1. Почти катастрофа. Спасенный праздник

— Мама!

Раада́нн замахнулась, готовая ударить младшего братца не столь больно, сколь обидно — например, по уху, но не успела. Из-за веревок, увешанных бельем, выглянула мама.

— Дети, не ссорьтесь так громко! Соседи решат, что у меня вас не двое, а двадцать и очень удивятся.

— Но он обзывается!

— Правда? Какой ужас! — мама улыбнулась и продолжила развешивать мокрые простыни. — Предлагаешь наказать Йарти? Это наверняка пойдет ему на пользу, но тогда придется наказать и тебя — чтобы было по-справедливости. Нет уж, обойдемся сегодня вовсе без наказаний.

Йарти расцвел нахальной улыбочкой хитреца, довольного удачным плутовством, и когда мама отвернулась, показал Данне язык. Рааданн, не найдя ничего лучшего, ответила ему тем же и погрозила кулаком, надеясь, что у нее еще будет возможность рассчитаться за обиду. Младший брат сделал вид, что не заметил угрозы и удалился, торжествующий и непобежденный.

Сестра проводила его взглядом голодного хищника.

— Рааданн? — полуспросила-полупозвала мама, как всегда предлагая дочери самой выбрать, как ей поступить. Данна еще раз вздохнула и, поправив сползшую заколку в растрепавшихся во время погони за мелким нахалом волосах, принялась помогать маме с бельем, представляя для собственного утешения, как противный мальчишка спотыкается и валится в крапиву. Крапиву Йарти ненавидел.

Работа успокоила Рааданн и настроила на мирный лад. «Стану я расстраиваться из-за ерунды, когда впереди мой двенадцатый день рождения! — сказала она себе. — Еще пятнадцать дней… Нет уже четырнадцать, ведь сегодняшний не считается — и Йарти, увидев мои подарки, умрет от зависти!»

А еще у нее будет платье — самое красивое платье на свете.

Мама сама предложила сшить это «самое-самое». К сожалению, не такое, как рисовала в своем воображении Рааданн. Кружева, о которых она мечтала, были слишком трудоемки, чтобы успеть сплести их к сроку и слишком дороги, чтобы их купить, так что от кружев пришлось отказаться. С тех пор, как отца Рааданн и Йарти унесла лихорадка, семье помогал дядя, мамин брат, который служил на жалованье в Школе Всех Искусств. Он приносил деньги в семью сестры, в доме которой жил, и без дяди Рикку им пришлось бы туго. Но денег все равно вечно не хватало, и на покупку готового платья рассчитывать было нечего. Рааданн заикнулась было о вышивке — золотых или серебряных цветущих лианах на нежно-зеленом шелке платья, но мама объяснила ей, что вышивка еще более трудоемка, чем кружева.

Но и огорченная этим новым обстоятельством, Рааданн надеялась — где-то и как-то случится чудо, деньги появятся, и ее мечта о самом лучшем на свете платье исполнится. Дяде Рикку выплатят жалованье за месяц вперед, или найдется клад, зарытый под яблоней. Мало ли что может случиться?

Только почему-то ничего такого не случалось. И даже обещание мамы, что платье все-таки будет украшено кружевами, Данну уже не утешало.

Мелкий пакостник Йарти ухитрился и тут насолить ей. Он простудился и слег; маме приходилось сидеть с ним почти целый день, и на другое времени не оставалось. Платье было забыто. Рааданн злилась, но помогала маме ухаживать за братом, ведь он был младше нее на целых четыре с половиной года, но до дня ее рождения оставалось все меньше и меньше времени! Данна тормошила маму безо всякой жалости, торопя и подгоняя ее, требуя выкраивать время для платья, но маме неоткуда было взять те лишние часы, что требовались, чтобы закончить шитье.

Одной бедой дело не ограничилось — дядя Рикку неожиданно потерял работу в Школе. Магистр До́льмаш, чьим помощником он служил, читал курс лекций по философии. Рааданн плохо представляла себе, что такое эта философия. Знала только, что она учит размышлять, задавать вопросы и находить ответы. Магистру случилось поспорить с ректором Школы, и в итоге тот объявил, что от философии — один только вред и лекции отменил. Живущего при Школе магистра, не выбросили на улицу, но жалованья больше не платили и дядя Рикку не получал своего, так что семья осталась без гроша как раз накануне Данниного праздника.

К тому времени Рааданн успела пригласить в гости двенадцать подруг. Неужели ей придется отменить все приглашения? Но ведь день рождения бывает раз в году, неужели нельзя оставить на время все проблемы и сделать его настоящим Праздником?

Оказалось — нельзя.

