Глава 13

В Париж мы въехали вечером. Ещё не темнело, но сумерки решительно обозначились под серыми облаками, укрывшими столицу. Дождь начал накрапывать где-то в окрестностях Фонтенбло, и с тех пор дворники джипа работали, не переставая. После светлого и солнечного дня Ниццы погода севера навевала уныние.

С Антуаном мы говорили мало и исключительно по делу: остановиться на заправке, пообедать, выйти размять ноги, хочешь сувенир? Мой маркиз всё время о чём-то думал, и я не решалась тревожить его по пустякам. То спала, то смотрела в окно на пролетающие мимо городки, на дорожные развязки, на поля и подлески. Думать не хотелось. Сразу в голову лезли всякие непотребные мысли. Те из них, что касались Самира, я отмела решительно и сразу. Вот ещё, будут тут мешаться. Я нисколько не жалела, что так поступила с парнем. Ведь предупредила — не мешай, не лезь, не качай права, которых и нет, к тому же. Сам виноват.

А вот дядя… Дядя был в мыслях постоянно. И мелкие. Ничего, ничего, ещё есть время. Ещё есть целых четырнадцать дней. Но мозгу не прикажешь… Постоянно возвращается к грустным мыслям и мусолит их, мусолит… Скорей бы уже Париж, может, там отвлекусь.

И действительно, только лишь мы въехали в город, я включила навигатор в своём телефоне, чтобы следить за названиями улиц. После пригородов с одинаковыми высотками и блочными домами мы немножко постояли в пробке, а потом оказались в самом центре. Здесь всё было по-другому. Дома невысокие, самый максимум — пять этажей, все с высокими окнами, с узорными балкончиками, с завитушками и лепниной. Узкие улочки часто с односторонним движением давили на мою привыкшую к Москве психику. Никогда не думала, что можно страдать клаустрофобией на улице, но, похоже, так и случилось — я сжалась в комочек на переднем сиденье, глядя, как Антуан лихо закладывает повороты за рулём огромного по сравнению с крохотными машинками джипа.

— А помедленнее? — даже воскликнула один раз, когда мне показалось, что он сейчас заденет или ревербер, или зеркало заднего вида синенького «жука», припаркованного впритык к тротуару.

— Спокойно, детка, мы уже почти приехали, — удивлённо ответил Антуан и направил джип в узкий проезд, над которым белела на синем фоне лаконичная буква «Р» паркинга.

Внутри мне стало ещё страшнее. Я всё понимаю — экономия места, рассчитанная до миллиметра ширина дорожек, но здесь так тесно! Сможет ли развернуться? Хотя, чего я волнуюсь — машина не моя, не мне платить за возможные повреждения. Впрочем, Антуан с честью вышел из этого испытания, припарковавшись с точностью перфекциониста. Мы вышли, забрали вещи из багажника, и мой маркиз кивнул:

— Пошли, здесь недалеко, сейчас отдохнём.

Честно сказать, мне ужасно хотелось лечь. Вытянуть ноги. Расслабиться после почти тысячи километров в машине. А ещё — закурить одну маленькую сигаретку… Но Антуан не курил, с собой сигарет у меня не было, так что на этом можно было поставить крест. Я просто тащилась рядом с маркизом, уже не рассматривая ни дома, ни улицы. Его «недалеко» растянулось чуть ли на километр, как вдруг мы пришли.

Антуан распахнул старинную дверь со стеклом, забранным узорной решёткой, и пропустил меня внутрь:

— Прошу, мадмуазель, сможешь вскарабкаться наверх?

— Какой этаж? — ужаснулась я.

— Третий.

Его смешок подстегнул меня. Пфф! Третий этаж — это не страшно. В Москве мы на шестом живём, каждый день по лестнице ходим и ничего!

За дверью открылся огромный холл, прохладный и звучный, с мраморными полами, широченной лестницей и маленькой застеклённой комнаткой у самого входа. Антуан постучал в окошко, потом звякнул сонеткой на стойке:

— Мадам Родригес, вы здесь?

