5

Дуглас жил на соседней улице, в небольшом домике. Хозяйка не возражала против того, что у нее появится еще один жилец, поэтому откуда-то возникло что-то вроде раскладушки и заняло почти все свободное место в комнате Дугласа. А уж когда хозяйка узнала, что новый постоялец из тех, кто тонул на «Султане», простудился, а эти изверги-янки попросили его из госпиталя, потому что штатский и только место зря занимает, около моей раскладушки появилась чашка с каким-то горячим питьем. Дуглас пообещал, что проследит, чтобы я содержимое чашки выпил, и действительно проследил. Питье вроде было из каких-то трав, горькое с добавлением меда, и Дуглас буквально влил его в меня, не обращая внимания на мое сопротивление. Что я скажу: здоровенный лось этот Дуглас, как же ему сопротивляться без знания самбо?

— Раскормили вас в вашем Огайо, — пробормотал я.

Дуглас сунул мне в рот пару печенек, которые тоже принесла хозяйка, бросил на меня одеяло и ушел в сад под окна, где они с Джейком еще долго о чем-то говорили.

Ночью мне захотелось выйти, но в незнакомом месте трудно было понять, куда. Я все же попробовал найти выход из комнаты, стараясь не производить много шума, но Дугласа все-таки разбудил.

— Дверь левее, — сказал он совершенно несонным голосом. — В коридоре направо. Засов на двери справа. Когда будешь возвращаться, не забудь задвинуть засов.

Я нащупал дверь и выбрался в коридор. Здесь было не так беспросветно темно, как в комнате, где окно, судя по всему, закрыли плотной шторой; справа над недалекой дверью было небольшое полукруглое окошко, и свет ночного неба все-таки проникал в коридор. Я нащупал засов и открыл дверь.

На дворе было прохладно, воздух казался сырым, и я сразу закашлялся. Однако, сделав свое дело, я не пошел обратно в дом, а остановился и засмотрелся на небо. Небо было вечным. И ночные деревья тоже казались вечными. Померещилось даже, что я не в Мемфисе позапрошлого века, а все мне почудилось… Может быть, и почудилось, но из дверного проема вдруг бесшумно, как призрак, вынырнул полуголый Дуглас и спросил:

— Что завис?

Я вздохнул.

— Мне не нужна нянька, — сказал я размеренным тоном.

— Не сомневаюсь, — ответил Дуглас и, отойдя за куст, доказал, что тоже вышел по своим делам. — Но кашлять тебе, кажется, понравилось.

— Да нет, — ответил я. — Просто задумался о вечном.

— Успеешь еще о вечном подумать, — сказал Дуглас. — А пока иди в постельку. — он толкнул меня в грудь, направляя к двери.

— Как у тебя получается так бесшумно ходить? — спросил я, послушно направляясь обратно в комнату.

— Да как-то само собой получается, а что?

— Может быть, ты переодетый индейский разведчик.

Дуглас хмыкнул за моим плечом:

— Ты проник в мою тайну, о бледнолицый, — зловеще прошептал он. — Теперь я должен тебя убить!..

Я хохотнул:

— У тебя томагавка при себе нету.

— Ну вот ты сейчас заснешь, а я сбегаю откопаю томагавк, — пообещал Дуглас. — Спи и не кашляй.

Я послушно сел на свою раскладушку.

— Зачем окна так плотно занавесили? — спросил я.

— Да чтоб тебе спалось лучше, — ответил Дуглас, отодвигая штору. — На мой взгляд, зря.

— Зря, — согласился я.

Дуглас отошел к столу, послышался звук наливаемой в стакан из графина воды, шорохи. Потом подошел ко мне и вложил стакан в мою руку.

— Это что? — спросил я.

— Микстура от кашля.

Пахло виски, да собственно, это и был бурбон с водой.

Дуглас глотнул свою порцию из фляжки неразбавленной.

— Твое здоровье, — сказал я, выпил виски и завалился спать.

