13. В лабиринте. Медальон и роза

…Рааданн никогда не видела в городе столь извилистой дороги, как та, по которой они шли сейчас. Данна торопилась, и, торопясь, не заметила, как и когда ясный день обернулся сумерками — словно существовала явная, видимая граница между светом и темнотой и Рааданн перешагнула ее. Вечерний город был неузнаваемым, чужим и она шла по нему, как по чужому, не отвлекаясь на поиск иных ориентиров, кроме того чувства, что вело ее к цели — таинственной и неизвестной.

Пока ее и Мильзу не остановили, заступив им путь.

…На полутемной улице их было четверо или пятеро. Высокие, полные наглой самоуверенности и не ожидавшие, должно быть, что добыча сама придет к ним в руки, они восклицаниями выразили радость, увидев, что рыбка попалась в сети.

— Деньги есть? — деловито спросил будущий атаман, ныне старший из этих шестнадцати-семнадцатилетних любителей легкой наживы.

Рааданн почувствовала страх и следом за ним — злость. Не потому, что это был третий случай за лето, и не потому, что ее Рыцаря не было рядом (да и его Тени, скорее всего, тоже), и ничего нельзя было поделать — потому, что ее остановили, а время было на вес золота. Она чувствовала, как гаснет свет ведущего ее маяка. И того, что он погаснет совсем, Данна боялась куда больше, чем городских хулиганов… И слова, которые нашлись вдруг, были очень простыми словами:

— А тебе, правда, очень нужны деньги? Жаль, что у меня нет с собой ни монетки. Я бы хотела помочь тебе…

— Действительно жаль, — легко, но уже не так уверенно, согласился хулиган, — я обещал подарок моей подружке.

— Да, обещал! — одна из темных фигур придвинулась ближе и оказалась девушкой, одетой в ту же неприметную, неброскую одежду, что и остальные. — И я своё получу!

— Успокойся, Тира! Когда это я не выполнял обещаний?

— Сейчас, — уставив руки в бока, отрезала Тира, — развесил уши, словно эта мелочь — твоя родственница, и ты не собираешься пощипать ее…

— Но если щипать действительно нечего…

— А ты проверил? — снова вышла из себя Тира. — Ну-ка, что у тебя в карманах, милая крошка?

— Я и сама не знаю, — сказала Рааданн уже совершенно бесстрашно. Она словно бы вдруг поняла, что сама может защитить себя. — Сейчас посмотрю… Ну вот, носовой платок, карандаш и вот это.

Она подняла на ладони камешек на шнурке — подарок Ольха:

— Хочешь, подарю?

— На кой мне твой булыжник? Серебро, ну, хотя бы позолоченная медь есть?

— Откуда? Кто бы доверил мне настоящую ценность, в двенадцать лет?

— А твоя старуха?..

— Я не старуха, — сказала молчавшая до сих пор Мильза, — мне пятнадцать.

— Что-о-о? — Тира быстро справилась с удивлением и взглянула на своего друга-хулигана с безграничным презрением. — Да, говорили мне, что с тобой, Джа́ру, связываться не стоит, но я не поверила. А зря… Вечно тебе всякие уроды попадаются, словно город только ими и населен!

— Дура ты, Тира, — сказал Джару, — тебе хотят сделать подарок, а ты…

— Бери, — Рааданн протянула шнурок с камешком оскорбленной, злящейся Тире, — он настоящий и приносит счастье!

— Да мне-то что с того, малявка? Будь это золото…

— Счастье и удачу не купишь за золото!

— Ага, конечно… Удача и счастье сегодня есть, завтра нет, и как хочешь, так и выкручивайся!

— Как может не быть счастливой такая красавица? — искренне удивилась Данна. — Ведь ты красивая. Мне хочется взять в ладони твое лицо и разгладить все морщинки на нем…

— Морщинки? — возмутилась Тира, мгновенно вспыхивая. — Где ты видишь морщинки на моем лице, малявка?

— Когда ты злишься, они появляются. Когда грустишь — тоже, но с этим ничего не поделаешь, печали так много на свете.