Из комнатки послышались бодрые, хотя и шаркающие шаги, и в окошке появилось румяное широкое, как блинчик, лицо женщины. Чёрные волосы кудряшками обрамляли его, и казалось, что это Колобок в парике.

— Мсьё де Пасси, какая неожиданность! — восхитилась женщина. — А ваш папа не предупредил, что вы приезжаете!

— Для меня самого это неожиданность. Мы на несколько дней, не беспокойтесь.

— Сейчас дам вам ключ. Надо ли вызвать Габриэлу?

— Я сам ей позвоню, спасибо.

Женщина прошаркала к шкафчику в глубине комнаты, достала оттуда ключ на брелочке и протянула Антуану, внимательно изучив меня цепким взглядом. Я улыбнулась, чтобы хоть как-то расположить её к себе, но маркиз потянул меня к лестнице:

— Давай, давай, жутко хочу в душ и отдохнуть.

— Мы сегодня никуда не пойдём? — робко спросила я.

— А куда тебе надо идти? — он обернулся, глянул строго сверху вниз.

— Ну… Посмотреть на Эйфелеву башню, прогуляться по Марсову полю…

Лёгкая усмешка снова искривила его губы:

— Ты же парижанка, Алекс, зачем тебе башня и поле?

— Не смешно, — насупившись, я обогнала его на лестнице. — Ты прекрасно знаешь, что это неправда.

Антуан приобнял меня за талию, наклонился и шепнул:

— Будет тебе романтическая прогулка по вечернему Парижу, маленькая русская врунишка!

Я ничего не ответила, но настроение испортилось. Да, я врунишка. И не просто врунишка, а профессиональная лжица. Люблю свою работу, виртуозно умею прикидываться — вон, даже его семейство поверило, что я из Парижа. Но сейчас эта мысль тяготила меня. Если бы можно было признаться Антуану, стать самой собой, искренней, честной, просто Алёшкой… Но этого не случится никогда, а дядя учил всегда принимать неизбежное со стойкостью оловянного солдатика.

Парижская квартира маркизов с Лазурного берега поразила меня с самого порога. Даже не мебелью, хотя мебель была шикарная — то просто дорогая, то антикварная, а своими размерами. Какие-то немыслимые трёхметровые потолки — я даже присмотрелась, нет ли на них фресок, как в церкви. Длинный коридор, огромная гостиная, она же столовая, окна… О, высоченные окна в старом формате, ещё не стеклопакеты, а деревянные, с двойными рамами, со смешными пупочками вместо ручек! А за окнами — Марсово поле. Я узнала его не сразу, подумала, парк какой-нибудь. Подошла, чтобы рассмотреть вид, — и залипла. Разве можно так жить, практически рядом с Эйфелевой башней, напротив сверкающего золотом купола Инвалидов, в самом сердце Парижа, и не восхищаться этим каждый день?

Антуан не восхищался. Сбросил сумки в коридоре, пинком отослал ботинки к зеркальному шкафу, прошёл в гостиную и, даже не глянув в окно, упал в кресло. Всего этого я не видела, но угадала по звукам. Мои глаза были там, с другой стороны стекла, над деревьями и крышами домов. Я впитывала и запоминала расступающееся свинцовое небо, сквозь пелену которого падали на землю почти ощутимые лучи заходящего солнца, нежный пушок только что проклюнувшихся листьев на деревьях, золотящихся от заката, нестерпимый блеск шлема над дворцом Инвалидов, все эти пятьдесят оттенков серого, голубого, розового и зелёного… Но краем уха всё же слышала телефонный разговор Антуана с какой-то женщиной, весьма эмоциональной:

— Добрый вечер, Габриэла… Да, это я, Антуан. На несколько дней приехали… Нет, не стоит беспокоиться! Говорю же, не стоит, приходите завтра!.. Нет, не смотрел в холодильнике… Нет, с голоду не умрём, обещаю!.. Выйдем поедим в город… Нет, нет, приходите завтра, Габриэла, всё в порядке!

