Глава 7

Бокал в моей руке мелко дрожал, холодя ладонь. Антуан смотрел пристально и ждал, когда я сделаю глоток. Пришлось отпить. Маркиз прищурился:

— Нравится? Бутылку именно этого вина ты разбила в магазине.

— Я уже извинилась, — моё тихое бормотание, вероятно, рассердило его, потому что Антуан со звяканьем поставил свой бокал на мраморную столешницу и строго бросил:

— Отвечай, кто ты?

Мать моя женщина, до чего же красивый баритон! Интересно, пел ли маркиз в церковном хоре? А может, просто в хоре? Глаза его вообще действуют, как наркотик, не тот, что усыпляет, а тот, что заставляет видеть мир в радужных цветах…

— Меня зовут Алекс, — завороженно ответила я, и он снова раздражённо заметил:

— Я не спрашивал твоё имя, совершенно ясно, что ты не Наташа.

«Наташа». Как нежно звучит это французское ударение на последнюю гласную! Как бы звучало моё имя в его устах…

— Её акцент невозможно спутать. Твой совсем другой.

Он подошёл ближе, понизив голос, и я совсем задохнулась. Стало жарко. Алёшка, возьми себя в руки! Надо как-то выкручиваться…

— У Наташи случился небольшой инцидент, — неуверенно ответила я. — Она попросила меня помочь, я согласилась. Если я вам неприятна… Думаю, Наташа с удовольствием придёт в другой день, как только разрешится её… хм инцидент.

— Во-первых, не выкай мне.

Он взял меня за подбородок, приподнял голову, заставив смотреть прямо в глаза. Бесконечного оливкового цвета, непроницаемые, словно он навесил шторки, чтобы никто не смог узнать, о чём он думает…

— Чувствую себя дедом Анри. А во-вторых, посмотрим. Ну-ка…

Он развернул меня спиной, бесцеремонно задрал юбку. Я застыла столбом, чувствуя себя куском мяса на прилавке, который вертят в разные стороны, чтобы разглядеть возможные изъяны.

— Что это?

Он оттянул резинку моих трусиков и отпустил. Ай! Больно, блин! Я ответила, тщательно скрывая злость в голосе:

— Нижнее бельё.

— Это же не эстетично!

Ха! Мои беленькие трусики из Ашана — не эстетично? На них даже кружавчики есть, правда, спереди.

— Зато дёшево, надёжно и практично! — съязвила я, прекрасно зная, что он не поймёт аллюзии.

— Дёшево, — процедил он сквозь зубы. — С такими гонорарами вы ещё и на белье экономите?

Да пошёл ты! Я не по этой специальности, кретино-идиото! Стиснув зубы, чтобы не ответить что-нибудь дерзкое, я просто промолчала, чувствуя, как жжёт калёным железом его ладонь на моей попе. Что он там ищет? Прыщики?

— Хорошо, думаю, пойдёт, — выдал он экспертное заключение и подтолкнул меня вглубь комнаты, к стоявшей в небольшом алькове кровати. Чёрт, Наташа же обещала, что он ничего делать не будет! Вот сучка, соврала! Никакой он не импотент!

Антуан ткнул меня лицом в деревянную колонну балдахина, придержал одной рукой, не давая возможности отстраниться. Я сглотнула. Космос, за что мне всё это…

— Не дрожи, — недовольно велел он. — Дай сюда бокал.

Вздохнув несколько раз, чтобы успокоиться, я представила себя на пляже. Тёплое море плещется у ног, мелкий мокрый песочек обнимает пятки… Ветерок шевелит волосы… Самир отодвигает их пальцем с моего лица и гладит ладонью щёку… Тьфу ты! Какой, нафиг, Самир! Сосредоточься, Алёшка! Прекрати трястись, как загнанный заяц! Ты на деле, а не проституцией занимаешься в первый раз!

Холодный металл коснулся моей кожи, что-то звякнуло, потянуло за руку. Я с изумлением обнаружила на запястье обнявший его наручник. Ох, подстава… Антуан поднял мои руки вверх, перекинул длинную цепочку наручников через поперечную балку балдахина и ловко защёлкнул второй металлический круг на другом запястье. Развернул меня лицом к себе. Снова взял пальцами за подбородок. Вероятно, моё лицо выражало в этот момент крайнюю степень удивления, потому что легкая усмешка исказила губы маркиза:

— Что такое, детка? Страшно? Я думал, вы, filles de joie*, и не такое видели!