— Да ты… — Тира споткнулась о слова, которые хотела произнести, — да вообще…

— Остынь, — попросил Джару, — с тобой же вежливо разговаривают!

— И ты туда же, обормот бездомный? Все, с меня хватит!

Тира развернулась и почти бегом бросилась прочь.

— Ой, нет! — воскликнула Рааданн. — Я не хотела обидеть ее!

— А ты ее и не обижала — она сама обиделась, — усмехнулся Джару, — я же говорю — дура… Ладно, время уже позднее, пожалуй, вам стоит закончить свой путь… Кстати, раз уж Тира отказалась, ты не могла бы подарить это мне?

— Возьми, если хочешь, — Рааданн отдала ему счастливый камень, и хулиган повесил его на шею.

— Спасибо. Ну что, ребята, пойдем, поищем себе другое занятие? — спросил он и, странно, никто из «ребят» не возразил будущему, а теперь, возможно, бывшему атаману.

— Немножко доброты? — тихо спросила Мильза через несколько шагов. — И только-то?

Рааданн тихо кивнула.

Постепенно Данна начала видеть окружающее так, как видела только в воображаемой ею Чудесной Стране. Звезды над ее головой стали сказочно ярки, деревья покачивались, словно оживая, и в шелесте их листьев Данне слышались слова одобрения и поддержки. Дорога сама ложилась под ноги, перестав, наконец, сворачиваться в невиданные петли; впереди темнела громада причудливого здания с единственным светящимся окном.

— Замок, — уверенно сказала Рааданн.

— Да нет же, — поправила Мильза, — это Школа.

Замок, Школа — было все равно, потому что Данна шла только в одно место, и туда же она вела за собой Мильзу, чей шаг становился все медленней. Наконец у самых ворот она остановилась вовсе.

— Я… мне нужно отдохнуть, — сказала девочка-старуха.

— Присядь, вот скамейка.

Мильза села, но Рааданн осталась стоять, глядя на светящееся окно — пока оно горит, еще не поздно все исправить. Можно и нужно пойти до конца — до счастливого конца, а как же иначе?..

— Ой… — кто-то вынырнувший из темноты столкнулся с Рааданн, да так, что она плюхнулась на лавку рядом с Мильзой. — Ты что здесь делаешь?

— А ты? — спросила Данна, потирая ушибленные ладони, которыми пыталась остановить падение, и глядя на удивленно моргающего Ольха.

— Не знаю. Я… мне надо туда, — он махнул рукой в сторону ворот Школы-Замка и окна.

— Нам тоже, — Мильза поднялась со скамейки. — Значит, идем.

Странно, в воротах Школы не было сторожа, и они были открыты. Трое вошли внутрь. Безоговорочно доверяясь ведущему ее чувству, Рааданн подошла к двери комнаты, таящей свет, и постучала.

— Кто там? — спросил голос человека, отягощенного годами.

— Я Рааданн, магистр Дольмаш, и со мной мои друзья.

Дверь отворилась. Стоявший на пороге магистр близоруко щурился.

— Дети? Но ведь уже поздно. Что вы делаете здесь? А вы, госпожа?..

— Я Мильза и мне пятнадцать лет, — сказала старая седая женщина. — Я ищу спасение от Белой Старости.

— Белая Старость? — магистр отступил, пропуская гостей в комнату. — Но ведь с этим ничего нельзя поделать!

— Можно, — сказала Рааданн, — для этого мы и пришли сюда. Скажите, здесь есть что-то, похожее на Лабиринт? Что-нибудь запутанное, со многими коридорами, тупиками и неизвестностью?

— Неизвестностью?.. Да пожалуй, есть, — магистр взял в руки свечу, чей огонь привел сюда троих. — Но зачем тебе?

— Я не могу сказать, пока не попаду туда, — честно призналась Рааданн.

— Хм, ну что ж… Здешние подвалы чем-то похожи на Лабиринт. — Магистр поставил свечу на окно, поближе к книжной полке, откуда достал большую толстую книгу с неровными листами.

Это оказалась что-то вроде истории, но не страны, не мира и не человека, а того места, на котором стоял город.

