История рассказанная на ночь моей разлюбезной подруге, почившей в бозе около шести сотен лет назад (Работа №8)

Работы, вышедшие финал

Я никогда и ни в чём не знал чувства меры. Не было внутри того самого умного счётчика, предохранителя, который бы, сгорая вовремя, размыкал цепь. В общении был груб, предпочитал кулаки болтовне, всегда имел верный кольт в кобуре, а за голенищем ещё более верный нож. Знали меня в округе как Билли Быка. За спиной говорили: «С этим парнем лучше не связываться. Его надо обходить стороной». И я был рад этому. Чем я зарабатывал на хлеб? Да всё тем же. Способов безбедной жизни с сотворения мира придумано не так уж много. Гнуть спину, вкалывая за чужого дядю, получать гроши, которых едва хватает на тарелку пустой похлёбки в самой паршивой забегаловке Уайтчепела — подобный сюжет не для меня. Я — убийца. Самый обычный. С удовольствием продырявлю вам башку с тысячи ярдов, ну, а уж если окажусь на расстоянии удара… Скажем так — вам долго придётся собирать свои кишки в одной из лондонских подворотен. Так что лучше со мной не встречаться. Не знать, что я существую. Впрочем, вы и так обо мне не узнаете, пока не окажетесь в моём списке.

Сейчас на дворе ночь. Дождливая, мерзкая. Не видно даже Луны. Хотя я уверен, что её налитый кровью глаз с любопытством следит за тем, что происходит на Земле. Ну, да и чёрт с ней. Пусть следит — не жалко. Передо мной пинта «Гиннесса», в камине потрескивают поленья, золото звенит в кошельке на поясе — что ещё нужно для полного счастья? За мой столик грузно опустился господин средних лет. Благородное, чистое лицо, уложенная волосок к волоску причёска, выглаженный сюртук, накрахмаленный стоячий воротничок… Что он забыл здесь — в приюте бедняков и воров?

— Вы Билли Бык? — нервно постукивая левой рукой по столешнице, спросил мой нежданный посетитель.

— А что тебе нужно от него?

— Я скажу это только Быку.

— Говори. Он перед тобой.

— Я… Мне… А…

— Тебе нужно кое-кого убить?

— Нет! Как вы могли такое подумать?!

— Тогда зачем тебе я? И, кстати, возьми себя в руки — не привык к истеричкам.

— Да что вы себе позволяете?!

Удар рукоятью кольта в лицо был резок. Я, кажется, выбил ему пару зубов. По крайней мере, он прикрыл рот рукой, и между пальцев заструилась кровь.

— Говори, зачем пришёл, или проваливай ко всем чертям.

— Однако вы не слишком доброжелательны к клиентам, — сплёвывая кровь и остатки зубов, выдавил из себя гость, — я бы не пришёл к вам никогда в жизни, если бы не обстоятельства, которые изволили крайне неблагоприятно сложиться для моей персоны. Видите ли…

История, рассказанная им, стоила мне трёх бутылок эля, двух — виски, десяти сигарет. Она была запутанней клубка ниток после того, как с ним поиграла кошка, и мрачнее самых глухих подземелий Тауэра. Из неё я понял только то, что парень совсем плох, и ему явно надо не ко мне, а к штатному мозгоправу Бедлама, но дело пахло неслабой выручкой, а деньги никогда не помешают. Ведь так? В сущности, какая мне разница, нормален клиент или полностью слетел с катушек? Главное, чтобы у него было золото.

Всё, что было нужно — взять под мышку этого несчастного и отправиться вместе с ним туда, куда он скажет, а ещё охранять его на пути и выполнять самые идиотские его приказания. Если он доживёт доутра, я получу сто фунтов. Целую сотню! Боже, храни Королеву и придурков, которым некуда девать деньги! Я обожаю Британию!

А дождь всё не унимался. Болезный отправился ловить кэб, я попытался закурить, но быстро осознал всю безнадёжность этого занятия — провонявший гниющей рыбой ветер из доков знал своё дело не хуже меня. И, как назло, осталась последняя спичка! Я чиркнул ей, бережно прикрыл огонёк ладонью, поднёс к сигарете и даже прикрыл глаза в предвкушении удовольствия, как вдруг…

— Эй, мистер Бык!