«Праздник» начался с погоды. Рааданн проснулась раньше, чем обычно и, взглянув за окно, почувствовала, как хорошее настроение испаряется утренним туманом. Последний день весны хмурился и капризничал. Грязно-серые тучи затянули все небо, было пасмурно и накрапывал дождь. Не найдя в своей комнате готового платья и хоть чего-нибудь, похожего на подарок, девочка вылезла из кровати и отправилась на кухню, откуда доносились голоса мамы и дяди, и кружащие голову аппетитные запахи.

— Доброе утро, доченька! — мама с улыбкой обернулась навстречу Данне, обняла и поцеловала ее. — С днем двенадцатилетия, любимая!

— С днем рождения, Даннюшка! — в свою очередь обнял ее дядя Рикку.

И это все? Поцелуи, объятья, слова — и никаких подарков? Рааданн надула губы.

— Мама, где мое платье?

Мама вздохнула.

— Знаю, моя радость, как ты мечтала надеть его сегодня… но Йарти опять было плохо, я сидела с ним до самого рассвета, а потом уснула. Я очень устала за эти дни, ты же понимаешь…

Рааданн понимала. Но, злясь на то, что все это — и мерзкая погода, и нехватка денег, и болезнь Йарти случилось как нарочно, чтобы испортить ей праздник, и виду не подала, что понимает.

— Ты можешь надеть голубое, — предложила мама, — а к нему я дам тебе свое бирюзовое ожерелье и браслет.

Рааданн ощутила, что готова простить маме все на свете за возможность надеть восхитительные украшения из бирюзы… Но как же новое платье — нежно-зеленое, с воланами и кружевами, платье, которым она бредила даже во сне?

— Я не хочу голубое, — упрямо повторила Рааданн, — я хочу новое!

Мама вздохнула.

— Хорошо, — она сняла цветастый кухонный фартук и повесила его на спинку стула, — пойдем.

Рааданн почувствовала, как в ней воскресает умершая, было, надежда.

В маленькой спальне на не разобранной маминой кровати лежали полностью готовая юбка с воланом, и несколько кусков ткани, по виду которых можно было угадать рукава, перед и спинку. Отпоротые от лучшего маминого платья золотистые кружева висели на спинке кресла, а те, что были пришиты на юбку, красиво блестели на нежно зеленом шелке.

Мама села за машинку, забавную, с большим колесом, которое вертелось от нажатия на педаль, быстро прострочила бока, прихватила наскоро кружева, сшила юбку с кофтой и заставила Рааданн надеть все это. Девочка с радостью подчинилась, и уже на ней мама закончила шитье, сотворив из двух кусочков кружева чудесные рукава-крылышки.

Когда она делала вручную последний стежок на плече, в дверь постучали.

— Ну вот, — сказала мама, — это все, что я могу сейчас сделать. — Она повязала на пояс Рааданн широкую тесьму, чтобы скрыть несовершенство торопливого шва. — Но ты должна быть осторожна, потому что все это очень ненадежно.

— О, я буду осторожной, мама! — Данна с восторгом вертелась перед зеркалом, чувствуя себя совершенно счастливой. Сейчас она готова была пообещать все, что угодно, даже что впредь всегда будет послушной и милой! Рааданн и думать забыла о том, что ей так ничего и не подарили.

Время даров наступило позже, когда собрались приглашенные ею гости. Подарки падали в руки Рааданн один за другим и были они хороши. Заколка для волос в виде ажурного листа, волшебный карандаш, который мог рисовать хоть на стекле, хоть на бумаге, хоть на камне, шесть цветных фейерверков, бархатная игольница с искусно вышитой золотой ромашкой, хорошенькая куколка в платье, ничем не уступающем наряду Рааданн, книга, камешек-талисман на тонком шнурке…

Книга? Именно ее, заложенную в середине тонким шнурком с камнем-талисманом, преподнес ей незваный гость — белоголовый темноглазый Ольх, тринадцатилетний мальчик, с которым Рааданн сидела рядом в Малой Школе. Странный, тихий мальчик, умеющий, однако, и подраться, если кто-то решал выместить на нем свою злость, он всегда оказывал Рааданн маленькие знаки внимания — конфетка, положенная рядом с чернильницей, значок, приколотый на клапан сумки девочки, блестящая бусина… У Рааданн было много знакомых мальчишек, но никто, кроме Ольха, не делал ей подарков. Данна вначале отказывалась, думая, что за все это придется водиться с Ольхом, играть с ним, приглашать его в гости, но он ни разу ничего не попросил у нее, и она успокоилась.

— Мильза сказала мне, что у тебя сегодня Двенадцатилетие… ничего, что я пришел?

Мильза была самой старшей из приглашенных девочек и вечной заводилой в любой компании.

— Ничего, — Рааданн улыбнулась, и думать не думая о том, чтобы прогнать незваного гостя, — а что это? — она качнула пальцем свисающий из книги камешек на шнурке.