— Здесь… да, вот здесь, — листавший книгу магистр остановился на странице, испещренной черточками, квадратиками, темными и светлыми прямоугольниками, соединенными в одно целое, — когда-то это выглядело так и никто не знает, кто и зачем построил испещренный ходами подземный этаж, затратив столько сил на постройку. Позже над ним построили Школу. В здешние подвалы редко кто заглядывает, даже из любопытства… это не простое место.

— Мы пойдем туда.

…Кто из троих это сказал?

— Как, прямо сейчас, в темноте?

— Конечно. Разве днем в подвалах светлее, чем ночью?

— В самом деле… Хорошо, тогда вот, — он разгреб книжные завалы на одной из полок и вытащил связку свечей. — Это понадобится, и я провожу вас до входа в подвалы. Только… вы не боитесь заблудиться?

— Не боимся, — сказал Ольх, беря одну из свечек и зажигая ее. — То, что привело нас сюда, никому не хочет зла.

— Все обязательно будет хорошо, — поддержала его Рааданн. Уже готовая идти, она еще раз посмотрела на магистра.

— А вы и правда думали, что Ливв — Бог? — спросила она вдруг.

— Я и сейчас так думаю. Видишь ли, любой человек — немножко бог… Просто один больше другой — меньше. А Ливв… В нем этого очень много. Наверное, даже слишком. Только я зря задавал ему свои вопросы. Человек только сам может найти ответ, который сделает полным его жизнь, его сердце.

Вход в лабиринт оказался обычной дверью, правда, очень узкой. И ключ не понадобился — даже замочной скважины не было, да и кому нужен замок, если дверь находится в полу? Открыв-откинув ее, магистр Дольмаш осветил ведущую куда-то вниз лестницу.

— Спускаться недолго, но лестница очень крутая, будьте осторожны, — напутствовал он.

Рааданн спустилась первой и оказалась в небольшом помещении, до самого потолка заставленном хламом, так что всем троим места там едва хватило. Старые, полуразвалившиеся шкафы, столы и стулья, причудливые конструкции непонятного назначения, загромождали проход к еще одной двери, казавшейся скорее нарисованной на стене, чем настоящей. Кое-как пробравшись к ней сквозь груду хлама, Рааданн толкнула ее, взявшись за пыльную медную ручку. Дверь отворилась и Рааданн и ее друзья оказались совсем в другом мире. Странно, но древности сооружения тут не ощущалось, а время словно остановилось.

Большая квадратная комната, и в каждой ее стене — высокая арка— проход. Здесь было светло, словно светились сами стены и трое решились погасить свечи.

Рааданн задумчиво приблизилась к одному входу, ко второму… Ничто не подсказывало, куда идти, а воображение рисовало слишком много. Сосредоточиться и представить, что один путь ведет, куда нужно она не могла — может, потому, что не знала, куда нужно. Тогда Рааданн решила просто выбрать наугад и вошла в правый ход.

Камни стен дышали теплом, похожим на тепло живого существа. Рааданн все ускоряла шаги, не дожидаясь, пока спутники нагонят ее, и остановилась, только увидав разветвление — один коридор превращался в два. Здесь, оглянувшись, она не увидела своих спутников, хотя все это время слышала их шаги.

Страх острой иглой кольнул в сердце. Одна, совсем одна здесь, в этом месте? Она пыталась позвать друзей, пыталась даже вернуться — что-то остановило ее, не позволило сделать ни полшага назад, а голос просто не прозвучал. И Рааданн поняла — так и должно быть — как она должна была найти слова для хулиганов или как ее мама должна была совсем-совсем забыть, что хотела расспросить Ливва, откуда он — и, выбрав направление, свернула в новый коридор. Путь ее был недолог.

Через три или четыре поворота перед ней открылась гигантская зала, посреди которой восседало Чудовище. Оно светилось чистым золотом, а темные глаза были полны мудрости и почему-то — грусти.

— Здравствуй, — сказала Рааданн без страха.

— Здравствуй и ты, — ответило Чудовище, — хочешь спросить о своих друзьях? Они скоро придут сюда, а пока я загадаю загадку, чтобы тебе было не так скучно ждать…

— Я знаю твою загадку, — улыбнулась Данна, вспомнив одну из любимых сказок. — «Кто самый суровый судья, перед чем склоняется и самый суровый судья, и что превращает в пепел разожженное ими пламя?» Ответ: самый суровый судья — совесть, склоняется она перед милосердием, а безразличие превращает их пламя в пепел.