Я невольно вздрогнул от резкого звука и выронил спичку. Звездой она упала к моим ногам, с шипением погаснув под струями ненавистного дождя. Со злости я выплюнул сигарету и обернулся, чтобы порвать на части того, кто смел мне помешать, а увидел радостно машущего мне рукой болезного, который, по всей видимости, смог найти кэб и призывал меня разделить с ним это, безусловно, грандиозное событие. Что ж, вулкан страстей пришлось слегка пригасить. «Сто фунтов", — говорил я себе, — "сто фунтов. Можно и потерпеть. Убить его я всегда успею».

— Мистер Бык! Я просто хотел сказать, что кэб ждёт нас, и мы можем отправляться.

— Из-за тебя я не смог насладиться своей сигаретой…

— Вы их и так выкурили слишком много в пабе. Я чуть не задохнулся, пока рассказывал свою историю.

— Поучи меня ещё! — я демонстративно сплюнул себе под ноги.

— Вы мерзкий, ни на что не годный тип! За какие-такие грехи я вынужден общаться с вами?

— Не общайся! Мне так даже легче будет. Изволь хотя бы сказать, куда мы едем?

— И не подумаю. Какая вам, в конце концов, разница?

— Никакой, сэр. Просто я не хотел бы потом выяснить, что стоимость этого вояжа вы вычли из обещанного мне гонорара.

— На этот счёт можете не беспокоиться. Ларри Джеймсон всегда верен своему слову. В путь, мистер Бык. В путь!

И на черта я ввязался в эту авантюру? Деньги ещё были, лишний раз светиться — не с руки. Вот только Мелинда приглядела колечко. В одном из магазинчиков на Поплар-стрит. А на сотню фунтов я ей столько колечек накуплю… Чёрт побери, куда везёт меня этот сумасшедший?! Мы уже явно не в Уайтчепеле — в ветре нет привычной пыли. За окном кэба медленно проплывает Собор святого Павла. Шпили храма вонзаются в небо и, кажется, заставляют его ещё сильнее плакать от боли. Мы в… Сити? Я в Сити! Мальчишка, родившийся и выросший на вонючих, грязных улицах Ист-энда, слишком рано осознавший, что значит жить вопреки, отвечать ударом на удар, едет в кэбе через центр города на запад — в мир, который видел разве что на картинках. Невероятно!

Хотя, кого я стараюсь обмануть? Моя работа вынуждает меня бывать и в самом Аду, и в нескольких шагах от Солнца Лондона. Всё, что я вижу, умещается в одном слове — люди. Они везде одинаковы. И кровь у них одна и та же.

— Так всё-таки, Джеймсон, куда мы едем?

— Если я скажу, что в Белгравию, вам станет легче?

— Скорее, наоборот. Таких, как я, там, знаешь, не жалуют…

— Знаю. Поэтому и едем ночью. Хорошая, кстати, сегодня погода.

— Для убийства.

— Бог с вами! Если всё сделать аккуратно, никого убивать не придётся.

— Если, если. Поверь моему опыту — все провалы начинаются с этого слова: «если». Готовым надо быть ко всему. В том числе, и к худшему сценарию. Может, хватит использовать меня втёмную? Расскажи, наконец, куда мы едем а, главное, зачем?

— На вопрос «куда?» я вам уже ответил.

— Белгравия чуть больше моей лачуги.

— Кэбмен знает точный адрес. Зачем вам беспокоиться?

— Затем, чтобы знать, чего ждать.

— Резонно. Мы едем в гости к некоему Даркхему Эвансу. Из этих новых прохиндеев, что поднялись на торговле оружием и превращении Ли в помойное ведро — у него парочка ткацких фабрик на самом берегу. Но это так — лирика. Главное состоит в том, что у этого дельца есть крайне необходимый мне предмет, который нам с вами, мистер Бык, и предстоит у него забрать.

— Опять загадки, Джеймсон? Ладно, чёрт с тобой. Я в деле. Когда окажемся на месте, будешь делать то, что я скажу, ясно?

— Ясно, мистер Бык. Именно для этого я и взял вас с собой.