— Счастливый камень, — мальчик вдруг заговорил полушепотом, так, чтобы кроме Рааданн его никто не слышал, — и он настоящий! Когда берешь плоский камешек и делаешь в нем дырку — это не то, а этот я нашел уже дырявым!

Восторг, что прозвучал в его голосе, заставил Рааданн почувствовать себя неловко. Верить в такие глупости как «счастливый камень»… Но она не стала высказывать это, а повесила камешек себе на шею.

— Спасибо. Хочешь чаю с медом?

Чаю хотели все. Вскоре мама вынесла из кухни большой торт и земляничную воду, сладкую и ароматную, от которой, если выпить много, слегка кружится голова и поднимается настроение. Рааданн была довольна; гости, каждый на свой лад, хвалили ее платье. Даже синеглазая белокурая красавица Мильза, отец которой был богатым человеком и жил с семьей в одном из лучших домов города, сказала, что никогда не видела ничего прелестнее.

После чаепития с тортом начались игры и тут Мильза, как самая старшая, сумела настоять на своем. Рааданн любила «угадай, что внутри» и прятки, а Мильза желала показать всем новомодную игру под названием «фанты — воображалки». На клочках бумаги писались разные слова — названия животных и предметов, времена года, и прочее; каждый по очереди брал бумажку из коробки, куда их ссыпали, и должен был с помощью жестов, мимики и всяческих ужимок изобразить то, что выпало ему. Избирался так же Противник, который всячески мешал показывать фант и притворялся, что не понимает, что изображается, и нужно было убедить его, или подкупить. Противником стала Мильза, и фанты писала тоже она. Рааданн согласилась на новую игру, но настроение ее начало портиться.

И не зря. Сердце словно чувствовало грядущую беду и предупреждало о ней. Когда до нее дошла очередь тянуть фант, ей досталось изображать лягушку. Прыгать и квакать в таком прекрасном платье, подметать пол кружевами на юбке, да еще при том, что среди гостей был мальчишка! Платье и так уже еле держалось на нескольких швах…

Рааданн попыталась отказаться — куда там! Большинство девчонок уже испытали на себе эту «радость» и искренне желали, чтобы и ей досталось то же. Особенно настаивала Мильза, бывшая непримиримым Противником; ее «дамская» сумочка распухла от конфет, которыми ее «подкупали».

Данна сопротивлялась, сколько могла, потом, решив как можно скорее отвязаться от глупого фанта, принялась прыгать и квакать, сгибая ноги в коленях. Квакать она умела хорошо и все почти тотчас признали в ней лягушку, хотя прыжки оставляли желать лучшего. Только Мильза серьезно хмурилась и, положив тонкие пальцы на подбородок, говорила:

— Хм, и что же это такое? Разве это лягушка? Разве такие лягушки бывают? Они же скачут по болоту, а не летают над ним! Вот если бы ты села на корточки и попрыгала так немного…

Рааданн злилась. Изображать лягушку унизительно само по себе, а Мильза еще и отпускала шутки насчет ее платья, «как раз подходящего цвета для этого фанта» и Данна поклялась, что ни за что не станет подкупать «противницу». Присев, она подобрала юбки и попыталась прыгнуть.

Кусок кружева попался ей под ногу, и Рааданн не заметила этого, пока не поскользнулась на нем, и не шлепнулась самым глупым образом. Единственный шов, скреплявший юбку с кофтой, с треском разошелся, и треск этот, наверное, услышали даже на том конце города.

— Ой, — прижав ладони к розовым щечкам, сказала Мильза, — какой ужас…

Ольх бросился поднимать Рааданн — словно она не могла подняться сама! Девочка отмахнулась от него и, придерживая оторвавшуюся почти полностью юбку, бросилась прочь из комнаты, ухитрившись в дверях зацепиться злополучным кружевом за незаметный гвоздик и оставив на нем кусок дорогостоящего шитья.

День Рождения был безнадежно испорчен. Рааданн рыдала в своей комнате, уткнувшись носом в подушку, а мама возилась на кухне и даже не слышала ее!.. Чтобы попасть на кухню, нужно было опять пройти через зал, полный гостей, иначе пришлось бы звать на помощь, кричать «мама!» в полный голос, а это казалось еще большим унижением. Девчонки сейчас и без того, наверное, смеются над ней… Но что же оставалось — сидеть здесь и ждать, пока мама придет сама?

— Не расстраивайся так, а? — сказал чей-то тихий голос. — Еу, подумаешь, порвалось немного…

— Немного?! — вскинулась Рааданн, удерживая на боку распадающийся шов. — Это называется «немного»?

— Но ведь можно опять пришить, — стоявший в дверях Ольх беспечно пожал плечами.