Чудовище на миг перестало сиять, и Рааданн сумела увидеть голубовато-серую шкуру с темными пятнами, похожими на веснушки.

— Как просто… И как сложно. Но вот и твои друзья!

В самом деле, из другого коридора в большую залу вышли Мильза, Ольх… и Ливв, ее Рыцарь. Он шел, пошатываясь, точно всеми своими силами сопротивлялся этому, и взгляд его был мутен и бессмыслен.

— Ливв? Что ты здесь делаешь?

— То же, что и ты, моя госпожа, — заплетающимся языком ответил он, — ищу выход.

— Ты пьян?!

— Нет. Это всего лишь бессилие. Я стал бесполезным для тебя, госпожа, — он положил руку на рукоять кинжала, — даже с этим… Но ты… ты должна проводить меня, увести отсюда — или, может, это сделает твой друг, который должен мне?

— О чем ты? — спросил Ольх, на которого посмотрел Ливв, когда произносил последние слова. — За что я должен тебе?

— За то, что я дал твоей матери — или теперь ты будешь спорить?

— Нет.

Ливв усмехнулся, но в глазах его не было и тени веселья.

— Я хочу жить, — сказал он, — но если не вернусь в Чудесную Страну, очень скоро меня не станет. Если вернусь — не выполнив долга перед госпожой — не станет тоже, от меня не останется даже тени. Если же кто-то приведет меня и скажет — Рыцарь сделал все, что мог, любая ложь станет правдой, и я не исчезну. Ты согласен?

— Да…

— Нет! — резко и четко произнесло Чудовище. — Он не отвечает за твою жизнь и твои ошибки!

— Кто же отвечает? Все они охотно пользовались мной, когда могли… С кого я должен спросить?

— С того, кто позвал тебя. Можешь так же спросить с меня, но я могу лишь помочь твоей госпоже.

— Так чего ты ждешь? У меня мало времени…

— Хорошо, — Чудовище устремило взгляд темных глаз на Рааданн, — ты согласна с тем, что каждый, кто пришел сюда, должен получить свою награду, найти сокровище?

— Сокровище? Ты говоришь о кладе?

— Нет. Есть что-то более ценное, чем золото и серебро. Каждый пойдет своей дорогой в поисках такого сокровища, но вести их всех будешь ты. Согласна?

— Да, — ответила Данна, — но что я должна делать?

— Забрать у них лишнее, дать то, что есть у тебя, но нет у них, и верить, что все будет так, как ты захочешь.

Рааданн оглянулась — за ее спиной ждали ее слов седая пятнадцатилетняя девочка, мальчик, сочиняющий странные стихи и Рыцарь, переставший быть Рыцарем…

— Да, — сказала она, — я сделаю это.

В тот же миг она оказалась на высоком троне, где прежде восседало Чудовище, а где-то внизу, очень далеко, у ее ног, остались темные фигурки ее друзей и сияющее тело прежнего обитателя трона.

— Вот и начало, — сказало Чудовище.

…Хорошо быть мальчиком, думал Ольх, шагая по лесу, и эта мысль удивила его — как будто он мог быть кем-то другим! Ну, наверное, быть девочкой тоже приятно, но все же не так приятно, как мальчиком. Мальчик имеет куда больше свободы, правда и опасностей в его жизни больше тоже.

Об одной из них он не забывал ни на минуту и потому постоянно оглядывался и очень спешил — вечерело и можно было в любой миг встретить волков, вышедших на охоту.

На шее мальчика висел медальон — прозрачный овал из стекла или горного хрусталя, и время от времени Ольх ловил им солнечный луч и любовался зажигающейся в медальоне радугой. Потом ему в голову пришла мысль посмотреть сквозь него на мир; мальчик остановился и поднял медальон к лицу…

От того, что Ольх увидел, стеснило сердце, хотя мгновение спустя он уже и не помнил, что именно увидел и ему захотелось взглянуть снова… И он сделал бы это, если бы в этот миг не почувствовал той странной жажды, что настигала его в самое неподходящее время. Пришлось остановиться, достать из-за пазухи толстую тетрадь, а из кармана — карандаш и растянуться прямо на траве для полного удобства.

