс встал не так близко — да и разницы в росте не хватило бы, чтобы грозно нависнуть над в чём-то провинившейся одноклассницей, — и он просто хмурился, глядя на неё.

— Что прояснить? — наконец спросила Машка.

— Например, что я не приз в вашей игре.

— Что за глупость! — Бандюкова сморщила нос и попыталась уйти, но Максим встал у неё на пути.

— Сначала извинись.

— За что? — Бандюкова возмущенно взвизгнула.

— Наверно, за то, что подложила записку, — предположила Катя.

— Не только, — буркнул Макс. — Ещё и за тройку по истории.

Маша сжалась от его тона, в её глазах мелькнул страх.

— Что за ерунда? — она отступила на шаг, но на Живова больше не смотрела. — Не буду я извиняться.

Я растерянно переводила взгляд с одного на другого.

— Вы хотите сказать, это она?

Макс кивнул, непривычно неуютный и неприятный на вид. Взглянув на него, я передёрнула плечами.

— Ты можешь отнекиваться, но тебя видели, — сказал он.

— Почему ты её защищаешь? — в голосе Машки проскользнуло отчаяние. Я поняла, что ещё немного и та побежит, но пока, крепко сжав кулаки, она держалась и стояла на месте. — Она тебе нравится, да? Как она может нравиться, она же толстая и сутулится постоянно!

— Да что бы ты понимала! — взъярилась Катя, но Живов остановил её взмахом руки. Я поймала его взгляд, извиняющийся за то, что мне приходится слушать.

— Дело не в том, нравится она мне или нет. Я бы любой помог, кому вы объявили бойкот, просто потому, что так правильно.

Тимонина от души рассмеялась.

— Ну ты и лоханулась, Бандюкова. Приревновала, значит, что Макс вечно с Дашкой, решила подгадить сопернице, а вышло всё наоборот.

Машка на её словах вскинулась и ожгла злобным взглядом. Ненависть обезобразила её лицо.

— Да катитесь вы к лешему! Да, да! — Её голос срывался, ладони вцепились в сумку, висящую на плече. — И записку я писала, и ответы подложила. Но я не собираюсь просить прощения!

— Приревновала? — едва слышно произнесла я. Значит, Кира, и правда, в этот раз ни при чём? С одной стороны, хорошо, с другой… К раздражению и высокомерию Киры я уже привыкла, а тут предстояло каждый день видеться с человеком, затаившим на тебя ревнивую обиду… Бр-р-р! Мурашки по коже, как представлю.

Мы не были с Бандюковой даже приятельницами. Она хорошо училась и всегда ходила в чьей-нибудь тени. Одно время это была Юлька Милова, теперь вот Кира. Безвольная, робкая в поступках, нуждающаяся в ком-то ярком, на кого можно опираться — не удивительно, что она влюбилась в Макса. И что мне теперь делать? На мой растерянный взгляд Макс лишь пожал плечами, дескать, делай что хочешь. Но я не знала что! Не с кулаками же на неё бросаться?

Я спросила Максима:

— Ты ей не сказал?

Он, не меняя выражения лица, вопросительно изогнул бровь. Получилось комично, но вместо смешка у меня вырвался тяжёлый вздох. Повернувшись к Бандюковой, я пояснила:

— У Макса есть девушка, и она не из нашей школы. Причём уже давно. А мы просто друзья. Так ведь?

Он умудрился посмурнеть ещё больше, но кивнул. Ничего, хватит девчонкам головы дурить, пусть теперь все знают. Впрочем, Машка не особо поверила, её не убедило ни подтверждение Макса, ни мой спокойный вид.

— Просто друзья, — передразнила она. — А то я не вижу, как ты на него смотришь!

Обсуждать человека, будто его здесь нет — мало удовольствия. Макс, умница, понял всё без слов.

— Я подожду у гардероба, — и, не дожидаясь ответа, он пошёл к лестнице.

— Кать, не пойдёшь с ним?

Вдохнув побольше воздуха для возмущённой отповеди, она так и не произнесла ни слова. Лишь одарила меня осуждающим взглядом и побежала догонять Макса.

Смотря им вслед, я тихо произнесла:

— А ты за Максом наблюдала, только когда он со мной общался или с остальными тоже? Разве ты не видела, что он со всеми одинаков? Трепло и бабник. Да он, по-моему, не умеет не флиртовать.

— Ты это специально говоришь. Будь он тут рядом — ты бы так не сказала! А раз не слышит — что, можно грязью поливать?

Стоило Максу скрыться, как она вновь обрела уверенность. Вот только меня нисколько не испугал, а наоборот разозлил её обвиняющий тон.