Лондон — далеко не самый маленький городишко старушки Британии, и пересечь его из конца в конец даже на самой резвой лошади за десяток минут просто невозможно. Под мерный перестук колёс и едва слышную брань кэбмена я уснул.

Разбудил меня весьма неласковый толчок в бок. Кулак от пистолета отличить сумею всегда. Потянулся к кобуре и… судорожно сжал в руке пустоту. Что за чертовщина?! А грудь уже разрывает огнём, рот наполняется липкой кровью, свинцовое тело пули рвёт в клочья старенькое, заплывшее жиром (слишком много эля) сердце… В голове вспышкой проносится мысль: «Теперь уже не куплю колечко…»

— Какое колечко, мистер Бык? И кому? Извините, если лезу не в своё дело.

— А?.. Что?.. Где мой кольт?!

— Да здесь ваш кольт. Не беспокойтесь. И нож ваш тоже на месте. Можете проверить.

На автомате проверяю. Действительно — за голенищем. Странно.

— Откуда знаешь про нож?

— Типы вроде вас никогда не играют по правилам.

— Потому что никаких правил в драке нет.

— Мы уже почти приехали, — сухо произнёс Джеймсон, нервно сглотнул и расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки, — а правила есть вне зависимости от того, признаём мы их существование или нет.

Кэб остановился, мы расплатились с кучером и вышли в непроглядную тьму лондонской ночи. Чадящие фонари лишь разбавляли мрак, но никак не согревали сердце. Стоит признать, что при свете дня Белгравия выглядит совершенно иначе, впрочем, мне гораздо более привычна эта её ночная ипостась. Вездесущие нищие уже толпились у фонарных столбов, ветер доносил вонь самодельных костров в жестяных бочках, у которых грелись бродяги. Один из них преградил нам путь. Он был слаб, еле держался на ногах, выпирающие рёбра, проступающие сквозь рваньё, служащее ему одеждой, говорили сами за себя. Он молча протянул руку Джеймсону, тот брезгливо раскрыл кошелёк, порылся в нём, выискивая монетку помельче, и бросил на скользкую от дождя мостовую пару пенсов. Бедняга опустил руку, с грустью посмотрел на поблёскивающие в луже монеты, поднял взгляд на Джеймсона, покачал головой, разочарованно цокнул языком, развернулся и ушёл. Шаркающий звук его шагов ещё долго доносился до нас обвиняющим шелестом срубленной ивы.

— Зачем ты это сделал? Почему просто не отдал ему деньги?

— Потому что собаки должны есть с пола, — холодно и зло ответил он, — не стоит приглашать их за стол и делить с ними свою трапезу.

От этих слов меня, человека, который видел смерть чаще, чем вы читаете светскую хронику в «DailyPost», передёрнуло. Я испугался человека, который стоял в двух шагах от меня. Впервые за этот вечер я всерьёз задумался, а так ли мне нужны эти несчастные сто фунтов, показавшиеся столь лёгкой добычей? Но отступать было поздно: улицы Белгравии поглотили нас, а милосердная тьма, потирая руки, скрыла наши следы и возможный, спасительный путь назад.

Джеймсон явно торопился. Я едва поспевал за ним. Вдруг этот болезный резко остановился, отчаянно замахал мне рукой. Я сплюнул сквозь зубы и нарочито медленной походкой подошёл к нему. Признаюсь честно — мне просто нравилось бесить этого сноба.

— Всегда считал, что быки передвигаются быстрее черепах, — прошипел мне на ухо мой разозлённый спутник.

— Как видите, вы жестоко ошибались, — усмехнулся я в ответ, — почему мы остановились?

— Потому что нам нужно остановиться. Мы пришли. Добро пожаловать в Фуллхэм-Корт. Только после вас.

Ларри согнулся в лакейском полупоклоне, я хмыкнул и полез на стену. Она оказалась невысокой, шершавый камень нежно холодил кожу. Не прошло и пяти секунд, как я оказался на земле семейства Эвансов. Позади что-то шуршало, кряхтело и, наконец, тяжело упало. Клянусь, мне хотелось убить Джеймсона!