*filles de joie (фр.) — аналог русскому «ночные бабочки», дословно «девушки веселья»

— Вся дрожу от страха, — подтвердила я. Озноб оставил меня в покое, спасибо медитации, но мурашки на коже остались. Их Антуан и принял за страх. Палец, пахнущий лавандовым мылом, скользнул по моей нижней губе. Антуан приблизил лицо, дыша сладким вином:

— У тебя чувственный рот, детка. Он создан для поцелуев.

Всё внутри залило тёплой волной непонятного счастья. Так поцелуй же меня, раз для поцелуев… Давай же… Чуть было не потянулась к нему сама, врождённая скромность не позволила. А Антуан раздул ноздри и снова развернул меня спиной. Снова задрал платье до пояса, стащил трусики и позволил им свободно упасть к ногам. Чёрт, чёрт, чёрт! Всё идёт совсем не по плану!

Первый шлепок я ощутила, как жители Нового Орлеана — ураган Катрина. Больно! Обидно! За что?! Почему? За опоздание наказывают деньгами, ну, в крайнем случае, лишают десерта, а тут — бьют по попе! Да меня в жизни никто не бил! Даже мать, та просто на меня внимания не обращала, а уж дядя и подавно! Что за БДСМ доморощенный?

Антуан приблизил губы к моему уху, шепнул с придыханием:

— Нравится?

Я с трудом удержалась, чтобы не обматерить его на родном языке, аж язык прикусила. Второй шлепок был гораздо сильнее, и тут уж я не выдержала, вскрикнула. Рука Антуана плотно легла на мой рот, я услышала злое:

— Не ори!

Запах лавандового мыла. Гладкость пальцев. Кольцо с оливковым бриллиантом прямо перед носом. Я задыхаюсь от злости и невозможности ответить, отомстить… Кольцо… Блин, так бы и укусила! Будет знать, что надо ладонь на рот класть, а не пальцы!

Молчи, Алёшка, терпи! Бриллиант не в сейфе, этот аристократ-импотент носит его на себе! Придётся извратиться и приручить мужчину моей мечты, не отрезать же ему палец во сне…

— Не ори, детка… Что за мода такая — орать? Если тебе больно — постони немножко. Давай попробуем.

И этот дегенерат влепил мне свою ладонь точно на то же место, что и раньше. Кожа уже горела огнём. Я послушно придержала крик и выдавила тихий стон. Антуан погладил мои губы:

— Умничка, ты быстро учишься.

Ещё один шлепок. Попа будет красная, я же на неё сесть не смогу два дня… Кретин! А кто-то говорил — стриптиз покажешь, письку потеребишь, он до тебя и пальцем не дотронется… Убью дуру!

Как ни странно, боли я уже почти не чувствовала. Только злость. Антуан отлучился на короткое мгновение и поднёс к моему рту бокал с вином:

— Выпей, детка. Ну, глоточек!

Я с отвращением проглотила половину бокала и не удержалась — скривилась. Маркиз нахмурился:

— Что такое? Не нравится?

— Слишком сладкое, — буркнула я, пытаясь заглотнуть неприятное ощущение во рту.

— Предпочитаешь красное? Розовое?

Он отставил бокал на столик и прищурился:

— Хорошо, в следующий раз сервирую Шато д’Эсклан две тысячи третьего года. Оно как раз кисленькое…

В следующий раз? Не врёт? Он меня ещё раз позовёт? Тогда путь лупит по попе, я согласна!

Похоже, Антуан умел читать мысли, потому что его ладонь снова с размаху влепила пощёчину правому полупопию. Я только всхлипнула, потому что орать было запрещено, а стонать, как какая-нибудь наташа, не смогла бы. О да, мой сладкий, сделай мне больно!

Мой всхлип возымел возбуждающий эффект, потому что я услышала вжик молнии на брюках. Начинается часть «подрочит в кресле». Космос, зачем я послушалась внутреннего голоса? Надо было подождать, последить за прекрасным маркизом, встретились бы как-то по-другому, да вон хоть в магазине… А теперь… Резиновая кукла для мастурбации, вот кто я теперь.