— Я не умею шить! — Рааданн снова уткнулась носом в подушку.

— Хочешь, я позову твою маму?

Девочка дернула плечами, слишком занятая своим горем, чтобы отвлекаться на что-то еще и не увидела, как Ольх отправился выполнять свое предложение.

Мама пришла через несколько минут, сердитая, но долго сердиться не смогла и, осмотрев то, что осталось от платья, сказала:

— Знаешь, я могу, конечно, зашить все это прямо на тебе, да только вот стоит ли? Этому платью нужен серьезный ремонт. Может, оденешь голубое?

Рааданн всхлипнула и, кивнув, принялась стаскивать с себя мягкую зеленую ткань. Как она ненавидела это платье, символ ее позора, источник всех бедствий и слез!

Но уже через несколько минут она начала успокаиваться, когда надела голубое и увидела, как здорово в нем смотрится. Бирюзовое ожерелье украсило шею, а браслет — правую руку, а, кроме того, мама уложила в красивую прическу рыжеватые волосы Данны, закрепив укладку серебряным гребнем с голубым же камешком. Щеки и заплаканные глаза пришлось немного припудрить.

Рааданн вышла к гостям через десять минут. Даже рядом с разодетой в пух и прах Мильзой она чувствовала себя настоящей королевой, да она и была ею оставшиеся несколько часов своего Дня.

…В фанты больше не играли. Мама принесла лютню, а дядя Рикку взял свою свирель. Они играли красивые песни, а именинница пела, и все было очень хорошо и очень красиво.

— Мой дом у дороги, где ясеня тишь

Лесную свежесть хранит,

Повиснув на ветках, летучая мышь

В листве изумрудной спит.

А мышь полевая в норе своей

По осени прячет зерно,

И ветер гуляет среди полей,

Беспечный и гордый свободой своей,

Бросает листву в окно.

Как пух одуванчика тает дым,

Вьющийся над костром.

Утром рождается молодым

Мир за рассветным окном.

Утренней птицы волшебная трель

Меня пробуждает в срок.

И ласковый август, и теплый апрель

Качают небес голубую купель,

Туманов седых порог.

А лунною ночью серебряный свет

Ручья оживляет звук.

И росная чаща помашет мне вслед

Прохладой древесных рук.

Здесь все мне знакомо и каждый цветок

Милей самоцветных камней.

Мой дом у дороги, где ласково строг

Закат золотой и рассветный восток,

И звездная тишь полей.

Праздник закончился и гости разошлись. Последним уходил Ольх; немного потоптавшись в дверях, он вдруг сказал:

— А книгу… если долго не можешь уснуть — почитай, и все пройдет.

— Она такая скучная? — хмыкнула Рааданн.

— Она интересная… Это же сказки, от них бывает хорошо и грустно, а иногда мучаешься, и не можешь понять, что с тобой.

Он так произнес слово «сказки», что Данна поняла — это действительно очень необычная книга.

Таким вот вышел ее День. Надев ночную сорочку, Рааданн босиком прошлепала в комнату младшего брата, где мама, уставшая за этот долгий день и по правде сказать, давно уже не отдыхавшая толком, остужала вечернее молоко для Йарти.

— Мама… А ты мне ничего не подаришь? — спросила девочка.

Мама обернулась на голос.

— И что же ты хочешь, родная?

Рааданн растерялась:

— То есть я могу загадывать желание, и ты его исполнишь?

— Понимаешь, я хотела подарить тебе одну хорошую вещь, но она дорого стоит, а все деньги я потратила на лекарства для Йарти… Пусть пока платье будет тебе подарком, ладно? А потом я подарю тебе что-нибудь еще.

Рааданн снова расстроилась, хотя, надо отдать ей должное, постаралась скрыть это от мамы. Она знала, что «потом» чаще всего не наступает никогда.

— Хорошо, мама, я пойду спать. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, дочка, — ответила мама, снова беря в руки кружку с молоком.

Данна вернулась в комнату и забралась под одеяло. «Это все из-за Йарти! — думала она почти без обиды. — Такая несправедливость! Почему именно он должен быть центром внимания целую неделю и как раз накануне моего Дня? Вот бы завтра он проснулся уже здоровым!» Картинка, представившаяся ей в воображении, была столь уморительной, что девочка продержала ее в голове минут пять. Мальчишка просыпается утром, у него ничего не болит и нет жара, но мама продолжает держать его в постели, поит горячим молоком и заставляет принимать лекарства!

Потом Рааданн вспомнила о Мильзе. «Пусть бы она раскокала свое жемчужное зеркальце, о котором все девчонки вздыхают — знала бы тогда, как хвастать! — воображение отзывчиво нарисовало ей и эту картину, и с ней Данна и уснула, радуясь, что завтра не надо идти в школу, ведь наступило лето.