Звериное чутьё, не раз спасавшее мою шкуру, буквально зашлось криком глубоко в душе. Я инстинктивно упал в жёсткую траву, а над моей головой абсолютно бесшумно пронеслось нечто. Откуда-то сверху раздалось угрожающее низкое рычание. Чёрт! Этот пёс был просто огромен! Я никогда такого не видел! Оскаленная пасть, пылающие дьявольской злобой глаза. Кольт, конечно, был под рукой, но выстрел могли услышать в доме. Оставалось тянуться за ножом… Не спуская глаз с твари, нащупал рукоять, отполированную до блеска сотнями схваток и, стараясь совершать как можно меньше шума, вынул оружие из-за голенища сапога… В этот момент зверь прыгнул, я перекатился на спину и выставил клинок перед собой… Лезвие вошло в плоть по самую рукоять, кровь брызнула мне в лицо, я резко рванул нож на себя и еле выбрался из-под мёртвого пса. На его морде застыло удивление и… облегчение? Полная луна вышла из-за покрывала туч, и вместо пса я увидел обнажённого мужчину, раскинувшего руки, словно в попытке обнять землю. Под ним растекалось алое пятно. Оскаленный рот, выпученные глаза… Мозг отказывался принимать реальность происходящего. Я оторопело поднёс к глазам нож, увидел на лезвии кровь и отбросил его. Из ступора меня вывели шаги и затруднённое, астматическое дыхание. Я бросился на Джеймсона схватил его за грудки и проорал прямо в одутловатое лицо: «Какого чёрта здесь происходит?!»

— Для начала отпустите меня.

Его холодный тон слегка отрезвил меня. И правда, веду себя как мальчишка. Трупа никогда не видел, что ли?

— Отпустил. А теперь изволь объяснить, почему, убивая пса, я всадил нож в человека?

— Потому что это и был человек. Объяснять долго. Давайте в дом. Нужно действовать осторожно и быстро. Ну, что вы там застряли?!

— Ищу нож…

— Браво, мистер Бык! И тебе, Джеймсон, браво! Повеселил старика!

Из распахнутой двери послышался скрип колёс, и лишь через мгновение в круг света полной луны выехал, аплодируя, обладатель пренеприятного голоса и холодного, отрывистого, словно лай гиены смеха. Он курил трубку причудливой формы, вырезанную из цельной кости, и улыбался. Кончиком губ. Глаза же оставались холодными и пустыми. На господине был подбитый золотом шёлковый халат, ноги прикрывал тонкий кашемировый плед, за спиной стоял бой с каменным лицом. В общем-то, ни бой, ни его хозяин не представляли для меня ощутимой опасности — два удара — и привет. Они не успеют опомниться, а хлещущая из распоротых глоток жизнь зальёт лужайку перед домом. Почему же Джеймсон так бледен? Кровь отхлынула даже от губ. Похож на рыбу, выброшенную на берег. Дышит так же. Ещё секунда и сдохнет. От страха. Мне только второго трупа здесь не хватало! К тому же, если он сдохнет, плакали мои сто фунтов! Хрен тебе, болезный!

— Ты чего, Ларри? Что это за хер?

— Эванс! Я тебя не боюсь! — отчаянно выкрикнул Джеймсон, шаг за шагом отступая к спасительной стене. Хотя вряд ли бы он смог повторить свой подвиг с восхождением. На меня не смотрит, сволочь. Как будто и нет здесь Билли Быка. Не привык я к таким закидонам — действовать нужно, а не раком пятиться.

— Ты слишком слаб, Ларри, — раздался голос Эванса, — ты всегда был слаб. Даже там…

— Нет! Нет! Ты не имеешь права!

— Там. В Логове…

— НЕЕЕТ! Замолчи!

— Забытых.

Чёртово чувство реальности снова изменило мне. Если честно, я уже порядком устал от этого. Вместо ухоженного сада Фуллхэм-Корта мы оказались под мрачными сводами какой-то пещеры. Холодно здесь, как в склепе. Я даже поёжился. Рядом со мной стоял Ларри в тёмном, испещрённом таинственными знаками балахоне, его губы что-то шептали, но я не мог разобрать ни слова.