Когда я проснулся, в окно лился солнечный свет, чуть смягченный листвой деревьев. Дугласа не было. Я оделся и пошел его искать. Он обнаружился в саду: сидел за легким столом и сосредоточенно писал что-то на листах почтовой бумаги, то и дело макая перо в чернильницу. В углу рта, придавая ему самоуверенный донельзя вид, курилась сигара. Светло-русые волосы в утреннем свете казались золотистыми. Иногда он заглядывал с лежащие перед ним тетради, задумчиво пожевывал сигару и снова писал.

— Доброе утро, — сказал я по-русски.

Дуглас кивнул и повторил:

— Доборое уутро. — потом поднял на меня взгляд и спросил уже по-английски: — Я надеюсь, это было приветствие, а не ругательство?

Я перевел.

Дуглас снова кивнул.

— Немного погоди, а потом позавтракаем.

Я собрался было отойти, но нечаянно заметил обувку Дугласа. На нем были премиленькие, другого слова просто не подберу, мокасины, щедро украшенные бисером. Из синей замши. Мой мир никогда уже не станет прежним, как любит выражаться моя двоюродная сестренка даже по менее шокирующим поводам. Что-то я все-таки не знаю о мужской моде 19 века. И о мокасинах.

это индейские мокасины

а это, для сравнения, английские мужские вышитые домашние туфли викторианских времен

Дуглас будто лопатками почувствовал мое удивление, поднял голову, проследил мой взгляд и опасливо спрятал ноги под стул.

— Тебе придется убить меня, чтобы забрать мои любимые тапочки, — с улыбкой сказал он.

— Это у вас в Шотландии такое носят? — спросил я.

— Нет, — признал он с сожалением, — В Шотландии такое не носят. Да и к востоку от Миссисипи теперь такое вряд ли где найдешь, за что огромное спасибо президенту Джексону. — он откинулся спиной на спинку стула, вынул из кармана брюк бумажник и отсчитал мне пять долларов. — Аванс, — объяснил он. — Сходи после завтрака и купи себе хотя бы башмаки и шляпу.

— А ты точно шотландец? — спросил я, кладя деньги в свой карман. — А то говорят, что скупее шотландцев людей на свете нету.

— Наглая ложь, — заявил Дуглас. — Это сассенахи на нас наговаривают. А сами еще когда Clach Sgàin заныкали и не отдают.

— Что заныкали? — спросил я.

— Скунский камень, — объяснил Дуглас. — Я тебе когда-нибудь потом эту историю расскажу.

— Ага.

***

От Автора

Настоящие индейцы, в отличие от реконструкторов двадцать первого века, никогда не заморачивались тем, насколько аутентичны их прикиды. Если человеку нравится красная куртка, неужели он будет отказываться от нее только потому, что это одежда бледнолицых? И если в руки попал кусок крашеной замши, неужели нельзя употребить ее на мокасины только потому, что индиго не растет в Америке? А уж от прекрасного стеклянного европейского бисера индейцы не отказывались еще и в семнадцатом веке.

Индейский вождь Красная Куртка (получил такое имя за то, что любил носить красный английский мундир)

Индейцы заимствовали у европейцев все, что им нравилось. В начале девятнадцатого века у индейцев, живших к востоку от Миссисипи, были плантации, рабы, торговые предприятия, появились адвокаты, инженеры, офицеры…

И добрые дяденьки из Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии, которые живого индейца никогда не видели, озаботились вдруг: а что это благородные дикари так усиленно приобщаются к цивилизации? Они же переймут пороки белых, сопьются и станут нищими! Ужос-ужос! Надо отселить их подальше, чтобы они не контактировали с западной культурой, надо сохранить их национальную идентичность… о, кажется, это уже лексика двадцать первого века, и Автор просит прощения. В общем, вы поняли? Исключительно для блага индейцев их надо отселить за Миссисипи.

И отселили.

Огромное спасибо президенту Эндрю Джексону.

Ну а то, что в Джорджии на землях чероки было найдено золото, а в других местах тоже нашлось что-нибудь полезное — это уже приятный бонус, вы же понимаете.