Когда он отключился, я позволила себе оторваться от созерцания природы за окном и полюбопытствовать:

— Это ваша прислуга?

— Габриэла больше чем прислуга, — ответил Антуан и поманил меня: — Иди сюда. Помассируй мне руку, пожалуйста, сводит…

Я подошла, села на подлокотник, но маркиз одним ловким движением посадил меня на колени, верхом. Вот же… Соблазнитель! Протянул левую руку. Я начала осторожно массировать мышцы, а он снова чуть ли не замурчал:

— О да… Сильнее! Не бойся…

Сильнее? Смотри, как бы больно не было потом. Но он мужественно терпел и жмурился, как кот, которому теребят хвост.

— Больше чем прислуга — это как?

— Она меня практически вырастила. Родители даже поселили её с детьми здесь, на втором этаже. Она была кухаркой, уборщицей, нянькой, незаменимой. А потом приехал её муж из Испании, они сняли квартирку, зажили семьёй. Но Габриэла не перестала у нас работать. У неё сын почти моего возраста — мой самый первый друг и соратник во всех проделках… Нас даже наказывали вместе.

Антуан рассказывал неспешно, в своей средиземноморской манере, а я массировала руку, переходя всё выше и выше. Добралась уже до плеча, когда услышала приказ:

— Сними верх.

Именно приказ, тоном, который не располагал к размышлениям. Я потянула края блузки вверх, стащила её, бросила на пол. Розовый с белыми кружавчиками по краю лифчик, похоже, возбудил его, потому что Антуан впился в мою грудь одной рукой, сминая поролон, ткань… Чуть не порвал, но я быстро расстегнула застёжку, скинула лифчик, продолжая массировать его руку. Его пальцы сжали груди почти до боли, и я невольно вскрикнула, но Антуан привлёк меня к себе, не обращая внимания на сопротивление, коснулся губами соска… Втянул его ртом, прикусил слегка. Дрожь пронзила меня с ног до головы — такого ещё никто никогда со мной не делал. Так — властно, небрежно, только для себя. Но мне отчего-то нравилось. Он был первым, кто брал то, что хотел, брал от меня всё, как хотел… Не спрашивая разрешения, не ища согласия в глазах…

Даже не знаю, чем именно, но я почувствовала, как что-то давит мне на промежность. Что-то росло прямо подо мной. Ни с чем не сравнимое ощущение мужского достоинства. Но не успела я порадоваться за моего маркиза, как в двери раздался скрежет ключа, шаги по ковру коридора и тихий возглас. А потом с непередаваемым испанским акцентом женский голос воскликнул:

— Йа не смотрю, йа ушла на кухню, йа тут нет!

Антуан тихо выругался. Гармония была нарушена, возбуждение, охватившее нас обоих, схлынуло. Прикрывшись руками, я глянула в коридор, откуда отлично просматривалась гостиная, но тень женщины мелькнула и скрылась.

— Габриэла-а-а! — громогласно простонал Антуан. — Я же сказал — не надо сегодня приходить!

— Да я что, я ничего, йа тут нет, не смотреть… Йа только покушать принесла… — раздалось с кухни.

Меня пробило на смех. Истерический. Соскользнув с коленей маркиза, я подобрала лифчик и блузку, принялась одеваться, а Антуан встал, явно рассерженный, и отбросил бельё из моих рук куда-то за диван. Потом гаркнул:

— Габриэла! Я же сказал, в городе поем!

— Да какой город, какой город! Что в городе можно съесть и не болеть потом десять дней с твоим желудком! Я принесла домашнее, приготовила своим, ну да ничего, они перебьются, ведь такое событие — Антуан приехал!

Быстрый говорок с кухни смешил меня всё больше. Антуан фейспалмил изо всех сил, но меня не отпускал — вот так, наполовину голую, держал в руках:

— Габриэла, иди домой, ради всего святого!

— Да я вам не помешаю, только разогрею, сейчас-сейчас!