Был здесь и Эванс. Он крепко стоял на своих двоих и улыбался всё той же премерзкой улыбкой. В его руках был факел. Он вставил его в гнездо слева от себя, и пещера сразу наполниласьтёплым светом живого огня.

Оказывается, мы здесь были не одни: к огромному плоскому чёрному камню была прикована девушка. Кажется, она спала.Серебряная диадема с россыпью изумрудов говорила о том, что леди явно не понаслышке знает о правилах дворцового этикета. Впрочем, диадема — это всё, что составляло её туалет. Матовая кожа сияла первозданной красотой, дева словно светилась изнутри. Плавная линия бедра была совершенна, упругие груди так и манили прикоснуться к ним, коралл губ требовал поцелуя. Я уже было рванул к даме, но вдруг врезался в невидимый барьер. Что за чёрт?! Как будто какое-то стекло. Всё вижу — сделать ничего не могу. Да чтоб тебя, Ларри Джеймсон! Вот получу свою законную сотню и заживу честной жизнью. Клянусь Богом и Матерью-Королевой! А если и этого мало — Мелиндой. Моей любимой портовой шлюхой. А кто ещё согласится спать с Билли Быком?..

— Ты так и будешь стоять там? Ларри, это твой последний шанс. Сегодня всходит Кровавая Луна.

— Я не могу её убить, Даркхэм.

— Для тебя — Учитель! — звон пощёчины взорвал напряжённую тишину, дева открыла глаза.

— Ларри? Даркхэм? Что происходит?!

— Не волнуйтесь, леди Гинерва. Ларри просто хочет убить вас. Ведь так, друг мой? Так?!

— Нет… Ты не заставишь меня…

— Что ты там бормочешь? Скорее — Луна взойдёт с минуты на минуту!

— Я сказал — нет! Гинерва не умрёт! Не здесь! Не так!

— Слабак!

В руках Даркхэма блеснул нож. Леди Гинерва коротко вскрикнула, смертельная судорога пронеслась по телу, струйка крови вытекла из приоткрытого рта. Ещё четыре удара — и вот уже в окровавленных руках Учителя билось робкое, чистое, невинное сердце Гинервы. Смеясь, он поднял сердце над головой и стал выкрикивать слова на давно погребённом во мраке тысячелетий языке… А в небе, и вправду, взошла Кровавая Луна. Она неожиданно стала ближе и заняла собой всё пространство. Стало трудно дышать. Воздух заискрил от яростного пламени, обвивающего жадными щупальцами продолжающего смеяться безумца. Истлела одежда, грязными хлопьями опала на каменный пол пещеры кожа, от нестерпимого жара лопнули артерии, словно ненужное платье, медленно сползли к ногам мышцы. Обгорелый скелет рассыпался в прах, а в пещере ещё долгое время был слышен его радостный смех. Ларри сначала кричал, затем плакал, обняв труп Гинервы, проклинал всё и вся, бился головой о стены пещеры. Так его и нашла стража на следующее утро. Он был абсолютно сед.

В первом вошедшем в пещеру стражнике я со всепоглощающим ужасом узнал себя. Да что за чертовщина сегодня со мной происходит?!

— Ты не можешь меня вечно попрекать этим, Эванс! Ты не можешь!

— Ещё как могу, Ларри. Ещё как. Вечность у моих ног. Само время покорилось моей воле…

— Тогда почему ты в коляске?

— Неудачная поездка верхом. А что тебя смущает?

— Ничего за исключением того, что, — договорить он не успел. Мне изрядно надоела их пустая болтовня, поэтому я спокойно достал кольт и с наслаждением проделал пару дыр в бое с каменным лицом. Он упал замертво.

— Вы зря сделали это, мистер Бык, — Эванс смотрел прямо на меня, пристально, словно удав на кролика. И голос у него был соответствующий, и эта чёртова трубка…

— Не позволяй ему смотреть тебе в глаза, — шепнул мне Ларри. — Делай, что хочешь, но не дай ему заглянуть в твою душу.

— Джошуа был моим верным слугой и… — Эванс замолчал на секунду, которой вполне хватило мне, чтобы выпустить в него пулю.

Промахнуться с такого расстояния не смог бы даже слепой. Пуля вошла в горло. Старик нелепо взмахнул руками и откинулся на спинку кресла. Признаков жизни он не подавал.