Закрыв глаза, я вспомнила его руку, которая протянула мои очки. Длинные, вытянутые пальцы, короткие овальные ногти с милыми белыми пятнышками, широкая ладонь, но не грубая, как у занимающихся физическим трудом людей. Выпуклый венерин холм. Линия жизни длинная, но прерывистая, цепочкой. Он попадёт в аварию или тяжело заболеет. Что-то упругое и мягкое ритмично толкало меня в ягодицу… Не думать об этом. Шлепок. Ай! Да когда же это закончится? Сколько времени прошло? Час, два, три? Взгляд на настенные часы сообщил мне, что я нахожусь в этом гнезде порока всего пятнадцать минут. А мне кажется — уже целую вечность…

— Детка, почему ты молчишь? — его прерывистый голос, такой глубокий, с бархатистым тембром, вывел меня из ступора. — Тебе не нравится?

— Платье жмёт подмышками, — ляпнула я невпопад. Может, если он позволит мне раздеться, всё закончится быстрее?

Позволил. Ну как позволил… Пальчики длинные, к физическому труду не приученные, а вот так взяли и с поразительной лёгкостью разорвали розовое платьице пополам. Сверху донизу. Одним движением. Бли-и-ин! Не моё платье ведь! Совсем с ума сошёл, аристократ хренов! Близкородственные браки, вырождение, сумасшествие! Нет, правда, что он собирается делать?

Антуан развернул меня лицом к себе. Велик был соблазн опустить взгляд и проверить слова Наташи, но я не решилась. Смотрела лишь в оливковое безумие его глаз. Искала там похоть, страсть, возбуждение. Но нашла только усталость и обречённость. А потом маркиз снова задёрнул шторки, и взгляд его похолодел, заострился, стал безразличным. И голос преобразился:

— Сейчас не жмёт?

— Нет, — пробормотала я. А что было ещё сказать?

— Великолепно.

Он что, издевается?

Стоя вплотную, Антуан прижал меня бёдрами к колонне, и я с удивлением обнаружила, а точнее, не обнаружила ничего, что могло бы напоминать «нефритовый стержень» или «булатный клинок», как любят метафорить извращённые авторы любовных романов. Нет, там что-то было: холмик, бугорок, выступ. Но ничего особо криминального, что могло бы быть, если бы моё тело возбудило Антуана. Но ведь он ведёт себя, как возбуждённый любовник! Значит, не соврала Наташа, он и правда хочет, но не может…

Большой палец снова прошёлся по моим губам. Невыразимо сексуальный жест — и полное равнодушие во взгляде. Как ему это удаётся? Неужели есть какие-то особые курсы, где обучают такому актёрскому мастерству наоборот? Даже у меня в груди что-то затомилось от быстрой и ненавязчивой ласки, а ему пофиг…

Ну, или признать поражение — я не возбудила мужика. Собственно, я ничего для этого и не сделала. Собственно, оно мне было не слишком надо. Но в свете его фразы про следующий раз… Надо попробовать.

Наверное, мои попытки потереться бёдрами о его холмик показались Антуану смешными, но я не теряла надежды. Терять-то было уже нечего, кроме неё. Ошмётки платья скрывали только то, что обычно прячут под трусиками. Ну, и немного грудь. Правда, в этом деле природа меня скорее обделила, чем наградила, но чем чёрт не шутит — может, Антуан любит девушек с маленькой грудью…

Он закрыл глаза, словно задумался о чём-то, потом с выдохом обнял за талию. Ладони заскользили по моей спине, медленно, с нажимом. Мускулистое тело снова прижало меня к деревяшке, выступы которой больно впились в рёбра. Что-то неприятно царапнуло плечо. Хамелеон!

Алёшка, не смей забывать, для чего ты вертишь бёдрами! Соблазнить Антуана, а не влюбить его в себя. И, уж конечно, не влюбиться самой! Как лучше сказать: раздень меня или позволь снять это платье? Бывшее платье… А в груди томит… Какие сильные руки, какие нежные… Каждое прикосновение жжёт кожу, будто огнём… Неопалимая купава. Нельзя сгорать, нельзя поддаться…

И вдруг всё закончилось. Резко, быстро, как и началось. Антуан просто отстранился, будничным движением достал из кармана ключик и отстегнул наручники. Щёлк, щёлк, и я уже потираю запястья, удивлённо глядя, как он наливает остатки вина из бутылки в свой бокал. И стою, как дурочка, не зная, куда деть руки. Что, всё? Уже?

Машинально попыталась завернуться в остатки платья, но оно словно село при стирке — на всё моё тело его не хватило. Вот что теперь делать? Как в город идти? И что себе думает этот негодяй, думает ли вообще или забыл обо мне?