— Да я ему в лицо это сотню раз говорила и ещё столько же скажу! Я всего лишь хочу донести до тебя, что он меня не выделяет. Он ведёт себя со мной так же, как и с остальными.

— А вот и неправда! Он никого, кроме тебя, в гости не звал.

Я возвела очи горе. Катька, блин, удружила, подруга. Ну что ей стоило поменьше за меня радоваться и побольше молчать? Хорошо, хоть я ей про телефонные разговоры не рассказала.

— Ну ладно, не веришь про него, посмотри на меня, — я демонстративно упёрла руки в бока. Глупо, конечно, но это было выше моих сил. — Ну на кой мне такой разгильдяй? Мне нужен ответственный, надёжный парень. А с Максом клёво дружить, а встречаться… Не, если хочешь — дерзай, а мне и без него проблем хватает. Ещё раз — я тебе не соперница.

Слова кончились, а я, похоже, так и не убедила Машку. Она стояла такая же насупленная, разве что следы от слёз практически исчезли.

— Ладно, пошли по домам. Я свою точку зрения высказала, а дальше — сама решай.

Я повернулась к ней спиной, и тут Машка наконец спросила:

— Морозова, а тебе вообще кто-нибудь нравится?

— Нет. Не встретила ещё своего принца.

Живов ждал меня на улице в одиночестве.

— Она сказала, у неё кошки дома некормленые.

Ага, ещё небось с такой хитрющей улыбкой. Решила не путаться под ногами, значит. Я поплотнее запахнула шарф.

— Кошки — это святое. Идём?

И мы пошли. Вдвоём, под сенью заснеженных елей, по скрипящему снегу. Романтика… Картину портили только наши хмурые лица.

— Зачем ты так?

— Я обещал разобраться.

— Думаешь, разобрались? — Макс ничего не ответил. — Маша в тебя влюблена.

— Знаю.

У меня было такое чувство, будто мы поменялись местами. Теперь он хмур и нелюдим, а я безостановочно болтаю и тащу из него слова клещами.

— И что будешь делать?

— А что я могу сделать? — он наконец вынул руки из карманов, но только чтобы развести их в стороны. — Сама же сказала — у меня девушка есть.

— И что же, будешь её избегать? — не унималась я. — Или сделаешь вид, будто ничего не знаешь?

Он сунул ладони обратно в карманы и поднял плечи, вмиг став похожим на нахохлившегося воробья.

— Посмотрим.

После всей этой канители с бойкотом, скандалами и нервотрёпкой я смотрела на Макса со спокойным интересом: что ещё он отчебучит? Мне было жаль Машку, приревновавшую, но попавшую впросак, и нещадно терзало праздное любопытство. Некоторое время я сражалась с ним, но потерпела сокрушительное поражение.

— А если бы я в тебя влюбилась, что бы сделал?

И тут же вспомнила, что любопытство не одну кошку сгубило, а сейчас сгубит ещё и одну Дашку. Потому что Макс остановился и сказал, будто отрубил:

— Морозова, не смей. В меня. Влюбляться.

— Ладно-ладно, я просто спросила, — я примирительно вскинула ладони.

— Извини. Просто… Не пугай меня так, ладно?

— Это кто кого испугал, — буркнула я в ответ.

Он обречённо вздохнул и пояснил, хотя слова явно давались ему с трудом:

— Просто… Если ты влюбишься, мы не сможем больше быть друзьями. А мне очень дорога наша дружба, — он тоскливо посмотрел на небо, укрытое по-зимнему сизыми облаками. — Знаешь, сколько раз такое было? Сегодня любит одного, завтра меня, послезавтра третьего. Да-да, я знаю, ты не такая. И я не хочу, чтобы наше с тобой общение прекратилось только из-за того, что тебе или мне понравился кто-то другой.

Я почувствовала, что ещё немного — и покраснею. Отчего? Не спрашивайте. Может, от откровенности слов. Или от его взгляда, серьёзного, прямо в душу глядящего. А на сердце становилось тепло. Потому что я нашла близкого друга, который поддержит и не бросит, хоть сто девушек у него будь. Потому что можно было не заморачиваться по поводу влюблённости, которая куда-то вдруг делась. Никаких разбитых сердец, просто дружба — греющая, откровенная, надёжная дружба.

Мы не пошли домой: бродили по району и болтали о всяких пустяках. Лишь часам к пяти мы остановились возле моего подъезда.

— Я тут тебе про дружбу расписываю, — улыбнулся Макс, — а, может, ты и не хочешь со мной дружить. От меня одни хлопоты! То сам чего учиню, то поклонницы.

Я вскинулась:

— А тебе самому не зазорно дружить с изгоем? С ботаником, заучкой и занудой?

Он рассмеялся. Внезапно шагнув ко мне, крепко обнял и закружил.