Стихи выплеснулись сразу и целиком, трудно было удержаться от соблазна выговорить их вслух прежде, чем записать, но он слишком торопился, боясь потерять хоть слово.

— Что это? — услышал мальчик, совершенно увлекшийся своим занятием. — Что ты делаешь?

Ольх мгновенно захлопнул тетрадь, но поздно. Незаметно подошедшая красивая девчонка смотрела на него с улыбкой.

— Опять стихи кропаешь?

— А тебе какое дело? — огрызнулся мальчик.

— Да никакого… Прочти мне, а?

— Вот еще, — насупился Ольх, не понимая, с чего это Мильзе, красавице и воображале, захотелось потешиться стихами, — иди, играй в свои девчачьи игры!

— Фу, какой грубый… Я же вежливо попросила! Ну, почитай!

Точно зная, что она не отстанет, Ольх вздохнул, открыл тетрадь, окончательно смирившись со своей участью, и прочел:

— Своей Судьбе не скажешь «нет», не выставишь за дверь.

Судьбу не проведёшь — она всё знает наперёд,

Сегодня был ты человек, а завтра — будешь зверь,

Твоя судьба, уж мне поверь, всегда тебя найдёт.

Ты первым отыщи ее, и, может быть, тогда,

Лицом к лицу ей скажешь: «Да, я твой, а ты моя».

Судьба отступит пред тобой и вспыхнет как звезда

И поведет тебя сама в неблизкие края.

Там будут радость и покой, отчаянье и гнев,

Там будет все, в чем скуки нет, и трусости, и лжи.

И если встретишься с Судьбой, судьбу преодолев,

За все дары не позабудь — спасибо ей скажи.

— Замечательно! — захлопала в ладоши Мильза. — Прочти еще!

Ольх начал сердиться.

— И не подумаю.

— Но почему? Ты же настоящий поэт!

— Бывают ли ненастоящие поэты? — спросил незнакомый голос, и молодой человек, высокий, и — вот диво! — с мечом на поясе — вышел из-за деревьев. — Но только не думай, что это веселое занятие, быть поэтом. Каждый из них знает, что лучшие стихи дарят печаль и дорога.

— Глупости, — фыркнула Мильза, — стихи и печаль никак не связаны, так же как печаль и дорога.

— Правда? — молодой человек улыбнулся. — Я Рыцарь и знаю об этом все. А что это у тебя? — неожиданно спросил он, пристально глядя на медальон на груди мальчика. — Можно посмотреть?

Ольх неохотно отстегнул цепочку и протянул вещицу Рыцарю, который несколько мгновений просто разглядывал ее, а потом посмотрел на мир сквозь прозрачный овал… Когда рука, державшая медальон, опустилась, лицо Рыцаря отражало сожаление и надежду.

— Я хотел бы купить его у тебя или выменять на что-то, — сказал он.

— Он не продается и не меняется, — ответил немного встревоженный Ольх — а вдруг Рыцарь не отдаст медальона? — это подарок.

— Понимаю. Но для чего он тебе?

— А тебе?

— Я буду смотреть сквозь него на мир, и видеть его таким, какой больше всего подходит мне. Разве в этом есть что-то плохое?

— Отдай, — потребовал мальчик, чувствуя, что вот-вот расплачется.

Рыцарь тотчас протянул ему цепочку с медальоном, хотя видно было, что расставаться с вещью он не хочет.

— Возьми, пожалуйста…О, не считай меня человеком, способным отнять что-то силой у другого человека! Посмотри на меня сквозь медальон и ты увидишь. Увидишь, почему можешь доверять мне.

Ольх, собиравшийся как можно скорее отправиться домой — слишком много приключений для одного вечера! — осторожно взглянул сквозь прозрачный овал. Голова чуточку закружилась, но это тотчас прошло, и он увидел, что Рыцарь вовсе не взрослый, а такой же мальчишка как он, что меч его — всего лишь короткий кинжал, и что он никому не может сделать зла.