Поскольку Антуан был занят задумчивым распитием белого вина, я негромко кашлянула. Деликатно напомнила о себе, так сказать. Подействовало — маркиз очнулся, взгляд оливковых глаз впился в моё лицо. Он что, действительно забыл, что в комнате стоит полуголая девушка? Подумать только, всего двадцать шесть, а уже импотенция и провалы в памяти…

— А, да… — он потёр лоб, нахмурился. — Ты есть хочешь?

Я ожидала любого вопроса, но не этого. Поэтому растерянно ответила:

— Ну, да.

— Время обеда уже прошло, ужин ещё не скоро… Свинину ешь?

— Ем.

— Хорошо.

Антуан взял со стола мобильный, ткнул в экран и приложил к уху. Потом сказал:

— Антинеа, будьте добры, принесите мне что-нибудь перекусить… Да, мясное… Побольше… Да, и захватите в подвале бутылку Шато д’Эсклан две тысячи третьего года.

Отключившись, он снова забыл обо мне. Воткнулся в свой телефон. А он хам всё-таки. Никакая временная амнезия не оправдывает такого поведения. Платье-то на мне в хлам, а он и в ус не дует. Небось, думает, что у меня с собой, как у Наташи, всегда сменка в сумочке…

Я снова кашлянула. Теперь уже громче и выразительнее. Антуан поднял глаза от экрана и слегка раздражённо глянул на меня:

— Ну, что ещё?

— Платье, — я показала ему оборванные края подола. Скорчив невнятную гримасу, отчего его рот искривился, но не стал менее привлекательным, Антуан махнул рукой куда-то в сторону:

— Там пеньюар** в ванной, завернись пока в него.

**pegnoire (фр.) — попросту халат, мужской или женский, драпированный или банный, без разницы

Мне понравилось это «пока». Аж до слёз. Ладно. Посмотрим, что будет дальше. Я подобрала с пола трусики, прикрылась платьем и поползла в ванную, которая в этом шале была даже без дверей, просто за задёрнутой занавеской. Голос Антуана догнал меня:

— Э нет, дай сюда!

Он подошёл, отобрал моё бельё и смял в руке:

— Это ты носить не будешь.

— Pardon***? — не поняла я. Он мне вообще трусы запрещает носить или вот именно эти беленькие хлопчатобумажные не нравятся?

***Pardon (фр.) — означает «прости», «извини», но ещё и в вопросительной форме — желание получить подтверждение, «не понял?», «как?», «повтори»

— Это не для таких девочек, как ты, — мне даже показалось, что он ухмыльнулся, но я быстро прогнала мысль из головы. Какая я такая девочка, что мне нельзя носить трусы?

Вздёрнув нос чисто из желания досадить, я пошла в ванную. Халат висел на крючке на голой стене. Ванная мне приглянулась. Душ со стеклянной перегородкой, рядом джакузи, ничего лишнего, никаких этих русских шкафчиков, полочек, дверок. Два крючка, мыльница и шампуни, стоящие прямо на полу. Я сняла халат и понюхала его. Пахнет стиральным порошком. Мы тоже покупали его с дядей. «Даш». Как будто вернулась к себе домой…

Завернувшись в халат, наверное, в два раза, я вернулась в комнату. Антуан как раз ответил на телефонный звонок. Я села на кровать, на самый край, чтобы не мять одеяла, и невольно прислушалась.

— Не знаю… А это обязательно?.. Да не то чтобы мне не хотелось… Просто спрашиваю… Ага… Угу… Да… Нет… Зачем?.. Ну, ты же знаешь… Bordel****, ну не знаю… Подожди!

****Bordel (фр.) — дословно «публичный дом», но, в основном, как и здесь, употребляется в качестве мягкого ругательства или как синоним беспорядка.

Он повернулся ко мне, ткнул в экран пальцем и спросил:

— Эй, как тебя там, подруга Наташи! Скажи — да или нет!

— В смысле?

— Просто да или нет.

— Я так не могу, — покачала головой. — Надо знать вопрос!

— Не надо. Просто скажи: «да» или «нет».

Я пожала плечами. И правда, мне-то что… Ответила:

— Ну, тогда «да».

Антуан скривился, опять тыкнул в экран — наверное, включил микрофон — и ответил нехотя:

— Ладно, хорошо… Когда?.. Ты издеваешься!.. Хорошо…

Положив телефон на стол, он неожиданно вспомнил обо мне. Прищурил свои красивые глаза и спросил:

— Слушай, подруга Наташи, сколько ты берёшь в день?