— Пусти! Что ты делаешь?

Я хотела бы крикнуть, да вышел придушённый сип. Было тяжело и неудобно.

Макс отпустил и отступил на шаг.

— Морозова, выбрось эти глупости из головы. Изгоем только ты сама себя считаешь. А ботаником даже прикольно быть, — и подмигнул.

За спиной хлопнула дверь, мы автоматически оглянулись. Старая бабушка вышла выгуливать свою болонку.

— Ладно, я пошёл. До завтра!

Макс помахал рукой и шагнул прочь от дома.

— Пока.

Я задержалась всего на пару секунд: посмотреть, как он уходит — и вошла в подъезд. На душе было легко и спокойно. В классе всё наладилось, я пока не верила в это до конца, но слова друзей рождали надежду, что всё, и правда, будет лучше, чем раньше. У меня замечательные друзья: Катя и Макс. А тройку по истории я исправлю и без доносов на Машку.

В радужном настроении я поднялась на свой этаж. Дверь оказалась закрыта только на один замок, что было очень странно. Я вытащила ключ и толкнула её рукой. В коридоре стояли мамины сапоги.

— Мама? Ты дома?

В большой комнате послышался шум, и оттуда вышла мать. Она уже была в домашней одежде. И выглядела крайне недовольной.

— Кто этот мальчик?

Я почувствовала, что краснею. Из окон нашей квартиры был замечательный вид на двор.

— Одноклассник. Мы с ним просто дружим! Помнишь, я потеряла сумку? Он мне тогда помог.

Но попытка показать Макса в лучшем свете не удалась.

— Ты же говорила, что провела день у подружки! И о чём ещё ты мне врала? Что с тобой происходит, ты можешь мне сказать? Звонила Светлана Николаевна, рассказала про какую-то записку, что ты стала хуже учиться. Это из-за него?

Кровь отхлынула от лица, а за ней и мысли. В школе я напряжённо думала, выкручивалась, но перед матерью от прошлой собранности не осталось и следа. Осталось лишь желание исчезнуть и тянущее, противное онемение на лице, преследовавшее меня каждый раз, когда я бледнела. Меня хватило только на то, чтобы жалобно проблеять:

— Ну ты же хотела, чтобы я общалась с одноклассниками.

— С одноклассницами! С подружками! Даша, ну какие тебе сейчас мальчики? Тебе учиться надо, а ты вместо этого шуры-муры крутишь. А в результате и оценки съехали, и депрессия. Сколько раз говорила тебе — делай уроки вовремя, нет, ты вечно не слушаешься!

Наверное, это всё школьный скандал. Справившись с Кирой, я возомнила, что если рявкнуть погромче и от души, то всё прекратится. И я не сдержалась:

— А зачем мне тебя слушаться? Да тебе плевать на меня, тебе только мои оценки важны да приличия! Чтобы не хуже, чем у других. А у других, между прочим, родители радуются, когда ребёнок с четвёркой, а не тройкой приходят, а тебе пятёрок мало! Тебе десятку подавай. Я учусь на отлично — ты недовольна, у меня появляются друзья — ты недовольна.

Сказала — и испугалась собственных слов, глядя, как опешила, задохнулась от возмущения мама.

— Откуда в тебе такие мысли? — Гнев в её голосе быстро сменился горечью. — Вот что, значит, ты думаешь? Я надрываюсь на работе, чтобы нас прокормить, безумно устаю — и дома должна встречать такую неблагодарность?

— Но ведь ты ничего не говоришь, — промямлила я, больше чем когда-либо желая исчезнуть, но мне даже пятиться было некуда. — Ты только ворчишь, ругаешься…

— А ты целыми днями сидишь за компьютером! — взорвалась мама. — Как ни зайду — только стук по клавишам и слышен. Хватит! Сегодня же заберу его к себе. Может, тогда ты возьмёшься за ум.

Застарелая обида и совесть оглушили меня окончательно. Не в силах справиться с собой, я побежала в свою комнату, крича:

— Да забирай! Что хочешь забирай!

Я не знаю, сказала ли мама что-то в ответ. Заперев дверь, я рухнула на кровать и зарылась поглубже, под одеяла и подушки. Я не плакала, но меня колотило. Ну зачем эта классная полезла? Теперь я ещё и неблагодарная дочь!

Который вечер заканчивался так: в ссоре, в скандалах, во взаимных упрёках, — и я не видела, как можно прекратить эту ужасную «традицию». Всегда ей всё не так! Как бы я ни старалась, как бы из кожи вон ни лезла — максимум, чего я добивалась — это холодное «молодец». Ни похвалы, ни доброго слова, и вечные упрёки за малейшую оплошность. И как тут можно быть благодарной?