9

Ночка у меня выдалась — врагу не пожелаешь.

Ну, началась-то она сравнительно нормально: после ужина я недолго полистал найденную на столе у Дугласа каирскую газету пятидневной давности. Большая часть газеты была посвящена смерти Линкольна. В крайне высокопарных выражениях повествовалось об арестах заговорщиков, о невероятно высокой награде за сведения о скрывающемся убийце (да, сто тысяч баксов — они и в двадцать первом веке заметная сумма, что уж говорить о 1865 годе!) и, как апофеоз, о том, как Бут, застигнутый преследователями, отказался сдаваться.

объявление о награде за поимку

Его сообщник вышел из амбара для табака, где они укрывались, а Бут предложил офицеру, командовавшему подразделением, единоборство, офицер, естественно, отказался. Чтобы заставить беглеца выйти, солдаты подожгли амбар. У них был приказ взять Бута живым, но когда Бут появился из горящего амбара, в его руках был револьвер, и один из солдат, полагая, что он собирается стрелять, ранил его. Пуля перебила Буту позвоночник, и два часа спустя он скончался.

Когда газета начала выпадать из моих рук, я перебрался на свою раскладушку, укутался в одеяло и заснул. Под утро я проснулся от холода: одеяло сползло на пол.

Я глянул на постель Дугласа: журналист домой так и не явился, возможно, убоявшись кашля, которым я донимал его предыдущую ночь. А может, просто загостился у какой-нибудь любезной дамы. И мне даже показалось, что как раз второе, потому что я вдруг услышал постукивание по оконному стеклу: ти-ти-ти та! ти-ти-ти та! Явно человеческое постукивание, показалось мне.

Наверное, подумал я, Дуглас вернулся из гостей и пытается попасть в дом, не будя громким стуком хозяев и постояльцев.

За окном никого вроде не было. Но я распахнул окно и высунулся, чтобы глянуть направо — может быть, Дуглас прошел туда, к запертой на засов двери.

— Эй! — тихонько позвал я.

Тут меня хорошенько приложило по голове, и очнулся я немного позже, когда повозку или что-то другое, где я лежал, хорошенько тряхнуло на выбоине. Я был связан, на мне был мешок, и меня куда-то везли: явно неудачное начало дня.

Я попробовал пошевелить руками, но связано было на совесть, я даже не ощущал, есть ли у меня еще пальцы или, может, уже нет. Попробовал двинуть головой, чтобы сдвинуть с носа грязную мешковину — но и мешком я был обмотан слишком плотно. Я упоминал, что рот у меня был чем-то заткнут? Ну так крикнуть и поднять шум я тоже не мог.

Потом повозка остановилась, поверхность, на которой я лежал, наклонилась, и я съехал к бортику. Я услышал шум удаляющихся шагов. Тут, как полагается герою из романа, мне бы перепилить веревки о какой-нибудь ржавый гвоздь, ловко выпутаться из мешка и сбежать, но я едва мог пошевелиться, не говоря уже о том, что дышал с трудом. У главных героев романа редко наблюдаются сопли. У них и бронхиты редко наблюдаются, разве что для того, чтобы какая-нибудь прекрасная леди могла поухаживать за больным героем. Впрочем, это я сейчас могу рассуждать о литературных персонажах, а тогда мне было элементарно страшно. Ну и злость я тоже испытывал: это как понять — меня убило грузовиком, потом я дважды тонул в течение полусуток, чуть не сгорев при этом, получил шанс сдохнуть от пневмонии — и это все для того, чтобы вот так бездарно кончить свои дни? Да кому я вообще понадобился?

Снова послушались шаги, на этот раз двух человек, один выговаривал второму, что уже почти рассвет. Второй бормотал, что парень (надо полагать, я) ночью на улицу не выходил, а уже утро и скоро придут будить. «Вы ж сами говорили!..»

— Да времени почти уже и не осталось, — с досадой сказал первый. — Ладно, показывай, что привез.

Чьи-то не очень ласковые руки выпутали меня из мешковины. Я увидел ноги в начищенных сапогах и рядом другие, в порядком потрепанных башмаках на толстенной кожаной подошве. Посмотреть, что там было выше, у меня бы не получилось — я лежал носом в песок.

— Ты кого притащил? — после небольшой паузы спросил первый — надо полагать, сапоги принадлежали ему.

— Кого сказали, того и привез, — огрызнулся второй.

— Я же сказал: рослый парень со светлыми волосами! А у этого какие волосы, а? — сапог ткнул меня куда-то в плечо.

— Не черные, — резонно возразил второй. В чем-то он был прав, брюнетом меня назвать трудно. Но и блондином тоже. Так, где-то посередке.

— Это не тот!

— В том доме был только такой, — возразил второй. — Соседский негритенок мне показал окно вашего Маклауда. Ну вот это он.

По крайней мере, стало понятно, кому я понадобился. Перепутали. Впрочем, никакой надежды, что меня сейчас развяжут, поднимут, отряхнут от пыли и извинятся, у меня не возникло.

— Тупая башка, — молвил первый, попинывая меня носком сапога. — Вот что теперь с ним делать?

— А что с ним делать? — недоуменно спросил второй. — Что и с Маклаудом делать собирались: разбить голову и в реку скинуть. Там сейчас мертвецов много плавает, еще не всех с «Султаны» выловили.