— И это всё? Так просто?!

Ларри, словно ребёнок, едва не прыгал от радости.

— Шестьсот лет! Шестьсот лет я охотился за ним по всему миру, был его тенью, следил за каждым шагом. Я перерыл горы древних манускриптов в поисках способа избавить мир от этого злодея, а теперь пришли вы и просто убили его. Выпустили пулю. Кусочек свинца… Вы хоть понимаете, что сделали?! Да нет, конечно же, нет! Откуда вам знать?

— Джеймсон, а почему вы не убили его тогда, в пещере?

— Но… Откуда вы узнали?

— Я всё видел.

— Видели? Как? Когда?

— Когда Эванс говорил что-то про логово.

— Но… Это невозможно…

— Больше того, я увидел себя.

— Вы были там?!

— Был. Так почему вы тогда его не убили?

— Не смог. Эванс прав — я всегда был слабаком. Нам нужно торопиться. Скоро взойдёт Кровавая Луна. Шестьсот лет я ждал этого момента. Шестьсот долгих лет… Подайте мне свой нож, пожалуйста.

Я действовал как во сне: протянул ему нож и стал наблюдать за его действиями. Ларри подошёл к трупу, брезгливо пнул мёртвого боя, приложил два пальца к шее Эванса, хотя это было без надобности — остекленевшие глаза и смрад испражнений, долетающий даже до меня, говорили сами за себя. Оставшись довольным результатом, Джеймсон вспорол старику брюхо, будто долбаной свинье. Розоватые кишки бесформенной массой вывалились из разреза. Джеймсон стал их вытягивать и резать, вытягивать и резать. Отрезанное сбрасывал себе под ноги.

Тяжёлый запах пролитой крови напомнил мне скотобойню в одном из пригородов Лондона. Я вынужден был там прятаться после очередного убийства. Переждать пару дней, залечь на дно. Ну, и подзаработать, конечно. Деньги всегда играли со мной злые шутки. Казалось бы, чего проще? Взял кувалду, засветил между глаз свинюшке какой-нибудь или корове, и свободен. Больше свинюшек — больше денег. Всё как с людьми. Работка-то привычная. А вот не смог, и всё тут. Дня не выдержал. Еле от «томми» и виселицы спастись сумел. Думал потом: почему? Да потому, что они в глаза смотрят, верят тебе. Как дети. А ты их кувалдой по голове…

Леди Гинерва никогда не любила Ларри. Больше того, своими нелепыми ухаживаниями он досаждал ей, словно муха, назойливым жужжанием мешающая отойти ко сну. С мухой разобраться легко: ударил чем-нибудь тяжёлым — и нет её. Как будто не было никогда. С Ларри всё намного сложнее. Да, он не нравился ей, но он был из знатного рода, с которым очень хотел породниться её отец. Леди Гинерва вообще была довольно сложным человеком. Она, безусловно, была прекрасна, достаточно умна для своих лет, но кельтская кровь предков бурлила в ней, словно лава в жерле вулкана, и часто прорывалась самым неожиданным образом. Так, она с первого взгляда влюбилась в сына деревенского плотника Даркхэма Эванса. Её словно манило к нему, тянуло, она не могла прожить без него и дня. Их тайные встречи довольно скоро перестали быть тайной. Для всех. Кроме отца и Ларри.

Однажды Джеймсон увидел Гинерву в обществе странного незнакомца в остроконечной шляпе и белом, до пят, плаще. Они мило беседовали, шли под ручку, она прижималась к нему, словно кошка, требующая ласки. Первым желанием Ларри было наброситься на незнакомца, ударить камнем по голове, затем ещё, и ещё раз, пока череп не хрустнет, как расколовшийся кувшин с вином, но по зрелом размышлении он понял, что, в общем-то, зря торопится. А вдруг это её отец, или брат, неожиданно вернувшийся из дальнего путешествия? «Надо сначала всё обмозговать, а потом действовать», — решил Джеймсон и спокойно продолжил прерванную прогулку.