Закатив глаза, Антуан только покачал головой. Я же выдрала у него блузку и натянула на голое тело:

— Прекрати возмущаться, вон как тебя любят!

— Я хочу, чтобы ты меня любила! — его шёпот обжёг ухо, и я снова задрожала. Ну нельзя же так! Пора опять медитировать! И я представила горячий песок, ласковый тихий шум волн, прибой бьётся о мои ноги, зовёт их за собой… И тёплые руки касаются моих плеч, увлекают куда-то… Тьфу ты! С Антуаном не помедитируешь. Тащит на кухню. Ну что за…

Габриэла, сухонькая, жилистая, ещё не старая, но уже и не молодая женщина с длинной чёрной косой, закрученной в шиньон, суетилась у духовки. Увидев нас, застыла, всплеснула руками и чуть ли не всплакнула:

— Антуан, мальчик мой! Каждый раз, как вижу, не могу налюбоваться!

Маркиз, к моему удивлению, наклонился с высоты своего роста и обнял её, так сердечно, что я ему даже позавидовала. С дядей у нас никогда не было таких отношений… Потом отстранил и начал ругать:

— Габриэла, ну я же сказал — не надо приходить сегодня! Да ещё ужин собственный притащила, что твой муж будет есть? А Мигель? Кстати, как там Мигель?

— Да ладно, что у меня, еды мало в холодильнике?! — отмахнулась женщина, заглядывая в духовку. — Похватают, как всегда, бутербродов, йим бы только живот набить, а у тебя желудочек слабенький… А Мигель вон, ждёт в машине внизу. Слава Йисусу, хорошо Мигель. Женился недавно, жену привёл в дом, страшно сказать — француженку, Антуан, ну ты подумай! Но хорошая девочка, тихая, не перечит, убирается, готовить учится, а то ведь ничего не умела, как пришла, даже яйца всмятку сварить… И учится, умненькая, на социального работника, говорит — буду помогать таким семьям, как ваша! И мамой меня называет! В общем, йа довольная.

Она коротко глянула на меня — будто рентгеном насквозь просветила, чуть ли не до самых внутренностей, а потом лукаво улыбнулась Антуану:

— А я-то, дура старая, не подумала, что ты девушку привезёшь с собой, думала, с отцом приедешь, вот и примчалась, чтобы ненароком не прогневить мисьё маркиза! А скажи мне, Антуан, мальчик мой, вы в каких комнатах расположиться надумали, чтобы вас не тревожить, когда завтра прибегу убийраться! Наверху, может быть, там как раз мебель поменяли недавно в гостевой?

— В моей спальне, Габриэла, — усмехнулся Антуан. — Не мельтеши, иди домой, отдыхай!

— Иду йа, иду, не ворчи, бездушный ребёнок, — отмахнулась старая служанка. — Как раз мясо нагрелось, вот и поужийнайте, а я уже пошла.

Она ловко схватилась матерчатыми прихватками за большое, чуть щербатое по краям блюдо, из которого выпирала поджаренная корочка мяса с картошкой, аккуратно выставила его на стол, быстро, молнией, сервировала приборы на двоих, даже край стола протёрла тряпочкой и секунду любовалась на дело рук своих — всё ли в порядке. Я уже не могла сдерживать смех и фыркнула в ладонь, сделав вид, что закашлялась. Антуан схватил Габриэлу под локоть и повёл в коридор:

— Спасибо, ma chérie! Увидимся завтра, передавай привет Мигелю, Хуану, Мари-Лус и Пилар.

Из коридора я услышала сдавленный шёпот Габриэлы:

— Что же, Антуан, как же так, с Николь совсем всё? Что же ты с девушкой, она же ещё маленькая совсем, ей хоть восемнадцать исполнийлось? И худенькайа такайа, в чём душа держится, не понимайю…

— Иди уже, Габриэла! — строго ответил Антуан. — Тебя это не касается!