Когда Ольх опустил руку, на месте высокого взрослого Рыцаря остался стоять увиденный сквозь медальон мальчик.

— Я всегда был таким, — сказал Рыцарь, прежде чем вопрос сорвался с губ Ольха, — просто, если нужно, я могу казаться старше и сильнее. Надеюсь, теперь мы можем поговорить с тобой об обмене?

— Нет, — сказал Ольх, пряча медальон в ладони.

— Даже если я подарю тебе чудо?

— Чудо? — вмешалась удивительно долго молчавшая Мильза. — Смотря какое это чудо. Если из тех фокусов, что показывают на ярмарке всякие Великие Маги и Могучие Волшебники…

Не дослушав ее, Рыцарь огляделся и, заметив на краю поляны большой, ему по пояс, камень, подошел к нему. На одно мгновение его фигура закрыла камень от взглядов, руки вспорхнули вверх и опустились. А потом он отошел в сторону и двое потрясенно замерли — из выпуклой серой вершины камня росла живая, изумительной красоты алая роза.

— Это Роза Веры, — сказал Рыцарь, — в руках того, кто сорвет ее, она станет хрустальной, и ни старость, ни болезни не тронут его, пока Роза цветет.

— Но ведь… хрустальная роза не может завянуть… Значит, так можно прожить вечно? — спросила Мильза, очарованно глядя на цветок.

— Только если ты всегда сможешь верить в ее силу. Сможешь?

Щеки девочки вспыхнули румянцем, и она удивленно глянула на Ольха. Чего он ждет? Ему предлагают такое…

— Соглашайся! Какой-то медальон за вечную молодость…

— Нет, — очень уверенно прервал ее мальчик, — никакого обмена не будет!

Мильза покраснела.

— Да ты с ума сошел! — она шагнула к камню и посмотрела на Рыцаря жалобно, умоляюще, — раз цветок не нужен ему, подари его мне!

— Подойди и возьми, — просто сказал Рыцарь.

Дважды повторять не пришлось. Мильза сорвала цветок с камня — живой стебель сделался хрустальным, роза стала тяжелой — девочке пришлось придержать ее второй рукой, чтобы не уронить.

— Теперь ты должна мне, — произнес Рыцарь, выглядел он как ребенок, но это казалось сейчас личиной, обманом, — и потому исполнишь мое желание: правдой или неправдой, волей или неволей забери медальон у своего друга и отдай его мне.

Мильза растерялась.

— Но я… я не могу.

— Не можешь? Разве ты не хочешь всегда быть такой же красивой, не хочешь, чтобы Та, Что Приходит За Всеми забыла о своем существовании? — Рыцарь, со страной улыбкой положил руку на камень, и камень треснул.

Мильза беспомощно смотрела на Ольха, потом шагнула к нему и остановилась. Он тоже глядел на нее и, кажется, впервые видел не первую красавицу города, а беспомощную девочку, которая, хотя и ведет себя иногда как большая, на самом деле будет маленькой еще долго-долго. А сейчас беспомощность сделала ее еще меньше. И между ними было вовсе не желание мальчика-Рыцаря который вел себя как ожесточившийся взрослый, и не цветок, а только понимание — как правильно.

— Возьми, — Ольх на открытой ладони протянул Рыцарю прозрачный овал на цепочке. — Я дарю его тебе.

Мильза тоже подошла к Рыцарю, положила Розу на треснувший камень, с удивлением посмотрела на свои руки — кажется, избавившись от цветка, она испытала облегчение.

— Возьми, — повторила она за Ольхом. — Роза не для меня. Возьми себе.

Рыцарь отступил на шаг, чем-то смущенный, или, быть может, это лишь показалось Ольху. А потом осторожно взял и медальон, и цветок — и с обоими, он, кажется, не знал сейчас, что ему делать. Овал медальона переливался в лучах солнца, а Роза… Хрусталь под пальцами Рыцаря медленно и неотвратимо превращался в живое — алые лепестки дышали, покачивая единственную каплю росы, сверкавшую как величайшая драгоценность.