Однако совсем выбросить Гинерву из головы Ларри не мог. Он всё прокручивал в голове этот весьма незначительный эпизод и чем дольше размышлял, тем всё чётче приходил к выводу, что это явно был не родственник Гинервы. Слишком нежными были объятия, слишком много страсти в поцелуе. А раз так, то что-то непременно надо делать!

— Эванс, я знаю о твоих тёмных делишках! — задыхаясь от собственной смелости, прокричал Джеймсон, стоя у покосившейся, чёрной хижины.

— Что ты там можешь знать, трепло? — раздался за спиной Ларри холодный и тихий, похожий на шипение змеи, голос. Говоривший шумно втянул носом воздух и рассмеялся гогочущим, злым смехом.

— Похоже, что ты уже обделался! Что тебя привело ко мне, тряпка? Как тебя сюда только мамочка отпустила?

— Хватит смеяться, Даркхэм, — наконец нашёл в себе силы Ларри, чтобы обернуться. — Мне нужна Гинерва. Я должен на ней жениться, иначе…

— Ладно-ладно. Дальше можешь не продолжать. Во-первых, запомни — всё, что ты обо мне слышал, — бред. Я никакой не колдун, не вампир и не ем на завтрак маленьких детей…

— Да? — разочарованно протянул Ларри.

— Но это не значит, что я не могу тебе помочь…

— Что вы там делаете, Джеймсон?

— Скоро взойдёт Кровавая Луна. Скоро… Взойдёт… Сердце… Гинерва… Нужно… Взять…

— Ларри, вам ведь уже ничего не угрожает. Вероятно, вы преспокойно доживёте до утра и без моей помощи. Может, отдадите мне деньги и разбежимся?

— Да забирайте свои деньги, идиот! На черта они мне сдались?!

С этими словами он потянулся за своим кошельком, а я, недолго думая, взял его на мушку. Выстрел прогремел оглушительно в наступившей тишине. Джеймсон выронил нож и стал неловко заваливаться на бок, в глазах читалось удивление. Он вряд ли узнал своего убийцу, зато я очень хорошо помнил наш последний разговор в глухой темнице Сэндлер-форта пятого мая 1268 года от рождества Христова.

— Отпусти меня, Билли. Что тебе стоит?

— Ты сегодня умрёшь. На костре.

— А кому это нужно? Мне? Тебе? Брось! Всего-то и надо: взять сердце. Сердце Гинервы, когда восходит Кровавая Луна.

— Но ты убил её!

— Не я, дубина, не я! Её убил Даркхэм. Даркхэм Эванс!

— Сын плотника?

— Он.

— Но Даркхэм пропал.

— Плотник взял сердце. Оно выполняет желание. Самое важное, самое сокровенное. Эванс боялся смерти, как огня…

— Ты хочешь сказать, он бессмертен?

— Наверняка.

— Тогда я не вижу смысла тебя отпускать.

— Кровавая Луна дарует, но она же и отбирает…

— Ты, правда, сможешь взять сердце?

— Правда.

— Тогда иди — ты свободен.

Выполняет самое сокровенное желание? Я отбросил уже ненужный мне кольт, покопался во внутренностях Эванса, достал ещё тёплое сердце, поднял над головой. Губы сами зашептали таинственные слова, небеса окрасились алым. На миг я увидел испещрённый кавернами кратеров окровавленный лик Луны, а затем тьма тысячи тысяч ночей обрушилась на меня, не давая вздохнуть…

— Уилл, ты очень напугал меня ночью… — этот голос я узнал бы из тысячи, моя любимая Мелинда.

— Чем же, глупышка? — спросил я, насмешливо приоткрыв один глаз.

— Тем, что без спроса взял моё сердце!

Черты знакомого мне лица словно растворялись под воздействием едкой кислоты. Мгновение — и на меня смотрел, хищно осклабившись, труп, весьма неплохо сохранившийся для шестисот лет. Я сел в кровати, зевнул, рукой нашарил сигареты, спички, закурил и выпустил дым прямо в лицо своей гостьи.

— Не против, если я закурю?

— Ты меня совсем не боишься?

— А должен? Слушай, ещё ночь. Ложись ко мне и постарайся заснуть. Я расскажу тебе сказку. «Я никогда и ни в чём не знал чувства меры…»