— Да уже вон светло, — с досадой сказал первый.

— Ничего, как-нибудь, — второй был настроен оптимистично. — Тут вот кирпич я подходящий видал…

— Не здесь, — возразил первый. — Мне еще тут лужи крови не хватало.

— А я аккуратненько, — объяснил второй. — Никакой крови и не будет, — он отошел на несколько шагов, видимо, за кирпичом, а первый, показалось мне, вдруг издал странный звук. И упал, хрипя.

Второй вдруг затопал — это он так убегал, но я понял это позже. И почти одновременно послышался издалека третий голос:

— Майор, вы здесь? Пора… О боже! — надо полагать, это он увидал меня и раненного «первого». Я в это время с интересом следил, подползет ли струйка крови к моему носу или нет. Почему-то это казалось мне очень важным.

— Майор!.. — неуверенно позвал третий. Потоптался, потрогал раненного майора, потом перешел ко мне, перевернул, и я увидел потрясенное лицо офицера. Он посмотрел на меня, помаргивая белесыми ресницами, а потом отпустил мое плечо, выпрямился и закричал: — Эй, кто-нибудь! Здесь убийство!

И сразу окрестности оживились: начали открываться окна и двери, послышались удивленные возгласы, и несколько секунд спустя в поле моего зрения появился еще один офицер, торопливо подтягивающий лямки подтяжек поверх расстегнутой рубашки. Он с оторопью посмотрел на меня, перевел взгляд на майора, выругался и нагнулся надо мной.

— Кто это сделал? — спросил он, освободив мне рот.

Я был не в состоянии ответить, но он, кажется, и ответа от меня не ждал, начал распутывать узлы. У него плохо получалось, он сквозь зубы матерился. Кто-то, кого я не видел, сделал ему замечание: мол, нехорошо при покойнике.

— Лучше нож мне дайте, — огрызнулся офицер. — Накрутили тут узлов.

Рыжеватый подросток принес нож и подал офицеру, опасливо косясь на убитого.

Появился тот, третий, в руках у него была сабля.

— На дорожке кинули, тут, рядом, — доложился он. Вид у него был по-прежнему растерянный.

— А что вы тут делаете, Грейвз? — без особого интереса спросил тот, что меня развязывал, не отвлекаясь от своего занятия.

— Мы с майором должны были пойти на кладбище Элмвуд. У него там была назначена встреча с мистером Маклаудом, — ответил Грейвз. — О! Надо бы послать туда кого-нибудь, они там ждут, — он отошел.

Я продышался и смог выдавить из себя:

— Меня перепутали с Маклаудом. Я слышал, этот… майор, да?.. ругал…

— Кого? — спросил офицер, разбираясь с веревками.

— Я не видел, — выдохнул я. В освобожденные от веревок конечности хлынула кровь, но раньше чувствительности появилась боль. Мне казалось, если этот офицер прикоснется ко мне, я закричу. Но он, похоже, понимал мое состояние: отступил от меня и выпрямился.

— А почему вас перепутали с Маклаудом? — спросил он свысока.

— Я ночевал в его комнате, — проговорил я.

Боль отступила, я наконец смог сесть и отодвинуться подальше от убитого. Чувствовал я себя по-идиотски: голый, в одних вымазанных грязью трусах, ободранный и в синяках.

Принесли мятую тряпку и накрыли майора.

Я тупо сидел и чего-то ждал. Может быть, полиции, которая огородит место происшествия желтой лентой и начнет записывать показания свидетелей. Вместо полиции появился Дуглас и начал задавать мне глупые вопросы. Вернее, два вопроса. Я только вздохнул в ответ.

Автору внезапно захотелось порассуждать о рейнджерах.

Строго говоря, рейнджеры — это лесники. Бродят себе по лесам и охраняют их богатство. Еще подходит слово «егеря», которое означает не просто охотников, но охотников, которые присматривают за лесом и зверьем. Однако когда государствам требовались солдаты, умеющие не только строем ходить, но еще и по диким лесам воевать, их, естественно, и набирали из лесников и охотников. И тогда в армии возникали подразделения, которые называются егерями или рейнджерами, в зависимости от географии.

Для Соединенных Штатов, а также для их более ранних предков — английских колоний, — умение воевать в лесу было более чем актуально: европейские методы ведения войны против индейцев не годились. Поэтому при малейшей угрозе на фронтире живо организовывались команды рейнджеров — что-то вроде народного ополчения, потому что хилой в то время ЮС-арми можно было вовремя не дождаться.

Ну и, само собой, методы, которые хороши против индейцев, оказываются не так уж плохи против братьев по крови. Поэтому в Гражданской войне рейнджерские отряды воевали и с той, и с другой стороны. Конечно, всяким чистоплюям подобные нецивилизованные методы казались варварскими, а воюющие в таких отрядах солдаты — натуральными бандитами. И, если честно, порой чистоплюи оказывались правы. Потому что в войне участвовали разные люди, а рейнджерская вольница вполне могла привлекать не только истинных рыцарей.

И майор Джозайя Грин, что уж скрывать, тоже не был ангелом. Это и северяне признавали, что уж говорить о южанах. Те просто считали его головорезом и мародером.