— Как же не касается? Очень даже касается! Кто о тебе ещё позаботится, как не йа? Не Валери твойя эта, заноза в доске! Йа от заботы всё, мальчик мой, всё от заботы!

— До завтра, Габриэла! — повысил тон Антуан.

Я услышала, как закрылась дверь, и выдохнула. Вот же… Была бы я невестой — сбежала бы от такого обращения. Но я, к счастью, не невеста. Антуан вернулся на кухню, потянул носом:

— Вкусно… Ты голодная?

— Нет.

— Отлично, тогда — в душ!

Схватил меня за руку и потащил по коридору. Я смеялась:

— Да подожди ты, сумасшедший!

— Не хочу ждать! — он остановился и обернулся так резко, что я налетела на него, замерла, глядя снизу-вверх. Ноздри раздулись, оливковые глаза потемнели:

— Не хочу больше ничего ждать, не хочу ничьего мнения, не хочу, чтобы мешали!

Он взял меня, как котёнка, под мышки и понёс в ванную. Сам раздел, поставил за шершавое стекло, сбросил одежду и пришёл ко мне, обнял, словно купленную игрушку прижал к груди…

Видимо, Габриэла спугнула что-то, потому что между ног у него в этот раз ничего не проснулось. Я даже пробовала ласкать рукой — мне и самой хотелось. Нет, не секса, хотя и его тоже. Хотелось увидеть торжествующие искорки в глазах Антуана. Однако ничего не получилось. Мы просто хорошенько вымылись, даже два раза. Потом плотно поужинали картошкой с мясом, правда, ужин вышел молчаливый и мрачноватый. А потом пошли спать.

Антуан сел на кровать и сбросил полотенце:

— Чёрт бы подрал Габриэлу. Явилась, хотя я ей чётко сказал не приходить!

— Она заботится о тебе, — мягко заметила я, натягивая одну из его растянутых маек, которую нашла в шкафу. Антуан глянул неприязненно:

— Забота заботой, но, если велено не приходить — можно потерпеть до завтра.

— Была бы у меня такая Габриэла, я бы на неё молилась, — пробормотала я. А он рассердился:

— Ты забываешься, подруга Наташи!

Вот так одним словом поставил на место. Ты не его девушка, Алёшка, ты нанятая кукла. Молчи и делай ему хорошо. Я почувствовала, как жар заливает лицо, — от обиды и неловкости. Ну куда я лезу? Пусть делает, что хочет и как хочет! Не всё ли равно?

Он похлопал рукой по колену:

— Иди-ка сюда. Тебя надо наказать. Сними это. Кто сказал, что ты будешь спать одетой?

Вот как? Зубки показываем, мсьё маркиз? Я подошла, вздёрнув нос. Я же не его рабыня, в конце концов! Антуан схватил меня за руки и опрокинул лицом вниз так, что я оказалась животом на его коленях. А когда попыталась вырваться — он прижал меня локтями:

— Тихо, тихо!

Задрал майку на голову, погладил попу ладонью. Так нежно, так ласково, что у меня не осталось сомнения в натуре наказания.

— Мы же договорились! — пропыхтела я в его ногу. Маркиз удивлённо отозвался:

— Мы ни о чём не договаривались. Молчи лучше.

Нет, только не это! Вот негодяй! Обманул меня! Мы же говорили про порку… Так нечестно! Я снова дёрнулась, но Антуан держал меня крепко, не давая вырваться. Снова провёл рукой по ягодице:

— Ты забыла, что я главный. Забыла, что я решаю, кто что делает и что говорит. Поэтому заслужила наказание.

Первый шлепок заставил меня взвыть от боли. Второй — от обиды. Черти бы тебя взяли, Антуан де Пасси! А я дура, непроходимая жалостливая дура! Надо было бежать с кольцом сразу же! Нет, размякла, решила остаться…

Третий шлепок заставил меня стиснуть зубы. Раз так, я больше вообще ничего не скажу. Хоть потоп, хоть пожар! Вот увидишь, маркиз недоделанный. И уйду при первой же возможности.